Команда: 2759_
Тема: AU/кроссовер
Пейринг/Персонажи: Гокудера Хаято/Савада Цунаеши
Размер: мини (~ 4800 слов)
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: все принадлежит Амано
Саммари: Один день из жизни
Предупреждения: АУ, частичный ретеллинг комиксов Нила Геймана «Смерть. Цена жизни. Время жизни»
читать дальше
Реборн обещал, что задание будет предельно простым: приехать, дождаться связного, получить пакет, вернуться в особняк. То есть Реборн бросил ему папку с бумагами, сказал, что ждет с докладом до ужина, и пошел кормить Леона — встреча на этом кончилась.
Гокудера переводит взгляд на небо. Уже светает. Грязные, серые тучи и мутный загазованный воздух. Противно орут голодные чайки, больно впивается под лопатку угол настенной плазмы, и ботинок застрял в разбитом колене унитаза. Кажется, в него натекло воды. На ребра давит морозильной камерой холодильник: новенький, трехстворчатый, с интеллектуальной системой контроля продуктов.
Что-нибудь типа «не жрать после шести» с магнитным замком и небольшой рельсовой турелью, когда мотивация перестанет спасать. Гокудера на днях присмотрел один такой — может быть, как раз этот, — в особняк Вонголы, на кухню.
И теперь они оба на свалке: холодильник — с дырками от пуль в дверках, а Гокудера — с простреленной головой.
У него в черепе зияет сквозная дыра — строго по кратчайшему пути, в одно ухо влетело и в другое вылетело, — сломаны ребра, обломаны ногти на левой руке, и, похоже, вывихнута лодыжка. Поэтому дикая вонь Гокудеру, по идее, волновать должна в последнюю очередь. И мокрые носки — тоже.
И даже капля дерьма на пиджаке от пролетающей мимо чайки — ничего, пускай себе болтаются вокруг, главное, чтобы осколки черепа и мозг не клевали.
«Расслабься, это все к деньгам», — сказал бы ему Реборн. Он так говорит, даже когда с ковра в кабинете босса приходится собирать чужие кишки и затирать пятна крови на купюрах. Потому что деньги — семье, а семья — это общак. И, значит, Гокудера в конечном итоге тоже в плюсе.
Даже от чужих внутренностей.
Только это если не считать, что он сам — мертв. И по этому поводу можно даже закурить, если бы Гокудера мог пошевелиться и дотянуться до внутреннего кармана пиджака.
Не самый худший день для смерти, в конце концов, но откинуться на таком простецком задании — это позор. Стыдно людям на глаза показываться. Даже той встрепанной голове над холодильником.
Гокудера моргает, и голова исчезает. Прекрасно. Посмертные видения — это, безусловно, очень круто.
А потом голова возвращается.
— Помочь?
Он в зеленой ветровке с капюшоном на завязочках, потертых джинсах, ярких новеньких кедах и с рюкзаком. В руках кипа туристических буклетов, и еще его волосы охвачены пламенем. Настоящим, теплым, и таким, что Гокудере хочется протянуть руку и погреть пальцы.
А, нет, это просто солнце выглянуло между туч.
— Только если поднять эту хрень, — облизнув пересохшие губы, произносит Гокудера. И пихает холодильную камеру.
— Ну не знаю, — он задумчиво наклоняет голову набок. — Может, так сдвинем? Давай вдвоем? Думаешь, сможешь снизу подтолкнуть?
Гокудера думает, что у него в черепе гуляет сквозняк.
Но все же упирается обеими руками в край холодильника. И, кажется, даже его приподнимает. Голова снова исчезает, а потом кажется, будто вся свалка под Гокудерой вздрагивает. И глянцевая темная гора, покрытая сколами и царапинами, соскальзывает с него, скатываясь куда-то в мусорное море, как по льду.
— Савада Цунаеши. Вроде, — неуверенно сообщает голова, протягивая Гокудере руку, чтобы помочь подняться. Или хотя бы сесть. — А что ты тут делаешь?
Гокудера меряет его мрачным взглядом и, неудачно повернувшись, охает от боли. Ребра. И лодыжка. И, кажется, вообще все сразу.
— А сам-то? — вздыхает он, доставая мятую пачку сигарет из кармана и все-таки закуривая.
Гокудера не сильно удивится, если у них тут даже из свалки туристический объект сделали — мемориал чему-нибудь года какого-нибудь. И билеты продают.
— Гуляю. Дышу. Живу. Здорово, правда? — улыбается ему Савада.
Имечко-то какое. Емицу у них спец по Азии — и с кучей знакомых в миграционном контроле — надо будет у него спросить, точно скажет откуда тот приехал.
