2759_: детектив/приключения/экшн

[2759_]

Название: Жми до финиша
Команда:  2759_
Тема: детектив/приключения/экшн
Пейринг/Персонажи: Гокудера/Цуна
Размер: миди (19 500 слов)
Жанр: романс, детектив, экшн, AU
Рейтинг: R
Дисклеймер: Все – Амано
Саммари: Спорт, в котором крутятся большие деньги, не может быть чистым. Но даже здесь не сходят с дистанции без причины.
Предупреждения: UST, смерть второстепенного персонажа. Частичный ретеллинг повести Дика Френсиса «Кураж»
Ссылка на скачивание: здесь

Скалл застрелился — так нелепо, за минуту до старта, на глазах у судей, болельщиков, букмекеров, под самым носом парня с камерой, снимавшего гонки. Он шел вместе с остальными к линии старта — куртка распахнута, плечи опущены, руки глубоко в карманах, и, как всегда, шлем наглухо закрывает лицо. Когда проходил мимо Реборна, тот сказал ему что-то негромко — Гокудера не слышал, что, уловил только привычно ядовитый тон. Обычно Скалл огрызался, но теперь не ответил ничего, даже голову не повернул. А за пару шагов до линии снял шлем, вынул из-под куртки пистолет, прижал к виску и нажал на спуск. Не помедлив ни секунды и ничего не сказав напоследок. Наверное, его кровь забрызгала камеру — парень отшатнулся, налетел на Гокудеру, и тот подхватил его за локоть. Спросил, отгоняя собственный шок деланной небрежностью:

— Какого хрена дергаешься, жмуров не видел?

— Отвали, — буркнул оператор. Протер объектив и занялся делом. Матерьялец на него рухнул погорячей обычных гонок — на трассе, конечно, частенько льется кровь и трещат кости, но стрельба там не приветствуется. А кто-то уже наверняка звонил в полицию, и времени терять было нельзя.

Зато у Гокудеры времени теперь было — завались. Ясно, что заезд отменят, и вместо байка, трассы и надежд на премию в программе вечера намечаются копы с допросами и протоколами. Чертов Скалл, не мог выбрать другое место и время, раз уж взбрело в голову так радикально подвести черту.

Он лежал лицом вниз, почти касаясь рукой колеса своего байка. Шлем откатился в сторону, под головой растекалось темное пятно. Каркасса, владелец команды, за которую выступал Скалл последние два года, беззвучно разинул рот, заморгал и, присев на корточки, потряс его за плечо. Как будто это помогло бы.

Подошел, опираясь на трость, старик Тимотео, постоял несколько мгновений, оглядывая труп, лужу крови, ряд байков на линии и кучку столпившихся вокруг гонщиков. Сказал негромко:

— Думаю, все могут быть свободны. Гокудера, вы, кажется, стояли рядом? Подождите здесь, ваши показания могут понадобиться полиции.

Рехей, уходя, хлопнул его по плечу, Ямамото слегка виновато улыбнулся — мол, прости, но хорошо, что ты, а не я. Им что, зло подумал Гокудера, они сегодня свое отгоняли. Первые, как всегда. Вонгола, команда старика Тимотео, редко оставалась без призов. Гокудера мечтал туда попасть, и вот, стоило подвернуться шансу — Скалл, ублюдок, все перечеркнул. До этого раза Тимотео приглашал его дважды, на замену. Этот заезд стал бы третьим, а все знали, что Тимотео трижды проверяет кандидата, прежде чем принять решение. С такой невезухой уделом Гокудеры так и останутся гонки одиночек — риска столько же, а призовой фонд в разы меньше. Разумеется, одиночка имеет полное право записаться в командный заезд, но чтобы потянуть страховой взнос, нужно быть сынком миллионера или мафиози. Не студентом, пусть и получающим особую стипендию за успехи. А просить на гонки у матери Гокудера не стал бы никогда.

— Отброс, — зло кинул вернувшийся от своего байка Занзас. — Мусором жил, мусором сдох.

Наверное, если бы не Тимотео, пнул бы труп напоследок. Его уж точно бесил сорванный заезд, и ясно было, почему — ставки на Варию шли один к пяти, а от Вонголы вместо заявленного раньше Хибари Кеи выступал никому толком не известный Гокудера. Нагнуть Вонголу было, похоже, единственной мечтой Занзаса, иногда казалось, что без этой цели ему и гонки не нужны. Говорили, это из-за того, что старик Тимотео когда-то отказался взять его в команду, заявив чуть ли не при всех: «Гонки не для тебя, сынок». Болтали еще, будто после тот пытался объяснить, что всего лишь хотел уберечь сына — но вышло наоборот. Занзас расплевался с папашей, ушел из дома и собрал свою команду. Было это, кажется, лет десять назад, но до сих пор, стоило им с Тимотео оказаться ближе, чем в десятке шагов друг от друга, злость так и рвалась из Занзаса, выплескивалась на окружающих без разбору. Гокудера понимал его, но предпочитал держаться подальше.

Полиция приехала быстро, а справилась с делом еще быстрее. Слишком много свидетелей, самоубийство бесспорно — Гокудера рассказал, что видел, расписался в протоколе, и его отпустили. Основные вопросы у них были к Каркасса — тот мог знать что-то о мотивах. Хотя, спроси кто Гокудеру, он бы не замедлил назвать мотив. Скалл был слишком, болезненно самолюбив. В последнее время ему не везло, а тусящий вокруг гонок народ умел и любил разбирать неудачников по косточкам. Тон задавал Реборн — легенда прошлого поколения, гонщик, до самого своего ухода с трассы не знавший поражений, он умел любого опустить ниже плинтуса. Но остальные тоже не особо стеснялись в выражениях, а уж с манерой Скалла выставлять себя обидчивым дураком его не пинал только ленивый.

Допинались.

Нет, Гокудере не было жаль Скалла, он вообще не имел привычки кого-то жалеть, а уж тем более идиотов. Досадно было за просранный вечер и упущенный шанс, и только. Он поболтался еще немного в стремительно редеющей толпе, но разговоры о Скалле раздражали, владельцы команд обращали на Гокудеру не больше внимания, чем на деревья вокруг, а единственным, кто остановил на нем взгляд, оказался Реборн. Усмехнулся, пригладив короткие бачки:

— Не повезло? Смотри, как бы неудачливость Скалла не перекинулась на тебя, Гокудера Хаято. Слишком близко стоял, а вдруг оно заразно?

Поправил шляпу, развернулся и пошел прочь, засунув руки в карманы. Похоже, смерть Скалла потрясла его не больше, чем какой-нибудь погибший под колесами червяк.

— Что за бред, — пробормотал Гокудера. Он не хотел признавать, что слова Реборна чем-то задели, но — вот же глупости! — так оно и было. Реборн сказал вслух то, что Гокудера и так чувствовал. Чертов придурок Скалл перечеркнул его надежды на удачу, и ждать следующего шанса казалось невыносимым.

А не ждать Гокудера не мог.

Возвращаясь домой, он чувствовал себя проигравшим. Чертовым неудачником. Как будто оно и в самом деле заразно.

***

Квартира была пуста. В гостиной царил хаос — рояль погребен под пачками нот, два пюпитра прислонены к стене, на одном из них висит скрипичный смычок, сама скрипка возлежит на кресле, а раскрытый футляр валяется рядом на полу. На столе между пустыми кофейными чашками — канифоль, гобой и два кларнета. Окинув беглым взглядом все это безобразие, Гокудера установил, что здесь недавно репетировали его мать, дядя с тетей и два кузена. А так как гости не могли уйти, позабыв свои инструменты, следовало предположить, что Гокудера просто попал в перерыв. Видимо, вся компания отправилась перекусить в ближайший ресторанчик — мама не любила готовить, зато была неравнодушна к итальянской кухне. И к итальянцам, что доказывало существование Гокудеры. Впрочем, его отца она не вспоминала никогда — а Гокудера не спрашивал. Короткий, но бурный роман принес Гокудере Лавине не только сына, но и собственный дом в Намимори, возможность выступать по всему миру, а позже, как следствие — славу, независимость, огромную квартиру в Токио… И печаль, мелькавшую в светлых глазах при звуках итальянской речи.

Она была талантлива — как все в семье. После ее концертов Гокудере приходилось видеть слезы у самых закаленных музыкальных критиков. И разве не обидно, что при всем таланте ей понадобилась протекция какого-то итальянского толстосума…

Гокудера при матери говорил только по-японски.

Занять вечер, ночь и завтрашний день — вернее, половину дня до больших воскресных гонок — было абсолютно нечем. Разве что засесть за учебу, но вряд ли Гокудера смог бы сейчас сосредоточиться на тонкостях статистического анализа или параграфах гражданского кодекса. Нерастраченный адреналин требовал действия. Если уж откровенно, больше всего Гокудере сейчас хотелось вывести байк и гонять всю ночь по улицам, но завтра предстоял сложный заезд, и умнее было расслабиться.

По-настоящему забывать о неприятностях Гокудера мог только в одном месте. Правда, он избегал слишком часто бывать там вечерами, но сегодня… Поколебавшись, он достал мобильник и позвонил Цуне.

— Ты не занят? Можно заглянуть?

— Конечно, — слегка растерянно ответил Цуна. Если подумать, он ни разу не ответил «нельзя», и, наверное, Гокудера мог бы приходить к нему и без звонков. Когда-то так и было, но, застав однажды у Цуны Сасагаву Кеко в исключительно не подходящий для гостей момент, Гокудера стал спрашивать, можно ли зайти.

Вернее, тогда он попросту сбежал — сначала из дома Цуны, а после и из Намимори. Не смог заставить себя вернуться, и снова встретился с Цуной уже в Токио, в университете. И оказалось, что ни прежняя их дружба, ни дурацкие, неправильные чувства Гокудеры никуда не делись. Как никуда не делась и младшая Сасагава. Тогда он и завел привычку предупреждать, собираясь прийти. Цуна все понимал, но обсуждать не хотел. И Гокудера делал вид, что нет ничего, кроме дружбы, не желая потерять Цуну снова — опять по собственной дурости, но теперь уже навсегда.

Цуна снимал крохотную квартиру рядом с гаражом и мастерскими, принадлежавшими старому Тимотео — тот разрешал ему ставить там свой байк. Как гонщик Цуна звезд с неба не хватал, не любил рисковать, но Тимотео все же взял его в Вонголу — причем взял сам, и даже долго уговаривал. Возможно, дело было в том, что иногда Цуну по-настоящему накрывало, и тогда он забывал обо всем, кроме необходимости победить. Прорывался вперед, втискиваясь в сантиметре между байками соперников, подрезая на сумасшедших виражах, выделывая такое, что сам потом за голову хватался, глядя на все это в записи. Вот только настраиваться на это состояние специально он не умел. Как-то Тимотео угадывал, когда выпускать Цуну на трассу, а когда придержать в запасе. Сегодня решил не рисковать и пригласил Гокудеру. А тут Скалл… чтоб его.

Цуна ждал на улице, у широких ворот гаража. Помог Гокудере втиснуть байк в узкий промежуток между своим и стеллажами с инструментами, пропустил его, открыв двери в квартиру, и только потом сказал:

— Запись уже выложили. Реборн как всегда, издевается над неудачником.

Цуна Реборна не любил. Впрочем, это было у них взаимно. Реборн не называл Цуну иначе, чем «никчемный Савада», а каждой его победе удивлялся так, будто солнце взошло на западе. Зато на форуме «Альянса» — сайта, объединявшего полулегальных гонщиков в одну тесную компанию — Реборн был признанным авторитетом. Еще бы, живая легенда! Хотя сейчас от легенды остались только неимоверный апломб и тонны яда.

— Давай не будем, — поморщился Гокудера. — И без Реборна вечер испорчен.

О том, что именно Реборн испортил для него вечер окончательно, Гокудера промолчал. Иначе пришлось бы признаться, что и в самом деле чувствует себя жалким неудачником.

— У меня есть пицца, — легко переключился Цуна. — Будешь?

— В Японии не умеют готовить пиццу, но все равно буду.

— Я разогрею.

— И кофе, — крикнул вслед Гокудера.

— Знаю, — отозвался из кухни Цуна. — Поможешь мне с английским?

Гокудера снял тяжелую куртку, кинул на спинку кресла. Оглядел комнату, по привычке выискивая следы присутствия Сасагавы. Слишком аккуратно заправленная кровать, чисто вымытые окна — еще на той неделе на стеклах было куда больше пыли. Младшая Сасагава обещала стать примерной женой, и Гокудера боялся спрашивать, почему Цуна тянет со свадьбой. Они вообще старательно обходили в разговорах всякие личные темы — с того самого вечера, когда Гокудера, первый и единственный раз в жизни напившись до потери соображения, обнимал Цуну, объясняя, что любит, жить без него не может, сходит с ума…

«Не сходи с ума, — сказал тогда Цуна, — пожалуйста, не надо. Это неправильно. Мы живем в реальном мире, а не в яойной манге».

Гокудера тогда хотел уйти, но Цуна не отпустил. Сказал: «Боюсь, что снова пропадешь на много лет. Ты мой лучший друг, Гокудера, пожалуйста, оставайся рядом». Это было жестоко, Гокудера так и сказал. И только утром понял, что Цуна спас его, по меньшей мере, от глупого и необдуманного шага. А может, и от крупных неприятностей, потому что у Гокудеры хватило бы ума сесть пьяным на байк и отправиться изгонять из сердца тоску свежим ночным ветром.

Пицца, кофе и английский — его вечера с Цуной были похожи один на другой, как две капли отравленного бензиновыми выхлопами токийского дождя. Если у обоих выпадал свободный день, они могли гонять вместе или возиться с байками в гараже, сидеть с ребятами из Вонголы в суши-баре отца Ямамото, бродить по улицам или писать курсовые в библиотеке, и им было легко рядом. Но вечера все меняли. Делали их разговоры осторожными, как будто оба знали, что идут по тонкому, едва застывшему льду. И если приходила Сасагава, Гокудера начинал торопливо прощаться, а в глазах Цуны мелькали боль и вина.

Но сегодня и с английским не получалось, и разговор не клеился. Как будто призрак Скалла стоял рядом, действовал на нервы, заставлял вспоминать. Цуна сдался первым. Сказал, захлопнув учебник:

— Он ведь на самом деле был крутым. И, наверное, самым старшим из нас. Они гоняли в одной команде с Реборном и Колонелло. Интересно, почему Реборн его так не любит?

— А кого он любит? — зло отозвался Гокудера. — Кроме себя самого, великого и непревзойденного?

— Скалл слишком легко велся на его насмешки, — тихо сказал Цуна. — Реборн умеет сделать больно.

А еще — Гокудера не стал говорить этого вслух, — слишком многие рады подхватить, если он начинает изо дня в день травить кого-нибудь. Даже те, кто и сам терпеть не может Реборна. Занзас, к примеру, — с каким удовольствием он называет Цуну «никчемным Савадой».

— Главное, ты не ведись, — Гокудера дотронулся до ладони Цуны и тут же отдернул руку — испугался, что позволил себе слишком многое.

— Не буду, не бойся, — Цуна слабо, болезненно улыбнулся. — Я уже привык. Придешь завтра смотреть?

— Приду.

«Смотреть» отозвалось горечью в душе.

— Знаю, ты хотел бы тоже ехать, — виновато сказал Цуна. — Жаль, что сегодня не вышло.

— Ничего. Я буду за тебя болеть. А потом сорву банк в круге для одиночек.

Гокудера посмотрел на часы — почти полночь, надо уходить. Время, оставшееся до завтрашних гонок, снова показалось бесконечным.

— Останешься? — спросил вдруг Цуна. Добавил быстро — наверное, вид у Гокудеры стал слишком уж потрясенным: — Просто так. Прости, сегодня слишком не хочется оставаться одному.

— Ну… — Гокудера пожал плечами и оглядел комнату — слишком пристально, потому что побаивался встретиться сейчас взглядом с Цуной. — Ты можешь постелить мне на диване.

***

По воскресеньям гоняли на природе — чаще под Токио, но иногда и намного дальше. В этот раз их ждала сложная трасса — извилистый участок старой дороги в предгорьях, опасный прежде всего плохим обзором и крутизной поворотов. Трассу готовил Каваллоне, он любил такое — проверять интуицию и верность расчета, умение работать не на максимуме, а на тонком балансе пламени. Гокудера тоже любил. Это сложней и уж точно интересней, чем тупо хвастать мощностью байка на прямой или собственной безбашенностью на полосе препятствий.

Ехать туда нужно было чуть больше часа. Утром Гокудера с Цуной вместе проверили байки. Рядом возился Джаннини, механик Вонголы, предложил помочь. Гокудера не подпустил бы к своему байку никого постороннего, но Цуна не очень-то разбирался в механике, и все-таки тоже отказался. Объяснил уже потом, когда они закончили и выехали:

— Джаннини нельзя доверять. Он не напортит специально, ты не думай, но… Никогда не знаешь, что стукнет ему в голову. Однажды перенастроил байк Хибари-сана с чистого Облака на Облако с примесью Тумана — думал, что это даст прибавку к мощности. Хибари-сан чуть его не убил. А насчет Неба у него вообще странные идеи.

У Цуны плясали отблески пламени на перчатках, на поднятом стекле шлема. Сегодня он явно был настроен на гонку. Гокудера держался с ним рядом, поглядывал искоса. В Цуне мало осталось от того мальчишки, которого шесть лет назад Гокудера учил ездить. Который боялся байка, как боятся норовистую лошадь, не умел держать равновесие, то и дело падал, пару раз даже попадал в больницу, но все равно не бросил, научился. Почему не бросил, для Гокудеры было загадкой.

