Название: Когда наступит завтра
Команда: Клубничные придурки
Тема: драма/ангст
Пейринг/Персонажи: TYL!Ямамото Такеши/TYL!Гокудера Хаято
Размер: мини, 5 300 слов
Жанр: драма
Рейтинг: R
Дисклеймер: Все принадлежит Амано
Саммари: Хаято просыпается
Предупреждения: нецензурная лексика, множественные смерти персонажей, деньсурка!ау
читать дальшеХаято просыпается.
Глубоко вздыхает и сгибается пополам, пережидая приступ надсадного кашля. Глаза щиплет от навернувшихся слез, ресницы и щеки влажные. Некоторое время он вспоминает свое имя и где он находится.
Все хорошо.
Хаято ложится на спину и раскидывает руки, ощущая кончиками пальцев шероховатость простыни. Собственное тело кажется растянувшейся в пространстве бесконечной макарониной. Наверное, он мог бы обнять базу целиком, если бы она не находилась под землей.
Мысли текут вяло.
Взгляд выхватывает знакомый белый потолок. От запылившейся люстры идет извилистая трещина, а в углу, если присмотреться, можно заметить паука, плетущего ловушку. Это очень трудолюбивая и настырная тварь: круг за кругом, виток за витком, и каждое чертово утро паутина такая же, как была. Ни больше, ни меньше.
Хаято бездумно лежит, придумывая пауку глупые прозвища. Паук Маклауд из клана Маклаудов. Бессмертный и непобедимый говнюк.
— Гокудера? — приглушенно кричат из-за двери. — Гокудера! Ты уже встал?
Он не отвечает, потому что еще не успел вспомнить, как это — говорить. Под ребрами колет, что-то грохочет в ушах.
«Это твоя кровь грохочет, сладкий», — любезно подсказывает старуха.
— Отвали, — огрызается Хаято, с удивлением слушая свой голос. Он хриплый и молодой.
— Я попозже зайду! — после недолгой паузы решают снаружи и с топотом уходят, напоследок ударив по двери чем-то тяжелым.
Хаято рывком садится, спуская ноги с кровати. Отстраненно смотрит на свои голые бедра, покрытые светлыми волосками, следит за просвечивающимися нитками вен. Колено пересекает шрам. Под ступнями холодный пол, из-за этого по спине ползут мурашки.
Хочется курить.
Он тянется к запылившейся прикроватной тумбочке в поисках мобильного телефона. Раздвинув горы оберток от шоколада, пустые жестяные банки и уронив коробку из-под пиццы, он наконец-то находит пропажу и смотрит на экран.
Понедельник, двенадцатое сентября.
День, когда он в очередной раз сдохнет.
Они живут на минус третьем этаже базы. Здесь никогда не бывает солнечного света, поэтому у Хаято проблемы с режимом сна.
Узкие коридоры извиваются, петляют и ныряют вниз, но он знает, куда ему нужно идти.
«Может, сегодня пропустишь? — издевательски сладким голосом спрашивает старуха. — Или попробуешь запереться в спальне на целый день? Помнишь, как тогда, когда ты притворился больным, а тебя раздавило упавшим потолком? Было весело».
Он молча сжимает челюсти и идет к лифту. Старая перечница его уже достала, но избавиться от нее невозможно. По крайней мере, он еще не нашел подходящего способа. Проще скороговоркой произнести названия всех исландских вулканов. Сто раз.
«Ну как же так, милый, — обижается бабка, противно шамкая. — Нам так удобно вместе».
У лифта уже отирается Ямамото. Приветливо вскидывает руку, набирая в грудь воздуха для приветствия, но Хаято успевает раньше:
— Заткнись.
Ямамото фыркает.
— Вот она, твоя хваленая доброта, — с восхищением присвистывает он.
Звук гулкой дробью отражается от металла, которым обшиты стены и потолок.
Старуха хохочет, Хаято нажимает на кнопку и первым шагает в кабину. Ямамото пристраивается рядом. Хаято рассматривает его в отражающей поверхности стен: жизнерадостное лицо, вспухшая полоска подживающего шрама на подбородке, внимательный взгляд. Рукава отглаженной рубашки безалаберно закатаны до локтей, джинсы мятые. Потом Хаято перехватывает его взгляд и отворачивается. Хорошо, что они уже доехали.
Возле кабинета Десятого дежурит мелкий. Стоит, копаясь в смартфоне — наверняка с девчонкой переписывается. У него их пруд пруди.
— Привет, — говорит он, подняв кудрявую голову. — О, кто-то не в настроении.
Хаято его игнорирует и распахивает дверь.
Десятый почти все сделал: на столе лежит папка с документами, рядом — разверзнутый раскрытый дипломат с наличными. Шторы задернуты, через узкую щель просачивается луч тусклого света. На улице сегодня пасмурно, днем будет лить как из ведра, а к вечеру выглянет солнце. Хаято ненавидит вечернее солнце, которое отражается в лужах.
«Почему лужи красные?» — удивляется старуха.
— Кое-кто доигрался, — отвечает Хаято, а потом замечает недоумевающий взгляд Десятого и улыбается. — Привет, Десятый.
— Привет, — с облегчением отзывается тот, кладет на туго перевязанные купюры конверт и захлопывает дипломат. — Готовы?
— Конечно, Цуна, — добродушно кивает Ямамото.
Хаято отворачивается, чтобы не видеть его лица. Сколько раз я подыхал ради тебя, сукин ты сын, думает он. Я уже счет потерял.
— Ламбо-сан готов, — тянет мелкий, косясь на Хаято.
В его влажных глазах мерещится понимающий огонек; Хаято исподтишка показывает ему средний палец.
— Рассчитываю на вас, ребята, — говорит Десятый, похлопывая ладонью по краю стола. — Я должен бы поехать с вами, учитывая интерес Миллефиоре, но...
— ...мы и сами прекрасно разберемся, — подхватывает Ямамото и, крякнув, сдергивает со стола дипломат.
Десятый улыбается шире, в горле Хаято набухает острый шипастый комок.
«Ну давай, расскажи ему», — подначивает карга.
Как обидно, что ее не заткнуть, просто засунув в глотку подожженную шашку.
По дороге в Мессину можно успеть вздремнуть, покурить или затеять ссору. Они едут сквозь проливной дождь, фары выхватывают куски блестящей от воды дороги, дворники с надсадным скрипом елозят по лобовому стеклу. Мелкий деловито крутит руль, напевая дурацкий попсовый мотив, Ямамото сидит сзади. Хаято видит его в зеркале заднего вида — часть лица и открытое горло, развязанный, болтающийся галстук и белый воротничок, неаккуратно подогнувшийся к шее. Губы у него сжаты в бледную узкую полосу, глаз не видно.
— Куда пойдете после того, как разделаемся с Джигами? — вдруг спрашивает мелкий, прекратив терзать их уши дурацкими песнями. — У меня там подружка, я договорился переночевать у нее.
— Да хоть жить там оставайся, — буркает Хаято, отворачиваясь к окну. — Проблемой меньше.
— Эй, — вяло возмущается мелкий.
— Не обижайся, Ламбо, — мирно произносит Ямамото, сбрасывая оцепенение. — Зачем ты так, Гокудера.
Хаято молча переключает радио на другую волну — после недолгих поисков он останавливается на новостях. Из шипения и помех выпрыгивает мелодичный женский голос:
— А теперь о погоде. Вечером ожидается теплая солнечная...
— Включи обратно! — возмущается мелкий, возвращая канал с поп-музыкой.
«Отнимаешь последнюю радость в жизни», — укоризненно цокает языком старуха.
— Хотел бы я спустить эти деньги на маленькие приятные вещи, — мечтательно произносит Ямамото, любовно поглаживая дипломат. — А, Гокудера? Давай запремся в номере и сделаем что-нибудь этакое.
— Например? — без интереса спрашивает Хаято.
— Можем вызвать девочек, — начинает перечислять Ямамото, улыбаясь. — Или напиться в хлам. Скрутить купюры и выкурить их. Порезать на конфетти и кидать с балкона...
Старуха заливисто хохочет, в ушах звенит. Хаято отворачивается, чтобы не видеть обиженного взгляда мелкого и улыбки Ямамото, и достает телефон. Открывает список исходящих вызовов — из восьми совершенных звонков один сделан Десятому и семь — Мукуро.
Мукуро никогда не отвечает. Последний раз с ним можно было связаться вчера.
Хаято не помнит, сколько сегодня назад это было. Может, шесть. Или двадцать два. Он уже не считает.
Он зажмуривается, и в этот момент машина дергается, проседает и начинает тащиться медленнее, пока не останавливается совсем.
Стоять на улице, пока над тобой разверзаются хляби небесные — то еще удовольствие. Хаято первым выбирается из машины, прихватив с собой коробочку и пистолет: шашки хватать — только переводить зря оружие.
Из-за серой стены дождя ни хрена не видно, Хаято щурится, то и дело вытирая лицо рукавом, волосы облепили череп так плотно, что еще секунда, и их просто смоет. Ямамото зачем-то вылезает следом. Он стягивает с себя пиджак и разворачивает над головой вместо зонта, подступая вплотную. Хаято смотрит на него без благодарности и присаживается возле колеса.
— Пробили, — досадливо произносит он, в шуме дождя не слыша собственного голоса. — Мы попали.
— Что? — переспрашивает Ямамото.
— Мы в полной жопе! — повторяет Хаято с раздражением.
Потом поднимается на ноги и пинает носком ботинка продырявленное колесо. То, что случилось сегодня — в его шестое, или двадцать второе, или черт знает какое еще сегодня, — заставляет тревожно замирать сердце.
Черт возьми, надо было просто подорвать машину, когда стало понятно, что дальше им не уехать.
Блядская старуха.
Почему до Мукуро не дозвониться, когда он так нужен.
— Да не переживай ты так, — понимает его по-своему Ямамото, наклоняясь вперед.
Его губы почти касаются уха, по позвоночнику ползет промозглая дрожь. Хаято с трудом заставляет себя стоять на месте, только всматривается в дорогу — ему кажется, он видит впереди размытый свет фар.
— Вот и помощь! — обрадованно говорит Ямамото, замечая направление его взгляда.
Он щурится, силясь рассмотреть, кто едет, а потом произносит:
— Надо остановить и попросить подбросить нас до цивилизации. А, Гокудера?
— Нет, — онемевшими губами выговаривает он. — Нет. Вытаскивай мелкого из машины и прячьтесь. Я выясню, кто это, а после подам знак. Если это Миллефиоре...
