Внимание!
понедельник, 26 января 2015
Команда: 275980 team
Тема: детектив\приключения\экшн
Пейринг/Персонажи: Ямамото|Гокудера|Цуна
Тип работы: клип
Жанр: экшн, драма
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: все принадлежит Амано
@темы: 275980 team, арт № 2
Команда:
Cherry band Тема: AU\кроссовер
Пейринг/Персонажи: Сквало, Занзас, Гокудера, Цуна, Девятый, Ямамото, око Мукуро
Тип работы: арт
Жанр: кроссовер
Рейтинг: G
Дисклеймер: Всё принадлежит Амано
Примечания: постер фика "Безумный мир и немного романтики", кроссовер с Властелином колец
@темы: Cherry band, арт № 2
Название: Улыбочку!
Команда: 10051 team
Тема: романс/флафф
Пейринг/Персонажи: Бьякуран/Шоичи
Тип работы: арт
Жанр: флафф
Рейтинг: PG
Дисклеймер: все принадлежит Амано
Предупреждения: размещение только после деанона
Команда: 10051 team
Тема: романс/флафф
Пейринг/Персонажи: Бьякуран/Шоичи
Тип работы: арт
Жанр: флафф
Рейтинг: PG
Дисклеймер: все принадлежит Амано
Предупреждения: размещение только после деанона
@темы: 10051 team, арт № 2
Для того, чтобы проголосовать за понравившиеся команды, оставьте следующий комментарий к этой записи:
Команда А - 3 балла
Команда Б - 2 балла
Команда В - 1 балл
Необходимо проголосовать за 3 команды. Голоса, отданные за большее или меньшее число команд, не засчитываются.
Будьте внимательны: если вы проголосуете за команду, которая не участвовала в выкладке, ваши баллы ей не будут засчитаны.
Участники конкурса могут голосовать за работы своих команд, в том числе, за свои собственные. Голосовать от сообществ и редактировать уже оставленный комментарий с голосами нельзя.
Напоминаем:
В голосовании не могут принимать участие юзеры без дневника, с пустым или закрытым дневником или профилем. В дневнике должно быть не менее 3 страниц записей, сделанных до 16.09.2014. В случае выявления явных виртуалов в голосовании организатор вправе ужесточить методы проверки (например, включить проверку IP комментариев) (Если у вас закрыт дневник, достаточно открыть его на несколько минут организатору Битвы Пейрингов, чтобы можно было убедиться, что вы не вирт)
Список выложившихся командКоманда 10051 team
Команда 2759_
Команда Cherry band
Команда FuckYeah6918!
Команда S59-team
Команда Squalo x Yamamoto
Команда X27
Команда Команда Смородины
Команда Мангостин спелый
Команда Хибари/Рехей
Команда SD-team
Команда Клубничные придурки
Команда 275980 team
Голосование продлится до 08.02.2015 включительно.
Команда А - 3 балла
Команда Б - 2 балла
Команда В - 1 балл
Необходимо проголосовать за 3 команды. Голоса, отданные за большее или меньшее число команд, не засчитываются.
Будьте внимательны: если вы проголосуете за команду, которая не участвовала в выкладке, ваши баллы ей не будут засчитаны.
Участники конкурса могут голосовать за работы своих команд, в том числе, за свои собственные. Голосовать от сообществ и редактировать уже оставленный комментарий с голосами нельзя.
Напоминаем:
В голосовании не могут принимать участие юзеры без дневника, с пустым или закрытым дневником или профилем. В дневнике должно быть не менее 3 страниц записей, сделанных до 16.09.2014. В случае выявления явных виртуалов в голосовании организатор вправе ужесточить методы проверки (например, включить проверку IP комментариев) (Если у вас закрыт дневник, достаточно открыть его на несколько минут организатору Битвы Пейрингов, чтобы можно было убедиться, что вы не вирт)
Список выложившихся командКоманда 10051 team
Команда 2759_
Команда Cherry band
Команда FuckYeah6918!
Команда S59-team
Команда Squalo x Yamamoto
Команда X27
Команда Команда Смородины
Команда Мангостин спелый
Команда Хибари/Рехей
Команда SD-team
Команда Клубничные придурки
Команда 275980 team
Голосование продлится до 08.02.2015 включительно.
@темы: голосование
воскресенье, 25 января 2015
Команда: Команда Смородины
Тема: AU/кроссовер
Пейринг/Персонажи: *YL!Сквало/*YL!Цуна, Занзас, Хранители Вонголы в эпизодах
Размер: ~ 6,1 тыс. слов
Жанр: AU, экшн, романс
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: Все принадлежит Амано
Саммари: Стать президентом? Легко! Стать зомби-президентом? Проще простого!
Предупреждения: ER, зомбиапокалипсис, частичный кроссовер с трилогией "Корм" Миры Грант
Цуна опустил взгляд, поерзал, сложил руки на коленях и сел ровнее. И снова стек вниз по спинке кресла. Не туда он сел.Цуна чувствовал себя как в школе, в кабинете директора, на очередном разборе полетов. Сейчас Тимотео достанет его личное дело, раскроет страницу с оценками, неодобрительно вздохнет и посмотрит осуждающе — так, что сразу захочется провалиться в подвал. А потом, постучавшись, в кабинет войдут Нана с Емицу, и Цуну будет ждать целый час мучительно невыносимого позора.
Только он давным-давно не в школе, и Тимотео не директор. Зато в одной из папок — точно его личное дело.
Занзас, развалившийся в кресле напротив, закинул ногу на ногу и еще раз обшарил взглядом кабинет. Все трофейные бутылки с вискарем стояли за спиной Цуны. И Занзас мрачно уставился на него.
Нет, Цуна точно сел куда-то не туда.
— Да вы с Савадой, блядь, издеваетесь, — произнес Занзас. — Мне что, мало своих идиотов?
Цуна уже хотел ответить, что он еще ни слова не сказал, не влезал, ничего не планировал и находился тут на тех же правах, что и Занзас, но Тимотео очень-тяжело-вздохнул и страдальчески прикрыл глаза.
И это был явный сигнал к «не лезьте против воли старших, сопляки».
Цуне вообще казалось, что это у дона Тимотео такой план: пристроить на ключевые посты своих детей-знакомых-родственников и потом только смотреть, как они разруливают конец света по всему миру. А самому в это время лежать в гамаке где-нибудь в зоне А-9 или А-10, где по уровню безопасности можно даже малолетних детишек отпускать погулять без присмотра.
Отличный план, Цуна тоже так хотел. Но совесть и воспитание не позволяли.
— Занзас, президентские выборы в Италии — это шанс укрепить семью, — повторил Тимотео дребезжащим голосом старика-сердечника на пороге приступа. — Шанс укрепить нашу страну! Кто, кроме нас, сможет поддержать порядок? Кто еще вернет в нее мир и спокойствие?
Конечно. И кто, кроме них, мафии с кольцами и Пламенем, всерьез мог бороться с зомби?
Цуна устало потер виски — болезненно-тонкой режущей вспышкой боли дала о себе знать его маленькая опухоль. Как всегда вовремя.
Хотя они и так по кругу уже второй час пререкались.
— Тебе надо — ты и возвращай, — отрезал Занзас. — А снести головы паре десятков зомби я и так могу. Без целого стада придурков за своей спиной, которое еще нужно в светлое будущее переть на своем горбу. Нахуй надо.
По внутренней связи передали, что в особняк с задания возвращается боевая группа Варии, — уже успели пройти проверку на заражение, у всех «отрицательно», осталось только процедуру обеззараживания пройти, — и Цуна тихонечко выдохнул.
Вот и хорошо, вот и повезло.
Что они говорят вирусу Келлис-Амберли, возвращаясь из зараженных зон?
«Не сегодня».
— Цунаеши со своей стороны обязательно обеспечит тебе поддержку, — продолжал Тимотео. — Подумай, как удобно будет опираться на одну из самых влиятельных семей Италии!