Поставленные в начале трассы палатки были отмечены значками команд. Гокудера заслонился ладонью от солнца, вглядываясь: Вонгола, Вария, Каркасса, Каваллоне, Джильо Неро… остальных можно не брать в расчет, разве что, пожалуй, Джессо. Хотя шансы Каркасса без Скалла тоже не очень высоки. Имена участников объявлялись перед самым стартом — как говорили, чтобы избежать махинаций, хотя настоящим интригам это нисколько не мешало. Одиночки со своими байками располагались на площадке чуть дальше. Гокудера поглядел на собравшихся и не сдержал усмешки — победа, считай, почти у него в кармане. Единственным реальным соперником здесь был разве что Базиль — настоящий профи по уровню, да и трасса в его вкусе. Но Гокудере уже приходилось попадать с ним на одну трассу, и манеру езды Базиля он отлично знал. Придется рисковать на самых крутых поворотах, но это даст верный шанс обойти.

От мыслей отвлек Каркасса. Подобрался как бы ненароком, будто мимо шел и остановился возле Гокудеры случайно. Спросил, пару раз кашлянув:

— Э-э, Гокудера Хаято? Могу я поговорить с вами?

— Слушаю, — неприязненно отозвался Гокудера. Он как раз собирался пройти ближе к стартовой зоне, узнать, точно ли едет Цуна, а тут этот вечно потеющий тип.

— Вы ведь сейчас свободны, верно? Я могу вас пригласить? В этом заезде планировался Скалл, трудно найти замену всего за один, к тому же субботний, вечер. Все так неожиданно… сплошные проблемы…

Тимотео, Каваллоне или Ария нашли бы замену в полчаса, если не быстрее. Но Гокудера не стал говорить, что дело не в субботе, а в репутации. Давно разучился крутить носом, когда подворачивается шанс. Каркасса заплатит за участие по командной ставке, а если пробиться в тройку, приза хватит не только на новый шлем с перчатками, пусть даже брать самые лучшие. «Рано считать выигрыш», — оборвал себя Гокудера. Внимательно прочитал договор, прежде чем подписать — особенно последние пункты, те, которые печатаются мелким шрифтом в самом конце. Оказалось, Каркасса не предлагал страховку и не брал на себя техобслуживание перед гонкой. Неудивительно, что у него вечно были проблемы с людьми. Кому понравится отдавать часть приза, не получая взамен ничего, кроме командного значка на рукав? Разве что одиночкам, которые ловят любой шанс пробиться в командные гонки. Даже Скалл держался за Каркасса только потому, что никто другой не хотел связываться с его склочным характером.

Гокудера подумал вдруг — что он станет делать, если Каркасса предложит ему постоянное место? Не худший вариант из всех возможных, но вдруг он перечеркнет другие? А с другой стороны, вероятность попасть в Вонголу все равно стремится к нулю — у Тимотео хватает людей, замена со стороны потребовалась ему всего трижды за последний год. А если не с Цуной, то не все ли равно, где.

Он подошел к стартовой черте последним из участников. Не самое удачное место — с краю, к тому же Каркасса за каким-то чертом взялся поучать его, как вести гонку, и помешал нормально расслышать состав участников. За торопливой скороговоркой о третьем, самом опасном вираже и слишком короткой для рывка финишной прямой он успел ухватить лишь несколько имен: Бельфегор, Гамма, Закуро, Савада. Савада! Гокудера не слышал его номера. Попытался разглядеть, но за другими участниками не нашел знакомого байка. Зато наткнулся на диковатую ухмылку Бельфегора, не предвещавшую ничего хорошего. Бельфегор слыл конченным психом, оказаться с ним рядом на трассе было по-настоящему опасно.

К байкам вышла длинноногая девица с ядовито-розовыми волосами, в слишком откровенном платье — миленький отвлекающий маневр, действующий разве что на совсем уж зеленых сопляков. Тем, кто замер сейчас на черте в ожидании сигнала, стартовый пистолет в ее руке был куда интересней провокационных округлостей под ярким шелком.

Пять секунд перед стартом — сконцентрироваться и зажечь пламя.

Иногда Гокудера думал — может, именно из-за пламени гонки стали для него почти наркотиком? Применять его в обыденной жизни было некуда, не применять совсем — мучительно. Конечно, с пламенем можно неплохо устроиться хоть в армии, хоть у других ребят, не менее серьезных, о которых не принято говорить вслух. Но ни в армию, ни в криминал Гокудеру не тянуло. Он любил гонять на байке и не хотел менять гонки на что-то другое.

На трассе же мысли из головы выдувало напрочь. Оставались инстинкт, рефлексы и расчет — тоже на инстинктах и рефлексах. А еще — чистый восторг полного единения с байком. Как будто их не двое, а одно целое, не человек и машина, а существо из пламени, адреналина и скорости. Остановись — и умрешь. Поддайся осторожности — и тебя оставят позади. Рвись вперед — и победи, если сможешь.

Бухнул стартовый пистолет, и Гокудера выпустил пламя на максимум, стремясь сразу пробиться вперед.

Дорога рванулась навстречу в шорохе шин и мареве пламени, соперники угадывались лишь по разноцветным всполохам. Впереди — две грозы и ураган, сбоку еще гроза, дальше — отблеск алого, а за ним — чистого небесного, Цуны. Гокудера пригнулся ниже и наддал, и, как будто отражая его, вперед устремился Цуна. Прошел вплотную к грозовому гонщику, едва не задев коленом — тот дернулся, и байк слетел с трассы, с треском ломая кусты. Судя по непонятному воплю, парень из Джиг.

Гокудера плавно заложил двойной вираж, обогнав Цуну на полколеса, и снова усилил пламя до максимума — впереди был длинный прямой участок. Деревья по сторонам слились в зеленую стену, настолько же опасную, как каменная или стальная. Цуна тоже прибавил, его пламя горело ярко и чисто, охватывало руки вторыми перчатками, срываясь длинными лоскутами от встречного ветра. Сегодня он точно был в ударе. Гокудера оскалился, выжимая еще немного, и еще, поднимая из самой глубины ресурсы, в которых обычно не было нужды. В заездах для одиночек он редко выкладывался на все сто — не те соперники. Зато сейчас азарт будил силы, о которых Гокудера и не подозревал.

Окутанный алым байк вклинился между ним и Цуной, вильнул, подрезая. Колеса почти соприкоснулись, какую-то микросекунду казалось, что столкновение неизбежно, и Гокудера с трудом удержал руль. Его не поймать на грубые приемы, как того парня из Джиг. Сквозь мерный гул пламени отчетливо слышался почти безумный смех. Бельфегор.

Поворот они прошли рядом и еще с минуту держались вровень. Пламя Цуны полыхало впереди, за ним не угадать было, кто там еще дальше. Бельфегор вилял, жался ближе и смеялся, и несколько раз казалось, что и вправду зацепит — что с психа взять. Потом между ними вклинился Закуро, и Гокудере удалось оторваться. Он выиграл немного на двойном вираже и выжал все, что мог, из короткого прямого участка. Видел, как Цуна догнал грозового — похоже, лидера этой гонки. Всего несколько секунд до поворота, а потом, когда Гокудера тоже прошел этот поворот и увидел их снова, Цуна уже вырвался вперед. Несся к финишу, как полыхающий болид, оставляя огненный хвост. Не знай Гокудера, насколько сильно пламя Цуны, когда тот в ударе — испугался бы. А сейчас лишь азарт вскипел в крови с новой, небывалой силой. Гокудера не хотел уступать. Он хотел мчаться с Цуной рядом, колесо в колесо, вдвоем. Вместе.

И, как будто это желание влило лишней мощи в мотор — байк рванул вперед так, что у Гокудеры захватило дух. Такого с ним еще не бывало. Он едва не заорал от восторга, нагнав грозового, как ножом взрезал окружавшие того молнии — и за мгновения до финиша оставил его позади.

Второй.

Он не верил. Это было слишком… просто — слишком. Он не знал, что может — так.

Цуна стащил шлем и обернулся. Его глаза сияли, он что-то говорил, но Гокудера не слышал. Ни Цуну, ни воплей зрителей, ни торопливой скороговорки парня с камерой. Только бешеный стук собственного сердца и довольное урчание остывающего байка. Он погладил руль, спросив мысленно: «Тебе тоже понравилось, правда?»

***

Круг одиночек после командного заезда показался скучным. Слишком просто, нет необходимости напрягаться, нет и бешеного азарта. Гокудера выиграл ровно и гладко, на чистой технике, и, снимая шлем за финишной чертой, думал о том, что без гонки вместе с Цуной день был бы пропащим.

Цуна подбежал к нему, сияя. Выпалил:

— Поздравляю, Гокудера! Отметим?

Ответить не дал невесть как возникший рядом Тимотео. Он перевел дыхание, тяжело опираясь на трость — тоже бежал, что ли? — и сказал:

— У вас обоих сегодня удачный день, поздравляю. Уделите пять минут старику, прежде чем отправитесь праздновать победу.

Цуна поглядел на него вопросительно, но старый Тимотео смотрел на Гокудеру. От внезапного предчувствия на миг замерло сердце. Неужели… нет, не может быть, с чего бы… Цуна сжал его пальцы, и Гокудера опомнился, кивнул:

— Да, конечно.

— Я предлагаю вам место в Вонголе, Гокудера Хаято. — Помолчал, ожидая ответа, но Гокудера был слишком ошарашен, не находил слов, и Тимотео добавил, мягко усмехнувшись: — Мне нравится стиль вашей езды. Соглашайтесь сейчас, а завтра обсудим договор. Не хочу отнимать ваш победный вечер на бумажные формальности.

Наверняка он видел Гокудеру насквозь, разве что мысли не читал — да ведь и без мыслей все понятно.

— Я… спасибо, конечно, я согласен!

Тимотео кивнул:

— В таком случае, до завтра. Приходите в любое время после обеда.

Развернулся, молча кивнул случившемуся рядом Занзасу, похлопал по плечу Каваллоне — кажется, что-то ему сказал, но этого Гокудера уже не услышал. Потому что Занзас вдруг развернулся и, не говоря ни слова, врезал ему кулаком по носу.

Цуна успел подхватить под мышки, иначе Гокудера наверняка встретился бы макушкой с колесом. Но крови и так хватало, она заливала рот, мешала дышать и липкими каплями ползла по шее.

— Сдурел?! — заорал Цуна. Какие-то парни, которых Гокудера не мог разглядеть толком — кажется, Сквало и Рехей, — держали Занзаса, неодобрительно качал головой Тимотео, мялся с ноги на ногу Каваллоне. Голоса сливались в неясный гул, потом вдруг стало тихо, и в этой тишине Гокудера отчетливо услышал едкий голос Реборна:

— Трагедия повторяется в фарсе. Вчера любовались выбитыми мозгами, сегодня кровавыми соплями. Расходитесь, не на что здесь смотреть.

Протолкался сквозь толпу врач, хмыкнул:

— Шуму подняли, я думал, снова убился кто. Идемте кто-нибудь со мной, льда дам.

Занзас вырвался — или его наконец отпустили — развернулся и пошел прочь.

Кончилось дело тем, что Цуну с Гокудерой подвез до гаража Вонголы Джаннини. Байки погрузили в кузов его огромного фургона, а Гокудера лежал на длинном заднем сиденье в кабине, положив голову на колени Цуне и прижимая к лицу пакет со льдом. Цуна уже сказал, что не собирается сегодня никуда его отпускать, и за это, пожалуй, он был даже благодарен Занзасу.

— И надо же ему было оказаться рядом, — сокрушался Джаннини. — И ведь знает, что его-то уж в Вонголу точно не позовут, а все равно мозги перемыкает.

Фургон тряхнуло, Цуна вцепился в Гокудеру, крикнул испуганно:

— На дорогу смотри!

Дальше Джаннини ехал молча, а Гокудера лениво думал, почему «точно не позовут», а не «сам не пойдет». Гокудера поспорил бы, что именно не пойдет, даже посули Тимотео золотые горы и собственное кресло впридачу. Все же Занзас отличался редкостной упертостью, явно не простил отцу обиду и мечтал только об одном — доказать, что его команда круче. Разве что обида там с обеих сторон, но у Тимотео хватает мудрости не выносить ее на публику? А Джаннини разболтался, потому что Гокудера теперь — свой?

О том, чтобы идти куда-то праздновать, речи, конечно, уже не было. Но, когда Цуна довел Гокудеру до своей квартиры, уложил на диван и заказал суши вместо обычной пиццы, тот решил, что вечер не так уж плох. А уж когда Цуна сел рядом… Отличный вечер, лучше не придумаешь. То есть придумать, конечно, можно, но что толку в несбыточных мечтах.

— Жаль, я не видел, как ты ехал, — тихо сказал Цуна. — Ребята говорят, очень круто. Будет запись, конечно, но это не то. Мне так нравится смотреть на тебя на трассе. Ты и вправду как ураган.

На несколько мгновений между ними повисла мучительная, болезненная тишина. Гокудера хотел прикоснуться, взять за руку — но не мог. Боялся снова все разрушить. Казалось, что сейчас происходит что-то… как будто Цуна тоже хочет дотронуться, но сам не понимает своего желания.

Наваждение разрушил звонок: принесли суши. Цуна засуетился, накрывая на стол, Гокудера отложил полурастаявший лед и осторожно ощупал нос. Не пришлось бы завтра вместо лекций к врачу идти…

При мысли о завтрашнем дне снова вспыхнула одурелая, невероятная радость. Он в Вонголе! В одной команде с Цуной! Они не будут соперничать, как сегодня, зато смогут вместе тренироваться — всерьез, не на шоссе вечерами, а на закрытых трассах Вонголы. И вообще дольше бывать вместе, ведь одна команда — это почти одна семья. Хотя Гокудеру и так все там уже знают как друга Цуны.

— Знаешь, я говорил сегодня с Энмой, — Цуна отложил палочки, потянулся к вскипевшему чайнику. — О Скалле.

Поставил перед Гокудерой чашку, пожал плечами:

— Так глупо. Оказывается, Каркасса его уволил. Они поскандалили, ну, как всегда… — Гокудера кивнул: о манере Скалла вопить по пустякам знали все, и никто не принимал всерьез. — Сегодня он должен был ехать для Каркасса в последний раз.

— Значит, испугался остаться за бортом.

Цуна замотал головой:

— Он ведь крутой, на самом деле крутой! Настоящий мастер. Каваллоне его точно взял бы, я слышал сегодня, что ему нужны люди. А вместо этого…

— Дурак он, — буркнул Гокудера. — Но, похоже, именно его дурость я должен благодарить.

Цуна снова мотнул головой.

— Ты тоже крутой, Гокудера. Ты вправду классно гоняешь. Это даже удивительно, что тебя так долго никуда не брали.

— Ну, я не особо рвался, — смущенно буркнул Гокудера. Это было правдой: проситься в Вонголу не имело смысла, старый Тимотео никогда не слушал просьб и рекомендаций, подбирал людей сам. А к другим…

— Я рад, что ты… — Цуна запнулся, торопливо отхлебнул чай. — С нами.

Почему-то показалось, что чуть не сказал: «Со мной». Конечно, Гокудера тут же выбросил из головы эту мысль. То есть, постарался выбросить. Но все равно ему стало очень, очень хорошо.

***

Дело в Вонголе было поставлено тщательно и с умом — Гокудера оценил это в первую же неделю. Свой гараж с мастерскими и малость тронутым, на взгляд Гокудеры, механиком, трассы для тренировок — обо всем этом он знал и раньше, но главным оказалось другое. Вонгола больше напоминала семью, чем команду. Семья эта, правда, отчетливо попахивала не то якудзой, не то итальянской мафией, но это Гокудеру не трогало. Какая разница, если лично от него не требуют ничего криминального. О том, что вокруг гонок крутятся не совсем чистые, а иногда и вовсе грязные деньги, он знал и раньше. Как и о том, что чистоплюям никогда не пробиться в этом мире — история его матери тому примером. Зато Тимотео берег своих людей, не требовал от них невозможного и всегда готов был помочь.

А еще Гокудера теперь каждый вечер тренировался вместе с ребятами из Вонголы. Гоняли вполсилы, оттачивая технику, но этого хватало, чтобы держаться в тонусе. А после тренировки можно было проехать с Цуной до гаража, оставить там байк и провести остаток вечера вместе. Вроде бы как раньше — пицца, английский и никаких опасных тем, — но ощущение, что они идут по тонкому льду, исчезло без следа. Как будто Вонгола дала Гокудере больше права проводить время с Цуной, чем школьная дружба.

В первую неделю Гокудеру выпустили на трассу всего один раз. Несложные прямые гонки, в которых главное — мощь байка и решимость победить. Решимости Гокудере было не занимать, а мощь — хватило вспомнить о Цуне, и пламя рванулось наружу так, что с трудом удалось удержать. Он несся вперед в алом огненном мареве, почти не видя трассы, ощущая спиной ярость соперников, зная, что на такой скорости малейшая ошибка будет стоить жизни. И на финише долго не мог отдышаться. Слишком быстро все закончилось, даже не верилось. Рехей хлопнул его по плечу — так, что Гокудера чуть не ткнулся носом в руль, Хибари одобрительно сощурился, Ямамото, рассмеявшись, сказал:

— Круто, Гокудера!

Тимотео довольно улыбался, Каваллоне глядел с досадой — Гокудера уже знал, что тогда, в воскресенье, он тоже собирался пригласить Гокудеру к себе, и Тимотео опередил его на каких-то пять минут.

Но на самом деле имело значение только то, что первым к нему подбежал Цуна. Обнял, тут же отстранился и сказал, покраснев:

— Я боялся.

— Чего?! — удивился Гокудера.

— Посмотришь, как это выглядело, — Цуна кивнул на парня с камерой. — Удивительно, что твой байк выдержал. — И добавил тише: — И ты.

Смотреть Гокудера не стал. Достаточно того, что у него потом добрых полчаса дрожали пальцы, и Тимотео настоял, чтобы он возвращался домой на машине. Да еще сказал на прощанье:

— Отдохните как следует. Со следующей недели я буду выпускать вас чаще.

Гокудера молча кивнул. На следующей неделе начинался гран-при в Италии, и двое из команды должны были ехать туда. Основное внимание и основные деньги будут крутиться там, но ясно, что невыгодно лишать здешних болельщиков удовольствия делать ставки наличкой прямо перед стартом. Колеса призового спорта должны крутиться, не останавливаясь, поэтому именно сейчас владельцы присматривались к свободным гонщикам и перекупали друг у друга звезд.