Снова выглядывает солнце. Савада жмурится, подставляя ему лицо, и вправду так глубоко дышит, будто ему это все нравится.
А Гокудера, вон, даже сигаретным дымом вонь перебить не может.
— Ты нормальный? На таблетках не сидишь? — на всякий случай спрашивает он Саваду. — Справки? Наркологический учет? Ни откуда не сбегал?
— Я думаю, тебя нужно перевязать, — непоследовательно отвечает тот.
И Гокудера вспоминает, что он, технически, уже должен истечь кровью, остыть и чуть-чуть начать разлагаться и подгнивать.
Но Савада поднимается с корточек, протягивает ему руку и вот так запросто предлагает:
— Пойдем, тут недалеко.
Меньше двадцати часов назад в Гокудеру выстрелил самый надежный и проверенный посредник Вонголы, потом его вывезли за город в багажнике и сбросили труп на свалку. Самое время начать шарахаться от каждой тени и палить в каждого встречного — у него все еще полная обойма в пистолете и пара любимых динамитных шашек за поясом.
Савада подозрителен, дальше некуда, и его мог послать кто угодно: начиная от Интерпола или конкурирующих семей и заканчивая каким-нибудь восточноазиатским кланом наемных убийц. Или он просто псих. Или обычный гражданский, и это все счастливое совпадение.
Но Гокудера — уже труп, и ему ничего не страшно.
Поэтому он делает последнюю затяжку, выбрасывает бычок и хватается за ладонь Савады. А потом поднимается и, прихрамывая, бредет следом за ним по волнам мусора, как по песчаным барханам. В ботинке хлюпает, в боку колет, мобильный — Гокудера охлопывает карманы, — треснул, и задание провалено.
Гокудера представляет, как доложит обо всем этом Реборну. Определенно, не самый худший день для смерти. Напряженный — для возвращения из мертвых.
Савада заводит его в какие-то мутные трущобы в пригороде Рима с обшарпанными двух- и трехэтажными деревянными домиками — и близко не похоже, что там есть гостиница или самый захудалый мотель. Савада просто спрашивает местных — Гокудера даже не уверен, что на итальянском, — а потом приглашающе машет рукой и ныряет в двери дома.
Гокудера поднимается за ним по скрипучим ступенькам, сомневаясь во всем на свете, кроме, почему-то, Савады, и все еще боясь касаться своей головы — ушей, висков, слипшихся волос.
Комнаты не разделены дверями, в лучшем случае — повешены занавески, откуда-то пахнет печеными булочками, и на Гокудеру никто не обращает внимания, будто все так и должно быть.
Он садится на разложенную, еще не убранную с ночи кровать и ждет, пока Савада, сбросив рюкзак на пол, в соседней комнате — успевает заглянуть в ванную и даже на кухню, — что-то ищет. А потом, перегнувшись через перила, кричит что-то вниз и, дождавшись ответа, радостно ныряет в старый рассохшийся шкаф рядом с кроватью.
Савада впервые в этой комнате, вдруг понимает Гокудера. И этих людей не знает.
— Тебе придется снять пиджак, — его голос звучит в шкафу неожиданно гулко — и рубашку. Можно попросить, чтобы тебе постирали одежду. Успеет просохнуть, пока мы тут. И завтрак! Хочешь есть? — Савада высовывается наружу. — Гокудера?
И Гокудера, уже собравшийся расстегивать пуговицы на манжетах, вспоминает, что так и не называл своего имени.
Затвор пистолета щелкает неожиданно громко. В воздухе танцует пыль, свет в комнату проникает через грязное стекло отдельными полосами, и Савада в ответ смотрит на Гокудеру так, будто ничего не происходит.
А мог бы и испугаться. Хотя бы для виду.
— Тут есть йод, бинты и пластырь, — продолжает Савада, как ни в чем не бывало, — я тебе помогу.
— Откуда меня знаешь? — сглотнув, спрашивает Гокудера и, когда Савада подается вперед, опускаясь на пол перед кроватью, упирает дуло ему в лоб. — Кто тебя послал?
— Я всех знаю, — легко отвечает Савада, — и я сам себя послал. — Он хмурится, ненадолго отводя взгляд и беззвучно шевеля губами. — А вообще, мы прилетели с мамой вчера в обед. Кажется.
И спокойно лезет Гокудере под рубашку — ощупывать ребра.
— Слушай, ты ничего не забыл? У меня пистолет, — чувствуя себя ужасно глупо и неловко, говорит он.
— А ты будешь стрелять? — с какой-то совершенно детской непосредственностью спрашивает Савада. Выражение открытого любопытства каким-то образом делает его моложе — выглядит совсем юным.