— И как этой семье удобно будет пристроить свою жопу у меня на коленях и ножки свесить, — оскалился Занзас, подаваясь вперед, к нему. — Ты меня за умственно отсталого не держи, старик.
Цуна закрыл глаза и побился затылком об мягкий край спинки кресла. Сын руководит кабинетом правительства, дальний внук по какой-то там из линий — ведет за собой мафию.
Хорошо же устроится на пенсии добрый дедушка Тимотео. И себе выгоду нашел, и другим обеспечил так, что не подкопаться.
— Вот раз Савада тебе что-то там обеспечивает, его и сажай в президентское кресло! — Занзас хлопнул раскрытой ладонью по подлокотнику. — У него уже есть локализованное поражение из-за вируса.
— И что? — Цуна пожал плечами. — Мы все заражены Келлис-Амберли в латентной форме.
— Но если на меня зомбак сплюнет, мне — пиздец, Савада. Несмотря на Пламя. А с тобой возможны варианты. Ты в школе не учился, что ли?
И вот тут Цуна понял, что что-то пошло не так. Потому что Тимотео неожиданно переключился на него: смерил оценивающим, колючим взглядом и задумчиво почесал подбородок.
— Давай-давай, — подбодрил его Занзас. — Япошки сейчас крутой порядок навели, у них карантинных зон меньше всего — таких жоп с уровнем безопасности А-1 вообще не осталось. Вот так Саваду кабмину с этим безмозглым стадом и пропихнешь: пришел лидер, который наведет порядок железной азиатской рукой, бла-бла-бла.
— Эй! — возмутился Цуна, вскочив с кресла. — Я, между прочим, босс Вонголы! Я не могу…
— Ты — босс толпы долбоебов, — обрубил Занзас с ухмылкой. — А Вонголой пока рулит старик. Так что все ты можешь, Савада, сожми булки покрепче. Будешь целым президентом Италии, — закончил он и довольно откинулся в кресле.
Тимотео, опершись локтями на столешницу и сцепив руки в замок под подбородком, смотрел на Цуну. За его спиной, через бронированное стекло, падал рассеянный солнечный свет: утро свежее, чистое, яркое — день как раз самое оно для объявления о том, что будущий глава семьи Вонгола вступает в президентскую гонку. Прямо настоящий знак свыше.
Идиллия.
— Цунаеши, а что ты думаешь по этому поводу? — обманчиво мягко спросил Тимотео. Конечно, никаких других вариантов, кроме полной безоговорочной капитуляции и согласия тут, похоже, не предполагалось.
Замечательно, уныло подумал Цуна, изо всех сил стиснув зубы и бессильно сжимая-разжимая кулаки. А потом на пробу добавил про себя: «Еб вашу мать».
Вроде бы стало немного полегче.
— Замечательная идея, Дон Тимотео, — вздохнул он и потянул, ослабляя, узел галстука, — мне нравится.
— Вария обязательно тебя поддержит, Савада, — елейным голосом бросил ему Занзас. — Не сомневайся, вот прямо сейчас пойдем и все вместе поддержим.
В дверь постучали.
Цуна, увидев Емицу в рабочем костюме и с кипой пластиковых папок подмышкой, — довольного, насвистывающего под нос какой-то простой мотивчик, — как стоял, так и сел обратно.
— Все целы, зону зачистили, — объявил тот, вываливая папки перед Тимотео. — Сверху поступило предложение отправить группу с Пламенем в одну из наших зон А-2. Придется как следует поискать тех, кто справится и вернется целым. И посмотреть, что там может сделать Пламя Вонголы. И, если дело выгорит, — он улыбнулся еще шире, — снять красивый пропагандистский ролик. Будущему Президенту это обязательно пойдет в плюс, — закончил Емицу и подмигнул Занзасу.
А Занзас в ответ указал подбородком на Цуну:
— Туда смотри, вон там твой Президент сидит. А на зачистку сам поеду, выбирать никого не надо, Вария останется с Савадой. Они у меня не резиновые — по щелчку выезжать. Отдадите мне кого-нибудь из Вонголы, пусть тоже пользу принесут.
Цуна под взглядом Емицу — удивленно поднятые брови, ожидание внятных объяснений, как он так вляпался, если уже давно решили пугать большую политику Занзасом, — ослабил галстук еще больше.
— Все, можно валить? — спросил Занзас, поднимаясь. — Вы тут без меня своей хуйней страдайте.
Цуна откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Ну да, ему теперь живым из кабинета до вечера не выбраться: Тимотео с отцом с него не слезут, пока не утвердят все планы по началу избирательной кампании.
А могли бы и сами, еще более уныло решил Цуна. Его голос тут все равно ничего не решает.
— Эй, Савада, — окликнул его у дверей Занзас. — Встречу мусор в коридоре, передам, чтобы шевелился, а то ты тут без него совсем удавишься.
Цуна слабо ему улыбнулся и кивнул. А потом снова помассировал виски.
Емицу заскрипел ножками пододвигаемого к столу кресла.
— Значит, Цунаеши, ты у нас баллотируешься в президенты Италии, — с веселым недоумением в голосе начал отец. — Сигарету? Бокал вина?
И Цуна, скрепя сердце, с головой бросился в многочасовой кошмар обсуждений.
***
Сквало его нашел вечером, в туалетной комнате первого этажа. Цуна прятался очень старательно: дышал через раз, не шевелился и не шуршал одеждой — вот что значат тренировки Реборна, — и молился про себя великому космическому разуму, чтобы на него из сливной трубы прямо сейчас вылезла орда зомби и пожрала. Целиком и с потрохами.
Очень глупо и трусливо, зато дышать стало полегче. И тошнота отпустила.
А потом Сквало пинком распахнул дверь туалетной кабинки.
— Савада, вылезай, — непривычно мягко позвал он. — Командовать страной с крышки унитаза тебе никто не даст.
— Сквало, ну хоть ты, пожалуйста, не говори мне об этом, — попросил Цуна и нехотя вышел к раковинам, щурясь на свет ламп по бокам от зеркал.
И сунул голову под кран.
На пиджак натечет, рубашку испортит, отец опять будет ворчать, что Цуна за собой не следит, а ему положено, — будущий босс! — теперь все внимание сосредоточат на нем, — будущий президент! — и придется соответствовать.
Цуна подставил под кран и шею — он в этой раковине и почти целиком поместился бы, — вот такой дурацкий маленький протест.
— Прямо тут собрался топиться? — насмешливо спросил Сквало и положил ему ладонь между лопаток, чуть надавливая. — Помочь?
Горячая. Цуна даже сквозь одежду чувствовал, какая горячая.
— Не смешно, — булькнул Цуна. Потом выпрямился, опираясь о края раковины, и неожиданно для себя признался. — Я не хочу, — неожиданно для себя признался он и повел плечами — руку Сквало так и не убрал. — Ну почему всегда я должен?
— Потому что ты — Савада? — предположил тот и ухмыльнулся. — Или потому что слишком вежливый и не научился, как Занзас, всех посылать нахуй. Не расстраивайся, скоро научишься, дело быстрое.
Цуна вздохнул, потом повернулся и, уткнувшись холодным мокрым лбом ему в плечо, закрыл глаза.
— Ну зашибись, Савада, ты мне пальто сейчас испортишь, — буркнул Сквало. А сам обнял Цуну за плечи, привлекая ближе. — Черт с тобой, хочешь — жалуйся, я здесь для этого. Можешь даже всплакнуть, но только недолго.
Цуна фыркнул.
Хорошо. Спокойно. Наконец-то стало легче, и в голове все прояснилось.
— Как прошла зачистка? — нейтральным тоном спросил, просто чтобы не разреветься от облегчения. Потому что стыдно. Даже перед Сквало.
Особенно — перед Сквало.