Если Скалл и боялся остаться не у дел, сейчас ему это точно не грозило бы.

— Может, в следующем году туда поедешь ты, — Цуна, похоже, расценил молчание Гокудеры по-своему.

— Только если с тобой вместе. Какая разница, где именно гонять.

Разница, конечно, была — финансовая. Но всего неделю назад Гокудере и работа на Вонголу казалась недостижимым счастьем. И сейчас ему абсолютно не хотелось считать чужие выигрыши — впереди светили свои. В Италию ехали Ямамото и Хибари, а это значило, что Гокудера будет очень занят — для Рехея чем прямей трасса, тем лучше, сложные виражи не по его части, а Цуну Тимотео не станет выпускать часто.

Цуна помялся и сказал вдруг:

— Поехали ко мне.

— Я… конечно, — Гокудера смешался так, будто и без того не проводил у Цуны как минимум пять вечеров в неделю. Но что-то почудилось в этом приглашении… странное. Особенное. Может, непривычное смущение Цуны?

Непривычным было и то, что Цуна, кажется, не торопился домой. Он предложил зайти в суши-бар, и они просидели там не меньше двух часов. Болтали о гонках, гран-при, тотализаторе, обсудили сегодняшние заезды и погадали о завтрашних, потом посмотрели начало репортажа автогонок, сошлись, что байки — круче, и наконец двинули к Цуне. По пути еще зашли в магазин и купили огромный пакет сладких булочек на завтрак — свежих, еще горячих.

Пока Цуна ковырялся ключом в замке, Гокудера прижимал к себе теплый пакет и думал, что уже третий раз останется здесь ночевать. По правде говоря, он не слишком хорошо спал у Цуны на диване. Близость смущала и будоражила, он прислушивался к сонному дыханию и боролся с желанием подойти — хотя бы посмотреть. Представлял, как становится на колени рядом с кроватью, лицо Цуны совсем рядом, их дыхание смешивается, и так легко поцеловать… всего лишь дотронуться, прикоснуться губами к губам. Замирал, сжимая кулаки, твердил себе: «Не смей, идиот, ты все испортишь!» Какой уж тут сон.

— Заходи, — Цуна пропустил вперед, завозился за спиной, запирая дверь. Гокудера на ощупь, прислонившись к стене, скинул кроссовки. Все так же в обнимку с пакетом прошел в кухню.

На пустом столе, в самом центре, лежал вырванный из тетради лист, придавленный ключом.

Настроение сразу упало до отметки «ниже нуля». Как он мог забыть о Сасагаве? Никакого «ночевать» не будет, сейчас он попрощается и побредет домой, и хорошо бы Цуна не понял, как пакостно у него на душе. Гокудера смотрел на исписанный аккуратным почерком младшей Сасагавы лист, как будто на столе свернулась в клубок ядовитая змея — пока еще спит, но в любую секунду может распрямиться и ужалить.

— Что ты там? — окликнул Цуна. Вошел, остановился рядом, касаясь плечом. Гокудера осторожно повернул голову. Застывшее на лице Цуны выражение никак нельзя было назвать радостным. Скорее — мучительно-терпеливым, как будто у него разом заныли все зубы.

Цуна глубоко вздохнул, на мгновение прикрыл глаза — и вновь показалось, что там, на столе, свернулась ядовитая змея, вот-вот готовая ужалить. Даже чуть не заорал: «Не трогай!» — когда Цуна шагнул вперед. Но тот уже взял записку и читал, и лицо его было таким спокойным, что Гокудере почему-то стало страшно.

Цуна медленно сложил лист пополам, повертел в руках и, пожав плечами, разорвал. И еще раз. И еще, на совсем уж мелкие клочки. Спросил, как будто ничего не произошло:

— Будем пить чай?

— Как хочешь, — едва выдавил Гокудера.

Цуна вздохнул, швырнул разорванную записку в мусорное ведро и взял из рук Гокудеры пакет.

— Не хочу, если честно. Пойдем… просто посидим.

Они сели на диван рядом, совсем близко, и Гокудера замер — уверен был, что Цуна сейчас отодвинется, и боялся этого, и, кажется, даже хотел, потому что вот так, бок о бок, слишком ясно осознавалась вся несбыточность его желаний. Но Цуна не двигался. Только сцепил пальцы в замок и зажал ладони между коленей, как будто сдерживая слезы.

— Что у тебя с ней? — осторожно спросил Гокудера. — Разве вы поссорились?

— Лучше бы поссорились, — дернулся Цуна. — Хотя теперь, наверное, да.

Гокудера ждал, и он заговорил, торопливо, как бывает, когда слишком долго держишь что-то в себе и уже нет сил молчать:

— Не ссорились, просто все стало плохо. Раньше нам было так здорово вместе, а теперь… Ей не нравятся гонки. Она боится. Она считает, что я зря рискую и вообще трачу силы и время на глупости, лучше бы учился. Она мечтает, чтобы в будущем я нашел престижную и безопасную работу и проводил вечера и выходные только в семье. Она говорит, что станет мне хорошей женой, но хочет, чтобы и я был хорошим мужем. Она… — Цуна запнулся, вскинул голову и закончил зло: — Она придумала себе меня и теперь хочет, чтобы я соответствовал!

Он дрожал, и Гокудера осторожно обнял за плечи, прижал к себе. Сказал тихо:

— Ты не должен…

— Я и не смогу, — так же тихо ответил Цуна.

Гокудера не знал, что еще можно сказать. Что Сасагава беспросветная дура? Она не дура, просто у нее женский взгляд на жизнь. Что сам Гокудера был бы счастлив, сложись у него с Цуной такие отношения, которые перестали нравиться Сасагаве? Даже если у него хватило бы смелости, то уж точно не сейчас. Поэтому он молчал, обнимал Цуну и ждал, пока тот перестанет вздрагивать, как будто душит в себе слезы.

***

Похоже, что размолвка с Сасагавой повлияла на Цуну серьезней, чем он сам готов был признать. Во всяком случае, на следующий вечер Тимотео лишь взглянул на него и спросил:

— Гокудера, вы сможете ехать?

— Конечно, — удивленно отозвался Гокудера.

— Я тоже смогу, — вспыхнул Цуна.

— Не нужно, — Тимотео покачал головой. — И завтра, пожалуй, тоже не нужно. А там посмотрим.

Цуна опустил голову. Гокудера сжал его руку:

— Все хорошо.

И пошел к байку. У него оставалось слишком мало времени, чтобы собраться, и, может, умней было отказаться. Но Тимотео наверняка знал, что говорил, и Цуну нельзя сейчас выпускать на трассу.

Тем более на сегодняшнюю. «Адский серпантин» — крутой склон и сплошные виражи горной дороги. Вылетишь за ограждение — считай, покойник. Такие трассы любил Ямамото — их хорошо проходить на дожде, мягко и точно. Что ж, у Гокудеры тоже есть дождь. Пусть слабый, но его хватает, чтобы смягчить базовый ураган. Преимущество, о котором не догадываются соперники.

Пять секунд до старта. Закрыть глаза, сосредоточиться. Главное — сразу вызвать нужный баланс. Мелькнул в памяти вчерашний расстроенный, потерянный Цуна, злость на Сасагаву смешалась с эгоистичной мелочной радостью: если эта дура не одумается, вечера Цуны будут только для него, для Гокудеры. Нет, к черту Сасагаву, нужно успокоиться, нужен дождь…

Хлопок стартового пистолета прозвучал неожиданно. Гокудера потерял какие-то доли секунды, но теперь впереди была стена соперников, и чтобы прорваться сквозь эту стену, придется ждать удобного случая. На узкой дороге шли плотно, всполохи пламени мешались в причудливую радугу, слепили глаза даже сквозь затемненное стекло шлема. Гокудера держался сразу за основной группой, и то, что позади него тоже кто-то есть, утешением уж точно не служило. Досада подстегивала, толкала на риск, но рисковать сейчас было верхом глупости. Не промедли он на старте, победу решала бы скорость, но теперь мог спасти лишь точный расчет.

После первого витка серпантина плотная группа растянулась в цепь. «Давай», — подстегнул себя Гокудера. И вот теперь наконец-то получилось успокоиться, сосредоточиться и вызвать нужное пламя.

Дождь и облако. Гокудера прибавил мягко, так плавно, как только мог. Обогнул одного, второго, пристроился в хвост, выждал, прошел поворот и прибавил. Половина дистанции. Вырваться вперед, иначе потом не догонишь, останется только надеяться на ошибку лидеров.

Ураган на коротком прямом отрезке, и снова дождь, аккуратно вписаться в поворот и тут же идти на обгон. Гокудера понял вдруг — каким-то странным наитием, интуицией, потому что думать на трассе некогда, — что дождь помогает не байку, а ему самому. На спокойную, не замутненную азартом голову точней видишь и трассу, и соперников, быстрее просчитываешь ситуацию.

А если еще…

Поворот, и… Ураган и солнце. Скорость и восторг, абсолютная ясность, холодный риск пополам с азартом. Дьявольский коктейль.

«Ты псих, Гокудера Хаято».

Поворот — по самому краю внутренней обочины, едва не сшибив заграждение. Зато выиграл пару мгновений и обогнал более осторожного соперника. И тут же прибавил до максимума — на несколько секунд прямого участка. «Ты псих». Он чуть не рассмеялся, чуть не заорал от восторга. Не знал, что можно настолько ясно видеть дорогу, настолько точно рассчитывать движение.

Почему раньше не приходило в голову гонять не только на урагане? Хотя это как раз ясно — привык. Когда учился ездить, и с ураганом-то едва справлялся, а о других типах своего пламени вообще не подозревал. Но теперь…

Все прежние достижения показались детским лепетом. Теперь он покажет класс! По-настоящему!

Еще поворот, снова по самой кромке, еще один соперник позади. Два витка и лидер. Байк варийской раскраски, шлейф дождя. Черт! Гокудера не слышал, кто еще в этом заезде, не до того было, но мог бы догадаться, что от Варии поедет Сквало. Как раз по нему трасса. И все ставки наверняка на него.

«А круто будет прийти первым».

Мысль была дикой, нахальной до одури, но Гокудера чувствовал, что может сейчас потягаться со Сквало на равных. Сколько там у него побед, сотня? Может, как раз и настало время прервать победную серию.

Прибавить еще, насколько сможет, и не сбавлять на повороте. Где-то в самой глубине рассудка тренькнул тревожный сигнал: слишком большой риск. Но захватившая Гокудеру солнечная бесшабашность отмахнулась: «Справлюсь!»

Разрыв сокращался — медленно, слишком медленно. Сквало свои сто побед не из мешка Санта-Клауса достал, он действительно стоил титула Императора трассы. Его траектория и баланс были идеальны, и если Гокудера хотел достать его — хотя бы достать! — оставалось только рисковать. Переть вперед очертя голову на всем коктейле сразу. Выигрывать сантиметр за сантиметром и отчаянно верить, что успеет догнать. Еще бы пара километров — и даже перегнал бы! Но до финиша слишком близко.

На последнем повороте он чуть не вылетел за откос — занесло, наклонился так, что еще пара сантиметров, и колено чиркнуло бы по асфальту. Гокудера сам не понял, каким сумасшедшим рывком ему удалось выровнять байк. Обругал себя: «Кретин, дорисковался!» — но, так и так, упущенные мгновения уже не сыграли бы роли. Сквало тоже наддал на финишной прямой, и Гокудера, даже вложив в пламя всю свою решимость, пришел с отрывом в несколько секунд.

Вторым.

На самом деле и это было круто, но первое, что он почувствовал на финише — разочарование. Готов был крыть себя последними словами — сначала ошибка на старте, потом глупый риск, едва не стоивший вылета с трассы. Кретин и салага, которому рано пока тягаться с Императором трассы. А ведь мог! Чуть больше расчета и умения работать со своим пламенем — и мог бы победить!

Тимотео смотрел на него со странным, непривычно озадаченным выражением. Цуна протолкался сквозь толпу, схватил за руку:

— Гокудера! О боги, Гокудера, ты…

— Я кретин, — Гокудера опустил голову. Он не спешил снимать шлем, потому что в глазах стояли, размывая мир, предательские злые слезы. — Прости. Я подвел тебя. Подвел Вонголу.

— О чем ты?! Гокудера, ты ехал, как…

— Ты бы выиграл, а я не сумел. — Гокудера не слушал, не хотел слушать. Не было оправданий для его глупости.

— Ерунда, — вспыхнул Цуна. — Что ты несешь, Гокудера! Я проехал бы хуже тебя! Ты… я бы так не смог!

— Я начинаю думать, что сильно недооценил вас, Гокудера, — неторопливо сказал Тимотео. Положил ладонь ему на плечо — мягко, почти неощутимо, но Гокудера вздрогнул и замер, такой силой повеяло вдруг от этого немощного с виду старика. — Но хуже то, что вы сами себя недооцениваете. Завтра повторите все, что вы здесь вытворяли, на тренировочной трассе. И вот еще что… — он помолчал, не отнимая руки, и Гокудера ждал, почему-то заранее пугаясь еще не произнесенных слов. — Не позор проиграть признанному фавориту. Вы молодец. Пожалуй, наняв вас, я наткнулся на золотую жилу, Гокудера Хаято.

Цуна счастливо улыбнулся и крепче сжал его руку. Гокудера поднял голову, отчаянно пытаясь найти нужные слова для ответа — и замер снова, увидев то, чего не могли сейчас видеть ни Цуна, ни Тимотео. Сквало смотрел на него, зло прищурившись и крепко сжав губы. Занзас стоял с ним рядом, положив ладонь на плечо — точно так же, как Тимотео — и в его глазах ясно видимым огнем полыхала ярость.

***

Назавтра он не пошел на лекции — все равно не смог бы сосредоточиться на учебе. Поехал с утра на тренировочную базу Вонголы, и оказалось, что Тимотео уже ждал его там — будто заранее знал, что Гокудера не выдержит до вечера. Сидел в своем кабинете в конторе, листал журналы, неторопливо отхлебывал минералку из высокого стакана. Кивнул на кресло для посетителей:

— Присядьте. Прежде чем вы начнете тренироваться, я скажу вам кое-что.

Такое начало предвещало «серьезный разговор» — то, чего Гокудера с детства и до сих пор терпеть не мог. Хотя от Тимотео стерпел бы и не такое — куда деваться, если хочешь быть в команде? — но радостное предвкушение гонок ушло, сменившись тревогой и досадой.

Тимотео подождал, пока он сядет, предложил минералки, выслушав отказ, неторопливо отхлебнул из своего стакана и только потом заговорил. Медленно, задумчиво, будто рассуждая сам с собой.

— Ваша вчерашняя ошибка — не ошибка вовсе, а следствие неопытности. Так всегда бывает, когда у гонщика несколько видов пламени. Одно из них основное, а другие могут проявиться раньше или позже, но только тогда, когда он уверенно пользуется главным своим пламенем. Это весьма опасный момент, можете считать, что вам повезло. Вы могли вылететь с трассы, могли погибнуть. Тем более солнце… оно опьяняет. Думаю, вас спас дождь, иначе кто знает…

Гокудера вспомнил вчерашний бесшабашный восторг, уверенность — «все получится» — и пронзительную ясность, почти автоматически точный расчет. Кивнул:

— Да.

— Так вот, Гокудера Хаято, — Тимотео погладил набалдашник тяжелой трости, тяжело, по-стариковски встал. — Я не выпущу вас на трассу, пока ваше солнце не перестанет вас пьянить, облако — давать ощущение непобедимости, а гроза — подстегивать к безумствам. Не хочу потерять такого многообещающего гонщика из-за просчета, в котором будет виноват даже не он, а его пламя. Тренируйтесь. Ищите баланс. Учитесь управлять собой так же виртуозно, как управляете байком.

«Так ведь меньше недели осталось!» — чуть не возмутился вслух Гокудера. Уедут Хибари с Ямамото, и что, на все сложные трассы — Цуну?! Нет уж. Он должен справиться со своим пламенем за оставшиеся дни. Обязан.

— Вы справитесь, — как будто услышав его мысли, сказал Тимотео. — Конечно, неделя — не слишком удачный срок, но вы сможете. А потом — чем больше опыта наработаете, тем будет проще. И не забывайте, что вы не один. Вы в команде, в Вонголе. Любая помощь, которая будет нужна — только скажите, и все будет.

— Спасибо, — выдавил Гокудера. Сжал кулаки, вскинул голову: — Я не подведу!

— Я знаю, — кивнул Тимотео.

«Я не подведу», — повторил про себя Гокудера, садясь на байк. Погладил руль, прежде чем натянуть перчатки: — «И ты не подведи. Ради Цуны. Мы сможем».

На пустой трассе контролировать пламя оказалось слишком легко, и это Гокудере не понравилось. Все равно что строить замок из песка на линии прибоя, когда тебе нужен — каменный, надежный, на всю жизнь. Не хватало азарта, риска, соперников, ощущения, что все всерьез. Он прибавлял скорость до максимума и резко тормозил, закладывал крутые виражи и маневрировал на прямых отрезках, и все получалось, как он хотел, но будет ли так же на настоящих гонках? Он не мог довериться не проверенному в деле умению.

Когда руки начали дрожать от напряжения, Гокудера остановил байк. Снял шлем, расстегнул куртку и свалился в траву на обочине — хотя лежать в черепахе и не очень-то удобно. Кажется, он чуть не сделал еще одну глупость — если загнать себя тренировкой до отключки, это точно делу не поможет.

Травяные метелки щекотали шею и щеку, солнце грело почти по-летнему. Гокудера прикрыл глаза ладонью. Умнее было бы пойти на лекции и погонять вечером с ребятами. Нетерпение сыграло с ним злую шутку. Но уезжать теперь смысла нет, лучше отдохнуть здесь. Можно позвонить Цуне, чтобы привез ему бенто. До вечера он восстановится. Хотя бы один круг с ребятами…

Телефон зазвонил, когда Гокудера протянул руку к карману куртки. Он улыбнулся, увидев «27» на экране: телепатия! Но улыбка пропала, стоило услышать голос Цуны — даже не встревоженный, а какой-то убитый.