Ямамото смотрит на него внимательными серьезными глазами, а потом бросается к машине и распахивает дверцу со стороны водителя.
У него торопливые, но четкие движения, Ламбо подчиняется его отрывистым командам без лишних вопросов, но Хаято все равно знает, что они не успеют — это уже было, чуть позже и чуть дальше, но было. Единственное, что они всегда успевают сделать — это сдохнуть раньше, чем он. Хаято неторопливо обходит машину и встает посреди дороги, терпеливо выжидая, когда размытая точка на горизонте превратится в автомобиль.
— Гокудера! — испуганно кричит сквозь дождь мелкий. — Ты с ума сошел?!
— Я знаю, что делаю! — надсаживается он в ответ.
Пули или пламя, пули или пламя. Старуха противно хихикает, когда машина рывком останавливается прямо перед ним, окатывая его выше колена грязной водой. Он почему-то ясно видит лицо водителя — спокойное и безразличное, взгляд тупой и холодный, как у змеи. С пассажирского сиденья выбирается амбал, выше его головы на две. Не обращая внимания на дождь, он разминает шею и плечи. Хаято тянется к поясу, куда обычно крепит шашки, и понимает, что не стал брать их из машины. Тупой кретин, Хаято. Ты тупой безнадежный кретин.
Боковым зрением он успевает заметить Ямамото, бегущего наперерез, но амбал оказывается быстрее.
Он выхватывает пистолет, а потом просто и без затей стреляет Хаято в голову.
Хаято просыпается.
Голова раскалывается, поэтому он для разнообразия не спешит открывать глаза: просто лежит, смежив веки, и ждет, когда в дверь забарабанит Ямамото.
Ждать приходится недолго, всего несколько минут или часов. Звуки взрываются в голове — БАМ! БАМ! БАМ! — и его голос, бодрый и довольный, ввинчивается в уши даже сквозь толстую дверь:
— Гокудера? Гокудера! Ты уже встал?
— Отвали, — с отвращением тянет он сквозь сжатые зубы.
Головная боль сменяется удушающей тошнотой, которая то накатывает, то отступает. То накатывает. То отступает. То накатывает...
Он перегибается через край кровати и лихорадочно ищет что-нибудь... сворачивает с тумбочки пустую коробку из-под пиццы и делится с ней своим богатым внутренним миром, содрогаясь и кашляя.
Спазм сжимает глотку, плечи и руки трясутся, Хаято судорожно собирает растрепанные волосы в хвост, чтобы не запачкать. Он хрипло дышит, дрожа всем телом. Отвратительный привкус во рту заставляет его сделать повторный заход: все равно хуже уже не будет.
За дверью подозрительная тишина. Хаято сплевывает и замирает, закрыв глаза. Прямо сейчас он не был бы против обрушившегося потолка, как несколько смертей назад — по крайней мере, после этого у него не болела голова.
«Нет, сладкий, это было бы слишком милосердно, — глумливо отзывается старая карга. — К тому же, я люблю лотереи».
— Что тебе нужно, — булькает он, снова перегибаясь через край кровати, просто на всякий случай.
— Если ты сейчас же не скажешь, что все хорошо, я выломаю дверь, — отчетливо произносит Ямамото за дверью.
— Все хорошо! — злобно выплевывает Хаято, пережидая судорожный спазм.
— Не убедил. Я вхожу!
Хаято ничего не успевает — только вытирает рот тыльной стороной ладони и набрасывает одеяло на ноги, а потом дверь прогибается под давлением немыслимой силы. Раздается щелчок — это настает конец петлям. Дверь аккуратно падает на пол, подняв небольшое облако пыли. В проеме, пригнувшись, стоит Ямамото и щурится, издали пытаясь рассмотреть что-то.
Хаято надрывно хрипит от возмущения.
— Так ты не умираешь? — деловито уточняет Ямамото и, получив удовлетворительный ответ, поднимает дверь и прислоняет ее к стене. — Тогда прости. Встретимся у лифта. А чем воняет?
Старуха заливается булькающим хохотом — Ямамото ей явно нравится.
Все началось с того, что Хаято убил старуху.
Все в этом мире начинается с глупостей — бабочка махнет крылышком, а на другом конце планеты цунами слижет полконтинента.
Он и не хотел ее убивать — когда это он успел заделаться бабкоубийцей? — но так сложились обстоятельства: он зажал крысеныша из Миллефиоре, почти поймал его, а тот откуда-то достал эту старую каргу и надумал прикрываться ею как щитом.
Хаято никогда не страдал излишними угрызениями совести — в конце концов, тогда задание казалось важнее жизни какой-то там бабки. И он ее убил. А потом разделался с крысой.
Как потом выяснилось, бабка была непростой. Должно быть, они все это подстроили, просто не ожидали, что ему хватит решимости убить обычного человека.
«Ты был великолепен, сладкий», — льстиво произносит она.
Хаято молчит, помня о том, что в машине кроме него еще двое. Маршрут он меняет в самый последний момент, просто отбирает у мелкого навигатор и перестраивает путь, огибая опасный участок дороги и увеличивая продолжительность их путешествия как минимум на два с половиной часа. Мелкий недовольно сопит, но помалкивает, дворники яростно скребут по лобовому стеклу, впереди почти ничего не видно.
Ямамото напряженно смотрит с заднего сиденья в зеркало, безуспешно пытаясь поймать взгляд Хаято. Кажется, ему не дает покоя утренняя встреча с завтраком Хаято — по лицу заметно, что его мучает желание спросить какую-нибудь слюнявую херню. Типа: «Как ты, Гокудера, может, тебе лучше поспать?» Даже Десятый, каким-то образом прознав о его состоянии, предложил остаться дома.
Он отказался и позвонил Мукуро в четвертый раз.
Он надеется, что если сможет дотянуть до этого бесконечно тянущегося «сегодня», то для него наступит завтра. Только бы не пострадали остальные. Только бы не успели сдохнуть раньше, чем он.
Если он снова облажается, но проснется завтра, и это действительно будет завтра, он себя никогда не простит.
Он лениво набирает номер Мукуро и ждет. И ждет, и ждет, и ждет до тех пор, пока набивший оскомину женский голос не скажет ему, что абонент находится вне зоны действия сети.
Чертов Мукуро.
«Разве тебе мало меня, я ведь тоже хороший иллюзионист», — вздыхает старуха с притворным огорчением.
Хаято напряженно выпрямляет спину, безуспешно вглядываясь в сплошную серую стену дождя, и ничего ей не отвечает.
Не хочет, чтобы его оставили в ближайшем госпитале в компании пары-тройки вежливых, но неумолимых санитаров.
— Ты какой-то слишком напряженный, — говорит ему Ямамото, хлопая между лопаток широкой ладонью. — Расслабься, Гокудера, все хорошо.
Мелкий помалкивает, зыркая с переднего сиденья исподлобья — обычного ленивого настроения нет и в помине, давящая атмосфера поездки сделала свое дело. Он озирается, с трудом ориентируясь на незнакомых улицах, и Хаято как никогда хочет сказать ему, чтобы он валил домой, пока не стало слишком поздно.
Перед глазами вспыхивает воспоминание — темный тесный переулок, запах сточных вод и изломанное худое тело с запрокинутой головой. В глазах, пустых и мертвых, отражается свет горящих окон. На губах запеклась кровь.
Нет уж, никуда он не пойдет.
— Неуютно тут, — ежится мелкий, вопросительно поглядывая на оживленную улицу за поворотом.
Там, в гудках автомобилей и ливневом шорохе, продолжается обычная жизнь.
— Ничего, — каркает Хаято, с трудом узнавая свой голос. — Скоро все закончится.
«Да?» — удивленно спрашивает старая карга.
— Закончится, — убежденно повторяет он, не обращая внимания на удивленные взгляды. — Так что не дрейфь, мелкий.
— Кто бы говорил, — вклинивается Ямамото, кладя горячую руку ему на голую кожу между воротником рубашки и волосами. От шершавых подушечек пальцев идет тепло, по спине бегут мурашки.
Хаято отстраняется.
— Я... — говорит он, но осекается — рядом с ними тормозит серый «фиат».
Стекло со стороны водителя опускается, показывая белое анемичное лицо. Лицо щурит глаза и говорит с акцентом:
— Документы от Вонголы, пожалуйста.
— Документы от Джиг, — хмуро отвечает Хаято, делая Ямамото знак рукой.
Лицо щерится и открывает дверь. Когда они оказываются на улице, Хаято с неприятным удивлением обнаруживает, что незнакомец выше его на голову и раза в полтора шире в плечах. Бритая голова с маленькими ушами ловит блики света, водянистые глаза смотрят безо всякого выражения.
Они обмениваются пакетами с документацией, после чего Хаято придирчиво изучает бумаги, поглядывая на амбала. Вид у того крайне скучающий. Скажи кому, как приходится шифроваться союзным семьям — никто бы не поверил. В грязном переулке, на нейтральной территории, ускользнув от всевидящего ока Миллефиоре. Обхохочешься.
— Порядок, — неохотно признает Хаято.
Амбал тут же забирается обратно в машину и, не попрощавшись, уезжает. Хаято еще некоторое время стоит, глядя вверх, в просвет между крышами домов. Капли дождя падают на лицо, скатываются по шее под воротник рубашки, путаются в волосах.
— Слишком просто, — говорит он недоверчиво.
Ямамото, высовываясь из машины, смотрит на него задумчиво. Но ничего не говорит.
Мелкого приходится держать на коротком поводке. Когда они подъезжают к отелю, дождь прекращается, из-за туч выглядывает заходящее солнце.
— Параноик, — недовольно говорит мелкий, выхватывая из его руки ключ от номера. — Ты параноик, Гокудера, ты знаешь?
— Знаю, — охотно соглашается Хаято. — А теперь живо в номер и не высовывайся до утра.
— Но Ламбо-сан уже договорился о встрече, — вздыхает тот так горько, что у Хаято сжимается сердце.
Ямамото за его плечом не прибавляет уверенности в своих действиях: кладет широкую ладонь на плечо и с недоумением спрашивает:
— И правда, Гокудера, почему ты так строг? Мы сделали все, что было нужно, можно расслабиться.
— Расслабляться будем на базе, — отрезает он, сбрасывая чужую руку со своего плеча. — Сейчас расходимся, а утром возвращаемся домой. И чтобы никаких глупостей.
Мелкий уходит, печально шаркая подошвами тяжелых ботинок, а Ямамото смотрит с беспокойством и неодобрением.