— Видишь же, что пропустили обратно в особняк. Нас бы завернули еще на подступах, если бы нашли у кого-нибудь вирус в активной фазе. Сам же знаешь, через эти рамки и чертову прорву сканеров-детекторов так просто не пройдешь.
— Я не об этом, — глухо произнес Цуна ему в плечо и вцепился в Сквало, сжимая изо всех сил.
На несколько секунд погас свет — по всему особняку, плановое переключение на новые генераторы энергии, Тимотео заранее достал им разрешение на обновление техники по всей территории.
Будущий Президент должен жить в зоне А-10, с высочайшим уровнем безопасности, иначе не считается. Он же будущее лицо нации.
— Сейчас ребра треснут, придурок, пусти, — полузадушенно пробормотал Сквало. — Ты же больше не школьная сопля, сил-то прибавилось.
Цуна, глубоко вздохнув, отпустил его.
— Пойдем лучше наверх, — предложил Сквало, кивнув на дверь. — Раз хочешь продолжать свои туалетные разговоры — у тебя для этого собственная ванная есть. Так и быть, расскажу про каждого зомбака, которого мы уничтожили, если тебе настолько интересно.
Но Цуна снова повернулся к зеркалам. И наконец решился:
— Девятый сказал, мне придется ездить по стране.
— Твою мать! — Сквало грохнул кулаком по стене.
— Понимаешь, большую часть роликов можно будет отснять и выложить в Интернет у нас, здесь. Но на пресс-конференции придется выезжать в другие города, — сообщил Цуна решетке на сливе раковины.
И замолк, наблюдая за отражением Сквало в зеркале: ругающимся, мечущимся из стороны в сторону. А потом тот резко остановился, как вкопанный, и дернул Цуну на себя.
— Только попробуй сейчас сказать, что не включишь меня в свою охрану, — Сквало наклонился над ним, приближая их лица. — Даже не рассчитывай, Савада!
Цуна отвел взгляд.
— Занзас валит развлекаться в зону с уровнем безопасности «два», а ты собираешься тащиться с конвоем чертову прорву времени по межгородной трассе, где на вас в любой момент может навалиться толпа зомбаков! — он встряхнул Цуну за плечи, заставляя поднять глаза. — Хрен тебе Савада, не буду я отсиживаться в особняке! Что ты мне обещал?
Цуна, пожав губы, упрямо посмотрел в ответ. Снова мигнуло освещение, и у него екнуло сердце.
— Что ты мне обещал, Савада? — выделяя каждое слово, повторил Сквало.
— Что сам тебя пристрелю, если заразишься, — на выдохе произнес Цуна, сдаваясь. Ну да, хоть бы раз у него получилось переспросить Сквало. — А ты — меня, если что-нибудь случится.
— Вот и молодец, — довольно кивнул Сквало. А потом поцеловал — крепко, почти сталкиваясь зубами. И, коротко укусив за нижнюю губу, отстранился. — Все, пошли наверх. Мне надоело тут перед камерами наблюдения красоваться.
И Цуне впервые за день — за всю проклятую неделю, пока Вария была на зачистке, и он тут себе места не находил от волнения, — удалось перевести дух и расслабиться.
* * *
Ролики они действительно отсняли в особняке: Тимотео подготовил в подвалах целую съемочную площадку, и круглые сутки Цуну только и щелкали с разных ракурсов и снимали на десятки камер.
В герметичной защитной «выездной» форме — для агит-плакатов с напоминанием о том, что попадание любой биологической жидкости зомби на кожу нормального человека мгновенно провоцирует амплификацию.
В костюме, с новеньким анализатором крови и сетчатки — для рекламы партнера Вонголы, биотехнологической корпорации, занимающейся разработкой экспериментальной вакцины от амплификации.
С венком в руках — они скорбят о павших и убитых, с букетом — они приветствуют молодых и здоровых, несколько версий для разных религиозных конфессий — с библией, кораном и раскорячившись в намасте.
На агитационных роликах за него говорил, в основном, Тимотео. Цуна только поддакивал с умным видом, мысленно тянул бесконечное «твоюмать-твоюмать-твоюмать» — один раз чуть вслух не ляпнул, — и строил рожи Сквало.
И проклинал Занзаса, за то, что свалил это все на Цуну, а сам, забрав Хибари, Рехея и напросившегося с ними Леви, свинтил развлекаться.
А потом пришло время собирать для Цуны почетный эскорт — его конвой, маленькую армию из бронированных трейлеров, оборудованных по последнему слову техники, огромных неповоротливых внедорожников и седанов. Потому что пора было начинать агитационные поездки по стране.
И Цуна, без дела слонявшийся в суетливо собирающейся толпе, — грузили оружие, технику, коробки с припасами, будто они в космос собираются, на Луну, а не в другой город, — малодушно радовался, что городки помельче уже повымерли. И жители из них разъехались по относительно безопасным мегаполисам, где вероятность заражения так или иначе оставалась, но была не настолько велика — уровень безопасности А-7 и выше, начиная с окраин.
Выехать решили утром. Не то, чтобы время суток имело для зомби какое-то значение, но людям, конвою Цуны, так было проще — с момента первой вспышки Келлис-Амберли уже сменилось два поколения, но привычки и суеверия вытравить оказалось не так просто.
Куча информационной шелухи из старых фильмов о зомби и народных преданий.
Та самая шелуха, благодаря которой они все еще оставались живы.
Самую крупную, главную пресс-конференцию Цуна должен был дать в Риме. И, по-хорошему, от резиденции Вонголы, которую после распространения Келлис-Амберли перенесли в центр Милана, до него было часов восемь пути по федеральной трассе. Это даже с учетом всех мест, где дорожное полотно уже осыпалось, а восстанавливать его в зоне повышенной опасности не торопились.
По этой трассе они должны были поехать обратно, если все пройдет успешно, и пора будет готовиться к следующему туру выборов. Но сначала Цуна должен дать круг по стране — прекрасная и возвышенная, но крайне идиотская и опасная традиция.
И, конечно же, на них напали.
Зомби ориентировались по звуку — друг друга, своих жертв, — и приноровиться к этому до сих пор было трудно. Выбивалось из привычного списка ожиданий от тупого мешка с костями, как сам Келлис-Амберли выделялся из всевозможных пророчеств и предсказаний о наступлении апокалипсиса.
Вокруг стоянки на ночь возвели ограждения и подняли прожекторы для освещения территории, каждые несколько часов сменялась охрана у периметра. Цуна в полудреме наблюдал из окна своего фургона, как снаружи переговариваются по рации охранники, и переругиваются между собой Гокудера со Сквало.
А потом вдруг они метнулись в разные стороны.
Цуна, прижавшись лицом к стеклу, пытался разглядеть, что происходит. Листки с заготовленной для пресс-конференции речью, которые он собирался зубрить, слетели с кровати на пол.
Вдалеке обвалился один из прожекторов. Во вспышке света и искр мелькнула спина Сквало, а потом часть площадки погрузилась в темноту.
Цуна знал, что туда уже наверняка бегут другие Хранители, и рядом точно есть охрана, но он уже натягивал комбинезон, шаря по разложенной постели в поисках перчаток. И, схватив с полки коробочку, кинулся к двери.
Запертой на дополнительный код блокировки, которого у Цуны не было.
Он с размаху налетел на дверь плечом, пытаясь выбить, потому что это было как-то совсем жалко и не смешно. Его заперли в собственном трейлере, чтобы не рисковал и не лез под ноги. И не сорвал им всю предвыборную компанию своим случайным заражением и превращением в образцового зомби-босса Вонголы.
Цуна, заметавшись по разом ставшему ужасно маленьким и замкнутым трейлеру, догадался включить рацию.
— Десятый, простите! — пропыхтел в динамик Гокудера, когда Цуна настроил общий канал связи. — Не надо вам сюда лезть. Мы сами разберемся — тут всего пара десятков… Да чтоб тебя!