— Гокудера-кун, ты где?

И это «кун», которое после школы Цуна и не вспоминал…

— Что случилось? Цуна, ты в порядке?!

— Я да. Рехей разбился. Он в реанимации сейчас, я думал… Я к нему, думал, может, ты…

— Подожди, стой! — Гокудера сел, потряс головой. — Как разбился, где?! Он же вчера не ездил, а сегодня…

— На улице, — перебил Цуна. — В него машина врезалась.

— Я на базе, — Гокудера нашарил куртку, потянул к себе. — Скажи, где ты сейчас, я приеду.

— Подъезжай сразу к больнице, так будет быстрее.

По крайней мере, не пришлось спрашивать, что за больница — раз Цуна не сказал, значит, Рехея привезли в ту самую «травму», где всегда складывали по частям разбившихся гонщиков. Этой больнице отстегивали крупные пожертвования все команды, и оборудование там было — с того света вытащат. Хотя иногда все равно не вытаскивали.

Цуна ждал у дверей больницы. Стоял, ссутулившись, сунув руки в карманы, опустив голову. Как будто виноват был в чем-то. Сказал, когда Гокудера затормозил рядом:

— Не пускают. Говорят, прогноз неясен. Говорят, если бы не черепаха и шлем, на месте бы умер. А так… множественные переломы, внутренние повреждения. Хорошо, что он солнце.

— Цуна, ты… — Гокудера запнулся. Не знал, что сказать. Рехей всегда пер напролом, наверное, не стоило удивляться, что в конце концов он расшиб себе лоб своим экстримом. Но все же казалось странным, что разбился не на гонках, а так банально — на улице. — А что за машина? Как вообще…

— Какой-то ублюдок толкнул его на перекрестке и умчался, даже не притормозил. Свидетели там были, но номер никто не запомнил. Хонда, черная, затемненные стекла — и все. Чтоб его… — Цуна сжал кулаки. Обернулся на дверь больницы, сказал тихо: — Рехей точно не виноват. Ты же знаешь, гоняет он без тормозов, но на улице никогда не нарушает.

Перед больницей мягко остановился черный ниссан Тимотео. Распахнулась задняя дверца, на тротуар выскочила младшая Сасагава. Следом появилась Курокава, и Гокудера вспомнил вдруг: с неделю назад Рехей говорил, что собирается экстремально позвать ее замуж. Позвал…

Девчонки пробежали мимо, а рядом остановится Тимотео. Сказал устало:

— Сегодня его заменит Хибари. А вы оба… отдохните и успокойтесь. Завтра мне придется послать на трассу кого-то из вас. И завтра, и послезавтра, и до конца гран-при — вас здесь останется только двое, а Вонгола не может пропускать заезды. Это сочтут слабостью.

— Я могу, — торопливо сказал Гокудера. — Я хотел еще проверить с ребятами, но я тренировался сегодня, и у меня все получалось.

Вчерашний одиночка, он понимал, о чем говорит Тимотео, может быть, лучше любого из команды. Не обязательно на самом деле быть слабым, достаточно, чтобы тебя таким считали — и ты все равно что труп. Никому не нужен, не интересен, не котируешься. Гонки — дорогой спорт, чтобы оставаться на плаву, нужно быть на вершине рейтинга.

Тимотео молчал, глядя то на них, то на окна больницы.

— Мы справимся! — почти выкрикнул Гокудера. Невежливо, но слушать это молчание было хуже, чем позволить себе невежливость.

— Я думаю, вы оба понимаете, какова цена ошибки. Сегодня я не выпустил бы никого из вас, даже если бы пришлось сдать заезд. Постарайтесь завтра быть в форме. Гокудера, никаких больше тренировок сегодня. Отдохните, выспитесь. Не торчите здесь, все равно не пройдете дальше приемной… пока все не решится.

Тимотео ссутулился и пошел к дверям, тяжело, по-стариковски опираясь на трость.

— Там Кеко, — Цуна беспомощно смотрел ему вслед, пока не закрылась дверь. — Наверное, это очень плохо, что я не с ней сейчас, но, знаешь… Я почему-то уверен, что если пойду туда, к ней, ничем хорошим это не кончится.

— Ты же ни в чем не виноват! — вспыхнул Гокудера.

— Пошли, — Цуна развернулся и побрел к стоянке. — Может быть, я просто трус, но сегодня ей все равно не до меня. Хочешь суши, Гокудера-кун? Ты… ну, ты же расскажешь мне, как тренировался?

@темы: детектив\приключения\экшн, 2759_

Comments

[2759_]

***

«Выспитесь», — сказал Тимотео.

Время давно перевалило за полночь, а они оба лежали без сна, как будто заснуть означало — предать. Глупости, конечно, чем они могли помочь? Даже если бы сидели сейчас под дверями реанимации.

Гокудера думал о том, что за последнее время диван в комнате Цуны стал для него слишком уж привычным. Наверное, теперь бы дома не высыпался — не хватало бы тихого дыхания Цуны, шороха, когда он ворочается или натягивает на голову одеяло, сонного утреннего «еще пять минут» после назойливого трезвона будильника. Хотел бы он знать, что думает об этом Цуна, что чувствует, когда спрашивает: «Останешься сегодня, Гокудера?»

Оставалась ли Сасагава у него на ночь? Гокудера никогда не спросил бы об этом, но вопрос не давал покоя. У нее был ключ, но она его вернула — означало ли это полный разрыв? И насколько серьезно все было до разрыва? Они спали вместе? При одной мысли о таком перехватывало дыхание.

Казалось бы, что ему до этого? Будет Цуна с Сасагавой или без нее, Гокудере все равно надеяться не на что. Какой смысл ревновать того, кто никогда не станет твоим? Лучше радоваться тому, что есть. Тому, что его давнее глупое признание не оттолкнуло Цуну, не разрушило дружбу. Что Цуна принимает его таким, какой он есть, вместе с его ненормальным, неправильным желанием. Наверняка помнит, замечает что-то, но не показывает виду. Гокудера даже не знает — неприятно ему или все равно, или он просто старается не думать об этом? Еще один вопрос, который мучает, грызет, но никогда не будет задан…

— Ты ведь не спишь? — спросил Цуна. — Глупо, но я есть хочу. У нас там вроде оставались булочки, будешь чай?

— Лучше кофе. Заснуть все равно не получается. — Гокудера сел, растер ладонями лицо. Что скажет Тимотео, увидев их сонные физиономии? Разве что получится на лекциях выспаться. — Можем пиццу заказать. И давай, что ли, поглядим, какая будет трасса.

На форуме обсуждали Рехея. В основном — в ключе «доездился с экстримом, придурок». Сегодняшний заезд, как все и ждали, выиграл Хибари, а вот на завтрашний ставки против Вонголы шли уже один к семи. Откуда-то просочилось то, чего вроде бы никто здесь не мог знать: как Тимотео сказал им, что сдал бы заезд, но не выпустил ни одного из них на трассу. Обсасывали в деталях, как вчера Гокудера считал мух на старте и чуть не вылетел перед финишем, раскопали даже то, что от Цуны ушла девушка.

— «Поняла, что от такой никчемности толку не будет», — без выражения прочитал Цуна.

— Забей, — Гокудера закрыл форум и открыл карту завтрашнего заезда. — Или давай сделаем ставку, можно будет сорвать банк.

— Насчет меня они правы, — тоскливо сказал Цуна. Протянул руку. Пальцы дрожали, и пламя над кольцом едва горело.

— Ты просто расстроен.

Цуна повернул голову, посмотрел в лицо — в упор, так близко, что мучительно-остро захотелось обнять. Прижать к себе, слушать стук сердца, дышать в макушку, не отпускать. Никогда не отпускать.

— Расстроен, — согласился Цуна. — И ты тоже. Как-то все сразу… плохо, правда? Ты точно сможешь ехать? Тимотео поймет, если мы оба откажемся. Лучше сдать заезд, чем проиграть и потерять гонщика.

— Смогу ли? — Гокудера сжал кулаки. Он не знал, сможет ли — если честно. Так и не проверил себя с настоящими, а не воображаемыми соперниками. Ну что ж, вот завтра и проверит. — Я их всех размажу. Клянусь. Пусть они засунут свой грязный вонючий треп в свои грязные вонючие глотки. Сначала их размажу я, а потом добьешь ты, договорились, Цуна? Ты ведь тоже можешь, ты круче любого из них.

— Ну скажешь, любого…

— Любого, — с нажимом повторил Гокудера. Встряхнуть Цуну, заставить его вновь поверить в себя казалось сейчас важней любой победы. Важнее десятка, сотни побед. — Послушай, Цуна. Подумай сам. По-настоящему сильный не станет наслаждаться тем, как слабы другие, ему это не интересно. Гавкают — слабаки. А сильным нужны сильные соперники. Не круто выигрывать у слабых!

— Ты в меня веришь, — Цуна вздохнул, нахмурился. — Ладно. Я соберусь. Обещаю.

— Не так. Обещай победить, — Гокудера взял его ладонь, переплел пальцы. Два кольца теперь были рядом, соприкасаясь щитками с гербом Вонголы. Гокудера зажег свое — пламя вспыхнуло ярко, бросило алый отсвет на лицо Цуны. — Мы победим, и пусть они все утрутся своим дерьмом.

— Да плевать мне на них! — выпалил вдруг Цуна. — Могут продолжать, сколько влезет. Я хочу победить не из-за них, а ради тебя, слышишь?

Гокудера замер. Кольцо Цуны полыхнуло даже ярче, чем у него самого, рыжее смешивалось с алым, Цуна смотрел в упор, и в его глазах кроме внезапного упрямства и решимости чудилось что-то еще. Темное, странное, возбуждающее. Прижать к себе и целовать, наплевав на все… Гокудера подался вперед, Цуна моргнул, и наваждение рассеялось. Теперь Гокудера видел растерянность и, кажется, смущение. И сам испугался: еще немного, и точно сорвался бы. Испортил бы все снова.

— Ты победишь. Конечно, победишь.

— Потому что ты в меня веришь. Потому что это ты учил меня ездить.

— Ну вот. Не подведи своего учителя, — Гокудера выдавил улыбку. Похоже, Цуна не заметил его порыва. И лучшее, что можно было сделать теперь, это наконец-то отвернуться к экрану и посмотреть, какая трасса ждет их завтра. А потом, раз уж все равно не получается заснуть, можно вдвоем продумать стратегию гонки. Хотя Цуна не любил обдумывать что-то заранее, он больше полагался на интуицию.

Гокудера вглядывался в плавные линии трассы, в широкие, на первый взгляд легкие повороты, и думал, что дело нечисто. Раз на карте все выглядит настолько просто, в реальности наверняка должен ждать какой-то очень нехилый подвох. Но какой?!

Догадался Цуна. Потянулся к значку в углу экрана и открыл прогноз погоды, и Гокудера не сдержал ругательства. Ветер с дождем. Трасса вроде вчерашней стала бы по такой погоде слишком опасной, а эта — в самый раз. Будет манить обманчивой легкостью, провоцировать на риск.

— Черт. Это будет опасно.

Цуна встал.

— Поеду я. Я умею в дождь. А потом потренируемся с тобой немного.

Каждый раз, когда в нем вдруг прорывалась эта спокойная, почти повелительная уверенность, у Гокудеры как будто замирало и переворачивалось сердце. Такого Цуну он не просто любил — он верил в него больше, чем в себя. Потому что таким Цуна мог все. Хоть пройти «адский серпантин» в дождь, торнадо и гололедицу. Наверное, именно это состояние ловил в нем Тимотео, когда выпускал на трассу.

— Давай, — выдохнул Гокудера. — Размажь их, ты сможешь.

Посмотрел на часы — половина третьего. Цуна перехватил его взгляд, сказал:

— Надо поспать хоть немного. Вообще-то, я могу пропустить первую лекцию… или вообще пропустить.

— Просто ложись и спи, — Гокудера захлопнул ноут. — И отключи будильник.

Цуна неловко, виновато улыбнулся:

— Люблю, когда ты такой решительный. Хорошо, давай спать.

Проснулись они поздно. Гокудеру разбудил душераздирающий зевок, потом Цуна сонно спросил, который час, и сам же ответил, видимо, нашарив будильник:

— О Ками-сама, одиннадцать! Мы все проспали!

— Главное, что не проспали гонки, — Гокудера потянулся, вскочил, прошлепал к окну и отдернул штору. За мутным от потоков воды стеклом гнулись под ветром ветки деревьев. Дождь колотил в стекло, на сером низком небе не было видно ни единого просвета.

Цуна подошел, встал рядом, касаясь плечом. Сказал решительно:

— Я поеду.

— Точно по прогнозу, — поежился Гокудера. — Давай попросим Джаннини, чтобы подбросил нас в фургоне. Незачем тебе мокнуть раньше времени.

Цуна кивнул. Кажется, хотел еще что-то сказать, но тут зазвонил телефон. Цуна вздрогнул, посмотрев на дисплей:

— Ямамото.

— Мы в аэропорту, ждем погоды, — Голос у Ямамото был, как всегда, бодрый и громкий, Гокудера прекрасно слышал его, стоя рядом с Цуной. — Звоню пожелать вам с Гокудерой удачи. Держите марку, парни!

— Вам тоже удачи, — улыбнулся Цуна. — Спасибо, Ямамото.

Гокудера притянул трубку к себе:

— Загребите там все призы, какие есть, слышишь?

Ямамото рассмеялся в ответ:

— Мы там, а вы здесь. Это будет хорошая игра, правда, Гокудера? Сделаем их всех.

Жизнерадостный голос Ямамото сменил холодный Хибари — как видно, не только у Гокудеры была привычка отбирать чужие трубки:

— Не ходите по улице в одиночку и не подставляйтесь под машины.

— Ты опять… — снова заговорил Ямамото. — Он считает, Рехея сшибли нарочно. Не знаю, может, вам и правда стоит быть осторожней. Это точно не повредит, верно?

— Не повредит, — медленно согласился Гокудера. Почему-то в идею Хибари он поверил сразу, мгновенно — будто и сам уже подозревал что-то такое, но не разрешал себе об этом думать. — Скажи Хибари, что мы будем осторожны. И сами там… не расслабляйтесь.

— Слышал? — сказал Ямамото куда-то в сторону. — У тебя появился брат по разуму, такой же параноик.

Гокудера тем временем прикидывал, сколько придется пропустить лекций, чтобы не оставлять Цуну одного. Выходило, что довольно много. Ладно, как-нибудь уладит этот вопрос. Безопасность сейчас важней.

— Я попрошу Тимотео, он договорится в университете, — кажется, Цуна думал о том же, и почему-то это поразило Гокудеру даже больше слов Хибари. — Если Рехея сбили специально… я не хочу, чтобы с тобой тоже что-нибудь случилось!

— Со мной ничего не случится, — убежденно сказал Гокудера. — Сам подумай, кому я вообще нужен? Но Хибари прав, лучше нам не ходить в одиночку. Так что будет здорово, если Тимотео выбьет нам разрешение пропустить пару недель.

— Лучше потренируемся вместе, правда? — Цуна отвернулся от окна и теперь смотрел Гокудере в лицо. И снова чудилось в его взгляде что-то, от чего хотелось сгрести в охапку и целовать, не отпускать, забрать себе и сказать: «Мой!»

— Конечно, — Гокудера опустил глаза. — Чай и суши или кофе и пицца? Давай я закажу.

[2759_]

***

К вечеру ветер утих, а дождь из секущего, сшибающего с ног ливня превратился в ровный, некрупный, но явно затяжной.

— Мокрая трасса — полбеды, — рассуждал Джаннини. — После такого урагана могло и веток, и глины нанести.

— Разве ж это ураган, — хмыкнул Гокудера. Хотя по сути все правильно, сегодняшняя трасса наверняка преподнесет дохрена опасных сюрпризов.

Цуна сидел рядом молча, сосредоточенно глядя прямо перед собой. Тихо щелкали дворники, дождь стучал по крыше фургона. Гокудера нашел ладонь, сжал холодные пальцы:

— Как ты?

— Смогу, — спокойно ответил Цуна.

Площадка для зрителей пестрела зонтиками, яркими дождевиками. Джаннини проехал мимо, к командной палатке. Тимотео уже ждал внутри. Гокудера сощурился: лампочка слепила глаза даже после залитой светом фонарей улицы. Успел еще подумать, что фонари и дождь — не самое лучшее сочетание.

Тимотео казался озабоченным и уставшим. Кивнул в ответ на приветствие, сказал:

— Сегодня сложный заезд. Очень неудачно. Даже не знаю…

— Я поеду, — перебил его Цуна. Спокойно выдержал изучающий взгляд Тимотео и повторил: — Я смогу.

— Хорошо, — тяжело, словно через силу, ответил Тимотео. Гокудера даже разозлился — он что, тоже начитался обсуждений на форуме и считает их обоих ни на что не годными? Конечно, Цуна сможет!

Но когда они втроем вышли из палатки, и в лицо с порывом ветра ударил мелкий, секущий дождь, вдруг стало страшно. И Гокудера подумал — может, Тимотео тоже боится? Вряд ли он так уж переживает за Цуну, за столько лет владелец команды наверняка привыкает и к травмам, и даже к смертям своих людей. Но если Цуна не справится с байком, у Вонголы здесь до конца гран-при останется только один гонщик, и тот новичок.

Джаннини выкатил байк Цуны, и тот перехватил руль.

— Удачи, — сказал вслед Гокудера.

Цуна обернулся, кивнул и опустил стекло шлема.

Девица со стартовым пистолетом напоминала мокрую курицу — худая, голенастая, и короткое обтягивающее платье не делало ее хоть немного соблазнительней. Она шла вдоль линии старта, и Гокудера машинально провожал ее взглядом, попутно отмечая соперников Цуны. Все, кто мог, выставили сегодня небо или дождь. Будет сложно.