— Нет, — упавшим голосом произносит Гокудера.
— Вот и хорошо, — кивает Савада.
Наверняка его послал Реборн или кто-то из CEDEF, думает Гокудера, ища какое-нибудь логичное оправдание тому, что вот так просто прячет пистолет и динамитные шашки обратно. Савада свой, других вариантов нет. И, может, здесь, в трущобах, у мафии какая-нибудь тайная база.
Надо спросить Емицу, точно. Вдруг Вонгола отрастила себе лишний хвост-филиал где-нибудь в Азии, чтобы вовремя выпихивать на свет таких вот подготовленных Савад.
— У тебя есть какое-нибудь задание? Знаешь, зачем меня послали? Кто были те ребята, которые перекупили посредника? — допытывается Гокудера, пока Савада его бинтует.
Туговато, но дышать можно.
— Есть будешь? — спрашивает тот вместо ответа и улыбается. — Я бы поел, но не умею готовить. Хочешь чего-нибудь?
Или дурак, или делает вид, что дурак, и шифруется.
— Телефон, — вздыхает Гокудера. — Нужно предупредить Реборна. Ты ведь его знаешь, да?
— Я знаю всех. Сейчас! — повторяет Савада и бегом, перепрыгивая через ступени, спускается по лестнице.
Когда он возвращается со старым кнопочным мобильником-раскладушкой, Гокудера заканчивает бинтовать себе лодыжку и облепляет пластырем обломки ногтей на левой руке. И все еще пытается уговорить себя притронуться к тому месту, где через голову должен проходить отличный пулевой тоннель.
— Я позвонил, — радостно докладывает Савада и протягивает телефон. — И сказал, что мы поедем за теми людьми на черной «Ауди», которые оставили тебя на свалке, как только позавтракаем.
— Так ты их видел? — вскидывается Гокудера. — Почему сразу не сказал?
И уже собирается спросить Саваду, почему тогда сразу не помог ему подняться и не бросился в погоню, когда снова приходит это странное понимание. Будто мелкими иголочками кожу покалывает — как обычно бывает, когда затекла рука или нога.
А тут затек целый Гокудера.
Он пролежал так, под холодильником, наехавшим сверху, несколько часов.
С дырой в черепе, про которую себе постоянно напоминает и к которой почему-то относится так же спокойно, как к Саваде, делающему ему утяжку на ребра. А они знакомы часа полтора от силы.
И если не заострять внимания, не пытаться удержать эти мысли нарочно, они будто покрываются пылью. Уходят куда-то на задний план и остаются на самой кромке сознания. Словно все нормально.
Словно так все и должно быть.
— Как ты это делаешь? — напрягшись, спрашивает Гокудера у Савады, снова усаживающегося на пол перед ним.
Но Савада прикладывает к уху Гокудеры мобильник, и все равно приходится переключиться на разговор с Реборном.
— Посылка, которую ты должен был забрать, — без предисловий начинает тот, — видел ее? Или этот продажный ублюдок сразу заявился пустым? Ты видел кольца или нет?
— Какие кольца? — машинально переспрашивает Гокудера, глядя на Саваду сверху-вниз.
Тот наклоняет голову набок, и кажется, что его глаза на свету выцветают из карих в золото.
Реборн в трубке красноречиво помалкивает.
— Так вы опять взялись за старое, — уныло произносит Гокудера, когда до него доходит, в чем дело. — Снова эти дурацкие Кольца Вонголы.
И если бы он сейчас находился в кабинете босса, а не за спасительную чертову тучу километров от особняка, его наверняка бы уже скармливали Леону. По кусочкам. Потому что Реборн очень трепетно относится к своим хобби и ко всему, на чем ему сносит крышу.
А на славной и мистический истории основания Вонголы он очень прочно поехал кукушечкой еще задолго до рождения Гокудеры.
Реборн раздраженно вздыхает.
— С тобой сын Емицу, — говорит он. — Он в курсе происходящего, так что будете работать вместе. Найдите этих мудаков и кольца и привезите ко мне, понял? Это твое задание. Отбой.
— Да нет никаких колец! — успевает гаркнуть в трубку Гокудера, прежде чем слышит короткие гудки и захлопывает мобильник.
А потом снова смотрит на Саваду. Глаза у него снова нормальные, карие, и Гокудера пытается понять, почему до сих пор не связал его фамилию с фамилией Емицу.
С этой мысли он удивительно легко перескакивает на то, что после свалки действительно стоит помыться. И позавтракать. И еще на какую-то ерунду вроде того, что надо скинуть сообщение Бьянки — жив, цел, у Реборна опять сезонное обострение на почве колец, — и все-таки присмотреть в особняк Вонголы новый холодильник.