Грохнуло взрывом, и у Цуны зазвенело в ушах.
— С ним все нормально, — через некоторое время помехи прекратились, и подключился Сквало.
— Это ты меня запер? — требовательно спросил Цуна. — Ты нарочно, да? Я тоже могу сражаться!
— Савада, не дури, — удивительно спокойным голосом сказал ему Сквало. Хотя в рации был слышен свист лезвия, рассекающего воздух и мертвую плоть. А еще — тяжелое дыхание. — Это просто мелкая стычка, рядом с городом всегда ошиваются одна-две таких стаи. Зачем тебе лезть, если мы сами можем с ними справиться? Заразишься и-за какой-нибудь ерунды — и кранты. Самому не обидно будет, если даже первый круг выборов не пройдешь?
— Сквало! — беспомощно начал Цуна, пытаясь придумать, чем и как возразить. — Пламя…
— Что — Пламя? Ну задерживает амплификацию, и что? Оно же не спасает тебя от превращения! — неожиданно резко произнес тот. А потом, вздохнув, совсем другим тоном продолжил: — Я всегда успею тебя пристрелить, помнишь? Не торопись ты так. Слушай, зомбаки уже кончаются, я пойду, помогу остальным. А ты постарайся не продырявить Пламенем свой трейлер — даже если ты будущий Президент, эти штуки охрененно дорогие, — со смешком закончил Сквало, отключаясь.
— Просто не запирай меня, — попросил Цуна в тишину.
Хотя и сам знал, что это совершенно бесполезно и что он сам на месте Сквало сделал бы то же самое.
Огоньки индикаторов торопливо мигали: красный-желтый-зеленый, желтый-зеленый, зеленый-зеленый.
Чист. В очередной раз.
Цуна толкнул бронированную дверь и вошел в комнату за сценой. Навстречу ему засиял улыбкой Гокудера:
— Все почти готово, Десятый! Начнем строго по графику.
— Охрана? — Цуна огляделся.
В помещении, бывшем одновременно и гримеркой, и гардеробной, и комнатой отдыха, оказалось на удивление мало вещей — пара пуфиков, огромное зеркало во всю стену и несколько столов, на которых Гокудера на пару с Хром уже заканчивали разворачивать всю необходимую технику.
— Все уже на местах, — отозвался Ямамото, расслабленно подпирающий стену. — Сквало за ними следит.
Цуна улыбнулся:
— Спасибо, ребята. Дон Тимотео или, — он чуть поморщился, — мой отец не звонили?
— Нет, — тут же ответил Гокудера. — Соединить?
— После выступления. Что с рейтингами?
— На полтора процента опережаем Миллефиоре. Прогноз благоприятный — если все пройдет гладко, поднимемся еще на два. Фуута на связи. Прямой эфир через четыре минуты.
— Хорошо, — кивнул Цуна. Мимолетно коснулся виска, хотя голова пока не болела — дурацкая привычка, появившаяся после диагноза три года назад — и тихо попросил: — Оставьте меня на две минуты, хорошо?
— Конечно, — легко откликнулся Ямамото. Отлип от стены, подхватил под руку Хром, нашептав ей на ухо что-то смешное, отчего та звонко рассмеялась, и вышел первым. Гокудера замешкался еще на несколько секунд, даже открыл рот, чтобы что-то сказать, но Цуна покачал головой, и Гокудера, кивнув, вышел тоже.
Цуна остался один.
В голове было пусто и звонко, как во время использования гипер-режима. Прошло уже полтора месяца с памятного разговора в кабинете дона Тимотео, а он никак не мог привыкнуть, что скоро, возможно, станет во главе не родной, но принявшей его со всей добротой страны.
И как он вообще умудрился дожить до этого момента?
— Савада! — голос Сквало был отлично слышен даже сквозь броню. — Тебя за ручку вести, что ли?
Цуна бросил взгляд на коммуникатор — полторы минуты до эфира. Пора. Дверь открылась с тихим шипением.
Сквало, стоявший за ней, воззрился на Цуну с непередаваемым выражением одновременно недоумения и гнева.
— Извини, задумался.
— В зоне А-3 ты тоже думать будешь?
— В зону А-3 меня уже никто не пустит. Я же теперь достояние нации, — фыркнул Цуна.
Сквало заржал в голос:
— Двигай давай, достояние. Все уже ждут, — он поднял руку и оборвал движение на середине, оставив ее в воздухе, будто засомневался. А потом все же потрепал Цуну по щеке. — Ладно, надеюсь, я ничего из твоей девичьей тоналки не смазал.
— Иди к черту, — беззлобно усмехнулся Цуна. — А много людей собралось?
— Человек тридцать, — ответил Сквало. И, недовольно поморщившись, пожал плечами: — Могло быть и больше.
А вот это Цуна не верил.
Тридцать — это охренеть как много, учитывая, что сейчас после захода солнца на улицу рисковали высовываться только самые вооруженные и самые безбашенные самоубийцы и журналисты. Что во многих случаях было одним и тем же.
Так что тридцать — это одуренный успех. У Миллефиоре на первой пресс-конференции сидело вообще человек пять-семь, остальные предпочли наблюдать за ходом беседы из своих защищенных и со всех сторон безопасных домов по Интернету.
Перед входом в зал их встречала Вария с полевыми индикаторами в руках. Один из них протянул устройство Цуне, второй — Сквало.
Цуна поморщился — если что-то и причиняло в этой поездке реальные неудобства, так это проверки крови на каждом шагу. В особняке Вонголы с этим было проще — ты заходил на территорию, проходил пять КПП — проверка крови, сетчатки, голоса, снова крови и распознавания текста — и больше тебя не трогали.
Красный-желтый-зеленый.
Интересно, кто-нибудь здесь реально думает, что можно успеть заразиться за те пятьдесят метров коридора, отделяющие гримерку от зала?
Желтый-желтый-зеленый.
Цуна обеспокоенно покосился на Сквало, а тот со скучающим выражением лица разглядывал потолок.
Конечно, заразиться им было негде, но сердце все равно екало.
Зеленый-зеленый-зеленый.
Чисто.
— Проходите, синьор Савада, капитан, — варийцы расступились и предупредительно открыли перед ними двери.
Цуна на секунду замешкался. На спину тут же легла ладонь, все так же обжигавшая даже сквозь ткань, и он услышал над самым ухом:
— Не вздумай блевать, Савада, избиратели не поймут. Давай, двигай.
Ладонь толкнула его вперед, и Цуна послушно зашагал к освещенной сцене, с трудом удерживаясь от того, чтобы свести лопатки и подольше удержать ощущение от прикосновения руки Сквало.
Кроме постоянных проверок в поезде ужасно раздражали патрули и сопровождение всюду, куда бы Цуна ни пошел. И, ладно, все остальное тоже раздражало. Друг на друга времени почти не оставалось.
Он сделал успокаивающий вдох-выдох.
У сцены стоял сосредоточенный и хмурый Гокудера, одними губами шепнувший:
— Удачи, Десятый.
Цуна шагнул на сцену.
Губы шевелились будто сами по себе: он выговаривал сначала слова приветствия, затем рассказывал о программе, о будущих изменениях в жизни государства, обещал решить проблему с полностью захваченной мертвецами Сицилией, улучшить систему контроля за опасными зонами и так далее, и тому подобное.
Каждое слово на своем месте, каждая фраза — как выстрел, все отрепетировано и регламентировано. Цуна заучил все настолько, что, наверняка, смог бы отбарабанить все даже с амплификацией.
Чудесный зомби-Президент, который помнил свою речь даже после смерти.
Вместо того, чтобы смотреть в зал — Цуну от этого такой мандраж бил такой, что, наверное, даже зубы начинали стучать, — он смотрел на Сквало.
А тот застыл у самого выхода, прячась в тенях так, что выражения лица было не разобрать, но Цуна все равно представлял: раздражение, скука, озабоченность, снова раздражение и, может быть, чуть-чуть одобрения.