От хлопка пистолета он вздрогнул и дернулся, будто сам должен был жать на газ. Окутанные пламенем байки рванули с места, стремительно набирая скорость. В каплях дождя плясали радуги. Несколько секунд, и гонщики скрылись за первым поворотом. Гокудера торопливо достал мобильник.

— Пойдемте, — Тимотео развернул его к палатке. — Есть ноутбук.

Семнадцатидюймовый экран — не окошко дисплея на айфоне, и в другое время Гокудера оценил бы возможность посмотреть гонку с комфортом. Но сейчас важно было одно — как едет Цуна. Картинка с камер передавалась смутная, смазанная, пламя сливалось в неровные полосы. Ни черта не разглядишь. Вертолет сегодня не вылетел, так что ни вида сверху, ни радара пламени.

Кто-то пошел юзом на повороте, вломился в кусты, и там вспыхнуло уже самое обычное пламя. И кто — не поймешь. Гокудера сжал кулаки. «Это не Цуна. Он не мог. Он проедет без ошибок».

— Вон он, — сказал Тимотео. — Невероятно.

Полыхающий рыжим пламенем байк прошел поворот по опасной внутренней кромке, не сбавив скорости, обогнал одного за другим двух соперников и поравнялся с лидером. Дождь — чистый, слепяще яркий.

— Кто это, — спросил Гокудера, — Сквало?

Тимотео кивнул. Два байка — небо и дождь — вровень пронеслись мимо одной камеры, второй, третьей. Сквало немного выиграл на повороте, но Цуна тут же догнал снова. Середина трассы. Остальные отставали все больше, кажется, кто-то еще слетел в кусты, кто-то столкнулся — Гокудера уже не обращал внимания. «Не позор проиграть признанному фавориту»… Тимотео смотрел в экран, и по его лицу не получалось прочесть ничего. А сам Гокудера…

«Выиграй, — шептал он, сжав кулаки до боли. — Ну, давай. Пожалуйста, Цуна!»

Вровень. Один вираж, второй, еще — и финишная прямая. И оба рванулись вперед, как будто именно для этих трехсот метров берегли последний резерв.

— Ну! — Гокудера заорал, будто Цуна мог слышать, будто этот крик мог влить еще немного пламени и силы в его байк. — Размажь их, Цуна!

Финиш.

На человеческий взгляд, оба пересекли черту одновременно. Тимотео, медленно выдохнув, запросил на экран фотофиниш. Сказал дрогнувшим голосом:

— Невероятно. Взгляните, Гокудера… мне не кажется?

Гокудере хотелось спросить то же самое — не кажется ли ему?

— Два сантиметра.

Он вылетел из палатки, промчался к финишу и сгреб Цуну в охапку, едва тот, пошатываясь, слез с байка.

— Первый! Ты первый, Цуна, ты смог!

И замер, когда Цуна обнял в ответ. Кажется, тот плакал — или смеялся, или просто дрожал? А к ним уже спешил Тимотео, настырно лез под руку парень с камерой, мимо прошел Сквало, разбрызгивая тяжелыми сапогами лужи, и слышался, как из-под воды, по обыкновению ехидный голос Реборна. И все это было неважно, все были неважны, плевать было на всех. Потому что Гокудера обнимал Цуну, прикрывая его от дождя, и всем телом ощущал, как тот вздрагивает, всхлипывая и смеясь.

Первый.

И не просто первый.

— Черт возьми, ты обошел Сквало. Ты нагнул Императора трассы, соображаешь, Цуна?!

Ни о какой тренировке сегодня уже, конечно, и речи быть не могло. Тимотео откупился от назойливого оператора парой слов о неизменной готовности Вонголы побеждать, Гокудера тем временем увел Цуну в палатку — последние шаги пришлось проталкиваться через визжащих, прыгающих девчонок, и Гокудера вдруг порадовался, что среди них нет Сасагавы. Но и эта мысль тут же ушла, потому что Цуна стащил шлем, едва не уронив его на пол, и сказал совершенно ошалелым голосом:

— О Ками-сама, я не верю! Я вправду смог?

— Да! — Гокудера снова обнял его, тряс за плечи, смеялся, как придурок, повторяя: — Да, Цуна, да! Ты смог! Ты нагнул их всех, пусть утрутся! Ты лучший!

Обратно они ехали в машине Тимотео, потому что тот вдруг заявил, что желает выпить пару глотков за их успех, а потом еще пару — за выздоровление Рехея, о котором наконец-то сказали уверенно: «жить будет». И «пара глотков» превратилась в вечеринку для всех, кто подвернулся под руку, от Джаннини до вечно мрачного секретаря Тимотео, имени которого Гокудера пока не знал. И вроде пьяными они не были, только победа Цуны пьянила — куда там выдержанному итальянскому вину Тимотео. Вроде соображали, что делали, когда Цуна взял Гокудеру за руку и сказал:

— Пойдем снова ко мне.

И когда Гокудера засмеялся и ответил:

— Хоть на всю жизнь.

И когда Цуна вдруг зажмурился, потянулся к нему и неловко поцеловал куда-то между губами и носом. А потом еще раз, уже точно в губы. А потом сказал:

— Я, наверное, сошел с ума.

Наверное, они сошли с ума оба, когда целовались под дождем и никак не могли пройти эти несчастные сто или двести метров от гаража Вонголы до квартиры Цуны. Но в такой вечер, как сегодня, они точно имели на это право.

***

За две следующих недели Гокудера понял несколько вещей, которых, пожалуй, предпочел бы не знать. Например, что полоса побед нихрена не затыкает рты любителям облить ближнего своего грязью. Или — если девушка бросила парня, она все равно считает, что парень принадлежит с потрохами только ей. А еще — абсолютно невозможно спать у Цуны на диване после того, как вечером целовались, после осторожных прикосновений и сумасшедшего, никак не желающего проходить ошеломления.

Как-то само собой получилось, что он окончательно перебрался к Цуне. Забежал домой только однажды — повидать мать, сказать, что у него все в порядке, и взять теплый свитер. После вечеринки у Тимотео они так и не зашли дальше поцелуев — когда наконец добрались до квартиры, Цуна вдруг смешался, сбежал готовить чай, отправив Гокудеру отогреваться в душе, а потом старательно делал вид, что ничего не произошло. Наверное, это победа ударила в голову, решил Гокудера — победа, вечеринка, вино Тимотео и их общая радость. Эйфория, которая имеет свойство заканчиваться внезапно. Что ж, он не заставит Цуну жалеть о неосторожном поступке.

Он лег на диване — и так и не смог заснуть. Слишком отчетливо помнились неловкие поцелуи, сначала вкус вина на губах, а после — капли дождя, и теплое быстрое дыхание, и пальцы Цуны в волосах. Слишком близко, слишком ярко по сравнению с мечтами. Да он уже и мечтать-то себя отучил, поверил, что сможет оставаться только другом. Теперь всколыхнулась надежда, и это оказалось мучительней прежней безнадежности.

Наутро Цуна краснел и дергался, когда они случайно касались друг друга, и Гокудера не выдержал. Спросил:

— Что не так? Ты настолько жалеешь? Скажи просто «давай забудем», и все.

— Я не хочу забывать! — выпалил Цуна. Замер, едва не уронив кружку, сжался весь. Сказал быстро: — Прости. Я понимаю, тебе… ну, ты… ты так давно, наверное, этого хотел, а я… Я просто не понимаю, что со мной! Как будто я всегда знал, что так нельзя, а теперь уже ничего не знаю!

— Ты боишься? — тихо спросил Гокудера. — Или не хочешь? Тебе ведь… — он едва смог произнести последнее слово, потому что слишком боялся ответа: — не противно?

— Нет! — Цуна удивленно распахнул глаза и шагнул к нему. — Что ты, нет! Я просто… ну, не понимаю. Не знаю. Дай мне время, ладно?

Гокудера медленно перевел дух. Если Цуна просто привык к тому, как «правильно»… к Сасагаве рядом, к перспективе нормальной семьи, жены красавицы и умницы… хоть она и дура полная, эта его умница… В общем, тогда он прав, нужно просто дать ему время. Сам Гокудера, если вспомнить, тоже не сразу осознал, что именно чувствует к Цуне, а осознав, не сразу принял себя таким.

— Я подожду. Только, Цуна, пожалуйста, не дергайся так, ладно? Все нормально. Мы ведь в любом случае друзья, и раньше ты не боялся дотронуться до меня.

— Ладно. — Цуна быстро протянул руку и дотронулся. Совсем не по-дружески — кончиками пальцев до щеки. Замер на мгновение, покраснев до самых ушей. А Гокудера с трудом сдержал желание положить ладонь сверху, прижать, а еще лучше — прикоснуться в ответ. Если он правильно понимает, что сейчас происходит с Цуной, то придется запастись терпением.

[2759_]

В тот вечер Гокудера пришел вторым, уступив Занзасу на каких-то полколеса. Тимотео был доволен, а сам Гокудера — нет.

— Вы выложились по полной и проехали безукоризненно, — сказал Тимотео.

А Гокудера думал, что, может, сумел бы выжать еще немного — не техники, он и сам чувствовал, что технически прошел на отлично, а пламени.

— Ко мне? — спросил Цуна.

Гокудера кивнул. И сдерживался весь вечер, давил желание обнять, поцеловать, позволил себе лишь отвечать на прикосновения. И самому прикасаться — как будто случайно, меньше, чем на мгновение.

И снова лег на диване.

Слушал, как дышит Цуна — тихо, но совсем не сонно, — и вспоминал сегодняшние лекции, пытаясь отвлечься от мучительно острого возбуждения. Ни черта не получалось. Будто именно сейчас прорвало плотину, и желание, накопленное за годы молчания, нахлынуло разом. Гокудера кусал губы, ерзал, вжимаясь лицом в подушку, а пахом в матрас, проклиная себя за слабость. Даже страх, что Цуна услышит и догадается, не помогал.

Утром они оба боялись смотреть друг другу в лицо, но почему-то вечером у Гокудеры и мысли не мелькнуло уйти. Цуна глядел виновато, и Гокудера взял его за руку, сказал:

— Не будь таким пришибленным, ладно? Все нормально.

Хотя ни черта на самом деле не было нормально. Но если Гокудера как-то прожил все эти годы без надежды, неужели он не подождет теперь, когда надежда вдруг появилась?

К концу недели они навестили Рехея — того перевели из реанимации в интенсивную терапию, но там ему предстояло пробыть долго, и врачи советовали сразу привыкать к мысли, что гонки больше не для него. «Скажите спасибо, что выжил и ходить сможет, вашему другу повезло».

— Убил бы нахрен мудака, который его сшиб, — прошипел Гокудера. — «Повезло»!

Сбившую Рехея машину нашли через три дня брошенной — далеко за окраинами Токио, увязшую колесами в глинистом русле ручья. А водитель как будто в том самом ручье растворился, ни следа, ни примет, и даже имя, под которым он брал эту самую хонду в прокате — за полтора часа до аварии — оказалось вымышленным. Паранойя Хибари явно не была безосновательной, и Гокудера забил на собственные лекции, везде провожая Цуну. Хотя на них обоих пока что наезжали только на форуме.

В палате столкнулись с младшей Сасагавой. Она, похоже, и не вспоминала о той своей записке — а вот Гокудера в сотый раз уже пожалел, что не прочитал тайком, выудив обрывки из мусора. Слишком невыносимо оказалось делать вид, что ничего особенного не происходит, когда Сасагава шагнула к Цуне, а тот обнял ее, утешая. Гокудера так и стоял у двери, Сасагава плакала, уткнувшись Цуне в грудь, и повторяла, мешая слова с рыданиями:

— Вот, вот чем заканчиваются все ваши гонки. «Для настоящих мужчин», да? А потом настоящий мужчина останется калекой на всю жизнь!

— Не смей так говорить! — Цуна смотрел не на нее, а на Рехея. Тот не спал. Пальцы скребли по простыне, как будто он пытался, но не мог сжать кулак, и Гокудере захотелось от души врезать рыдающей дуре. — Он поправится, а ты должна поддержать его, а не ждать самого худшего! Эй, Рехей, слышишь, ты еще сядешь на байк. И покажешь всем, что такое настоящий экстрим.

Губы Рехея шевельнулись, и Гокудера скорее догадался, чем услышал: «Мужик».

Сасагава оттолкнулась от Цуны, выпрямилась. И с размаху залепила ему пощечину.

— Сам не смей! Какой ему еще байк, какой экстрим, мало он, по-твоему, расшибся? Да вы все чокнутые психи!

Цуна медленно, как будто не веря, поднял руку к щеке. Сказал, резко шагнув назад:

— Спасибо, что напомнила. Или ты, или гонки, так? Сегодня мой заезд. — Он говорил четко и зло, совсем не похоже на обычного мягкого Цуну. Так, что Сасагава заткнулась и теперь только глазами хлопала, и Гокудера позлорадствовал бы, не будь он и сам ошарашен. — Можешь пожелать победы, по старой памяти. Или хотя бы не расшибиться. А я желаю тебе найти мужа, достойного такой идеальной жены, как ты, Сасагава Кеко. Пока, Рехей, мы зайдем еще. Выздоравливай!

Развернулся и вышел, не дожидаясь ответа. Сасагава смотрела вслед, прикусив губу. Похоже, всерьез растерялась.

— Дура, — не выдержал Гокудера. — При чем тут гонки? Твой брат просто попал в аварию, любой бы мог! Думаешь, ему очень радостно слышать все, что ты тут несешь? Он поправится быстрее, если ты перестанешь истерить и паниковать!

Догнал Цуну и молча сжал его руку. О том, что авария явно была не «просто» и вполне могла иметь отношение к гонкам, младшей Сасагаве знать не обязательно. Иначе они все из «чокнутых психов» превратятся еще и в «криминальные элементы», с дуры станется.

В тот вечер Цуна победил вчистую, опередил ближайшего соперника почти на полминуты. Его пламя полыхало так, что больно было смотреть. А Гокудеру мучила ревность — наверняка глупая, запоздавшая, но от этого не менее злая. Он не хотел думать, что Цуна сейчас что-то доказывает Сасагаве — но не думать не мог.

Совсем сильно, мучительно и горько накатило после гонок, уже дома, когда Цуна стащил ботинки, сбросил с плеч прямо на пол мокрую куртку и сказал усталым, севшим голосом:

— Вот и все.

Значит, в самом деле ей доказывал. И до сих пор ему больно от того, что эта дура его бросила. И ничем тут Гокудера не поможет.

— Так плохо? — спросил Гокудера. Хотел спокойно, но голос дрогнул.

Цуна поднял голову, ошеломленно уставился в лицо.

— О боги, прости! — и вдруг обнял Гокудеру, уткнулся лицом в плечо и замер, дрожа. — Я ничего такого не… не думал, правда.

— Ты замерз, — осторожно сказал Гокудера. Провел ладонями по плечам, по спине. Цуна дрожал. Стало страшно от мысли, что его «все», и «прости», и «не думал» были прощанием. Что, пожив с этим «или — или» и промучившись после сегодняшней ссоры, Цуна в конце концов выбрал идеальную жену и спокойную жизнь без риска свернуть себе шею.

— Нет. — Цуна поднял голову и вдруг поцеловал — так же неловко, как в тот первый вечер, будто спешил и боялся передумать. Вздохнул глубоко и медленно отстранился. — Прости, я испугал тебя, да? Обидел? Просто она меня довела сегодня. Я потерял ее давно, но только сегодня понял это окончательно. Ужасный тормоз, правда? Вот и с тобой торможу. Как ты только терпишь.

— Ты… — Гокудера замер, вглядываясь. Цуна был растерян, расстроен, даже о сегодняшней победе, похоже, забыл. — Можно, я тебя поцелую?

Цуна быстро выдохнул и так же быстро сказал:

— Да, — и тут же сам потянулся к губам.

Гокудера целовал его неторопливо и нежно, не пытаясь вложить в поцелуй страсть. Чувствовал — для страсти еще рано. Хорошо уже то, что Цуна сделал этот шаг, принял свое желание. Губы поддавались под мягким напором, раскрывались, впуская язык. Гокудера зарылся пальцами в волосы на затылке, другой рукой придерживая за спину чуть ниже лопаток. Цуна держался за его плечи, и теперь не казалось уже, что он замерз — ладони были горячими, как будто в них прямо под кожей билось пламя.

Поцелуй длился и длился, и с каждым мгновением отпускало державшее весь день, еще с больницы, напряжение, и глупый страх, и даже ревность. Теперь все будет хорошо, Гокудера знал это твердо, чувствовал. И Цуна, кажется, тоже — потому что, когда он все-таки разорвал поцелуй, в его взгляде отблесками пламени сияла радость.

***

Эта гонка не обещала сюрпризов. Самая обычная трасса, в меру сложная, но без экстремально опасных виражей. А настроение у Гокудеры зашкаливало до небес, так что сегодня он был уверен в победе.

Он упустил момент, когда все пошло вразнос. Не с самого старта — точно; но вскоре. Может быть, после первого поворота.

Сначала ни с того ни с сего упал Бельфегор. От психа, конечно, всякого можно ожидать, Гокудера даже упустил несколько мгновений на повороте, лишь бы пройти с ним не вплотную. Но уронить байк на ровной трассе и даже никого при этом не задеть — точно не в его стиле.

Идущий сразу следом Базиль не успел среагировать, врезался, и обоих снесло за обочину. Гокудера вильнул, объезжая, и уже не видел, что там с ними стало. Подумал только — не повезло Базилю, только пробился в команду, и на тебе. Но мысль мелькнула на самом краю сознания и тут же ушла, потому что важней было сосредоточиться, ровно пройти следующий поворот и на отрезке за ним обогнать Гамму — а тот хрена с два даст обойти себя просто так.

А потом что-то случилось с байком. Он тянул натужно, будто на последних остатках пламени. Вильнул, едва не упал — скорости не хватало, хотя Гокудера выкладывался на всю катушку и знал, что сейчас обошел бы Гамму, как стоячего.