Пока он в крохотной ржавой душевой пытается развернуться так, чтобы ничего не снести локтями и не намочить повязки, Савада гремит посудой на кухне через три сквозные комнаты от Гокудеры.
Яичница получается горелая и со скорлупой, а кофе «убегает» от Савады как раз, когда Гокудера, натянув сменную одежду, — тоже Савада занес, и не смутился, — садится за стол.
Он очень неловкий, двигается скованно — и это все тоже нужно заметить, как-то удержать в голове и не вернуться к раздражению на Реборна, из-за которого Гокудера вляпался в такую переделку.
Какой толк Вонголе может быть от старых сказок?
Гокудера расчесывает пятерней влажные волосы и спрашивает, чтобы хоть как-то завязать разговор:
— Значит, ты из Японии?
Савада чуть не подскакивает от неожиданности. И пожимает плечами:
— Наверное. — А потом продолжает жевать.
Вот и поговорили.
— Что значит «наверное»?
— Технически я из ниоткуда, — объясняет Савада с очень серьезным видом, и Гокудера невольно фыркает. — Просто так всегда получается. Она так делает, чтобы мне не было одиноко — придумывает семью, предысторию, что-нибудь такое. Вписывает меня в реальность.
— Кто — она?
— Вселенная, — Савада делает страшные глаза.
И Гокудера очень надеется, что он не обидится на смех, потому что это совершенно невозможно. Хотя Гокудера сильно удивился бы, если бы у Емицу вырос вменяемый сын.
Если бы хоть кто-нибудь из тех, кого воспитывали в Вонголе — включая его самого, — вырос адекватным.
— Так, я понял, — отсмеявшись, произносит он. — Значит, ты не настоящий сын Емицу. И прилетел вчера сюда со своей матерью… зачем?
— Технически, — снова начинает Савада, — я появился только сегодня на рассвете.
— Ага.
— И у меня есть день на все это, — он обводит вилкой кухню. — Жить, пробовать всякое, научиться чему-нибудь новому. — Савада ненадолго замолкает, а потом спрашивает: — Как тебе яичница? В прошлый раз, когда я ее делал, никто не предупредил, что яйца, ну, знаешь, надо разбивать. И я пожарил их прямо так.
Гокудера снова фыркает в тарелку.
— Я хочу помочь тебе и Реборну, — бесхитростно заявляет Савада. — Потому что вы забавные. В хорошем смысле, — тут же добавляет он. — И я рад, что проведу этот день именно с тобой. Ты мне нравишься.
Гокудера почти уверен, что покраснел до корней волос, хотя Савада ничего особенного не сказал.
— Ты мне тоже, — неловко кивает он. И ловит себя на том, что говорит правду — Савада ему действительно симпатичен. Даже эта его легкая двинутость. И открытость.
И, однозначно, улыбка.
* * *
— Ничего, что мы не оставили денег? — на всякий случай спрашивает Гокудера, когда они с Савадой выходят из дома и тот машет хозяевам на прощание. — Или тут так принято?
— Ничего. И, нет, не принято, — непонятно произносит Савада. — Просто у меня всегда так.
— Из-за вселенной, — уточняет Гокудера.
— Из-за меня, — поправляет его Савада. Потом обгоняет на несколько шагов и, развернувшись, пробует идти вдоль дороги спиной вперед. — Это как премия в конце года за хорошую работу.
Гокудера молча ждет продолжения, и Савада вздыхает, а потом снова разворачивается и продолжает идти.
— Так получается из-за того, что я ко всем прихожу. Рано или поздно, и всегда — дважды, — он запрокидывает голову, глядя в небо. — Потому что я — Смерть.
— Ага. А я — Ураган Вонголы, — со смешком произносит Гокудера.
И чуть не налетает на Саваду, потому что тот неожиданно останавливается и какое-то время просто смотрит на него, прищурившись. А потом кивает и ободряюще хлопает по плечу:
— Точно. Но ты не волнуйся, я все понимаю. Это совсем не страшно и даже немного здорово.
Гокудера вздыхает. Значит, Савада тоже верит во всю эту придурь с кольцами и сверхспособностями. Хотя на фоне того, что он на полном серьезе несет, это уже не вызывает удивления.
До центра они добираются на машине: утро, выходной день, пустая дорогая, но стоит только Саваде остановиться и вытянуть руку, голосуя, как рядом останавливается такси.
— Заваливайтесь, — приглашает водитель. И на глазах у Гокудеры отключает счетчик. — Вам куда? Мне наверняка будет по дороге, так что могу и бесплатно подкинуть. Вы-то, с виду, неплохие ребята.