Речью про борьбу с Келлис-Амберли на Сицилии Цуна и сам гордился.
— Пожалуйста, задавайте свои вопросы, — голос Гокудеры оказался полной неожиданностью.
Цуна чуть не подскочил на месте. Неужели уже все?
Часть с вопросами из зала поначалу хотели вообще исключить — никто и не думал, что кто-то не только придет, но и будет слушать — только Цуна настоял на десяти минутах в самом конце пресс-конференции. Если вопросов не будет — они просто закончат раньше. Если будут — это сыграет на руку их рейтингам.
Секунды текли невыносимо медленно. Цуна не смотрел в зал, сосредоточившись на уткнувшемся в коммуникатор Гокудере. Было видно, как у него шевелились губы — наверняка разговаривал с Хром, державшей сейчас под контролем запись и дававшей ей полуминутную задержку. Мало ли что.
— Как вы считаете, синьор Савада, то, что происходит сейчас — это Страшный Суд? — вдруг спросила довольно молодая девушка, закутанная в шелковый платок до самых глаз. Такого вопроса Цуна ожидал бы скорее от пожилой дамы в пятом ряду.
Но его ожидания были не так уж важны. Важен был ответ здесь и сейчас, потому что домашней заготовки на такой случай у них не было.
В глазах Гокудеры плеснулась паника. Зато глаза Сквало Цуна видел сейчас необычайно отчетливо, будто ему на нос надели визор с функцией десятикратного увеличения. Что-то вроде оптического прицела, только две штуки и в виде очков.
Сквало смотрел пронзительно и хищно. Расчетливо даже. Цуна почти слышал в ушах голос: «Только попробуй облажаться, Савада, прибью как щенка», — и эта невысказанная угроза вдруг подействовала как успокоительное. Ныть и жаловаться он будет после.
Сейчас Цуна — кандидат в президенты, и от этого долбаного вопроса зависит его успех.
Цуна глубоко вздохнул и посмотрел в камеру.
— Несомненно, все, что происходит сейчас в мире — это тяжелейшее испытание для всех нас, и, думаю, никто не сможет сказать, что это не так. Страшный Суд ли это? Определенно, нет.
Девушка попыталась что-то сказать, но Цуна поднял руку, вежливо улыбнувшись:
— Позвольте, я закончу. Это урок. Напоминание о том, что каждому воздается по вине его, и прямо сейчас человечество виновато перед миром за то, как оно с ним поступило. За разлитую нефть, за вырубленные леса, за гигатонны отходов, похороненных в земле и воде. Мы использовали природу без жалости и сомнений, а теперь природа через Келлис-Амберли использует нас. Проверяет, способны ли мы исправиться и раскаяться. И наше с вами дело — доказать, что мы можем.
В один миг упавшая на зал тишина оглушила. В груди жгло будто из-за недостатка воздуха, а в виске, там, где пряталась маленькая бомбочка-опухоль, пульсировала кровь.
Редкие аплодисменты показались громом.
Цуна вскинул голову, встретился взглядом с ошалевшим Гокудерой, которому из коммуникатора что-то кричала Хром, а потом увидел Сквало. Тот показал большой палец, и Цуна облегченно улыбнулся той самой девушке, что задала вопрос.
Та улыбнулась тоже, наклонив голову.
Это, определенно, была если не полная победа, то процентов шестьдесят от нее.
Остаток конференции прошел как в тумане. Аудитория оживилась, начала задавать дополнительные вопросы, Цуна что-то отвечал, но даже не запоминал, кому и что. Это казалось уже неважным. Хотелось лечь и умереть, но до их «базы» с удобными трейлерами и мягкими кроватями было еще десять километров — ближе достаточно большого пространства просто не нашлось, и конвой оставили рядом с выездом из города.
— Десятый, вы в порядке? — Гокудера обеспокоенно заглянул Цуне в лицо.
— Да, все хорошо, — ответил он и вымученно улыбнулся. — Просто немного вымотался.
— Сделать кофе?
— Лучше дай сигарету, — решил Цуна, разглядывая трясущиеся руки. Еще все еще била дрожь.
Келлис-Амберли — плюс сто к иммунитету против рака и простуды, плюс тысяча — к вероятности однажды утром, или днем, или вечером проснуться в виде биомассы, желающей только жрать.
* * *
Возвращались они уже заполночь, по пустой и почти неосвещенной федеральной трассе на Милан. Цуна растекся по сиденью аморфной массой, желая быстрее добраться до постели и вырубиться на следующие часов пятнадцать.
Машина то и дело попадала колесами в выбоины на дороге. Надо было послушаться Гокудеру и лечь спать в трейлере, но за недели разъездов по всей Италии жесткая кровать успела изрядно опостылеть, так что Цуна решил, что сможет потерпеть несколько часов до особняка.
Зря, конечно, он так подумал.
В рации, установленной на приборной доске, что-то зашуршало, а потом ясный и четкий голос Гокудеры отчитался:
— Все чисто. Через полтора часа въедем на нашу территорию.
— Понял, — коротко отозвался Ямамото, на секунду отвлекшийся от трассы. И весело спросил: — Хорошо возвращаться домой, да, Цуна?
— Еще бы, — Цуна откинулся на спинку сиденья. Равномерное покачивание — дорогу республиканского значения поддерживали в хорошем состоянии — и мельтешение задних огней впередиидущего трейлера и время от времени мелькающих по бокам мотоциклов убаюкивали. — Разбудишь, когда будем подъезжать?
— Конечно.
Но проснулся Цуна сам — от резкого торможения, бросившего его вперед, на стекло. Если бы не ремень безопасности, точно бы разбил лицо.
— Что случилось? — сипло спросил он, растирая лицо и оглядываясь по сторонам, пытаясь выловить что-нибудь снаружи, в ночной темноте.
Огни конвоя впереди и позади них, казалось, погасли целиком. Будто он вымер. Остались только неясные мечущиеся тени. И далекое утробное завывание.
— Кажется, нападение, — в тусклом свете салонного освещения лицо у Ямамото было жестким и злым. — Не высовывайся, я пойду проверю.
Он хлопнул дверью, и Цуна заблокировал замки. Рация на приборной доске затрещала голосом Хром:
— Зараженные, около тридцати штук, заходят с севера и востока. Помощь с базы уже запрошена.
— Десятый, вы в порядке? — к общему каналу подключился Гокудера.
— Да, я в машине, Ямамото отправился к вам, — отозвался Цуна, вглядываясь в темноту, кое-где все же прореженную светом фар.
— Только его тут не хватало! — выругался Сквало. Дыхание у него было сбившееся и хриплое, и Цуна до боли стиснул кулаки.
Они сейчас все рискуют жизнями, а ему приходится отсиживаться здесь, в безопасности. Снова. Опять!
В глазах началась резь от слишком пристального вглядывания во тьму, но Цуна никак не мог отвернуться. Руки тем временем автоматически проверяли магазины двух пистолетов — иногда у Занзаса просыпалось чувство юмора. Оставил подарочек перед отъездом.
А потом очень вовремя, чтоб ее, из-за тучи вышла луна, залив дорогу мертвенно-белым светом, и Цуна увидел.
Зомби было много. Гораздо больше тридцати, как ему показалось. Ужасающе дохуя, понял Цуна, и по его спине пробежал холодок. И если Гокудера с Ямамото вполне успешно косили их, стоя спиной к спине, то Сквало, прижатому к стенке развернувшегося поперек дороги трейлера, приходилось плохо.
Варийские новые костюмы, конечно, могли дать фору скафандрам в своей герметичности, но Сквало, по мнению Цуны, рисковал совершенно — просто пиздецки, у Цуны снова тряслись руки от страха за него, — бездумно.