— Черт, давай же! — Гокудера стиснул руль, выжал до максимума. — Шевелись!

Мимо пронесся байк, другой, Гокудеру ударило волной чужого пламени, снесло юзом к обочине. Он еще пытался как-то удержать равновесие, выровняться, но инстинктом понимал — поздно, единственное, что он сейчас сможет, это упасть с наименьшими потерями. Погасить ураган — меньше повреждений байку, усилить солнце — себе.

Потом голова во что-то врезалась, прошибло резкой болью бок, Гокудера попытался вдохнуть и потерял сознание.

Очнулся он в машине скорой помощи. Ничего не болело, только голова была мутная и дурная. Обкололи, наверное, всякой хренью. Где-то в глубине салона хихикал Бельфегор, бормотал какую-то чушь про королевскую кровь — совсем, наверное, крышей поехал. Сбоку суетились врачи — Гокудера хотел разглядеть, кто там, привстал, и тут же подкатила дурнота, в глазах поплыло, и снова чуть не отключился.

Потом была каталка, маска на лицо, от которой уплыл окончательно, и навязчивая мысль в отключающемся сознании — сказать Цуне, чтобы не ходил один.

[2759_]

Снова он пришел в себя уже в палате — кажется, утром, если правильно оценил приглушенный шторами свет. Или днем. Цуна сидел рядом, вцепившись в края пластикового больничного стула, глаза у него были красные, а от потерянного выражения на лице Гокудера аж дернулся в порыве спросить, что случилось. Хорошо, не успел. Потому что тут же сообразил — да он сам и случился, в больнице сразу после Рехея. А Цуна остался в команде один. Чертовски хреновое «случилось».

Гокудера облизал пересохшие губы. Пить хотелось адски.

— Когда меня отпустят? Ни черта не чувствую, что со мной?

— Ты очнулся! — Цуна подскочил, кинулся к нему. — Лежи, не пытайся встать! Ничего слишком серьезного, но пока постельный режим. Может быть, несколько дней.

— Что? — переспросил Гокудера.

— Ну… сотрясение, трещины в ребрах. — Цуна взял с тумбочки стакан, поднес ко рту, придержав голову под затылок. Вода была теплой, а ладонь Цуны приятно прохладной, хотелось прижать ее ко лбу и так и оставить. Хотя на лбу, кажется, уже лежал компресс. — Повезло, сказали. Ты так вылетел… страшно. Слава богам, позвоночник цел. И вообще… жив.

— Что-то в последнее время нам всем «везет», — процедил Гокудера. Почему-то такое простое действие, как выпить полстакана воды, отняло слишком много сил. Это бесило. Хотелось встать, назло собственной слабости и тому мудаку, который обеспечил ему «везение» в комплекте с больничной койкой. — Что с моим байком? Цел? Его проверили? Там был какой-то сбой. Странный.

— Проверили. Ничего подозрительного не нашли.

— А искали? Подозрительное?

Цуна вспыхнул:

— А ты думал, мы поверили, что у тебя ни с того ни с сего пропало желание выиграть? Или что ты разучился управлять своим пламенем? Конечно, искали! Тимотео сказал Джаннини, чтоб до винтика все перебрал. И не дергайся так, все равно его чинить. Пока тебя выпишут, должен быть в порядке.

— Пусть свяжется с Занзасом. С байком Бельфегора тоже какая-то лажа случилась, сам он не мог так свалиться. Кто-то расчищает себе дорогу, вот на что это похоже!

— Не дергайся же! — Цуна пересел на край кровати, придержал Гокудеру за плечи. — У тебя постельный режим, а ты…

Шевелиться оказалось больно, но Гокудера все равно дотащил собственную руку к ладони Цуны. Сжать уже не получилось, но хотя бы прикоснуться. Цуна оглянулся на дверь, наклонился и осторожно поцеловал. Так осторожно, будто Гокудера был стеклянным… и не просто стеклянным, а с кучей трещин, вот-вот готовым разлететься на осколки.

Гокудера потянулся за отстранившимся Цуной, пытаясь продлить поцелуй, но для таких усилий он явно был не в форме. Чувствовать себя настолько беспомощным бесило, и он упрямо возразил — даже не Цуне, а собственному телу:

— Не так все плохо. Несколько дней, и я встану. Вот увидишь. Ты только сам за эти дни не окажись на соседней койке. Обещай, что будешь осторожен, слышишь?

Цуна вздохнул:

— Конечно, обещаю. Тимотео тоже что-то подозревает. Велел мне пока не ходить в университет. И, кажется, обрадовался, когда я сказал, что буду здесь с тобой. Он меня вечером на своей машине отвезет.

— Поедешь? — захлестнула паника. Конечно, Тимотео не сдаст заезд без боя. Но вдруг… — А кто вчера выиграл? — Гокудера заставил себя вернуться с мыслей о предстоящих гонках к разговору о вчерашних. В конце концов, если он поймет, что именно произошло, это поможет Цуне больше, чем пустые советы быть осторожным.

— Гамма. Ты думаешь…

— «Ищи, кому выгодно», — процитировал учебник Гокудера. — Кому было выгодно за один заезд вывести из строя три сильнейших команды?

— Две, — нахмурился Цуна. — Базиль ошибся сам, а вот Бельфегор и ты…

— Да, Базиль не успел отвернуть, — согласился Гокудера, — секундой позже, и проехал бы нормально. Значит, Каваллоне не убираем из списка подозреваемых. А может, и Варию не убираем, Бельфегор псих, он вечно нарывается, а Занзасу Вонгола сам знаешь насколько поперек глотки.

Цуна покачал головой:

— Занзас не станет подстраивать аварии, он просто даст в морду.

— Одно другому не мешает. Слушай… ты не знаешь, почему Тимотео не взял его в команду? То есть, почему на самом деле. «Гонки не для тебя» — готов спорить, это отмазка для посторонних. Занзас круто ездит, надо быть идиотом, чтобы вышвырнуть такого гонщика без причины.

— Или просто поссориться, — пожал плечами Цуна. — Знаешь, отцы часто бывают нормальней с посторонними, чем с сыновьями. Вон хоть на моего глянь. Может, и Тимотео такой.

— Моему собственный сын оказался вообще не нужен, — усмехнулся Гокудера. — Черт его знает, может, ты и прав. Но все равно…

Помолчали. Цуна хмурился, кусая губы, а Гокудера честно пытался думать, вот только мысли путались и разбегались, будто по мозгам проехался бульдозер, перемесив все нахрен. Наконец он поймал за хвост ускользавшую мысль:

— Точно не Джильо Неро. Гамма мудак, но его прет знать, какой он крутой. Он не простит Арию, если она подстроит ему нечестную победу.

— Она и не станет, — отозвался Цуна. — Я уверен.

Вошла медсестра, посмотрела на Цуну так, что тот вскочил, покраснев, и попятился.

— Молодой человек, если вас не устраивают наши стулья, можете отправляться домой. Уколы, — она поставила на тумбочку лоток со шприцами и повернулась к Гокудере. — А вы, молодой человек, запомните сразу, что постельный режим не предусматривает посторонних в постели. А то такими темпами завтра я вас застану в обнимку с девушкой.

— Не застанете, — буркнул Гокудера. Он надеялся, что хлынувший в лицо жар сойдет за злость. В крайнем случае — за смущение от мыслей о девушках. Хотя если Цуна догадается правильно — что Гокудера представил именно его лежащим рядом, в обнимку, — это ничего, пусть.

После укола навалился сон. Цуна тихо сидел на стуле, хотелось, чтобы пересел обратно на кровать, но с этой мегерой, ну ее, вдруг вообще выгонит. Но все-таки Гокудера попросил:

— Сядь ближе.

Цуна придвинул стул вплотную и осторожно погладил ладонь Гокудеры. Переплел пальцы. Так было хорошо. Гокудера закрыл глаза и перестал сопротивляться сну.

***

Почти весь следующий день он проспал, зато к вечеру уже мог сидеть на кровати и даже, борясь с головокружением и опираясь о стену, дойти до туалета. Мегера-медсестра ругалась, Гокудера огрызался — он был зол, потому что с одеждой у него забрали и мобильник, и сейчас тот вместе с пригоршней мелочи, банковской картой и пропуском на базу лежал где-то в больничной кладовой. А в окно стучал дождь, а Цуна был на трассе, и Гокудера даже не мог посмотреть, что там происходит! Здешний персонал категорически не понимал потребностей пациентов, когда они шли вразрез с их дурацким постельным режимом.

И ведь Гокудера даже не спросил, точно ли Цуна вернется сюда с гонок или придет уже завтра. Не может же он торчать в больнице круглосуточно?

Оказалось — еще как может. Вошел тихо — может, думал, что Гокудера снова спит? Мокрые от дождя волосы, белый халат накинут на плечи поверх свитера, в руках бумажный пакет из магазина.

— Не спишь? Я принес булочек. Сейчас попрошу чаю.

Измотавшее нервы ожидание сменилось таким острым, невероятным облегчением, будто с плеч целая гора свалилась. Фудзи, не меньше. В голове стало пусто и легко, даже надоевшая до чертиков тупая ноющая боль куда-то делась.

— Как ты?

— Второй. После Сквало.

— Круто.

— Ага. Только руки до сих пор дрожат, — Цуна пристроил пакет на тумбочку и вытянул вперед руки — пальцы и в самом деле подрагивали. — Там один такой поворот был, чуть не слетел с него… Ладно, давай сначала чай, потом расскажу. Замерз, — он виновато улыбнулся, наклонился и быстро поцеловал. Попятился: — Я сейчас! Чай принесу.

На губах остались капли дождя. Холодные. Гокудера стер их ладонью. Лучше не думать, что там был за каверзный поворот и вдруг бы Цуна все же слетел. Это гонки, а не девчачий кружок по вышиванию. Лучше представлять, как они наконец-то вернутся домой, и можно будет целоваться, не оглядываясь на полупрозрачную дверь палаты… а может, не только целоваться. Потому что Цуна, похоже, уже привыкал к их новым отношениям.

Гокудера впервые подумал о них так — «отношения», а не «просто друзья». Поймав себя на этой мысли, залился жаром, срочно захотелось умыться, а лучше — сунуть голову под холодную воду. Потому что одно это слово обещало слишком многое, и сейчас все это было не то чтобы не вовремя, но точно не к месту, и еще — почему-то стало страшно. Вдруг ошибся? После стольких лет поверить оказалось трудно. Почти как в Санта-Клауса.

Вошел Цуна с подносом — большой фарфоровый чайник и две чашки с розовыми ветками сакуры на белых округлых боках, явно не из той посуды, которая здесь предназначалась пациентам.

— Ты кого-то ограбил? — неловко пошутил Гокудера.

— Я сказал, что замерз и очень хочу чаю, — серьезно ответил Цуна и тут же фыркнул, сдерживая смех. — Они были так добры.

Булочки после больничной пресной еды казались чертовски вкусными, Цуна рассказывал о гонке, голова снова ныла, но терпимо, и в целом жизнь была почти прекрасна. Совсем прекрасной станет, когда закончится дурацкий постельный режим — сейчас Гокудера был уверен, что, стоит ему выйти из больницы, остальные проблемы решатся сами собой. Ну, или он сам их решит. Все становится проще, если не болит голова, легко дышать и можно сесть на байк.

[2759_]

— Кстати! — спохватился вдруг Цуна. — Ты спрашивал о Занзасе и Тимотео. Я сегодня слышал странное. Такое… даже не знаю, что об этом думать.

— М-м? — Гокудера проглотил кусок булочки. — Рассказывай!

— Ну, я… в общем, случайно оказался рядом со Сквало, когда к нему подошел Каваллоне. Каваллоне вообще расстроен из-за Базиля, а сегодня его Иван не очень хорошо проехал. Он сказал… — Цуна нахмурился, понизил голос: — «Я уже давно не спрашиваю, что ты нашел в Занзасе, и не зову тебя к себе. Но я не хотел бы, чтобы ты пошел ко дну с ним вместе. Так что передай ему, что старые грешки лучше оставить в прошлом и не откапывать снова».

— «Старые грешки», — повторил Гокудера. — «Оставить в прошлом и не откапывать»… черт, о чем же он?! Или он что-то знает о ссоре Занзаса с Тимотео, или было что-то еще.

О Занзасе никогда не ходило сплетен, но это мало что значило — с ним попросту боялись связываться. На самом деле «старых грешков» за ним могло водиться… да черт знает сколько!

— Это звучало не как угроза. Мне показалось, Каваллоне… ну, беспокоится, что ли? Как о друге.

— Он никогда не говорит так, чтобы это звучало угрозой. Даже когда угрожает всерьез. Так что не советую спрашивать, что он имел в виду. — Сам Гокудера не сталкивался с сердитым и тем более разъяренным Каваллоне, но кое-что слышал и проверять слухи на себе не хотел. — А что Сквало?

Цуна пожал плечами:

— Ты же знаешь Сквало. У него, наоборот, все как угроза, даже когда шутит. Сказал: «Не пори чушь, Пони».

— По… Пони?! — Гокудера схватился за туго перебинтованные ребра: смеяться оказалось больно. — Не, это точно не угроза. Выходит, Каваллоне в самом деле его предупреждал? Но о чем…

— Жаль, что у нас не те отношения с Варией, чтобы просто спросить.

— «Спросить!» — Гокудера чуть не уронил чашку. — Держись от них подальше. Если это они подстраивают…

Вошла мегера с уколами, и Гокудера замолчал. На удивление, она ничего не сказала о чашках и булочках на тумбочке и вполне доброжелательно предложила Цуне прогуляться за комплектом белья для второй кровати, раз уж он все равно остается здесь дежурить.

— Что это с ней? — тихо спросил Гокудера, когда она вышла. — Взятка от Тимотео?

— Ага, — фыркнул Цуна. — А еще я пообещал не пускать тебя в туалет одного.

И выскочил за дверь.

А когда вернулся, прижимая к себе простыни и наволочки, Гокудере уже не хотелось что-то отвечать. Клонило в сон, и он просто радовался, что Цуна будет рядом, здесь. И волноваться не обязательно, и вообще…

— Ничего, я придумаю, как во всем этом разобраться, — пробормотал он, засыпая.

***

В больнице думать получалось плохо. Не хватало информации, и взять ее было неоткуда; а еще здесь то был Цуна, то не было Цуны, и каждое из этих состояний по-своему бесило. Пока Цуна сидел с ним, мысли занимало только одно — желание дотронуться не только до рук, обнять, целоваться, не оглядываясь на дверь, понять наконец, готов ли Цуна идти дальше.

А когда он уходил, наваливалось мучительное осознание собственной бесполезности. Цуна рисковал на трассе, каждый день, один за всю команду, а Гокудера терял время из-за врачей-перестраховщиков, которые знать не знали о пламени солнца и не могли поверить, что с Гокудерой уже все в порядке! Ну, почти в порядке.

На третий день своего больничного заключения Гокудера не выдержал. Ребра уже не болели, голова кружилась больше от постельного режима, чем от настоящей слабости, и он почти приказал Цуне поговорить с Тимотео.

— Если меня отсюда не отпустят, я сбегу!

— В пижаме? — серьезно спросил Цуна.

— Да плевать, хоть в пижаме, хоть в одних трусах! Хочешь, поспорим?

— Не надо. Я поговорю. А если не получится, принесу тебе одежду.

— О Мадонна, слава тебе! Хоть один человек здесь верит, что я уже в норме.

— Потому что я тебя знаю, — Цуна фыркнул, явно сдерживая смех. — Надо спасать больницу, пока ты не разнес ее вдребезги.

К счастью, Тимотео перестраховщиком не был. Или это Цуна так хорошо умел убеждать? Во всяком случае, уже через час Гокудера сидел на заднем сиденье ниссана Тимотео. Шофер гнал, на крутых поворотах Гокудеру слегка мутило, и он уже почти автоматически усиливал пламя солнца. Цуна бросал короткий взгляд, ловил ответную улыбку: «все хорошо».

Все и было хорошо — до гонок.

А потом началась ерунда.

Цуна начал удачно — сразу вырвался вперед, с полминуты держался вровень с Занзасом, потом обошел и его. Выгадал немного на первом повороте и теперь должен был бы еще ускориться, увеличить разрыв. Он мог, его пламя полыхало так, что даже на монитор Гокудера смотрел, прищурившись. Но через пару секунд после поворота его байк начал замедляться. Не слишком заметно, совсем не так, как это было с Гокудерой, но скорость все падала. Уже до следующего поворота вперед вырвался Занзас, за ним почти вплотную шел парень Каваллоне — кто-то новый, Гокудера его не знал, — потом Гамма. С каждой секундой Цуна отставал все фатальней. Его байк дернулся раз, другой, снова замедлился — шел вроде бы ровно, но на скорости, позволительной разве что для зеленого новичка.

Откровенно говоря, он и выглядел сейчас новичком. Если бы Гокудера не знал, как на самом деле он может ездить…

Он добрался до финиша последним, пропустив вперед даже вечного аутсайдера Энму. Молча слез с байка и покатил его к палатке — в спину летели свист и смех, и Гокудера с трудом сдержал желание дать по морде самым громким.

Уже в палатке, стащив шлем и зло дернув молнию куртки, Цуна сказал:

— Ничего не понимаю! Колеса будто в смолу окунули. Гокудера, можешь проверить байк? Ты ведь разбираешься…

— Джаннини проверит, — ровно сказал Тимотео. — Вы оба, если хотите, можете присутствовать.

— Обязательно, — Гокудера сжал кулаки. В слабость Цуны он не верил. Слишком хорошо помнил, как его собственный байк отказывался разгоняться, будто и в самом деле увяз колесами в смоле.

Вот только ни в его байке, ни у Цуны Джаннини не нашел ровным счетом ничего подозрительного. Все отлажено, никаких причин для сбоев. И когда они для пробы проехали тренировочный круг на базе, оба байка слушались идеально. Ни сбоев, ни рывков, ни вязкой медлительности.

Как будто и в самом деле слажали они с Цуной! От понимания, что все именно так и думают, накрывало бешенство.