Савада широко улыбается Гокудере — мол, об этом я и говорил, — и, приглашающе махнув рукой, первым забирается на заднее сидение.
— Нам на пьяцца Сан Пьетро, — говорит он водителю, когда Гокудера захлопывает за собой дверь.
— Откуда знаешь?
Савада пожимает плечами:
— Просто знаю и все. Я скажу, когда настанет нужный момент. Веришь?
Не то чтобы Гокудере есть, из чего выбирать. К тому же, причин не верить Саваде у него нет.
— Слушай, а ты хочешь мороженого? — оживляется тот, неожиданно переводя разговор на другую тему. — И еще мы можем погулять и посмотреть всякое! Давай сходим куда-нибудь? Мы все равно приедем раньше!
Гокудере кажется, у Савады глаза загораются — по-нормальному, по-человечески, не тем мертвенно-золотым, — и появляются ямочки на щеках.
— Может, сначала, закончим с кольцами? — неуверенно предлагает Гокудера, чувствуя, что снова краснеет — удушливо и жарко, целиком. — Разберемся с ними — и могу у Реборна выпросить отпуск хоть на месяц.
Савада сразу грустнеет.
— Или ты скоро улетаешь? — быстро переспрашивает Гокудера.
— У меня есть только сегодня, — вздыхает тот и качает головой. — Знаешь, как говорят? Каждые сто лет Смерть на один день становится человеком, чтобы пережить то, чего лишает людей, отнимая их жизнь. Это такая плата. За все.
Гокудера чувствует смутное раздражение.
И вовремя одергивает себя, чтобы не ляпнуть что-нибудь, о чем обязательно пожалеет. Может, Савада не выдумывает и не придуривается, и у Вонголы действительно есть какая-то своя Смерть. Что-то вроде еще одного титула, как было с теми Хранителями из фамильных сказочек.
Вдруг Саваде действительно можно уезжать — откуда он там, — всего на несколько дней? Очень важный наблюдательный пост, все дела.
Гокудера отворачивается к окну.
…Да неужели они не уговорят Реборна на одно малюсенькое послабление? Наверняка тот разрешит — как получит свои драгоценные кольца, если они вообще существуют, и хоть раз, в порядке исключения, сделает доброе дело, — Саваде задержаться. Гокудера даже готов лично обеспечить его безопасность и везде сопровождать.
Было бы так здорово.
Гокудера накупает им обоим целую гору мороженого, пока Савада осматривает обелиск и глазеет по сторонам. У Собора уже выстраивается целая очередь, и сегодня они наверняка не успеют как следует побродить внутри и подняться к куполу. Хотя в толпе можно неплохо спрятаться.
Гокудера наблюдает за Савадой издалека: как он проходит от хвоста очередь к Собору до заграждений, и наверняка тоже думает о том, что сегодня туда попасть не выйдет. Как бродит, рассматривая узор брусчатки, и снова возвращается к обелиску. Как смотрит на часы и качает головой.
Гокудера сам не замечает, что изо всех сил стискивает зубы и сжимает в руках пластиковые стаканчики.
Нет, один день — это совершенно не их вариант.
— Цуна! — зовет он.
Да, точно. Цуна.
Тот оборачивается, и, черт возьми, наверное, вот таким должно быть то самое легендарное Небо Вонголы, о котором Реборн рассказывал с мечтательным прищуром.
Небо, в котором хочется тонуть.
— Держи, — Гокудера протягивает ему мороженое.
Они бродят между колоннами, просто слоняются туда-сюда без особой цели. Цуна всматривается в людской поток, вслушивается, кажется даже — вживается, а Гокудера наблюдает за ним. И думает, что дня спокойнее и умиротворенней этого в его жизни еще не было.
И если на секунду допустить, что Цуна говорит правду, то это точно самый лучший день для Смерти.
— Цуна, — снова зовет он. И, когда тот останавливается вполоборота — с пластиковой ложкой мороженого во рту, с лямкой рюкзака, сползающей с плеча, забавный и неловкий, с сияющим пламенем над головой, — спрашивает: — Если ты действительно Смерть, может, расскажешь, как оно все там? После того, как ты приходишь?
Цуна смеется и качает головой.
— Серьезно. Было бы гораздо проще знать, что потом есть что-нибудь еще, что мы тут не просто так.
— Извини. Это самый большой и самый секретный сюрприз. Нельзя раскрывать раньше времени, — он понижает голос. — Иначе будет неинтересно.
А потом, наверное, замечает что-то за спиной у Гокудеры — или кого-то, — потому что его взгляд стекленеет, выцветает и загорается мертвым золотом.
— Идем, — быстро произносит он и, сунув свой стаканчик в руки Гокудере, бросается вперед бегом.