Надо было что-то делать. Прямо сейчас. Потому что Хром от начала колонны их конвоя бежать далеко, Гокудера и Ямамото все еще живы, все еще могли прикрыть друг друга и не подпустить к себе зомби, но — не вырваться из окружения.
Цуна дернул замок на двери и вывалился на асфальт прежде, чем понял, что он вообще делает. У него же только пистолеты с тобой, идиот чертов, даже защитного костюма нет — остался под задним сиденьем в салоне. Если бы полез за ним, то только зря потерял бы время.
Чертов ебаный идиот.
Цуна не уверен, что это были его мысли — или это ему кричал Сквало, к которому Цуна несся на всех парах, отстреливая все, что вставало у него на пути. Он надеялся, что среди этих смутных теней были только зомби.
Потому что Цуна видел, как сужается кольцо вокруг Сквало. Чувствовал, как с силой стучит кровь в висках. И его маленькая опухоль Келлис-Амберли, которая могла бы сделать из Цуны отличного подопытного в лабораториях какой-нибудь фармацевтической фирмы, разрывала голову на части.
Они обещали друг другу.
Очень-очень давно.
Если кто и убьет Сквало, то только Цуна. Но перед этим лучше сдохнет сам.
Уже сдох: он вышел в толпу зомби — брызжущих слюной, кровью, разрываемыми внутренностями — без герметичного костюма, без маски. Цуна стер обледеневшей ладонью слизь со щеки. Ну вот, его даже кусать не пришлось, обидно-то как.
Темная, страшная, отвратительная ночь, воющая на разные голоса, трещащая пламенем и шуршащая ветром, стала для него светлее самого ясного дня. Но это еще не вирус, это только его Прорыв Точки Нуля.
И отражение от расходящейся во все стороны ледяной волны.
— Твою мать, Савада! — заорал забравшийся на перевернутый фургон Сквало.
Лед к нему не подступит — Цуна знает, Цуна так сказал самому себе. Больше никто этой ночью не заразится. Ему хватило потерять Ламбо и Реборна — это глупое ограничение на массу, идиотское правило, нелогичное, как и все, что с ними происходит, — и больше Цуна такого допускать не собирался.
Он заморозил их всех, всю орду, подступившую к конвою, а потом сжег.
А потом просто сел на асфальт и поджал ноги к подбородку.
Удовлетворения Цуна не чувствовал, только невыносимую усталость и болезненную слабость. Занзас везунчик, ему нравится адреналин, нравится своя работа и зачистки, Пламя не выедает из него все силы, весь ресурс организма, спасибо опухоли в виску. «Бесполезный Цуна» бесполезен еще и поэтому.
Интересно, не будь у него опухоли, отправлял бы его Дон Тимотео на зачистки?
— Савада, вставай! — Сквало бросился к нему сразу, как только спрыгнул с фургона. А потом остановился на расстоянии вытянутой руки, какое-то время не решаясь приблизиться. — Какого черта ты вылез? С катушек слетел? Ты же чуть не погиб! Где костюм?
Цуна вздохнул, опять потер щеку — по коже распространялось неприятное, дергающее жжение, как от ожога, — и на всякий случай отступил. Со Сквало еще станется встряхнуть его как следует.
— Есть тут хоть у кого-нибудь гребаный индикатор? — бешеным голосом заорал Сквало, оглядываясь.
Цуна оглянулся на подошедшего Гокудеру — испуганного, поникшего, выпустившего оставшиеся динамитные шашки из рук, — и виновато улыбнулся. Ямамото, собранный и напряженный, как натянутая струна, перебросил Цуне одноразовый анализатор.
— Давай, Савада, не тормози, — нервно заговорил Сквало. — Проверяй, и пойдем. Мы уже почти дома, ну? Какого черта?
Красный-желтый-зеленый.
Да черт их всех подери, Цуна и так уже понял.
Красный-желтый.
Тоже ему новость.
Красный-красный.
Он услышал, как судорожно вздохнул Ямамото. И глухо, неразборчиво, без остановки начал ругаться Гокудера — осев на корточки, закрыв голову руками, будто молился.
— Так, — глухо и уверенно начал Сквало. И снова замолк.
— Стреляй, чего уж там, — Цуна пожал плечами. Он был спокоен, как озеро в штиль, — там, дома, рядом с Намимори, — и чувствовал себя легче перышка. Пламя пока еще держало вирус, активировавшийся от контакта со слизью зомби Келлис-Амберли не успел даже надкусить нервную систему Цуны.
— Иди в жопу, Савада, — Сквало скрестил руки на груди. — Прямо здесь в тебя стрелять, перед всеми? Чтобы ты потом встал и опять пошел?
Цуна оглянулся, выискивая взглядом целый, неповрежденный фургон, потом проверил обоймы. А потом Сквало выдернул у него из рук пистолеты, неожиданно оказавшись слишком — теперь, после заражения, — близко.
— Идем, — сухо произнес он, глядя на кого угодно, но только не на Цуну. — Я ведь тебе обещал.
Цуне ужасно хотелось к нему прикоснуться, но рисковать дырами на защитном костюме Сквало — вон, кое-где ткань разошлась, — он не собирался.
— Меня проверите потом, — бросил Сквало Гокудере.
А потом открыл перед Цуной тяжелую бронированную дверь в фургон. Его собственный ну надо же — вон, незастеленная постель, листки с речью.
— Понравилась пресс-конференция? — спросил Цуна, не поворачиваясь. Дрожь в пальцах и подергивание век не имели ничего общего с нервозностью — это начал свое маленькое и злое дело Келлис-Амберли.
— Не напрашивайся на похвалу, Савада. Сядь уже.
И Цуна сел: забрался на кровать прямо так, в ботинках, какая ему уже разница, и скрестил ноги. Костюм жалко, Емицу будет ругаться.
Да уж, ох как Емицу будет ругаться этим утром.
Сквало остановился у Цуны за спиной и положил руку на плечо, — Цуна не удержался, потерся щекой об перчатку, — а потом приставил пистолет к затылку.
— Это была чертовски крутая пресс-конференция, Савада, — тихо сказал Сквало. — Ты их всех порвал.
— И все испортил, да? — с нервным смешком произнес Цуна. — Извини. Подумал, что тебе тоже рановато нарываться на мою пулю. Надо было попросить Хром, чтобы заперла тебя в машине.
— Долго мне будешь это припоминать?
— До самой старости, — улыбнулся Цуна и мысленно порадовался, что Сквало не видит его лица — перекосило, наверняка, как следует. — Почему все еще не пристрелил?
Соображать было уже трудновато. То ли нервы, то ли бушующее в венах Пламя пополам с адреналином так действовало, но Цуна едва мог сидеть спокойно. Даже несмотря на то, что в голову недвусмысленно упиралось дуло пистолета.
Одного из Цуниных, какая ирония.
— Да вот захотелось, — Цуна был почти уверен, что Сквало сейчас оскалился как та акула. — Не одному же Занзасу над тобой издеваться при каждой встрече.
— А жаль, что Занзаса здесь нет, да? — Цуна хмыкнул и собрался было поправить челку, но рука неловко дернулась. Щелкнул взводимый курок. — Он бы оценил иронию.
— Упакую запись с камеры, как подарок, и вручу на Церемонию Наследования.
— Всегда знал, что на тебя можно положиться. — Цуна выпрямил спину и поправил манжеты рубашки, чтобы скрыть наручные часы. — Сквало…
— Что?
— Как насчет последнего желания?
— Поцеловать в лобик и пожелать спокойной ночи? Сигареты есть в верхнем ящике стола.
— Нет, но за сигареты спасибо. — Цуна щелкнул зажигалкой. — Не жди до последнего. Не хочу умирать, позабыв, кто я такой.
— Договорились, — дуло скользнуло по затылку почти нежно. — Эй, Савада… Ты был не таким уж и никчемным боссом.
Цуна криво улыбнулся:
— И еще вам всем будет меня не хватать. Занзасу в первую очередь. Я уже догадался, спасибо, передавай ему мой посмертный привет.