— Возможно, вам обоим нужно отдохнуть… слишком интенсивные нагрузки, ответственность… — Тимотео казался сейчас слишком старым, почти развалиной. И говорил как будто через силу.

— Мы оба в порядке! Значит, причину надо искать на трассе! — что именно искать, Гокудера не представлял, но проще было поверить в гремлинов и зеленых человечков, чем в их с Цуной подсознательный страх скорости, или на что там намекал Тимотео.

— Трассу осматривали, — на лице Тимотео мелькнуло выражение, которое Гокудера мог понять только как «неужели вы думали, что я не проверил все?». — Я настоял. По представителю от каждой команды и Реборн с Колонелло в качестве добровольцев.

— Почему вы не взяли в команду Занзаса? — спросил Гокудера. Получилось слишком резко — он сам не ожидал, что все же решится задать этот вопрос.

Тимотео не удивился. Будто и сам думал о Занзасе. И ответил как будто не Гокудере, а собственным мыслям.

— Он ничего не делал… не в этот раз. К тому же, его человек тоже пострадал.

— Почему? Что он сделал, почему вы отказались от такого гонщика?

Тимотео долго молчал, глядя на Гокудеру. Хмурился все больше, но все же ответил.

— Он слишком многое на себя брал. Пытался решать там, где не должен был. Сейчас он отлично руководит своей командой, но тогда… у него не было опыта, только амбиции, а амбиции на пустом месте могут погубить команду так же верно, как неумелые гонщики. Мы не смогли договориться.

Развернулся и ушел к конторе, сутулясь и тяжело опираясь на трость. Обернулся через несколько шагов:

— Отдохните. На сегодня я нашел замену.

Будто первый гвоздь в крышку гроба вколотил.

Мучительно хотелось закурить, совсем как раньше — казалось, что без дозы никотина мозг отказывается работать. Гокудера отучил себя от сигарет, когда начал всерьез заниматься гонками — а сейчас вдруг подумал, что если придется бросить гонять, можно будет, по крайней мере, снова начать курить.

Как будто он уже сдался.

— Он не сказал всего. О Занзасе. И он совсем не думает, что сейчас Занзас ни при чем. По-моему, именно это его и огорчает, — Цуна выглядел скорее озадаченным, чем расстроенным. — Но как вообще можно затормозить чужой байк во время гонок, и чтобы никто ничего не нашел?!

— Мы ведь не сдадимся? — Гокудера не спрашивал, скорее пытался убедить самого себя. Но Цуна ответил сразу:

— Конечно, нет! Только… ты не против, если сегодня мы не поедем на гонки?

«Будем есть суши, смотреть, как отгоняет чувак, которого Тимотео нашел на замену, и думать, что там мог быть кто-то из нас?» — хотел спросить Гокудера. Промолчал: он не имел права осуждать чужую слабость, когда сам только что готов был бежать за сигаретами.

Но оказалось, что Цуна думает совсем о другом.

— Я знаю одного механика, ну, не то чтобы покруче Джаннини… но, пожалуй, все-таки покруче. Он работает с пламенем, но не связан с гонками. По-моему, это как раз то, что нам сейчас нужно.

[2759_]

***

Знакомый механик Цуны обитал в захламленном до самой крыши просторном гараже. Выглядел он не круто — тощий рыжий очкарик, — а слова Цуны, что они с Шоичи-куном познакомились в старшей школе, вызвали у Гокудеры острый приступ ревности. Старшая школа. Как раз когда сам он сдуру сбежал.

К гаражу прилагалась вполне приличная квартира — это выяснилось, когда Шоичи предложил гостям чаю. Чай явно готовился здесь же, в гараже — на огромной железной бочке стояли электрический чайник, глиняный заварочный, блестящий пакет с заваркой и почему-то две кружки. Но Шоичи заявил, что ему не хватит рук все притащить, и Гокудера пошел с ним.

Квартира была большая, пустая и пыльная, со стопками книг и тетрадей на подоконниках и на полу, с огромным чертежом на кальке, расстеленном на кухонном столе вместо скатерти — чертежи Гокудера читать умел, но в этом ни черта не понял. Шоичи сунул ему в руки еще две кружки и с головой нырнул в холодильник.

Из холодильника посыпались пакеты с обедами для микроволновки, выпала бутылка минералки, две круглые батарейки и почему-то отвертка.

— Вот она где, — обрадовался Шоичи. — Гокудера-кун, придержи, пожалуйста, дверцу.

Сунул в карман отвертку, набрал охапку пакетов с обедами и кивнул:

— Закрывай, пойдем.

— Можно подумать, что ты на кухню только ради гостей выбираешься, — фыркнул Гокудера.

— Э-э, так и есть, — признался Шоичи. — Но чаще не я, а Спаннер.

Со Спаннером Гокудеру познакомили, едва они вернулись в гараж — тот, кажется, только пришел и теперь по-хозяйски гремел железками на одном из стеллажей, попутно втирая Цуне что-то о японской роботехнике.

— К черту роботехнику, — сразу перешел к делу Гокудера. — Вы, парни, что-нибудь смыслите в байках?

— В чем проблема? — флегматично спросил Спаннер.

О проблеме рассказывали на два голоса. Гокудера заводился все больше, Шоичи уже вывел на экран ноутбука техническую схему гоночного байка и выделял на ней цветом пути циркуляции пламени, а Спаннер сунул в рот леденец и то ли слушал, то ли мечтал о своих роботах — не поймешь. Бесил он Гокудеру, откровенно говоря. Руки чесались заехать в челюсть — просто так, чтобы уж точно обеспечить внимание.

Оказалось, был не прав. Именно Спаннер, едва бросив взгляд на раскрашенную Шоичи схему, сказал коротко:

— Карбюратор.

Шоичи поднял на него глаза. Почесал в затылке. Кивнул:

— Да, проще всего. Но как? Нужно что-то мобильное, незаметное, необнаружимое при тщательном осмотре, хотя нет, если мобильное…

— Прилип, насосался, отлип, — выдал Спаннер и перебросил леденец за другую щеку. — Вернулся к хозяину.

— Или прилип к другому байку и влил допинг.

— Точно. Красивая идея. Как думаешь, если включить ее в схему питания моски…

— Стоп, стоп, — замахал руками Цуна. — Помедленней. И, пожалуйста, давайте без мосок? Нам-то что делать? Что это может быть за штука и как от нее защититься?

— Как ее найти, — поправил Гокудера. — И поймать с поличным того гада, который ее запускает.

Взгляд Спаннера стал откровенно мечтательным. Шоичи уткнулся в ноутбук и долбил по клавишам не хуже какого-нибудь ударника на рок-концерте. Гокудера явственно почувствовал себя лишним.

Цуна, видимо, тоже. Он встал, неловко потоптался.

— Шоичи-кун, ты мне позвонишь, если вы что-нибудь придумаете?

Тот кивнул, не отрываясь от ноутбука.

— По-моему, он тебя вообще не слышал, — буркнул Гокудера.

— Завтра, — пообещал Шоичи, косвенно доказав, что все-таки не совсем еще позабыл о гостях. — Есть одна идея… Спаннер, у тебя где-то была схема глушилки…

— Тогда до завтра, — Цуна взглянул на Гокудеру виновато и потянул его к выходу.

На улице Гокудера первым делом посмотрел на часы. Гонки уже должны были закончиться.

— Как думаешь, Цуна, — снова неудержимо хотелось курить, и Гокудера сжал кулаки в карманах, — как думаешь, если сейчас подвалить к Варии, нам просто набьют морды или сначала все же поговорят?

Цуна поглядел, как на психа.

— Хочу задать Занзасу пару-тройку вопросов, — объяснил Гокудера, сам чувствуя себя если не психом, то почти самоубийцей.

— Ну, поехали, — Цуна как-то странно, диковато рассмеялся.

— Вообще-то тебе не обязательно… — Гокудера подумал вдруг, что после вчерашнего поражения вряд ли Цуна горит желанием общаться с гонщиками из других команд. Тем более Вария. Выслушивать издевки…

— Брось, мы же вместе.

«Вместе»! Гокудера кивнул и сел на байк. Рванул с места так, что мог бы выиграть любую гонку. Отчаяние и безнадежность наконец-то отступили. Им нужно только найти ублюдка, который придумал способ воровать у гонщиков пламя. И все станет по-прежнему. Даже лучше, потому что одним ублюдком меньше — всегда хорошо.

Занзас встретил их странно.

С первого взгляда было ясно, что он зол как черт — собственно, это стало ясно даже раньше, чем Цуна с Гокудерой вошли в варийский гараж, хватило мрачно курившего у прикрытых ворот Леви. Тот зыркнул на них, выругался сквозь зубы, но остановить не пытался. Даже посторонился с глумливой ухмылкой: входите, мол, вас там только и ждут.

Занзас не ждал никого. Сидел в кресле, закинув ноги на заваленный всяким железным хламом низкий столик, и цедил пиво. Рядом ковырялся в моторе Сквало — в изгвазданной машинным маслом рубашке с подкатанными рукавами и с волосами, небрежно стянутыми в хвост.

— Э-э, привет, Занзас, — Цуна споткнулся о валявшуюся поперек узкого прохода трубу, схватился за Гокудеру — а тот смотрел на Сквало, на Занзаса и отчаянно жалел, что не увидел сегодняшних гонок.

— Какого приперлись? — Занзас смял и отшвырнул опустевшую банку.

— Поговорить.

— К чертям катитесь.

— А если сделку? — Гокудера поймал бешеный взгляд Сквало и торопливо продолжил: — Информацию на информацию. Мы не видели сегодняшних заездов, но у вас, похоже, те же проблемы, что и у нас?

Занзас дернулся, будто ударили — или будто сам готов был ударить.

— Что-то знаешь?

— Предполагаю. Точно знает только тот мудак, которого я очень хочу найти. Похоже, это не ты, да, Занзас?

Занзас смотрел на них и молчал — тяжело молчал, зло, давяще. Наконец кивнул:

— Рассказывай.

Вошел Леви, прислонился к стеллажу. Сквало вытер руки тряпкой, сел на снятое с байка сиденье.

— Ничего, да? — спросил Гокудера. — У нас тоже ничего. Сейчас были у одних понимающих ребят, они говорят, технически вполне возможно сделать штуку, которая будет присасываться на ходу, тянуть пламя, а потом отваливаться. И нихрена ее после заезда не найти. Обещали защиту сообразить. Еще, кстати, говорят, той же штукой можно подогнать аутсайдера. Влить ворованное пламя.

— Что за штука?

— Не так вопрос ставишь. Если эта хрень такая неуловимая, искать надо хозяина. Того мудака, которому выгодны наши проигрыши. — Гокудера вдруг понял, что показалось странным в Занзасе. Кроме злости — тот был почти неощутимо, незаметно, но все же растерян. Сбит с толку. И оттого, наверное, еще сильнее злился.

— Уже думал, — ответил Сквало. — В заездах, где явные лидеры сходили с трассы, ни одна команда в тройке победителей не повторялась постоянно. Каваллоне и Джильо Неро по два раза, остальные… — он, не договорив, махнул рукой.

— Может, он ставки делает, — сказал Цуна. — Тогда не вычислить никак.

Гокудера переглянулся со Сквало — тот, похоже, тоже подошел к делу серьезно. По крайней мере, прикидывал варианты, а не тупо злился.

— Нам нужен человек, который или сам смог придумать сложный дистанционно управляемый механизм, или знаком с кем-то, кто смог. Много у нас изобретателей, работающих с пламенем?

— Дохрена, — бросил Занзас. — Это мафия, детка.

— Мафия? — переспросил Цуна.

— А ты думал, гонки — это все? Это верхушка. Полулегальное отмывание бабла. Что, не знал?

— И не думал даже, — признался Цуна.

Занзас расхохотался:

— Да ты совсем блаженный.

— Значит, нам нужен человек, связанный с мафией, — перебил Гокудера. — Достаточно тесно связанный, раз сумел найти изобретателя, сговориться с ним и сохранить все в тайне. И при этом сам — ловкий и не боящийся убивать.

На этот раз возразил Сквало:

— Пока что все живы, хотя лично ты мог и всмятку разбиться. Скорее ему похрен, выживут или нет.

— Рехей, — напомнил Гокудера.

— Думаешь, тот же?

— Стопроцентной вероятности нет, но думаю, да.

— Поспрашиваю, — тяжело уронил Занзас. — Остались кое-какие связи. От меня-то чего хотел?

Гокудера мысленно перекрестился. До сих пор разговор складывался даже слишком удачно, но…

— Хотел спросить. Почему Тимотео тебя отшил? Что у вас с ним случилось на самом деле?

Занзас одну за другой снял со стола ноги. Наклонился вперед, ввинтив в Гокудеру тяжелый взгляд:

— А вот теперь точно вали к черту.

— Я-то свалю. А ты подумай, не пробегал там мимо какой-нибудь мудак? Может даже, тот самый, которого ищем. Слишком заметно он Вонголу не любит.

Занзас длинно выругался. Гокудера подождал немного, убедился, что отвечать ему никто не собирается, и кивнул:

— Покеда. Будут новости, свяжемся, так?

Оклик Занзаса догнал у самых ворот.

— Эй, ты.

Гокудера обернулся.

— Я знаю одного такого уебка, по всем пунктам подходит. Реборн.

[2759_]

***

— За что Реборн не любит Вонголу? Ведь правда не любит, только слепой не заметит! — Гокудера до сегодняшнего вечера и сам был таким слепым и теперь злился на себя — как он мог не замечать очевидного?

Они с Цуной возвращались домой пешком. Спешили куда-то люди, ухитряясь в толчее почти не задевать друг друга, лилась по широкой улице неостановимая река машин, сияли витрины. На скорости неторопливого пешехода мир выглядел совсем иначе. Безопаснее, но почему-то непонятнее. Байк отсекал лишнее, и теперь оно наваливалось, оглушая множеством неважных, по сути, деталей: ряды банок в автомате по продаже напитков, наглый рыжий кот возле магазина собачьей еды, толстые голуби в сквере…

— Да ведь он никого не любит, — помолчав, ответил Цуна. — Вспомни, как он Скалла доводил.

— Колонелло он не цепляет, — начал вспоминать Гокудера. — Арию, похоже, любит — не как женщину, а… по-родственному, что ли? Ты видел, как они разговаривают?

— Как дядюшка с любимой племянницей, — кивнул Цуна. — Да, ты прав. И Каваллоне с ним ладит. Хотя он со всеми ладит.

— Каваллоне его ученик.

— Да, точно…

— Он подыгрывает своим и заодно, наверное, делает ставки. Крутые деньги.

— Ты так говоришь, будто это уже доказано.

— Докажем! Я уверен, что так оно и есть. Если вспоминать с этой точки зрения… Он цеплял Скалла… сказал ему что-то как раз тогда, когда придурок прострелил себе башку. Может, последняя капля. Может, Скалл еще колебался. Он взял с собой пистолет, но ведь он любил гонять. Я думаю, он хотел победить сначала.

Как ублюдок гнал на Цуну, Гокудера напоминать не хотел. И без того хреново. Зато подумал — может, и Занзас так же что-то вспомнил, задним числом? Какую-то важную на самом деле мелочь, которой не захотел делиться, потому что тоже, наверное, хреново говорить об этом вслух.

Мелькнула на самом краю зрения очередная реклама, и Гокудера остановился даже раньше, чем осознал пришедшую в голову идею. «Хонда. Сервис, ремонт, прокат».

— Нам туда. Пойдем.

Цуна понял без пояснений. Только спросил:

— Да ведь не один же прокат хонд в Токио?

— Не один. Если здесь не повезет, обойду все. Но этот удобный. Недалеко. Вряд ли он мелькал по улицам. Скорее, засел где-нибудь за углом ждать, когда Рехей проедет, а потом вывернул и догнал.

Азарт кипел в крови не хуже пламени. Мгновенное озарение — взять след, пройти по нему до конца, найти ублюдка — захватило и несло вперед. Почти как гонки.

О гонках он и заговорил в гараже. Парень за стойкой скучал в ожидании клиентов, навести его на тему оказалось совсем не сложно. Тот, правда, предпочитал не байки, а болиды, но и на байках иногда ставил на кон десятку-другую: «По мелочи, конечно. Ну, понимаете, я там мало кого знаю. Не так много зарабатываю, чтобы рисковать втемную. Хотя пару раз брал куш, повезло».

— Советовал кто? — осторожно спросил Гокудера. Хороший куш можно было сорвать разве что на откровенном аутсайдере, который внезапно выиграл, а таких заездов было… вот как раз последние. К которым приложил руку Реборн.

— Не люблю чужих советов, — парень приложился к бутылке с минералкой, сделал долгий глоток. — Скорей бы смена, пива хочу. Вот сменщик мой, кстати, Мидояма, ставил недавно на верняк и просадил три сотни. Верняк-то его того… слетел, ну. А вроде разбирается, кто там чего стоит. Нет уж, если я пролечу, пусть лучше буду сам виноват.

— Это верно, — Гокудера помолчал. — Моя подружка пролетела недавно с чужих советов так, что долго еще пожрать не на что будет, не то что ставки делать. Я ей говорю — думать надо, кого слушаешь. Ей вон, к примеру, наплели, что Реборн рассекает по городу на хонде. Нахрена, я тебя спрошу, байкеру хонда?

— Ну, — парень отер губы, — ему-то незачем. Но, может, сестре тачку отгонял.

— Сестре? — удивленно вклинился Цуна.

— Ну. Его сестра как раз у моего сменщика машину оформила. Он, придурок, на свиданку пригласить пытался. Будто такая телка может быть без парня.

— Красивая? — небрежно поинтересовался Гокудера. Сестры у Реборна не было и в помине. Разве что он скрывал — да нет, за столько лет все равно узнали бы.

— Ну, я не видел. А Мидояма сказал, хлесткая красотка. На Реборна похожа. Ну это-то ясно, а то б как Мидояма догадался? Она братом не хвастала.

— Он бы Мидояме твоему мозги, небось, вышиб. То есть, если б клеиться к сестре начал.