— Хочешь обсудить мои методы воспитания трудных подростков? — рявкает Хаято.
Нервы у него на пределе; Мукуро по-прежнему отказывается отвечать на телефонные звонки, старуха молчит, и все вместе производит сокрушительный эффект.
— Я хочу сказать, что приду к тебе в гости, — отзывается Ямамото с улыбкой. — Нужно расслабиться, да?
Его голос, легкомысленный и веселый, может обмануть только полного идиота: Хаято видит колючие внимательные огоньки в глазах, нервные движения рук и подергивающийся уголок рта. И взгляды — внимательные, цепкие, впивающиеся в его спину и плечи крохотными рыболовными крючками.
Конечно, думает Хаято. Кого ты тут пытаешься одурачить.
— Я же от тебя не избавлюсь, — вздыхает он, решив подыграть. За Ямамото тоже нужно следить.
Ямамото улыбается и салютует, скрываясь за дверью в свой номер, а через сорок минут объявляется у Хаято — свежий, яркий и радостный. В руках у него пакет из китайского ресторанчика на первом этаже и несколько жестяных банок с пивом.
— Вспомним молодость? — предлагает он, ухмыляясь, и Хаято волей-неволей начинает улыбаться.
— Это когда мы были такими дураками, что пускали фейерверки из пламени, стоя на крыше школы? — уточняет он.
— Или когда ты свалился в бассейн, а я фотографировал, — серьезно кивает Ямамото.
— Я думал, что убью тебя.
— Для этого тебе нужно было сначала выбраться.
С Ямамото всегда легко — Хаято успел об этом забыть за все эти бесконечные сегодня.
— Гокудера, — тягуче зовет Ямамото, когда пакеты валяются в мусорном ведре, а запасы пива еще не кончились.
— Что?
— У тебя что-то случилось? — интересуется он, мягко сползая чуть вниз.
Они сидят перед окном, упираясь спинами в широкую кровать. На улице все золотое, багряное и переливающееся. Солнце заходит, Хаято чувствует бешеный перестук сердца.
Вопрос Ямамото заставляет его встряхнуться и вспомнить, что день еще не закончился.
— Мне надо кое-что проверить, — вспоминает он, поднимаясь на пошатывающиеся ноги.
— Так и будешь висеть над Ламбо коршуном? — усмехается Ямамото. Конечно же, он все понимает.
Хаято показывает ему средний палец и выходит в коридор.
В номере мелкого подозрительная тишина. Хаято стучит и прислушивается: шагов не слышно, шорохов тоже. Он хватает телефон и начинает звонить.
Электронный голос сообщает ему, что абонент временно недоступен, и предлагает оставить сообщение. Хаято чувствует себя беспомощным и очень уставшим, в затылке поднимается холодное предчувствие надвигающейся беды. Подоспевший Ямамото бежит вниз, а возвращается с сотрудником гостиницы.
Когда они открывают дверь, выясняется, что номер пустой.
— Да постой, — останавливает его Ямамото. — Пусть парень погуляет. Тебе что, жалко?
— Ты ничего не понимаешь.
Хаято вспоминает худые плечи и закатившиеся глаза, и его начинает трясти. Он чеканным шагом возвращается к себе, хватает пистолет, коробочку и динамит.
— Я с тобой, — говорит Ямамото, выскакивая вслед за ним.
Они методично обследуют все ближайшие переулки. А потом находят его — живого, здорового, в окружении пятерых угрожающего вида парней.
— Эй! — радостно кричит мелкий. — Гокудера, Ямамото!
Облегчение накатывает обжигающей волной. Что им пятерка обычных хулиганов, решивших поживиться за счет мажора? Они прогоняют их, не успев даже достать оружие.
— Идиот, — выговаривает Хаято на пути в отель. — Болван. А что, если бы я не решил проверить?
— Остался бы без наличных и телефона, — мелкий пожимает плечами. — Подумаешь.
Ямамото идет чуть позади, молчаливый и задумчивый. Когда они почти добираются до отеля, Хаято слышит странный звук.
Он оборачивается, и единственное, что успевает зафиксировать — медленно оседающего на грязный асфальт Ямамото с аккуратной круглой дыркой во лбу.
А потом становится темно.
Хаято просыпается.
Лежит, глядя в неизменный белый потолок, а потом резко, без замаха бьет кулаком по пружинящему матрасу. Очень хочется заорать что есть сил, но тогда придется объяснять подоспевшему Ямамото, в чем дело.
На глаза наворачиваются злые слезы; каждый раз, каждый гребаный раз это происходит.
«Дорогой, это только начало», — обещает бабка.
— Я от тебя избавлюсь, — говорит он тускло. — Я от тебя избавлюсь, а потом найду тело и сожгу.
«Попляши на моих костях», — веселится она.
Хаято злобно шипит и нащупывает на тумбочке телефон. Набирает номер Мукуро и слушает осточертевшие долгие гудки, предсказуемо заканчивающиеся электронным голосом, предлагающим оставить сообщение.
— Гокудера? Гокудера! Ты уже встал?
Четко, как по расписанию. Хаято отбрасывает телефон, поднимается и ковыляет к содрогающейся от ударов двери. Распахивает ее рывком, оказываясь с Ямамото лицом к лицу. Тот растерянно улыбается.
— Я думал, тебя придется будить, — признается он, разглядывая его. — Встретимся у лифта?
— Нет, жди здесь, — приказывает Хаято, возвращаясь в спальню.
Он быстро влезает в брюки с рубашкой, впрыгивает в ботинки и хватает с вешалки пиджак. Все это время он чувствует на себе тяжелый взгляд Ямамото. От этого взгляда у него зуд по всему телу, а внутри неприятно тянет. Хочется что-то сделать, но Хаято еще сам не понял, что именно.
Он наскоро застилает постель и выходит в коридор.
— Идем? — хриплым голосом предлагает Ямамото, и Хаято кивает.
Они поднимаются на первый этаж, возле двери Десятого трется мелкий, живой и невредимый.
— Ты с нами не едешь, — отчеканивает Хаято, не дав ему сказать набившее оскомину «у кого-то сегодня плохое настроение», отодвигает его плечом и проходит в кабинет.
— Почему? — возмущается мелкий.
Хаято оборачивается. Наверное, у него достаточно ненавидящий взгляд, потому что Ямамото становится между ними, как бы невзначай загораживая от него мелкого.
После они едут в Мессину — вдвоем, по безопасному маршруту, опробованному в прошлый раз. Меняются с посланником Джиг и заселяются в отель.
— Ты какой-то слишком напряженный, — говорит Ямамото — не тогда, когда говорил в прошлый раз.
Эта деталь, не стыкующаяся с прошлыми сегодня, дергает за какую-то струну внутри Хаято. Он очень боится на что-то надеяться, но тем не менее надеется.
Ямамото приходит к нему ближе к вечеру — приносит китайскую еду и пиво, и они молча сидят, прислонившись к кровати спинами.
— Слушай, — вдруг говорит Ямамото, — зря ты так с Ламбо.
— Не зря, — отзывается Хаято, делая крупный глоток. — Ты не поймешь. Просто так нужно.
Ямамото качает головой.
— Ты после вчерашнего сам не свой, — говорит он. — Не пробовал расслабиться?
Его слова пробираются под кожу и зудят там. Хаято чувствует себя уже достаточно пьяным, поэтому даже не огрызается. Ямамото продолжает:
— Отдохнуть, уехать куда-нибудь...
— Я уже уехал, — напоминает он, поводя рукой. — И отдыхаю. С тобой.
— Я не о том, — вздыхает Ямамото. — Познакомился бы с кем-нибудь.
— Дорогая, я мафиози? — криво усмехается Хаято. — Нет уж.
— Поискал бы кого-то из мафии, — настаивает Ямамото, разглядывая его.
Хаято вздыхает и ставит банку на пол. Она кренится на высоком ворсистом ковре, опасно наклоняется, но не падает.
— Ямамото, — говорит он устало. — Давай напрямую. Я не люблю женщин. Ни в каком смысле этого слова.
— О, — с опозданием выговаривает тот, смешно округляя губы.
— Поэтому не приставай ко мне с такими разговорами.
Он выговаривает это на одном дыхании и тут же отводит взгляд, малодушно надеясь, что сейчас обрушится потолок или на них нападут Миллефиоре. Расстреляют его к чертовой бабушке, и он проснется в своей постели, в ужасе от разговора, который мог никогда не состояться, если бы не особые обстоятельства.
«Я впечатлена, что ты это признал», — говорит бабка в его голове.
— Заткнись, — огрызается он.
Ямамото закрывает рот на полуслове, а потом шепотом спрашивает:
— Хорошо, а просто пристать к тебе можно?
— Что? — удивляется Хаято.
Вместо ответа Ямамото наклоняется к нему — так быстро, что он не успевает отреагировать. Касается губ своими губами, проводит по ним языком. От Ямамото пахнет порохом, и пивом, и чем-то еще непонятным — Хаято нравится смесь этих запахов, потому что он не может чем-либо другим объяснить, что в голове моментально плывет, все кости превращаются в желе, а его самого бросает к Ямамото с такой силой, что они сталкиваются — языками, зубами, носами. Целуются с таким бешеным желанием, что кровь моментально вскипает, отключая все предохранители.
Он не помнит, когда они успевают раздеться — спустя несколько лихорадочных мгновений он уже стонет, выгибая спину до хруста, а Ямамото насаживается ртом на его член. Он то и дело отодвигается и задевает кожу зубами, но это так чертовски хорошо, что Хаято готов просить еще и еще.
Он кончает так долго, словно у него годы никого не было.
Ямамото не двигается, послушно глотая сперму, а потом давится и кашляет.
Отстраняется и смотрит в глаза, облизывая губы. Его глаза похожи на два колодца. Провалишься — и все.
— Гокудера, — выталкивает он горячо. — Слушай... ты же не против? У меня презервативы в сумке.
— Не против, — повторяет Хаято.
Ямамото улыбается, и это самое красивое, что Хаято видел за сегодня. Он поднимается и выскакивает в коридор, хлопает дверью, и наступает тишина. Хаято успокаивает дыхание, прислонившись к кровати, а потом слышит хлопок. И еще один.
Сердце замирает.
На подгибающихся ногах он идет к двери и выскальзывает в коридор. Дверь в номер Ямамото открыта. Сам Ямамото лежит возле тумбочки, под головой расплывается кровавое пятно. В его руке зажата упаковка с презервативами.