— Вообще-то, в первую очередь, не хватать тебя будет мне, — неожиданно серьезно отозвался Сквало. — Как самочувствие?
Цуна задумался:
— Температура поднялась, сам видишь, что с мышцами, — он поднял расслабленные руки, которые тут же задергались. — Но пока еще могу контролировать, если напрягусь как следует. Минут пятнадцать у меня есть.
— Самое время для последней воли и душещипательных признаний, — ровным голосом произнес Сквало и замолчал. Цуне показалось, что у него в этот момент оборвалось сердце. А потом Сквало продолжил, не меняя тона: — Например, кто умудрился раздолбать тачку Каваллоне в прошлом году.
Цуна засмеялся от облегчения и ответил:
— Меня в машине не было, если ты об этом думал. Но я знаю, кто.
— Удиви меня, — дуло вновь прошлось по затылку вверх и вниз, послав по позвоночнику толпу мурашек. Как жаль, что раньше игры с оружием Цуна не любил.
— Мукуро и Хибари.
— Ты, блядь, шутишь!
— Ни капли, — Цуна фыркнул. — У Дино всегда было забористое вино.
— Отлично. Теперь буду знать, чем еще можно шантажировать этих ебанутых.
— Сквало… — Цуна закрыл глаза — так лучше думалось. К тому же, свет уже начинал мигать — верный признак отказа зрительных нервов. — Если бы все вышло по-другому, ты бы мог … — он замолк, не зная, как продолжить. — Ты бы сказал…
— Блядь, Савада, роди уже свою мысль, сколько можно, — неожиданно ломким голосом попросил Сквало.
Цуна открыл глаза так широко, как только мог.
Даже Емицу ему бы сейчас сказал, что это как в соплежуйной мыльной опере про зомби, которые пачками выходили последние двадцать лет. А Занзас бы вообще уссался от смеха.
Но если Цуна и хотел кого-то в последний раз увидеть, то этим кем-то точно был Сквало.
— Опоздал. Уже н-начинается, — Цуна запнулся на полуслове и тут же стиснул зубы. — Сквало? Не жди до последнего.
— Помню, не дергайся, — спокойно отозвался тот.
И Цуна почувствовал, как с его плеча Сквало перевел руку на шею, потом провел по челюсти и надавил большим пальцем на подрагивающие губы.
— Ты… Осторожно! — Цуна потрясенно вскинулся.
— Я все еще в перчатках, расслабься. Раз уж с поцелуем не выйдет, обойдемся так.
А потом, вместо того, чтобы выстрелить, он запрокинул Цуне голову и оттянул нижнюю челюсть, раскрывая рот. И язык обожгло. А потом по всему телу пошла волна судорог.
— Держись, Савада, еб твою мать, держись! — зашипел ему на ухо Сквало, сжимая Цуну со спины изо всех сил.
Их разделял его воротник, но Цуна все равно чувствовал — все так же обжигающе, черт возьми, и у кого здесь «успокаивающее Пламя Дождя»? — его прикосновения.
— Я же знаю, что ты скорее убьешься, чем дашь себя вытянуть. Они уже едут, придурок. Шамал, люди Джаннини, у них есть пробная сыворотка. Скажи спасибо своей гребаной опухоли, Савада, она тебе жизнь спасла!
Цуна захрипел, вырываясь. Его трясло.
— Я тебя заставлю их дождаться, даже если покусаешь! — рявкнул Сквало. — Чертов придурок! Буду колоть всем, что они притащат с собой!
Звуки ушли последними, но Цуна успел услышать:
— …мог бы, блядь, спросить нормально! Да, я тебя люблю! А теперь выживи, твою мать!
И темная, глухая пустота, накатившая следом, почему-то совсем не походила на то, что им описывали на уроках зомбилогии в школе, когда показывали фильмы с последней стадией амплификации.
Цуна все еще помнил себя.
@темы: Команда Смородины, AU\кроссовер
Команда: Мангостин спелый
Тема: AU/кроссовер
Пейринг/Персонажи: *YL!Занзас/*YL!Гокудера
Размер: 10 838 слов
Жанр: АУ, экшн, романс
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: Все принадлежит Амано
Саммари: — Любишь взрывы?
— А у тебя есть что-нибудь, что нужно взорвать?
Примечания: real-life АУ без пламени
Предупреждения: мат, насилие
Стакан ударился о дверь в тот момент, когда она открывалась. Брызнули в разные стороны сверкающие осколки и капли виски, и она закрылась. Спустя несколько секунд дверь опять приоткрылась, и за ней показался Сквало с перекошенным лицом.
— Совсем охуел, босс?
— Чего надо? — спросил Занзас, покачивая в руке второй стакан — массивный, из прочного стекла.
Сквало посмотрел на стакан, потом снова на Занзаса.
— Он здесь.
— Кто здесь? — терпеливо переспросил Занзас.
Сквало, очень хорошо разбирающийся в тончайших оттенках его терпеливости, быстро ответил:
— Мальчишка от Савады, подрывник.
Занзас небрежно качнул кистью. Сквало скривился и исчез за дверью.
А потом она резко распахнулась, словно от пинка, и на пороге показался худой светловолосый парень — за малым не старшеклассник.
— Я всё разъяснил, но ему приспичило обсудить с тобой детали, — пояснил Сквало за его спиной.
— А напрямую я с вашим боссом поговорить не могу, только через тебя? — огрызнулся парень.
Не отвечая, Сквало толкнул его в спину, заставляя пройти в кабинет, и захлопнул дверь.
Разбитое стекло захрустело под ногами.
Занзас скрестил руки на груди, ухмыльнулся. Подрывник и в самом деле походил на мальчика-бунтаря из старших классов со всеми своими браслетами, цепочками, колечками. Занзас готов был поспорить, что если сопляка раздеть, у него окажется кольцо в соске или ещё какая херня.
По-итальянски тот говорил хорошо, чисто, но во внешности было что-то необычное. Чуть более высокие и выступающие скулы, чем обычно у европейцев, странный разрез зеленых глаз. Вроде как его отец — какая-то важная шишка. И, похоже, большой любитель азиаточек.
Парень постоял с полминуты, насупившись и держа руки в карманах, потом, не дождавшись от Занзаса приглашения, сам сел в кресло напротив.
— Десятый сказал, что мы должны вам кое за что, — неохотно начал он. — Поэтому я беру полцены за свою работу.
— Я думал, за спасение своей задницы Савада сделает это бесплатно, — лениво сказал Занзас и потянулся за бутылкой.
— Он сделал бы, я — не буду, — немедленно ответил парень. — Я профессионал и бесплатно не работаю.
Занзас налил себе, отпил немного, прищурился, разглядывая его. Сквало называл имя… или нет?
— Меня зовут Гокудера. Гокудера Хаято.
— Тебе восемнадцать есть?
Гокудера весь ощетинился, но ответил насмешливо:
— Что, хочешь предложить мне выпивку?
— Нет, хочу тебя трахнуть, — отозвался Занзас, с удовольствием наблюдая, как вытягивается лицо наглого сопляка. Хотя Гокудера и в самом деле был в его вкусе — приятная внешность и фигура вполне себе. А уж как Савада бы взбесился, случись такое на самом деле. По опыту, таких долго уламывать обычно не приходится. Но Занзас никого обычно долго и не уламывал.
— Нужно взорвать деловой центр, — сказал он, снова протягивая руку к бутылке.
— Сквало мне сказал, — буркнул Гокудера, разглядывая носки своих кед.
— Какого хера тогда ты хочешь от меня?
— Уточнить. Когда — днём, ночью? Сильный должен быть взрыв или не очень, нужно просто разрушить здание или уничтожить всё с фундаментом? Там будут люди? Их нужно напугать или точно убить, и как? Нужна высокая температура взрыва, чтобы уничтожить всё внутри, или на моё усмотрение?