Они несутся по каким-то переулкам, так, что Гокудера перестает понимать, в какой он части города — и Рим ли это вообще. Рим ли это все еще. Потому что мелькающие мимо развалины, крепостные стены, сияющие монолиты из стекла и бетона и даже плетеные заборы из ореховых прутьев вряд ли уживаются в одном месте и в одно время.
И Гокудера, когда бег между реальностями окончательно выбивает у него воздух из легких и от усталости сводит мышцы, уже готов поверить не только в то, что Цуна — Смерть, но и в силу Колец Вонголы.
А потом они останавливаются на пороге небольшой, полутемной часовенки с заколоченными окнами и покосившимися дверями. Позади, когда Гокудера оборачивается, вьется лабиринт из узких улочек, и он откуда-то знает, что все они, как одна, заканчиваются тупиками. И в каждом из них можно узнать, чем закончится чья-то жизнь.
Где-то здесь есть и личный тупик Гокудеры.
— Цуна, держись поближе ко мне, — на всякий случай предупреждает он, достав пистолет, и тянет двери на себя.
Внутри часовни только пара скамей, пустой — все та же странная, покалывающая сотнями мелких иголочек уверенность, что разграбленный, — каменный алтарь. Гокудера на всякий случай даже обходит его кругом, чтобы убедиться. Он даже находит выемки в камне, протертые в форме колец. Но тоже пустые.
— Опоздали, да? — спрашивает он у Цуны, еще раз оглядываясь. И только не получив ответа, оборачивается.
Цуна в дверях часовни, на свету, как в огне, а того, кто стоит перед ним, Гокудера узнает сходу. В конце концов, поиски колец всегда упирались в Мельфиоре. Сколько бы Реборн не бился, куда бы ни посылал Гокудеру и остальных, Бьякуран оказывался на шаг впереди.
— Привет, Смерть, — скалится он. — Давно тебя жду.
Цуна молча кивает — пламя вместе с ним наклоняется, чуть опадает, а потом вспыхивает снова. У Гокудеры, остающегося в тени алтаря, слезятся глаза. Но рука с пистолетом не дрожит. Он готов стрелять в любой момент, и даже в виноватого Шоичи, если придется.
Гокудера не представляет, чем его сумел зацепить Бьякуран, чем привязать, но пуля — была его. И за ним должок.
— Очень не хватает всяких спецэффектов, типа разбегающейся орды пауков, премерзких личинок… и что там еще полагается Мрачному Жнецу? Даже на японский манер.
Снаружи, за стенами часовни, день одновременно сходится с ночью, и яркое пятно солнечного голубого неба окружает звездная темнота.
— У меня есть Кольца, — продолжает Бьякуран, делая шаг вперед. — И деловое предложение. Давай ты придешь ко мне немного пораньше? А я взамен, — он выглядывает из-за плеча Цуны, — да вот хотя бы не убью его, — и указывает на Гокудеру.
— Извини, но я всегда прихожу вовремя, — неожиданно звонким и ясным голосом произносит Цуна. Его эхо похоже на бой колоколов. — Не раньше и не позже.
— И это очень старомодно. Не хочешь самую малость поменять порядок вещей? К обоюдной выгоде, честное слово! А, ну как тебе?
Цуна молчит, и Гокудере это совсем не нравится. Что нравится ему еще меньше, так это то, как близко к Цуне стоит Бьякуран.
— Ты ведь знаешь, Смерть, что можно по-простому, а можно и со сложностями. У тебя уже не сходится баланс душ, правда? Дебет-кредит, все просто. Но кое-кто этим утром решил посвоевольничать и не провожать еще одного человека в Бессолнечные Земли.
Торжествующий оскал Бьякурана — вообще последнее, что хотел бы в своей жизни видеть Гокудера, но точно не самое худшее. Потому что еще хуже — это гаснущее вокруг Цуны пламя и его поникшие плечи.
И чувство, как по челюсти, дальше вниз, по шее, капает на пиджак что-то теплое. Гокудера перехватывает пистолет и второй рукой и выдвигается из тени вперед, к Цуне, оттесняя его плечом и загораживая собой.
— До рассвета все живы, и у вас все прекрасно, — Бьякуран поднимает в воздух раскрытые ладони, показывая, что безоружен. — а дальше? Как там полагается, добровольная жертва? Одна душа в обмен на другую? Предлагаю себя! Очень добровольно! Совсем даром!
На его пальцах — Кольца Вонголы, такие, какими их перерисовывали со страниц рассыпающихся от старости книг. Каждое горит своим пламенем.