— Точно.

В гараж въехал микроавтобус, парень кивнул, поставил бутылку и пошел обслуживать клиента.

— Трепло, — пробормотал Гокудера. — Нам повезло, но он когда-нибудь дотреплется. Пошли?

— Что делать будем? — спросил Цуна, как только они вышли на улицу. — Поверить не могу! Он, получается, просто переоделся в девушку и даже никак не замаскировался?!

— Вряд ли стали бы искать именно его. А если бы… нет, слушай. Девушка, со слов свидетеля похожая на подозреваемого, это еще не факт что сам подозреваемый. Доказать можно, конечно, но это дело для полиции.

— Мы пойдем в полицию? И что, будем рассказывать им о пламени и каких-то устройствах, о которых сами ничего не знаем?

— О пламени они, очень может быть, и без нас прекрасно знают… — Возражал Гокудера не слишком уверенно. Черт его знает, почему, но в полицию идти не хотелось.

— Пойдем к Тимотео, — предложил Цуна. — Его в полиции послушают. И вообще…

Гокудера уже открыл рот согласиться, но тут запищал мобильник. На дисплее высветился номер матери.

— Мама? — Гокудера почти испугался: мать звонила ему только в совсем уж экстренных случаях. Сама постоянно занятая то репетициями, то концертами, она одобряла вечную занятость сына и подчеркивала его самостоятельность — прежде всего отсутствием контроля.

— Я ваша новая соседка, — ответил в трубке незнакомый голос — бархатно-грудной, приятный, но приглушенный и очень торопливый. — Ваша мама просит вас приехать. Ей… не очень хорошо.

— Что случилось?!

— Простите, я должна побыть с ней. Я дождусь вас.

И гудки.

— Черт. Ничего не понимаю.

— Что-то случилось? — Цуна встревоженно заглянул в лицо.

— Что-то с мамой. Ничего не понял. Звонила какая-то соседка, просила приехать. Ты…

— Я схожу к Тимотео, — кивнул Цуна. — Прямо сейчас. А ты езжай.

— Да. — Гокудера посмотрел на проехавшее мимо такси, но махать не стал. Жаль, байк в гараже. — Я в метро, так быстрей будет.

— Позвони.

— Хорошо.

Пока ехал, мысли метались в голове беспорядочно и тревожно: Реборн, мама, Цуна, который идет сейчас к Тимотео один, трепливый парень в гараже и его сменщик — согласится ли тот давать показания, если дойдет до полиции? И снова — что же с мамой? Как там Цуна, уже, наверное, говорит с Тимотео… или еще нет? А людской поток нес, как захваченную быстрым течением щепку: в вагон, из вагона, к выходу на улицу…

В подъезд он вбежал. Хлопнула за спиной дверь, и тут же кто-то схватил за волосы, приложил лбом о стену так, что обмякли ноги. «Какой же дурак», — успел подумать Гокудера, но тут жесткие пальцы перехватили горло, уверенно нашли артерии. «Блокирует все кровоснабжение мозга», — мелькнуло то ли где-то читанное, то ли слышанное. «Так глупо умереть».

***

Первое, что понял Гокудера, очнувшись — его куда-то везут. Даже сквозь закрытые веки ощущалось мелькание фонарей, ярких огней рекламы, мигание светофоров. Он приоткрыл глаза, но водителя не увидел, только кожаную спинку сиденья перед носом. Руки и ноги оказались связаны, рот залеплен пластырем — хотя что толку кричать в машине с закрытыми окнами, несущейся в потоке других посреди улицы?

«Так глупо»… Вряд ли он мог сейчас что-то сделать — разве что думать, но думать тут было, в общем, и не о чем. Очередной несчастный случай, который выведет из строя еще одного гонщика Вонголы. Теперь Гокудера узнает точно, кто за этим стоит, но опять же — что толку? Раз похититель не боится опознания, значит, на этот раз он точно не собирается оставлять жертву в живых.

«Ублюдок». Гокудера сжал кулаки, подвигал руками, пробуя путы на прочность. Связали его умело. И кольца на пальце не было — значит, похититель знал, что его можно зажечь и освободиться. Знал о пламени. Реборн? Или все-таки нет?

Машина резко свернула, стало темнее и тише. Гокудера вывернул шею, пытаясь разглядеть, что за окном. Похоже, какой-то промышленный район, склады… гаражи? Мелькали серые металлические то ли стены, то ли заборы, потом редкие фонари закончились.

Успел Цуна дойти до Тимотео?

Поворот, еще, какая-то сложная развилка. Они за городом? За окном темно, в салоне темно, ни черта не разглядишь. Скорость стала выше, но машина едет мягко — значит, хорошая трасса.

Только Гокудера об этом подумал, как похититель свернул на какую-то совсем отвратительную дорогу, а то и вовсе на бездорожье. Машину трясло, Гокудеру подбрасывало, один раз приложило подбородком так, что чуть язык не прокусил. Потом свернули еще и остановились.

Хлопнула передняя дверь.

Гокудера напрягся. Он не знал, чего ждать — пустят пулю в башку, столкнут машину с обрыва? Как? Итог один, но казалось — если бы знал точно, было бы легче.

За головой раскрылась дверь, лица коснулся холодный, пахнущий лесом и близкой рекой воздух. Похититель дернул за воротник, выволакивая Гокудеру наружу. Плечи ударились о едва прикрытые травой камни. Горы?

— Дальше пешком, — произнес очень знакомый голос. Все-таки Реборн! Занзас оказался прав.

Реборн проволок его по траве, вздернул на ноги и прислонил к дереву. Обмотал веревкой, затянул, накрепко привязав к стволу — плечи, живот, бедра. Гокудера все меньше понимал, что происходит. Для убийства есть сотни более простых способов, и такое вот — оно не слишком похоже на несчастный случай.

В кармане зазвонил мобильник. Реборн вытащил, усмехнулся, взглянув на дисплей:

— Савада. Соскучился?

Швырнул мобильник под ноги. Достал сигарету. Закурил, выпустил дым Гокудере в лицо. Спросил, дождавшись, когда звонок стихнет:

— Гадаешь, почему я не прирезал тебя там, на месте? Слишком просто. Полиция решила бы — уличная шпана, грабители. Виновных не найдут, а мне нужно, чтобы нашли. — Затянулся снова. — Хорошие сигареты. Занзас не любит дешевку. На пачке полно его пальчиков, удачно, правда?

[2759_]

«Ублюдок. Ублюдок. Ублюдок», — единственное слово билось в голове, мешая думать, заменяя разум ненавистью. Реборн наверняка видел эту ненависть. Может, даже наслаждался ею. Вспыхнувший кончик сигареты выхватил из тьмы довольную усмешку.

— Удачно, что ты завязал с куревом. Не возникнет сомнений.

Реборн отбросил окурок — красная точка прочертила короткую дугу и угасла. Глаза Гокудеры привыкали к темноте, а может, облака немного разошлись, открывая луну — он не мог разглядеть лица Реборна, но видел, как тот натягивал перчатки, и слишком белые в ночи пальцы скрывались под темной кожей.

А вот короткого замаха не заметил, и удар в челюсть оказался неожиданным. Затылок треснулся о ствол. Рот наполнился кровью. Гокудера сглотнул. Чертов пластырь!

— Жаль, я не небо и не дождь. Стиль убийства Занзаса или Сквало не подделаешь. Зато можно оставить доказательство того, что это Занзас сменил почерк. Вырос, поумнел, стал осторожен. Но все так же зол, как прежде.

Еще удар — в нос. Что-то хрустнуло, прострелило болью, в рот потекла кровь. Гокудера не мог вдохнуть, на мгновение охватила даже не паника, а нечеловеческий, животный ужас. Он захлебнется собственной кровью!

— А твой дружок, мелкий Савада, завтра не сладит с управлением. С никчемными бездарями вроде него такое бывает, знаешь ли. Слишком много вас развелось, — в голосе мелькнула откровенная ненависть. — Вонгола! Новое поколение звезд! — Следующий удар пришелся по ребрам. И еще. Под дых, в печень.

Слезы мешались с кровью, Гокудера глотал, давился, пытаясь вдохнуть.

— Чем меньше новых звезд, тем ярче сияют старые. — Реборн отступил на шаг и взмахнул ногой, метя в пах. Совсем немного промазал, удар каблуком пришелся по внутренней стороне бедра.

Сознание мутилось, и только две ясные, до боли отчетливые мысли остались в голове. Этот ублюдок сейчас забьет его, а Цуна завтра разобьется.

Кажется, на какой-то миг он попросту забыл, что кольца нет — так отчаянно захотел освободиться, сжечь нахрен эти веревки. Пламя билось в ладони, искало выход, и Гокудера подстегивал его, сжимал кулаки, представляя, как выдавливает до упора газ, напитывая пламенем свой байк. «Ну же, давай!» Он уже не различал ударов, боль стала досадным, но не важным фоном, препятствием, на которое можно не обращать внимания, потому что байк сильнее, байк пробьет его. Нужно только пламя, больше пламени. Еще больше, потому что он не имеет права сдохнуть и не помочь Цуне. Потому что они должны победить. Потому что если он, Гокудера Хаято, не остановит убийцу сейчас, потом будет поздно.

— Хватит с тебя, — Реборн остановился, снова щелкнула зажигалка. — Теперь картина достоверная. Финиш. — Крепкий аромат дорогого табака едва пробивался сквозь непривычно резкий запах крови. — Твоя последняя сигарета. Не совсем так, как ты хотел, верно?

«Финиш, — повторил Гокудера. — Ну, давай! Жми! Еще рывок!»

Пламя вспыхнуло алым маревом, заволокло мир. Гокудера рванулся, чувствуя, как рассыпаются врезавшиеся в руки веревки. Стиснул горло Реборна, послал пламя в ладони — так, как слал бы в байк за две секунды и одного соперника до финиша. Реборн — солнце, но если перебить его пламя своим, можно успеть вырубить… не дать ублюдку восстановиться…

Реборн коротко ударил в челюсть, под дых. Гокудера сильнее стиснул пальцы — изо всех сил, как бы мало их ни оставалось. Еще удар, подсечка — ноги перестали держать, он навалился на Реборна, стек по нему — на колени, на бок в траву, — но так и не разжал сведенные на горле пальцы. Реборн упал сверху и затих.

Надо добить, думал Гокудера. Или хотя бы связать. Ну же, шевелись, подстегивал он себя, но сил уже не было. Совсем.

С неба ударил сноп холодного белого света, ветер прижал к земле траву, швырнул в лицо какой-то мусор, листья. Гокудере было все равно. Мафия, полиция, да хоть инопланетяне на летающей тарелке…

Он не понимал, сколько прошло времени, что происходит. Не различал слов, только голоса, заглушенные затихающим гулом винтов. И последим, отчаянным усилием воли не позволял себе потерять сознание.

— Надо было прикончить тебя сразу, ублюдочный щенок, — Реборн смотрел сверху вниз, пока полицейские надевали на него наручники, а Гокудера пытался понять, откуда здесь взялась полиция.

— Да, нехорошо, — сказал Тимотео. — Фатальный прокол, так, Реборн? Ты всегда не знал меры в своих играх. Говорил я тебе, что рано или поздно заиграешься.

— Гокудера! — непонятно как очутившийся рядом Цуна протянул руку и замер, не решаясь дотронуться. — Тебе нужен врач. Эй, ему нужен врач! Срочно!

Только теперь, как будто именно присутствие Цуны вернуло способность связно мыслить, Гокудера попытался оглядеться. Но все равно ничего не понял. Полиция, вертолет, Реборн в наручниках, полицейский с аптечкой отодвигает Цуну, садится на траву рядом с Гокудерой, достает салфетки и какие-то флаконы…

Гокудера поднял руку, сдернул со рта пластырь, и так уже почти отмокший от крови, и спросил:

— Откуда вы?..

Закашлялся, не договорив, почти теряя сознание, но все же услышал, как Цуна ответил:

— Мы тебя нашли.

***

Кажется, это была та же самая палата, что и в прошлый раз. Медсестра, во всяком случае, точно была та же. И чай Цуна принес в тех же кружках, белых с цветущей сакурой.

— Все-таки как вы меня нашли? — спросил Гокудера. Говорить получалось плохо — слишком много швов, слишком накачан обезболивающим. От уколов тянуло в сон, но важней было понять, что произошло и как обстоят дела сейчас.

— Ты не ответил на звонок. Конечно, если бы вправду что-то случилось с твоей мамой, тебе могло быть не до звонков… Но мне казалось, что ты все равно ответил бы.

Это было понятно, но появления полиции в самый нужный момент все равно не объясняло.

— У Тимотео есть связи в полиции, — помолчав, объяснил Цуна. — Они проверили твой телефон. Когда оказалось, что ты не дома, а где-то в лесу…

И снова замолчал.

— Ясно, — сказал Гокудера. Просто чтобы разбить ставшую вдруг очень неловкой тишину.

— Он бы тебя убил, — глухо, с ненавистью сказал Цуна. — Мы опоздали бы, если бы ты сам не сумел освободиться. Ты был бы уже мертв, обвинили бы Занзаса, а эта тварь гуляла бы на свободе и смеялась.

— Вы успели.

— Чудом.

— Ну и что. Успели же.

— Жду не дождусь, когда все узнают. Он скучал по славе. Пусть получит все первые полосы во всех газетах.

Цуна злился, дергался, а Гокудере казалось — это только потому, что и в самом деле могли не успеть. Не спасти. Жить было хорошо. Из больницы он выйдет, и гонять снова сможет, и Цуна будет рядом. И плевать на Реборна. Теперь о нем можно забыть.

Вот только…

— Этот твой механик… он сделал?

— Да, — Цуна широко улыбнулся. — Вчера опробовали. Тимотео поставит это на все наши байки.

— Хорошо, — Гокудера перевел дух. Изобретение уже есть, а значит, на будущее лучше защититься заранее. Реборн — не единственный ублюдок на свете.

Снова сгустилось молчание. Гокудера смотрел на Цуну — тот хмурился, отводил взгляд, оглядывался на дверь и, кажется, даже обрадовался, когда пришла медсестра с уколами. Отошел к окну, уткнулся лбом в стекло.

— Что не так? — спросил Гокудера. Сон наваливался, погружал в мягкое, уютное беспамятство, но поддаваться было нельзя. Не сейчас. Не когда Цуна такой…

— Спать, молодые люди, — медсестра собрала свои шприцы и вышла, тихо прикрыв дверь.

Цуна подошел, вздохнул и опустился на колени рядом с кроватью. Оперся локтями о край постели. Так близко, а Гокудера даже голову повернуть не мог…

— Прости. Я думал все эти дни… Прости, Хаято.

— За что? — прошептал Гокудера. Стало страшно.

— Я заставил тебя так долго ждать. Не понимал, что со мной происходит. Насколько ты мне нужен. Может, до сих пор бы не понял, если бы…

— Мне казалось, все идет нормально, — осторожно сказал Гокудера. В конце концов, Цуна уже не стеснялся его целовать, и вечера они почти всегда проводили вместе.

— Мне тоже. Пока я не увидел тебя там… пока не понял, что мог тебя потерять. И все мои колебания и сомнения… Это просто трусость, Хаято. Я боялся признаться самому себе. Прости. Я люблю тебя. Переедешь ко мне, когда тебя выпишут? Насовсем?

Гокудера никогда не думал, что облегчение может быть настолько сильным — до головокружения.

— Не на диван? — он попытался улыбнуться.

— Никакого больше дивана, — решительно ответил Цуна. — Только если вдвоем.

[Iraeniss]

Ох! *выдохнула* Спасибо большое! Прочитала на одном дыхании (и хочу еще)) Очень захватывающая история и пламя так классно вписано *_* Вообще супер, понравилось очень-очень - никаких слов не хватает!
Гокудера замечательный и Цуна очень здоровский И Сквало с Занзасом очень классные (и вообще все очень яркие и живые получились) И описание гонок - такой драйв! *_* И детективная составляющая отличная - до последнего держала в напряжении.
Прекрасный фик!

Дика Фрэнсиса вообще очень люблю, но "Кураж" как раз не читала. Надо срочно это исправить))
И еще раз огромное спасибо автору и команде!

[Himery]

Какой прекрасный фик! Не могла оторваться, увлекает сразу же и тащит до финиша))) Ужасно понравилась идея с пламенем и байками, неожиданно и очень здорово
Персонажи, даже мельком появляющиеся, очень порадовали. Правда, немного сквикнула Кёко, но зато все остальные!)) Гокудера и Цуна просто замечательные, такие котики, самые-самые любимые И Сквало! Его было мало, но
Огромное спасибо за чудесную историю! Прочла утром, и она до сих пор не отпускает))

[Diki Sher]

Боже, какая восхитительная прелесть! Будто сама в живую наблюдала: переживала, волновалась, кусала ногти и радовалась. И Вария порадовали, от гонок вообще дух захватило, так красиво показали. Даже круче, чем в фильмах с Вином Дизелем!

[Рэя]

Шикарно! Затягивает, оторваться невозможно! И так до обидного быстро история заканчивается..
Спасибо огромное!

[Tivel]

Какой шикарный экшн зацепило и не отпускало, и такие все хорошие))

[рика инверс вредная и ленивая]

какой же у вас гокудера славный! и цуна,конечно — но кажется,уже читала другие вещи вашего авторства,и если цуну люблю самого по себе в каноне,то гокудерой прониклась через ваше.

[матрешка.]

Здесь тоже хочу сказать спасибо за ретеллинг Фрэнсиса. Он замечательный

[Шуршунка]

Iraeniss, Himery, Diki Sher, Рэя, Tivel, рика инверс вредная и ленивая, матрешка., спасибо огромное всем! ретеллинг Френсиса давно грыз мой мозг и вот наконец догрыз очень рада, что понравился)))

[Гость]

Вау, прекрасно портал. Спасибо...

Посетите также мою страничку

hospital.tula-zdrav.ru/question/think-your-%d0%... запрет на открытие счетов в иностранных банках

33490-+