Хаято прислоняется к дверному косяку и начинает хохотать.
Хаято просыпается.
Лежит в полнейшей тишине, опустошенный и уставший, а потом все вспоминает, и его разбирает нервный смех.
— Такая нелепая смерть, — выговаривает он, когда немного успокаивается, и вытирает влажные от слез щеки ладонью.
Старуха подозрительно молчит, но Хаято на нее плевать. Кажется, он устал.
— Эй, бабка, — тянет он. — Как думаешь, много будет веселья, если я каждое утро буду себя убивать? Я устал разгадывать этот ребус.
Она молчит, зато приходит Ямамото. Он стучит в дверь — бум, бум, бум! — и зовет:
— Гокудера? Гокудера! Ты уже встал?
Хаято молчит и не двигается, пережидая, и Ямамото уходит, ничего не сказав — возможно, решает, что он уже ушел. Хаято разыскивает телефон и молча смотрит на экран, пока тот не гаснет. Набирает Мукуро смс-сообщение и отправляет, не зная, на что рассчитывает, а потом медленно встает и начинает одеваться. Он передвигается по спальне неохотно и вяло, чувствуя себя полностью разбитым. Как он устал.
«Я думала, ты крепкий орешек», — разочарованно говорит старуха.
— Отвали.
Он почти уже выходит, когда телефон вздрагивает от звука входящего сообщения. Один раз, а потом еще.
Сердце колотится так сильно, что больно дышать.
Хаято берет телефон в руки и, сомневаясь, нажимает на иконку входящих сообщений. Они короткие и оба от Мукуро. Первое гласит: «Ты серьезно?», а второе — «Я позвоню тебе вечером».
От последнего сообщения Хаято хочется смеяться и прыгать по спальне. Облегчение накатывает на него бешеной, смывающей все волной, хочется сделать сразу много дурацких вещей. Например, пойти и расцеловать Ямамото на глазах у Десятого или обнять мелкого.
— И всего-то нужно дожить до вечера? — с азартом спрашивает он у тихой спальни. — Да легко. Слышишь, бабка? Я тебя уделаю.
Старая карга мерзко хихикает, но даже это не способно испортить ему настроение.
Он вылетает из комнаты, едет на первый этаж в одиночестве и ловит себя на том, что улыбается.
Возле кабинета ждут Ямамото и мелкий — Хаято мчится мимо них, бросив мелкому:
— У тебя сегодня выходной, вали отсюда к черту!
И получает в ответ ошарашенное:
— Эй, почему это?!
На остальных его приподнятое настроение действует странно: Десятый мнется и спрашивает, все ли нормально, мелкий беспрекословно выбирается из машины, а Ямамото весь путь молчит, не спрашивая даже о причинах внезапного изменения маршрута. Они едут сквозь сплошной ливневый поток, Ямамото за рулем, Хаято пытается дремать, но бешеный стук сердца не позволяет сомкнуть глаза. Он очень боится надеяться на что-то, у него не раз вырывали победу из-под носа, но еще ни разу он не связывался с Мукуро, это было что-то совершенно новое. Сегодня — именно в это сегодня, ни в какое другое, — он обязательно победит, не позволит умереть Ямамото и выживет сам. Чего бы ему это ни стоило.
Они встречаются с представителем Джиг, заселяются в отель, а потом едят китайскую еду, запивая пивом. Когда разговор, как и в прошлый раз, заходит про отдых, Хаято говорит, глядя Ямамото прямо в глаза:
— Меня не интересуют женщины, Ямамото. Совсем.
И тот замирает с полуоткрытым ртом, ошарашенным лицом — Хаято смотрит на него, обласканного лучами заходящего солнца, и неожиданно понимает, какой же он красивый.
В этот раз Хаято тянется к нему первым — подсаживается ближе и ловит изумленный выдох, а потом забывает, как дышать. Поцелуи, поначалу поспешные и неловкие, сливаются в один, замедляются, становятся изучающими и тягучими. Сердце Ямамото отдается в ладонь бешеным стуком, его волосы под кончиками пальцев жесткие и густые. Хаято перебирается к нему на колени, вытягиваясь сверху, и гладит его по затылку, ведет ладонью по шее, трогает мочку уха и касается шершавого подбородка. Ямамото загнанно дышит, тянется к нему, его руки везде — в волосах, на шее, на спине. Замирают на ягодицах и сжимают так сильно и хорошо, что Хаято вздрагивает от удовольствия.
Краем уха он слышит странные звуки, но никак не может понять, что это. Они настойчивые и резкие, постоянно отвлекают на себя и не дают сосредоточиться.
Хаято ведет; от запаха Ямамото, от его движения, от его улыбок и шальных глаз. В разлившейся полутьме слышны шорохи ткани и дыхание.
После они валяются поверх одеяла, Ямамото закидывает ногу ему на бедро и неожиданно говорит:
— Кажется, у тебя звонил телефон.
Хаято дергается и садится. Потом поспешно разыскивает телефон и видит четыре пропущенных звонка от Мукуро. Бабка злорадно хохочет — даже странно, что она не комментировала то, что происходило всего несколько минут назад.
— Я быстро, — говорит Хаято, втискиваясь в брюки. — Это важно.
— Твой любовник? — смеется Ямамото.
— Кретин, — вздыхает Хаято. — Это Мукуро, я просил узнать его кое-что. Никуда не уходи, я быстро.
— Я буду здесь, — сонно говорит Ямамото, забираясь под одеяло.
Хаято улыбается и шмыгает в коридор. Там он долго слушает гудки в трубке, после чего Мукуро наконец-то отвечает:
— Мне казалось, тебе нужна была срочная помощь, — голос у него запыхавшийся.
— Срочная, — соглашается Хаято. — Так что?
— Если помнишь, формально ты все еще считаешься моим медиумом… Гокудера?
Хаято слышит за спиной шорох. Он оборачивается, уже догадываясь, что дожить до утра у него не выйдет. Посреди коридора стоят двое в форме Миллефиоре. Он сглатывает и говорит в трубку:
— Кажется, ты не успеешь ничего мне рассказать. Я позвоню тебе сегодня утром.
А потом трубка выскальзывает из его руки, но этого он уже не видит.
Хаято просыпается.
Не позволяя себе раздумывать, он хватает телефон и быстро набирает сообщение для Мукуро, а потом долго звонит ему, терпеливо ожидая ответа. В какой-то момент звонок сбрасывается, и он оставляет попытки.
«Что, дорогой, надеешься на легкую победу?», — спрашивает старуха.
Голос у нее и вполовину не такой уверенный, как обычно, и это вселяет в него небольшую, но надежду. Не ту, которая была до этого, когда он боялся верить и проиграть, потерять близких и не проснуться больше, а ту, которая вселяет уверенность в том, что завтра все-таки настанет.
Когда приходит Ямамото, Гокудера уже одет. Он распахивает дверь, когда тот заносит руку для того, чтобы постучать, и недружелюбно бурчит:
— Утро.
После этого они в молчании идут по коридорам, поднимаются на первый этаж, и Хаято объявляет, что Ламбо с ними не едет.
В дороге ему перезванивает Мукуро.
— Ты серьезно? — спрашивает он. — Та старуха была иллюзионистом?
Приходится все рассказывать прямо при Ямамото — он почти не реагирует на чистосердечный рассказ о событиях последних сегодня, только линия челюсти проступает четче, да вздуваются желваки. Хаято заканчивает перечислять все, что происходило с ними, за исключением только личного, и замолкает.
В тишине слышно, как надсадно скрипят по стеклу дворники и хлещет по крыше дождь. Ямамото молчит, вдавливая в пол педаль газа.
Они рассекают серую ленту дороги, разрезают ее на две части, оставляя их позади двумя грязными полотнищами. Хаято боится смотреть Ямамото в лицо, и поэтому разглядывает серую хмарь за окном. Мукуро долго молчит, прежде чем сказать:
— Знаешь, я мог бы попытаться что-то сделать. Ты все еще мой медиум.
— Я помню, — сжав челюсти, отзывается Хаято. — Я не мог о таком забыть.
— Но, — судя по голосу, Мукуро улыбается, — ты же не думаешь, что я сделаю это только из любви к человечеству?
— Пожалуйста, — цедит Хаято сквозь зубы.
— Не слышу?
— Я тебя очень прошу, — громко говорит он, вздрагивая от гнева. — Можешь рассчитывать на любую услугу, кроме тех, которые могут причинить вред моим друзьям и семье.
— Как драматично, — восхищенно вздыхает Мукуро. — Хорошо, договорились. Надеюсь, ты не за рулем?
Хаято поглядывает на Ямамото и неохотно отвечает:
— Ямамото ведет.
— Давно с ним не общался, — довольно тянет Мукуро. — Тогда приготовься, дорогой. Я иду изгонять твою внутреннюю старушенцию.
— Очень сме... — начинает Хаято, а потом его словно выталкивает из тела, придавливает черной тяжелой волной и выметает, и у него нет совершенно никакой возможности сопротивляться.
Хаято просыпается.
Долго лежит с закрытыми глазами и размеренно дышит, готовясь начинать сначала. Перезагрузка, запуск. Игра окончена. Перезагрузка, запуск...
Перед глазами чужой потолок, расписанный яркими пятнами солнечного света. В приоткрытое окно слышны гудки проезжающих автомобилей, шум листвы и птичьи трели.
Кто-то стучится в дверь, Хаято, все еще не веря в происходящее, идет открывать.
За дверью стоит Ямамото — свежий, бодрый и радостный. Выражение лица меняется, когда он видит Гокудеру.
— Эй, — тихо произносит он. — Гокудера, это ведь ты?
Хаято смотрит на него, не веря своим глазам. Сглатывает колючий комок, делает шаг вперед и сжимает Ямамото изо всех сил, не обращая внимания на чужую растерянность.
После он отыщет телефон, посмотрит на дату и поймет, что все получилось.
А пока что он заставляет Ямамото наклониться и целует его — первый раз за наступившее завтра.
Команда: Клубничные придурки
Тема: драма/ангст
Пейринг/Персонажи: TYL!Ямамото Такеши/TYL!Гокудера Хаято
Размер: мини, 5 300 слов
Жанр: драма
Рейтинг: R
Дисклеймер: Все принадлежит Амано
Саммари: Хаято просыпается
Предупреждения: нецензурная лексика, множественные смерти персонажей, деньсурка!ау
читать дальшеХаято просыпается.