Мертвенно-бледный Шоичи за его спиной, поймав взгляд Гокудеры, отрицательно мотает головой.
— Время ведь идет, — вкрадчиво продолжает Бьякуран, и звезды в небе над ним меняются местами с солнцем, и гаснут все, разом. Остается только пламя на кольцах. — И я могу требовать, а не предлагать. Ведь Кольца — это символы Смерти, Сна и Судьбы, а?
Он делает резкий выпад вперед, к Цуне, обеими ладонями, сложенными вместе. И Гокудере кажется, что между ними бликует металлическое лезвие.
Он действует раньше, чем понимает, что именно видит. Раньше, чем осознает, — как всегда поступал, когда нужно кого-то защищать, — бросается в атаку, не думая. И просто нажимает на курок и удерживает его, пока не отстреливает все патроны. Поэтому не сразу слышит испуганный крик Шоичи, дернувшегося к ним, вперед:
— Что ты творишь! Кольца были на нем!
— …а тот, у кого есть кольца, управляет смертью, — заканчивает за него мертвый Бьякуран, скалясь еще шире. И небо над ними выцветает, становясь совершенно белым. — Особенно, если его убить там, где проходит порог между Миром Живых и Бессолнечными Землями. Так что я у вас кое-что позаимствую.
С плеча Цуны сползает рюкзак, и Гокудера видит, как сжатая в кулак, окровавленная рука Бьякурана, пройдя Цуну насквозь, торчит у того из спины, обхватывая выдавленные наружу из тела позвонки.
— Я тут пока побуду новой Смертью, — напевно продолжает Бьякуран и тянет кулак обратно. — Все кольца у меня, все символы — тоже у меня, и с ними — все тайны жизни и смерти. С ума сойти, да это как победа в Супереналотто!
Гокудера перехватывает его за руку, не давая шевельнуться, и подхватывает Цуну, когда тот, пошатнувшись, начинает оседать. Вместе с ним вздрагивает, проседая и обваливаясь, часовня за их спиной.
В висках стучит собственная кровь, толчками льющаяся через пулевые отверстия на пиджак, и в мыслях становится так удивительно пусто, что он даже не может вспомнить собственное имя. Кто он. Где он. Почему он здесь. Кто перед ним, кто рядом с ним, кто — вдалеке. И кто остался там, за границей мира, состоящего из белого песка и очертаний далеких-далеких каменных глыб, похожих на неровные росчерки чернильной ручки.
Нет границы между небом и песками, их соединяет в одно полотно тяжелый, порывистый ветер.
Тот-что-есть знает только одно: он потерял кое-что очень важное. Он должен был сказать кое-что еще более важное. Но Тот-что-рядом, тот, кого он обнимает — так отчаянно прижимает к себе, чтобы защитить, — застывает в камне и, пойдя сетью трещин, осыпается на песок.
Тот-что-есть вдыхает каменную пыль, и ветер, скатившись с сухих песчаных барханов, уносит ее дальше.
— Я — Смерть, — мягко говорит ему Тот-что-напротив. — Извини, что так получилось, не хотел напугать. Когда кто-то, кто должен жить, попадает в Бессолнечные Земли, добром это не кончается.
Тот-что-вдалеке пробирается к ним через нарастающую песчаную бурю.
— Я вызываюсь! Добровольно! — кричит он, и знать бы еще, что это означает. — Забирай меня взамен! Я исправлю все!
Тот-что-есть раскрывает руки шире, пытаясь поймать песок и не дать смыть, сдуть и смести с себя последние каменные крохи, потому что это так важно. Для него — так важно.
Тот-что-напротив меняется, перетекая, напитывая белизну голубым и золотом.
— Это просто символы, — продолжает Тот-что-напротив. В нем есть что-то знакомое, близкое, но слишком поздно вспоминать, что. Слишком поздно вспоминать слова, образы и значения. — Они имеют власть, только пока в них верят.
Огромный, как Небо, он протягивает раскрытую ладонь с одним-единственным, безжизненно тусклым кольцом.
— А ты веришь?
Кольцо вспыхивает красным — к миру белого песка, песчаной бури, Неба и золотого огня добавляется новый цвет, — и Тот-что-есть вспоминает.
«Ты мне очень нравишься».
«Ты мне очень важен».
«Останься».
«Дай остаться с тобой».
— Спасибо, — говорит ему Тот-что-напротив. Цуна. — Это был самый лучший день для Смерти.
И когда ветер, подчиняясь окрепшей воле, оседает, остается только свалка.
Гокудера щурится в блеклое ночное небо, закрытое тучами. Он жив, цел, ничего не сломал, валяется, чуть примятый новейшей холодильной камерой с системой контроля продуктов, и, кажется, еще может успеть к ужину с докладом.
Гокудера помнит засаду Мельфиоре, Ирие Шоичи, закрывавшего его от пуль, и как долго-долго несся, сломя голову, по чертовой свалке, чтобы найти укромное место и переждать погоню.
Холодильник его прямо-таки спас.
Гокудера сдувает налипшие на лоб пряди, лезет свободной рукой во внутренний карман и собирается сначала достать пачку сигарет, но передумывает и первым вынимает целехонький, почти не успевший разрядиться мобильник. И набирает Реборна.
Вдалеке светят прожектора, шумит уборочная техника — ночная смена разбирает городскую свалку.
— Что у тебя? — трубку Реборн снимает почти сразу, после первого же гудка.
Гокудера запрокидывает голову, неприятно проскребывая затылком по металлу, и видит матерчатый рюкзак с потертыми лямками. Он весь в мелком белом песке и выглядит так, будто пережил путешествие через Сахару туда и обратно.
— У Емицу есть сын? — спрашивает Гокудера. — Цуна. Савада Цунаеши.
— Какой еще сын? — переспрашивает Реборн. — Ты бредишь, что ли? Подстрелили? Ты забрал пакет?
— Не пакет, — поправляет его Гокудера. — Рюкзак. И там есть кольца.
И отключается, не дождавшись ответа. Пошарив по карманам, достает сигарету и закуривает.
Сумеречное небо над ним проясняется.
* * *
Забавно, но ему удается сделать из свалки что-то вроде мемориала — чего-то там какого-то там года. Гокудера уже не помнит, как бы ни старался.
Помнит только, что был очень молодым и тогда еще без Кольца Вонголы. Тогда вообще никаких колец не было, и он даже не верил, что они существуют — что есть Пламя, Коробочки, и кое-что за гранью технологического прогресса.
Реборн недавно вызвал его по Экстранету и сказал, что они наконец-то нашли Небо. И это значит, что им всем, старым перечникам, пора готовить преемников, наконец-то соберется настоящая Три-ни-сетте, как во времена Первого Вонголы.
Старый и облезлый Леон постоянно тыкался слепой мордой в голопроектор и очень нервировал этим Ури.
Гокудера отключает постоянный канал связи с Экстранетом и неторопливо идет по своему личному кусочку свалки, воссозданному с точностью до последней банки и пробки. Потом, кряхтя, забирается под холодильник.
Прохладно. И жестковато. Зато в небе над ним кричат чайки, и ботинку уже мокро.
Гокудера долго ерзает, устраиваясь поудобней — старость любит комфорт, тут ничего не поделать, — и наконец закрывает глаза.
Он дышит размеренно и спокойно, то проваливаясь в полудрему, то выныривая из нее обратно.
Он ждет.
Может быть, несколько минут. Может, — часы или даже целый день. Но Гокудера никуда не торопится и знает, что есть еще кое-кто, всегда появляющийся вовремя. Не раньше и не позже.
Вонгола всегда верит.
Смерть всегда приходит дважды.
Встрепанная голова над холодильником сияет вместо солнца. Так сильно, что Гокудера щурится, но все равно не закрывает глаза рукой.
— Помочь? — сипло спрашивает Гокудера, с трудом узнавая свой голос.
Свой молодой голос.
Ему так много надо сказать, он так долго — целую жизнь — все обдумывал, но в самый ответственный момент почему-то все равно снова краснеет, как мальчишка.
Но ничего, вспомнится-успеется, Гокудера уверен в этом. Теперь у них уйма времени впереди: поесть мороженое, погулять вместе, посмотреть все, что захочется.
Цуна понимающе улыбается и протягивает руку.
— Я тебя ждал. Пойдем, покажу кое-что, — зовет он Гокудеру за собой и переплетает их пальцы. — Свободен в эти выходные?
— Взял у Реборна отпуск, — в тон ему сообщает Гокудера.
Самый долгий из всех возможных. Длиной в вечность.
@темы: 2759_, AU\кроссовер
-
-
25.01.2015 в 21:16Даже не знаю, что ещё сказать, ужасно понравилась история, спасибо огромное, автор!
-
-
26.01.2015 в 10:21Спасибо за такую прелесть!
-
-
26.01.2015 в 13:52-
-
27.01.2015 в 12:35Цуна прекрасен. Остальные тоже прекрасны, но Цуна всех затмевает.
Что вы курите, чтобы писать такую красоту?
-
-
30.01.2015 в 22:42Спасибо за красивую историю
-
-
29.02.2024 в 02:57Посетите также мою страничку
www.kino-ussr.ru/user/MelvaBarrios7/ открытие судьей счета в иностранном банке
33490-+