Глубоко вздыхает и сгибается пополам, пережидая приступ надсадного кашля. Глаза щиплет от навернувшихся слез, ресницы и щеки влажные. Некоторое время он вспоминает свое имя и где он находится.
Все хорошо.
Хаято ложится на спину и раскидывает руки, ощущая кончиками пальцев шероховатость простыни. Собственное тело кажется растянувшейся в пространстве бесконечной макарониной. Наверное, он мог бы обнять базу целиком, если бы она не находилась под землей.
Мысли текут вяло.
Взгляд выхватывает знакомый белый потолок. От запылившейся люстры идет извилистая трещина, а в углу, если присмотреться, можно заметить паука, плетущего ловушку. Это очень трудолюбивая и настырная тварь: круг за кругом, виток за витком, и каждое чертово утро паутина такая же, как была. Ни больше, ни меньше.
Хаято бездумно лежит, придумывая пауку глупые прозвища. Паук Маклауд из клана Маклаудов. Бессмертный и непобедимый говнюк.
— Гокудера? — приглушенно кричат из-за двери. — Гокудера! Ты уже встал?
Он не отвечает, потому что еще не успел вспомнить, как это — говорить. Под ребрами колет, что-то грохочет в ушах.
«Это твоя кровь грохочет, сладкий», — любезно подсказывает старуха.
— Отвали, — огрызается Хаято, с удивлением слушая свой голос. Он хриплый и молодой.
— Я попозже зайду! — после недолгой паузы решают снаружи и с топотом уходят, напоследок ударив по двери чем-то тяжелым.
Хаято рывком садится, спуская ноги с кровати. Отстраненно смотрит на свои голые бедра, покрытые светлыми волосками, следит за просвечивающимися нитками вен. Колено пересекает шрам. Под ступнями холодный пол, из-за этого по спине ползут мурашки.
Хочется курить.
Он тянется к запылившейся прикроватной тумбочке в поисках мобильного телефона. Раздвинув горы оберток от шоколада, пустые жестяные банки и уронив коробку из-под пиццы, он наконец-то находит пропажу и смотрит на экран.
Понедельник, двенадцатое сентября.
День, когда он в очередной раз сдохнет.
*
Они живут на минус третьем этаже базы. Здесь никогда не бывает солнечного света, поэтому у Хаято проблемы с режимом сна.
Узкие коридоры извиваются, петляют и ныряют вниз, но он знает, куда ему нужно идти.
«Может, сегодня пропустишь? — издевательски сладким голосом спрашивает старуха. — Или попробуешь запереться в спальне на целый день? Помнишь, как тогда, когда ты притворился больным, а тебя раздавило упавшим потолком? Было весело».
Он молча сжимает челюсти и идет к лифту. Старая перечница его уже достала, но избавиться от нее невозможно. По крайней мере, он еще не нашел подходящего способа. Проще скороговоркой произнести названия всех исландских вулканов. Сто раз.
«Ну как же так, милый, — обижается бабка, противно шамкая. — Нам так удобно вместе».
У лифта уже отирается Ямамото. Приветливо вскидывает руку, набирая в грудь воздуха для приветствия, но Хаято успевает раньше:
— Заткнись.
Ямамото фыркает.
— Вот она, твоя хваленая доброта, — с восхищением присвистывает он.
Звук гулкой дробью отражается от металла, которым обшиты стены и потолок.
Старуха хохочет, Хаято нажимает на кнопку и первым шагает в кабину. Ямамото пристраивается рядом. Хаято рассматривает его в отражающей поверхности стен: жизнерадостное лицо, вспухшая полоска подживающего шрама на подбородке, внимательный взгляд. Рукава отглаженной рубашки безалаберно закатаны до локтей, джинсы мятые. Потом Хаято перехватывает его взгляд и отворачивается. Хорошо, что они уже доехали.
Возле кабинета Десятого дежурит мелкий. Стоит, копаясь в смартфоне — наверняка с девчонкой переписывается. У него их пруд пруди.
— Привет, — говорит он, подняв кудрявую голову. — О, кто-то не в настроении.
Хаято его игнорирует и распахивает дверь.
Десятый почти все сделал: на столе лежит папка с документами, рядом — разверзнутый раскрытый дипломат с наличными. Шторы задернуты, через узкую щель просачивается луч тусклого света. На улице сегодня пасмурно, днем будет лить как из ведра, а к вечеру выглянет солнце. Хаято ненавидит вечернее солнце, которое отражается в лужах.
«Почему лужи красные?» — удивляется старуха.
— Кое-кто доигрался, — отвечает Хаято, а потом замечает недоумевающий взгляд Десятого и улыбается. — Привет, Десятый.
— Привет, — с облегчением отзывается тот, кладет на туго перевязанные купюры конверт и захлопывает дипломат. — Готовы?
— Конечно, Цуна, — добродушно кивает Ямамото.
Хаято отворачивается, чтобы не видеть его лица. Сколько раз я подыхал ради тебя, сукин ты сын, думает он. Я уже счет потерял.
— Ламбо-сан готов, — тянет мелкий, косясь на Хаято.
В его влажных глазах мерещится понимающий огонек; Хаято исподтишка показывает ему средний палец.
— Рассчитываю на вас, ребята, — говорит Десятый, похлопывая ладонью по краю стола. — Я должен бы поехать с вами, учитывая интерес Миллефиоре, но...
— ...мы и сами прекрасно разберемся, — подхватывает Ямамото и, крякнув, сдергивает со стола дипломат.
Десятый улыбается шире, в горле Хаято набухает острый шипастый комок.
«Ну давай, расскажи ему», — подначивает карга.
Как обидно, что ее не заткнуть, просто засунув в глотку подожженную шашку.
*
По дороге в Мессину можно успеть вздремнуть, покурить или затеять ссору. Они едут сквозь проливной дождь, фары выхватывают куски блестящей от воды дороги, дворники с надсадным скрипом елозят по лобовому стеклу. Мелкий деловито крутит руль, напевая дурацкий попсовый мотив, Ямамото сидит сзади. Хаято видит его в зеркале заднего вида — часть лица и открытое горло, развязанный, болтающийся галстук и белый воротничок, неаккуратно подогнувшийся к шее. Губы у него сжаты в бледную узкую полосу, глаз не видно.
— Куда пойдете после того, как разделаемся с Джигами? — вдруг спрашивает мелкий, прекратив терзать их уши дурацкими песнями. — У меня там подружка, я договорился переночевать у нее.
— Да хоть жить там оставайся, — буркает Хаято, отворачиваясь к окну. — Проблемой меньше.
— Эй, — вяло возмущается мелкий.
— Не обижайся, Ламбо, — мирно произносит Ямамото, сбрасывая оцепенение. — Зачем ты так, Гокудера.
Хаято молча переключает радио на другую волну — после недолгих поисков он останавливается на новостях. Из шипения и помех выпрыгивает мелодичный женский голос:
— А теперь о погоде. Вечером ожидается теплая солнечная...
— Включи обратно! — возмущается мелкий, возвращая канал с поп-музыкой.
«Отнимаешь последнюю радость в жизни», — укоризненно цокает языком старуха.
— Хотел бы я спустить эти деньги на маленькие приятные вещи, — мечтательно произносит Ямамото, любовно поглаживая дипломат. — А, Гокудера? Давай запремся в номере и сделаем что-нибудь этакое.
— Например? — без интереса спрашивает Хаято.
— Можем вызвать девочек, — начинает перечислять Ямамото, улыбаясь. — Или напиться в хлам. Скрутить купюры и выкурить их. Порезать на конфетти и кидать с балкона...
Старуха заливисто хохочет, в ушах звенит. Хаято отворачивается, чтобы не видеть обиженного взгляда мелкого и улыбки Ямамото, и достает телефон. Открывает список исходящих вызовов — из восьми совершенных звонков один сделан Десятому и семь — Мукуро.
Мукуро никогда не отвечает. Последний раз с ним можно было связаться вчера.
Хаято не помнит, сколько сегодня назад это было. Может, шесть. Или двадцать два. Он уже не считает.
Он зажмуривается, и в этот момент машина дергается, проседает и начинает тащиться медленнее, пока не останавливается совсем.
*
Стоять на улице, пока над тобой разверзаются хляби небесные — то еще удовольствие. Хаято первым выбирается из машины, прихватив с собой коробочку и пистолет: шашки хватать — только переводить зря оружие.
Из-за серой стены дождя ни хрена не видно, Хаято щурится, то и дело вытирая лицо рукавом, волосы облепили череп так плотно, что еще секунда, и их просто смоет. Ямамото зачем-то вылезает следом. Он стягивает с себя пиджак и разворачивает над головой вместо зонта, подступая вплотную. Хаято смотрит на него без благодарности и присаживается возле колеса.
— Пробили, — досадливо произносит он, в шуме дождя не слыша собственного голоса. — Мы попали.
— Что? — переспрашивает Ямамото.
— Мы в полной жопе! — повторяет Хаято с раздражением.
Потом поднимается на ноги и пинает носком ботинка продырявленное колесо. То, что случилось сегодня — в его шестое, или двадцать второе, или черт знает какое еще сегодня, — заставляет тревожно замирать сердце.
Черт возьми, надо было просто подорвать машину, когда стало понятно, что дальше им не уехать.
Блядская старуха.
Почему до Мукуро не дозвониться, когда он так нужен.
— Да не переживай ты так, — понимает его по-своему Ямамото, наклоняясь вперед.
Его губы почти касаются уха, по позвоночнику ползет промозглая дрожь. Хаято с трудом заставляет себя стоять на месте, только всматривается в дорогу — ему кажется, он видит впереди размытый свет фар.
— Вот и помощь! — обрадованно говорит Ямамото, замечая направление его взгляда.
Он щурится, силясь рассмотреть, кто едет, а потом произносит:
— Надо остановить и попросить подбросить нас до цивилизации. А, Гокудера?
— Нет, — онемевшими губами выговаривает он. — Нет. Вытаскивай мелкого из машины и прячьтесь. Я выясню, кто это, а после подам знак. Если это Миллефиоре...
Ямамото смотрит на него внимательными серьезными глазами, а потом бросается к машине и распахивает дверцу со стороны водителя.
У него торопливые, но четкие движения, Ламбо подчиняется его отрывистым командам без лишних вопросов, но Хаято все равно знает, что они не успеют — это уже было, чуть позже и чуть дальше, но было. Единственное, что они всегда успевают сделать — это сдохнуть раньше, чем он. Хаято неторопливо обходит машину и встает посреди дороги, терпеливо выжидая, когда размытая точка на горизонте превратится в автомобиль.
— Гокудера! — испуганно кричит сквозь дождь мелкий. — Ты с ума сошел?!
— Я знаю, что делаю! — надсаживается он в ответ.
Пули или пламя, пули или пламя. Старуха противно хихикает, когда машина рывком останавливается прямо перед ним, окатывая его выше колена грязной водой. Он почему-то ясно видит лицо водителя — спокойное и безразличное, взгляд тупой и холодный, как у змеи. С пассажирского сиденья выбирается амбал, выше его головы на две. Не обращая внимания на дождь, он разминает шею и плечи. Хаято тянется к поясу, куда обычно крепит шашки, и понимает, что не стал брать их из машины. Тупой кретин, Хаято. Ты тупой безнадежный кретин.
Боковым зрением он успевает заметить Ямамото, бегущего наперерез, но амбал оказывается быстрее.
Он выхватывает пистолет, а потом просто и без затей стреляет Хаято в голову.
*
Хаято просыпается.
Голова раскалывается, поэтому он для разнообразия не спешит открывать глаза: просто лежит, смежив веки, и ждет, когда в дверь забарабанит Ямамото.
Ждать приходится недолго, всего несколько минут или часов. Звуки взрываются в голове — БАМ! БАМ! БАМ! — и его голос, бодрый и довольный, ввинчивается в уши даже сквозь толстую дверь:
— Гокудера? Гокудера! Ты уже встал?
— Отвали, — с отвращением тянет он сквозь сжатые зубы.
Головная боль сменяется удушающей тошнотой, которая то накатывает, то отступает. То накатывает. То отступает. То накатывает...
Он перегибается через край кровати и лихорадочно ищет что-нибудь... сворачивает с тумбочки пустую коробку из-под пиццы и делится с ней своим богатым внутренним миром, содрогаясь и кашляя.
Спазм сжимает глотку, плечи и руки трясутся, Хаято судорожно собирает растрепанные волосы в хвост, чтобы не запачкать. Он хрипло дышит, дрожа всем телом. Отвратительный привкус во рту заставляет его сделать повторный заход: все равно хуже уже не будет.
За дверью подозрительная тишина. Хаято сплевывает и замирает, закрыв глаза. Прямо сейчас он не был бы против обрушившегося потолка, как несколько смертей назад — по крайней мере, после этого у него не болела голова.
«Нет, сладкий, это было бы слишком милосердно, — глумливо отзывается старая карга. — К тому же, я люблю лотереи».
— Что тебе нужно, — булькает он, снова перегибаясь через край кровати, просто на всякий случай.
— Если ты сейчас же не скажешь, что все хорошо, я выломаю дверь, — отчетливо произносит Ямамото за дверью.
— Все хорошо! — злобно выплевывает Хаято, пережидая судорожный спазм.
— Не убедил. Я вхожу!
Хаято ничего не успевает — только вытирает рот тыльной стороной ладони и набрасывает одеяло на ноги, а потом дверь прогибается под давлением немыслимой силы. Раздается щелчок — это настает конец петлям. Дверь аккуратно падает на пол, подняв небольшое облако пыли. В проеме, пригнувшись, стоит Ямамото и щурится, издали пытаясь рассмотреть что-то.
Хаято надрывно хрипит от возмущения.
— Так ты не умираешь? — деловито уточняет Ямамото и, получив удовлетворительный ответ, поднимает дверь и прислоняет ее к стене. — Тогда прости. Встретимся у лифта. А чем воняет?
Старуха заливается булькающим хохотом — Ямамото ей явно нравится.
*
Все началось с того, что Хаято убил старуху.
Все в этом мире начинается с глупостей — бабочка махнет крылышком, а на другом конце планеты цунами слижет полконтинента.
Он и не хотел ее убивать — когда это он успел заделаться бабкоубийцей? — но так сложились обстоятельства: он зажал крысеныша из Миллефиоре, почти поймал его, а тот откуда-то достал эту старую каргу и надумал прикрываться ею как щитом.
Хаято никогда не страдал излишними угрызениями совести — в конце концов, тогда задание казалось важнее жизни какой-то там бабки. И он ее убил. А потом разделался с крысой.
Как потом выяснилось, бабка была непростой. Должно быть, они все это подстроили, просто не ожидали, что ему хватит решимости убить обычного человека.
«Ты был великолепен, сладкий», — льстиво произносит она.
Хаято молчит, помня о том, что в машине кроме него еще двое. Маршрут он меняет в самый последний момент, просто отбирает у мелкого навигатор и перестраивает путь, огибая опасный участок дороги и увеличивая продолжительность их путешествия как минимум на два с половиной часа. Мелкий недовольно сопит, но помалкивает, дворники яростно скребут по лобовому стеклу, впереди почти ничего не видно.
Ямамото напряженно смотрит с заднего сиденья в зеркало, безуспешно пытаясь поймать взгляд Хаято. Кажется, ему не дает покоя утренняя встреча с завтраком Хаято — по лицу заметно, что его мучает желание спросить какую-нибудь слюнявую херню. Типа: «Как ты, Гокудера, может, тебе лучше поспать?» Даже Десятый, каким-то образом прознав о его состоянии, предложил остаться дома.
Он отказался и позвонил Мукуро в четвертый раз.
Он надеется, что если сможет дотянуть до этого бесконечно тянущегося «сегодня», то для него наступит завтра. Только бы не пострадали остальные. Только бы не успели сдохнуть раньше, чем он.
Если он снова облажается, но проснется завтра, и это действительно будет завтра, он себя никогда не простит.
Он лениво набирает номер Мукуро и ждет. И ждет, и ждет, и ждет до тех пор, пока набивший оскомину женский голос не скажет ему, что абонент находится вне зоны действия сети.
Чертов Мукуро.
«Разве тебе мало меня, я ведь тоже хороший иллюзионист», — вздыхает старуха с притворным огорчением.
Хаято напряженно выпрямляет спину, безуспешно вглядываясь в сплошную серую стену дождя, и ничего ей не отвечает.
Не хочет, чтобы его оставили в ближайшем госпитале в компании пары-тройки вежливых, но неумолимых санитаров.
*
— Ты какой-то слишком напряженный, — говорит ему Ямамото, хлопая между лопаток широкой ладонью. — Расслабься, Гокудера, все хорошо.
Мелкий помалкивает, зыркая с переднего сиденья исподлобья — обычного ленивого настроения нет и в помине, давящая атмосфера поездки сделала свое дело. Он озирается, с трудом ориентируясь на незнакомых улицах, и Хаято как никогда хочет сказать ему, чтобы он валил домой, пока не стало слишком поздно.
Перед глазами вспыхивает воспоминание — темный тесный переулок, запах сточных вод и изломанное худое тело с запрокинутой головой. В глазах, пустых и мертвых, отражается свет горящих окон. На губах запеклась кровь.
Нет уж, никуда он не пойдет.
— Неуютно тут, — ежится мелкий, вопросительно поглядывая на оживленную улицу за поворотом.
Там, в гудках автомобилей и ливневом шорохе, продолжается обычная жизнь.
— Ничего, — каркает Хаято, с трудом узнавая свой голос. — Скоро все закончится.
«Да?» — удивленно спрашивает старая карга.
— Закончится, — убежденно повторяет он, не обращая внимания на удивленные взгляды. — Так что не дрейфь, мелкий.
— Кто бы говорил, — вклинивается Ямамото, кладя горячую руку ему на голую кожу между воротником рубашки и волосами. От шершавых подушечек пальцев идет тепло, по спине бегут мурашки.
Хаято отстраняется.
— Я... — говорит он, но осекается — рядом с ними тормозит серый «фиат».
Стекло со стороны водителя опускается, показывая белое анемичное лицо. Лицо щурит глаза и говорит с акцентом:
— Документы от Вонголы, пожалуйста.
— Документы от Джиг, — хмуро отвечает Хаято, делая Ямамото знак рукой.
Лицо щерится и открывает дверь. Когда они оказываются на улице, Хаято с неприятным удивлением обнаруживает, что незнакомец выше его на голову и раза в полтора шире в плечах. Бритая голова с маленькими ушами ловит блики света, водянистые глаза смотрят безо всякого выражения.
Они обмениваются пакетами с документацией, после чего Хаято придирчиво изучает бумаги, поглядывая на амбала. Вид у того крайне скучающий. Скажи кому, как приходится шифроваться союзным семьям — никто бы не поверил. В грязном переулке, на нейтральной территории, ускользнув от всевидящего ока Миллефиоре. Обхохочешься.
— Порядок, — неохотно признает Хаято.
Амбал тут же забирается обратно в машину и, не попрощавшись, уезжает. Хаято еще некоторое время стоит, глядя вверх, в просвет между крышами домов. Капли дождя падают на лицо, скатываются по шее под воротник рубашки, путаются в волосах.
— Слишком просто, — говорит он недоверчиво.
Ямамото, высовываясь из машины, смотрит на него задумчиво. Но ничего не говорит.
*
Мелкого приходится держать на коротком поводке. Когда они подъезжают к отелю, дождь прекращается, из-за туч выглядывает заходящее солнце.
— Параноик, — недовольно говорит мелкий, выхватывая из его руки ключ от номера. — Ты параноик, Гокудера, ты знаешь?
— Знаю, — охотно соглашается Хаято. — А теперь живо в номер и не высовывайся до утра.
— Но Ламбо-сан уже договорился о встрече, — вздыхает тот так горько, что у Хаято сжимается сердце.
Ямамото за его плечом не прибавляет уверенности в своих действиях: кладет широкую ладонь на плечо и с недоумением спрашивает:
— И правда, Гокудера, почему ты так строг? Мы сделали все, что было нужно, можно расслабиться.
— Расслабляться будем на базе, — отрезает он, сбрасывая чужую руку со своего плеча. — Сейчас расходимся, а утром возвращаемся домой. И чтобы никаких глупостей.
Мелкий уходит, печально шаркая подошвами тяжелых ботинок, а Ямамото смотрит с беспокойством и неодобрением.
— Хочешь обсудить мои методы воспитания трудных подростков? — рявкает Хаято.
Нервы у него на пределе; Мукуро по-прежнему отказывается отвечать на телефонные звонки, старуха молчит, и все вместе производит сокрушительный эффект.
— Я хочу сказать, что приду к тебе в гости, — отзывается Ямамото с улыбкой. — Нужно расслабиться, да?
Его голос, легкомысленный и веселый, может обмануть только полного идиота: Хаято видит колючие внимательные огоньки в глазах, нервные движения рук и подергивающийся уголок рта. И взгляды — внимательные, цепкие, впивающиеся в его спину и плечи крохотными рыболовными крючками.
Конечно, думает Хаято. Кого ты тут пытаешься одурачить.
— Я же от тебя не избавлюсь, — вздыхает он, решив подыграть. За Ямамото тоже нужно следить.
Ямамото улыбается и салютует, скрываясь за дверью в свой номер, а через сорок минут объявляется у Хаято — свежий, яркий и радостный. В руках у него пакет из китайского ресторанчика на первом этаже и несколько жестяных банок с пивом.
— Вспомним молодость? — предлагает он, ухмыляясь, и Хаято волей-неволей начинает улыбаться.
— Это когда мы были такими дураками, что пускали фейерверки из пламени, стоя на крыше школы? — уточняет он.
— Или когда ты свалился в бассейн, а я фотографировал, — серьезно кивает Ямамото.
— Я думал, что убью тебя.
— Для этого тебе нужно было сначала выбраться.
С Ямамото всегда легко — Хаято успел об этом забыть за все эти бесконечные сегодня.
— Гокудера, — тягуче зовет Ямамото, когда пакеты валяются в мусорном ведре, а запасы пива еще не кончились.
— Что?
— У тебя что-то случилось? — интересуется он, мягко сползая чуть вниз.
Они сидят перед окном, упираясь спинами в широкую кровать. На улице все золотое, багряное и переливающееся. Солнце заходит, Хаято чувствует бешеный перестук сердца.
Вопрос Ямамото заставляет его встряхнуться и вспомнить, что день еще не закончился.
— Мне надо кое-что проверить, — вспоминает он, поднимаясь на пошатывающиеся ноги.
— Так и будешь висеть над Ламбо коршуном? — усмехается Ямамото. Конечно же, он все понимает.
Хаято показывает ему средний палец и выходит в коридор.
В номере мелкого подозрительная тишина. Хаято стучит и прислушивается: шагов не слышно, шорохов тоже. Он хватает телефон и начинает звонить.
Электронный голос сообщает ему, что абонент временно недоступен, и предлагает оставить сообщение. Хаято чувствует себя беспомощным и очень уставшим, в затылке поднимается холодное предчувствие надвигающейся беды. Подоспевший Ямамото бежит вниз, а возвращается с сотрудником гостиницы.
Когда они открывают дверь, выясняется, что номер пустой.
— Да постой, — останавливает его Ямамото. — Пусть парень погуляет. Тебе что, жалко?
— Ты ничего не понимаешь.
Хаято вспоминает худые плечи и закатившиеся глаза, и его начинает трясти. Он чеканным шагом возвращается к себе, хватает пистолет, коробочку и динамит.
— Я с тобой, — говорит Ямамото, выскакивая вслед за ним.
Они методично обследуют все ближайшие переулки. А потом находят его — живого, здорового, в окружении пятерых угрожающего вида парней.
— Эй! — радостно кричит мелкий. — Гокудера, Ямамото!
Облегчение накатывает обжигающей волной. Что им пятерка обычных хулиганов, решивших поживиться за счет мажора? Они прогоняют их, не успев даже достать оружие.
— Идиот, — выговаривает Хаято на пути в отель. — Болван. А что, если бы я не решил проверить?
— Остался бы без наличных и телефона, — мелкий пожимает плечами. — Подумаешь.
Ямамото идет чуть позади, молчаливый и задумчивый. Когда они почти добираются до отеля, Хаято слышит странный звук.
Он оборачивается, и единственное, что успевает зафиксировать — медленно оседающего на грязный асфальт Ямамото с аккуратной круглой дыркой во лбу.
А потом становится темно.
*
Хаято просыпается.
Лежит, глядя в неизменный белый потолок, а потом резко, без замаха бьет кулаком по пружинящему матрасу. Очень хочется заорать что есть сил, но тогда придется объяснять подоспевшему Ямамото, в чем дело.
На глаза наворачиваются злые слезы; каждый раз, каждый гребаный раз это происходит.
«Дорогой, это только начало», — обещает бабка.
— Я от тебя избавлюсь, — говорит он тускло. — Я от тебя избавлюсь, а потом найду тело и сожгу.
«Попляши на моих костях», — веселится она.
Хаято злобно шипит и нащупывает на тумбочке телефон. Набирает номер Мукуро и слушает осточертевшие долгие гудки, предсказуемо заканчивающиеся электронным голосом, предлагающим оставить сообщение.
— Гокудера? Гокудера! Ты уже встал?
Четко, как по расписанию. Хаято отбрасывает телефон, поднимается и ковыляет к содрогающейся от ударов двери. Распахивает ее рывком, оказываясь с Ямамото лицом к лицу. Тот растерянно улыбается.
— Я думал, тебя придется будить, — признается он, разглядывая его. — Встретимся у лифта?
— Нет, жди здесь, — приказывает Хаято, возвращаясь в спальню.
Он быстро влезает в брюки с рубашкой, впрыгивает в ботинки и хватает с вешалки пиджак. Все это время он чувствует на себе тяжелый взгляд Ямамото. От этого взгляда у него зуд по всему телу, а внутри неприятно тянет. Хочется что-то сделать, но Хаято еще сам не понял, что именно.
Он наскоро застилает постель и выходит в коридор.
— Идем? — хриплым голосом предлагает Ямамото, и Хаято кивает.
Они поднимаются на первый этаж, возле двери Десятого трется мелкий, живой и невредимый.
— Ты с нами не едешь, — отчеканивает Хаято, не дав ему сказать набившее оскомину «у кого-то сегодня плохое настроение», отодвигает его плечом и проходит в кабинет.
— Почему? — возмущается мелкий.
Хаято оборачивается. Наверное, у него достаточно ненавидящий взгляд, потому что Ямамото становится между ними, как бы невзначай загораживая от него мелкого.
После они едут в Мессину — вдвоем, по безопасному маршруту, опробованному в прошлый раз. Меняются с посланником Джиг и заселяются в отель.
— Ты какой-то слишком напряженный, — говорит Ямамото — не тогда, когда говорил в прошлый раз.
Эта деталь, не стыкующаяся с прошлыми сегодня, дергает за какую-то струну внутри Хаято. Он очень боится на что-то надеяться, но тем не менее надеется.
Ямамото приходит к нему ближе к вечеру — приносит китайскую еду и пиво, и они молча сидят, прислонившись к кровати спинами.
— Слушай, — вдруг говорит Ямамото, — зря ты так с Ламбо.
— Не зря, — отзывается Хаято, делая крупный глоток. — Ты не поймешь. Просто так нужно.
Ямамото качает головой.
— Ты после вчерашнего сам не свой, — говорит он. — Не пробовал расслабиться?
Его слова пробираются под кожу и зудят там. Хаято чувствует себя уже достаточно пьяным, поэтому даже не огрызается. Ямамото продолжает:
— Отдохнуть, уехать куда-нибудь...
— Я уже уехал, — напоминает он, поводя рукой. — И отдыхаю. С тобой.
— Я не о том, — вздыхает Ямамото. — Познакомился бы с кем-нибудь.
— Дорогая, я мафиози? — криво усмехается Хаято. — Нет уж.
— Поискал бы кого-то из мафии, — настаивает Ямамото, разглядывая его.
Хаято вздыхает и ставит банку на пол. Она кренится на высоком ворсистом ковре, опасно наклоняется, но не падает.
— Ямамото, — говорит он устало. — Давай напрямую. Я не люблю женщин. Ни в каком смысле этого слова.
— О, — с опозданием выговаривает тот, смешно округляя губы.
— Поэтому не приставай ко мне с такими разговорами.
Он выговаривает это на одном дыхании и тут же отводит взгляд, малодушно надеясь, что сейчас обрушится потолок или на них нападут Миллефиоре. Расстреляют его к чертовой бабушке, и он проснется в своей постели, в ужасе от разговора, который мог никогда не состояться, если бы не особые обстоятельства.
«Я впечатлена, что ты это признал», — говорит бабка в его голове.
— Заткнись, — огрызается он.
Ямамото закрывает рот на полуслове, а потом шепотом спрашивает:
— Хорошо, а просто пристать к тебе можно?
— Что? — удивляется Хаято.
Вместо ответа Ямамото наклоняется к нему — так быстро, что он не успевает отреагировать. Касается губ своими губами, проводит по ним языком. От Ямамото пахнет порохом, и пивом, и чем-то еще непонятным — Хаято нравится смесь этих запахов, потому что он не может чем-либо другим объяснить, что в голове моментально плывет, все кости превращаются в желе, а его самого бросает к Ямамото с такой силой, что они сталкиваются — языками, зубами, носами. Целуются с таким бешеным желанием, что кровь моментально вскипает, отключая все предохранители.
Он не помнит, когда они успевают раздеться — спустя несколько лихорадочных мгновений он уже стонет, выгибая спину до хруста, а Ямамото насаживается ртом на его член. Он то и дело отодвигается и задевает кожу зубами, но это так чертовски хорошо, что Хаято готов просить еще и еще.
Он кончает так долго, словно у него годы никого не было.
Ямамото не двигается, послушно глотая сперму, а потом давится и кашляет.
Отстраняется и смотрит в глаза, облизывая губы. Его глаза похожи на два колодца. Провалишься — и все.
— Гокудера, — выталкивает он горячо. — Слушай... ты же не против? У меня презервативы в сумке.
— Не против, — повторяет Хаято.
Ямамото улыбается, и это самое красивое, что Хаято видел за сегодня. Он поднимается и выскакивает в коридор, хлопает дверью, и наступает тишина. Хаято успокаивает дыхание, прислонившись к кровати, а потом слышит хлопок. И еще один.
Сердце замирает.
На подгибающихся ногах он идет к двери и выскальзывает в коридор. Дверь в номер Ямамото открыта. Сам Ямамото лежит возле тумбочки, под головой расплывается кровавое пятно. В его руке зажата упаковка с презервативами.
Хаято прислоняется к дверному косяку и начинает хохотать.
*
Хаято просыпается.
Лежит в полнейшей тишине, опустошенный и уставший, а потом все вспоминает, и его разбирает нервный смех.
— Такая нелепая смерть, — выговаривает он, когда немного успокаивается, и вытирает влажные от слез щеки ладонью.
Старуха подозрительно молчит, но Хаято на нее плевать. Кажется, он устал.
— Эй, бабка, — тянет он. — Как думаешь, много будет веселья, если я каждое утро буду себя убивать? Я устал разгадывать этот ребус.
Она молчит, зато приходит Ямамото. Он стучит в дверь — бум, бум, бум! — и зовет:
— Гокудера? Гокудера! Ты уже встал?
Хаято молчит и не двигается, пережидая, и Ямамото уходит, ничего не сказав — возможно, решает, что он уже ушел. Хаято разыскивает телефон и молча смотрит на экран, пока тот не гаснет. Набирает Мукуро смс-сообщение и отправляет, не зная, на что рассчитывает, а потом медленно встает и начинает одеваться. Он передвигается по спальне неохотно и вяло, чувствуя себя полностью разбитым. Как он устал.
«Я думала, ты крепкий орешек», — разочарованно говорит старуха.
— Отвали.
Он почти уже выходит, когда телефон вздрагивает от звука входящего сообщения. Один раз, а потом еще.
Сердце колотится так сильно, что больно дышать.
Хаято берет телефон в руки и, сомневаясь, нажимает на иконку входящих сообщений. Они короткие и оба от Мукуро. Первое гласит: «Ты серьезно?», а второе — «Я позвоню тебе вечером».
От последнего сообщения Хаято хочется смеяться и прыгать по спальне. Облегчение накатывает на него бешеной, смывающей все волной, хочется сделать сразу много дурацких вещей. Например, пойти и расцеловать Ямамото на глазах у Десятого или обнять мелкого.
— И всего-то нужно дожить до вечера? — с азартом спрашивает он у тихой спальни. — Да легко. Слышишь, бабка? Я тебя уделаю.
Старая карга мерзко хихикает, но даже это не способно испортить ему настроение.
Он вылетает из комнаты, едет на первый этаж в одиночестве и ловит себя на том, что улыбается.
Возле кабинета ждут Ямамото и мелкий — Хаято мчится мимо них, бросив мелкому:
— У тебя сегодня выходной, вали отсюда к черту!
И получает в ответ ошарашенное:
— Эй, почему это?!
На остальных его приподнятое настроение действует странно: Десятый мнется и спрашивает, все ли нормально, мелкий беспрекословно выбирается из машины, а Ямамото весь путь молчит, не спрашивая даже о причинах внезапного изменения маршрута. Они едут сквозь сплошной ливневый поток, Ямамото за рулем, Хаято пытается дремать, но бешеный стук сердца не позволяет сомкнуть глаза. Он очень боится надеяться на что-то, у него не раз вырывали победу из-под носа, но еще ни разу он не связывался с Мукуро, это было что-то совершенно новое. Сегодня — именно в это сегодня, ни в какое другое, — он обязательно победит, не позволит умереть Ямамото и выживет сам. Чего бы ему это ни стоило.
Они встречаются с представителем Джиг, заселяются в отель, а потом едят китайскую еду, запивая пивом. Когда разговор, как и в прошлый раз, заходит про отдых, Хаято говорит, глядя Ямамото прямо в глаза:
— Меня не интересуют женщины, Ямамото. Совсем.
И тот замирает с полуоткрытым ртом, ошарашенным лицом — Хаято смотрит на него, обласканного лучами заходящего солнца, и неожиданно понимает, какой же он красивый.
В этот раз Хаято тянется к нему первым — подсаживается ближе и ловит изумленный выдох, а потом забывает, как дышать. Поцелуи, поначалу поспешные и неловкие, сливаются в один, замедляются, становятся изучающими и тягучими. Сердце Ямамото отдается в ладонь бешеным стуком, его волосы под кончиками пальцев жесткие и густые. Хаято перебирается к нему на колени, вытягиваясь сверху, и гладит его по затылку, ведет ладонью по шее, трогает мочку уха и касается шершавого подбородка. Ямамото загнанно дышит, тянется к нему, его руки везде — в волосах, на шее, на спине. Замирают на ягодицах и сжимают так сильно и хорошо, что Хаято вздрагивает от удовольствия.
Краем уха он слышит странные звуки, но никак не может понять, что это. Они настойчивые и резкие, постоянно отвлекают на себя и не дают сосредоточиться.
Хаято ведет; от запаха Ямамото, от его движения, от его улыбок и шальных глаз. В разлившейся полутьме слышны шорохи ткани и дыхание.
После они валяются поверх одеяла, Ямамото закидывает ногу ему на бедро и неожиданно говорит:
— Кажется, у тебя звонил телефон.
Хаято дергается и садится. Потом поспешно разыскивает телефон и видит четыре пропущенных звонка от Мукуро. Бабка злорадно хохочет — даже странно, что она не комментировала то, что происходило всего несколько минут назад.
— Я быстро, — говорит Хаято, втискиваясь в брюки. — Это важно.
— Твой любовник? — смеется Ямамото.
— Кретин, — вздыхает Хаято. — Это Мукуро, я просил узнать его кое-что. Никуда не уходи, я быстро.
— Я буду здесь, — сонно говорит Ямамото, забираясь под одеяло.
Хаято улыбается и шмыгает в коридор. Там он долго слушает гудки в трубке, после чего Мукуро наконец-то отвечает:
— Мне казалось, тебе нужна была срочная помощь, — голос у него запыхавшийся.
— Срочная, — соглашается Хаято. — Так что?
— Если помнишь, формально ты все еще считаешься моим медиумом… Гокудера?
Хаято слышит за спиной шорох. Он оборачивается, уже догадываясь, что дожить до утра у него не выйдет. Посреди коридора стоят двое в форме Миллефиоре. Он сглатывает и говорит в трубку:
— Кажется, ты не успеешь ничего мне рассказать. Я позвоню тебе сегодня утром.
А потом трубка выскальзывает из его руки, но этого он уже не видит.
*
Хаято просыпается.
Не позволяя себе раздумывать, он хватает телефон и быстро набирает сообщение для Мукуро, а потом долго звонит ему, терпеливо ожидая ответа. В какой-то момент звонок сбрасывается, и он оставляет попытки.
«Что, дорогой, надеешься на легкую победу?», — спрашивает старуха.
Голос у нее и вполовину не такой уверенный, как обычно, и это вселяет в него небольшую, но надежду. Не ту, которая была до этого, когда он боялся верить и проиграть, потерять близких и не проснуться больше, а ту, которая вселяет уверенность в том, что завтра все-таки настанет.
Когда приходит Ямамото, Гокудера уже одет. Он распахивает дверь, когда тот заносит руку для того, чтобы постучать, и недружелюбно бурчит:
— Утро.
После этого они в молчании идут по коридорам, поднимаются на первый этаж, и Хаято объявляет, что Ламбо с ними не едет.
В дороге ему перезванивает Мукуро.
— Ты серьезно? — спрашивает он. — Та старуха была иллюзионистом?
Приходится все рассказывать прямо при Ямамото — он почти не реагирует на чистосердечный рассказ о событиях последних сегодня, только линия челюсти проступает четче, да вздуваются желваки. Хаято заканчивает перечислять все, что происходило с ними, за исключением только личного, и замолкает.
В тишине слышно, как надсадно скрипят по стеклу дворники и хлещет по крыше дождь. Ямамото молчит, вдавливая в пол педаль газа.
Они рассекают серую ленту дороги, разрезают ее на две части, оставляя их позади двумя грязными полотнищами. Хаято боится смотреть Ямамото в лицо, и поэтому разглядывает серую хмарь за окном. Мукуро долго молчит, прежде чем сказать:
— Знаешь, я мог бы попытаться что-то сделать. Ты все еще мой медиум.
— Я помню, — сжав челюсти, отзывается Хаято. — Я не мог о таком забыть.
— Но, — судя по голосу, Мукуро улыбается, — ты же не думаешь, что я сделаю это только из любви к человечеству?
— Пожалуйста, — цедит Хаято сквозь зубы.
— Не слышу?
— Я тебя очень прошу, — громко говорит он, вздрагивая от гнева. — Можешь рассчитывать на любую услугу, кроме тех, которые могут причинить вред моим друзьям и семье.
— Как драматично, — восхищенно вздыхает Мукуро. — Хорошо, договорились. Надеюсь, ты не за рулем?
Хаято поглядывает на Ямамото и неохотно отвечает:
— Ямамото ведет.
— Давно с ним не общался, — довольно тянет Мукуро. — Тогда приготовься, дорогой. Я иду изгонять твою внутреннюю старушенцию.
— Очень сме... — начинает Хаято, а потом его словно выталкивает из тела, придавливает черной тяжелой волной и выметает, и у него нет совершенно никакой возможности сопротивляться.
*
Хаято просыпается.
Долго лежит с закрытыми глазами и размеренно дышит, готовясь начинать сначала. Перезагрузка, запуск. Игра окончена. Перезагрузка, запуск...
Перед глазами чужой потолок, расписанный яркими пятнами солнечного света. В приоткрытое окно слышны гудки проезжающих автомобилей, шум листвы и птичьи трели.
Кто-то стучится в дверь, Хаято, все еще не веря в происходящее, идет открывать.
За дверью стоит Ямамото — свежий, бодрый и радостный. Выражение лица меняется, когда он видит Гокудеру.
— Эй, — тихо произносит он. — Гокудера, это ведь ты?
Хаято смотрит на него, не веря своим глазам. Сглатывает колючий комок, делает шаг вперед и сжимает Ямамото изо всех сил, не обращая внимания на чужую растерянность.
После он отыщет телефон, посмотрит на дату и поймет, что все получилось.
А пока что он заставляет Ямамото наклониться и целует его — первый раз за наступившее завтра.
@темы: ангст\драма, Клубничные придурки
-
-
10.12.2015 в 08:32любимый цвет, и гокудере так идёт день сурка.
всякие причинно-следственные с тем как он не взял шашки, и где куда вывернул очень клево играют.
— Кажется, ты не успеешь ничего мне рассказать. Я позвоню тебе сегодня утром.
вот это вообще, конечно *__*
Хаято прислоняется к дверному косяку и начинает хохотать.
и это XD
еще, без обид к команде, клубника тут ужасно милая, но шиппер умудрился разглядеть вампи и весь текст восхищенно рыдал. Безумно интересно, чего мукуро от него захочет
-
-
10.12.2015 в 08:38-
-
10.12.2015 в 12:14-
-
10.12.2015 в 14:33-
-
10.12.2015 в 17:43-
-
12.12.2015 в 02:36Спасибо!
-
-
02.01.2016 в 00:40И хорошо, что Мукуро пришел и всех спас
-
-
03.01.2016 в 18:57