От удивления Занзас отставил стакан в сторону — виски мог и подождать. Кто бы подумал, что подрывник Савады окажется таким занудой.
— Просто взорви его, — наконец сказал он. — Пусть оно ко всем херам взлетит на воздух. И всё.
Гокудера посидел, почесал за ухом, достал из кармана сигарету.
— Я закурю? — сказал он светским тоном.
— Нет, не закуришь, — отрезал Занзас. — Куревом вонять будешь у себя. Что-то ещё непонятно?
Гокудера закатил глаза, которые Занзасу тут же захотелось вдавить поглубже в череп, и поднялся с кресла.
— Я свяжусь с вами, когда всё будет готово для взрыва, и сообщу номер своего счёта. Это может занять несколько дней, — отчеканил он.
Занзас лениво кивнул, снова возвращаясь к виски. Гокудера постоял нерешительно какое-то мгновение, кинул на Занзаса недовольный взгляд и вышел, хлопнув дверью.
Оставшись в одиночестве, Занзас отпил и нахмурился. Похоже, Савада решил над ним поиздеваться и прислал какой-то никудышный мусор. Думает, что набрался силы, заручился поддержкой нужных людей и теперь может поквитаться за старое, подложить свинью.
Ничего, Занзас тоже мастер в этом.
***
Ехать было недалеко, но пришлось петлять по улочкам пригорода, выискивая нужный адрес. Конечно, куда проще было бы поручить это дело Сквало или усадить его за руль, а самому подремать на заднем сидении, но тогда вся задумка была бы насмарку.
Наконец он нашёл нужный адрес — небольшой одноэтажный дом с мансардой, на самой окраине, огороженный со всех сторон высоким металлическим забором.
Дверь оказалась закрыта, поэтому Занзас от души съездил по ней ногой.
Мальчишка открыл почти сразу.
— Какого хера? — спросил он, поморщившись. Занзас едва не спросил о том же: на Гокудере красовался жёсткий пластиковый фартук, голову покрывала косынка, сверху очки, а на шее болтался респиратор. Общую дивную картину дополняли перчатки длиной до середины предплечий.
Занзас развеселился.
— Бабулин пирог печёшь?
Гокудера неожиданно не обиделся, а чуть улыбнулся.
— Типа того. Извини, домой не приглашаю. Так зачем ты?..
Не слушая, Занзас толкнул его в сторону и вошел, игнорируя вялые попытки остановить его и возмущение хозяина дома.
— Иди вон отсюда, слышишь? Сюда нельзя!
Внутри воняло, но обстановка была неожиданно аккуратной. Даже ящики в прихожей, о которые Занзас едва не споткнулся под истошный ор Гокудеры, стояли один к одному.
Дверь на кухню была приоткрыта, и ради интереса Занзас заглянул туда. На столе красовалась огромная кастрюля, и он не удержался от искушения заглянуть под крышку.
— Это что, клей варишь?
— …твою мать, — выплюнул Гокудера конец фразы. — Не трогай ничего, ты слышишь? Некоторые взрывчатые вещества реагируют на вибрацию.
— Так что это такое? — Занзас указал в сторону кастрюли.
Гокудера вздохнул.
— Это напалм.
— Напалм?
Гокудера вздохнул еще раз.
— Бензин плюс алюминиевый порошок и…
— Да срать мне, что ты туда намешал. Зачем тебе напалм?
— А тебе зачем вся эта херня в волосах — все эти перья и прочее? — парировал Гокудера. Занзас готов был вспылить, но мальчишка слишком уж смешно выглядел в косынке и передничке — отчаянная домохозяйка, не иначе.
На столах кухни были разложены аккуратные небольшие пакеты с разными порошками, между ними стояли, блестя стеклянными боками, бутылочки с какими-то лекарствами, чашка с натёртым мылом. Царство безумного химика.
Видимо, в детстве у Гокудеры Хаято в кумирах значился какой-нибудь Менделеев или Нобель, а любимым фильмом был «Часовой механизм».
— Как ты ещё не подорвался, — покачал головой Занзас, окончательно уверившись в том, что Савада над ним посмеялся. Но парня стало жалко. — У моего знакомого сын лет в десять решил вот так же в террориста сыграть. По рецепту из Интернета забодяжить взрывчатку. Два дня потом со стен отскребали.
— Он был идиотом, а я умный. И в школе не прогуливал химию, — уже почти спокойно ответил Гокудера и распахнул дверь кухни. — А теперь давай уже отсюда. Я сейчас выйду.
Он появился чуть позже, всё-таки заставив Занзаса ждать около пяти минут. Уже без передника и респиратора с очками, косынка болталась на шее, как у ковбоя из дешёвого вестерна, перчатки были заткнуты за пояс.
Остановился перед машиной, у которой коротал время Занзас, приподнял бровь.
— Так чем обязан?
— Тебя вызывали ко мне.
— И? Я ответил, что сейчас занят.
Занзас криво улыбнулся.
— Если я зову тебя, значит, дело срочное.
Конечно, ничего такого срочного не было, но он был почти уверен, что Гокудера не приедет по первому его слову, и появится повод навести визит.
Гокудера пожал плечами.
— У меня есть свои дела, да и я не помню, чтобы ты слишком торопил меня со своим взрывом.
— Садись. — Занзас кивнул на машину. Гокудера настороженно оглядел её, словно ожидая какого-то подвоха, но в конце концов послушно открыл дверцу и опустился на переднее сиденье.
Занзас сел следом.
Бросив на него подозрительный взгляд, Гокудера вытащил из кармана пачку сигарет и зажигалку, закурил.
Занзас побарабанил пальцами по рулю.
— Почему ты просто не воспользуешься динамитом или тротилом?
Гокудера от неожиданности глотнул дыма и закашлялся, к большому удовольствию Занзаса. Наконец он выровнял дыхание и сказал, морщась от боли в горле:
— В заводской взрывчатке может попасться брак.
— Серьёзно? Если у тебя три килограмма динамита, какая разница, что одна шашка окажется с браком?
Гокудера возвёл очи горе в своей обычной манере, и Занзас пообещал себе, что если он сделает это в третий раз, то останется без глаза. А то и без двух.
— Меня такое раздражает. А ещё есть такая вещь, как слив информации.
— Да ладно. — Занзас покачал головой в притворном неверии.
— А что? Твой поставщик не эксклюзивный, и если кто-нибудь узнает, что ты купил на днях три килограмма динамита, то начнёт беспокоиться. А на то, что я зашёл в аптеку, купил три пачки ваты, марганцовку и нашатырь, и внимания не обратят, даже если будут знать, что я и есть подрывник.
— Ты когда-нибудь слышал о подставных лицах? — поинтересовался Занзас.
— А ты — о специально обученных собаках? Твой тротил они за три километра учуют, а самодельную взрывчатку не засечёт никто! — для пущей убедительности Гокудера потряс у него перед носом зажженной сигаретой.
Занзас не выдержал.
— Никто не будет обнюхивать этот сучий офисный центр! Полицейских в этом районе не было, сколько я его помню!
— Всё равно, — упрямо сказал Гокудера и стал в этот момент похож на надутого ребёнка. Занзас вспомнил, с кем спорит, и ему стало смешно. Дожил: собачится с мальчишкой, которому нравится играть с самодельными бомбами.
Он глубоко вздохнул и прикрыл глаза.
— Потуши сигарету. Не хочу, чтобы машина провоняла. Ещё я не хочу, чтобы дело провалилось. Это надо сделать наверняка, и не твоими самодельными перделками.
Какое-то время вокруг него царила блаженная тишина и темнота, а потом раздался тихий голос Гокудеры:
— Ты не слышал о взрыве в Палермо полгода назад?
Палермо, Палермо… Кажется, было что-то такое, какая-то семья, которая давно претендовала на место под солнцем, и да, у их босса был конфликт с кем-то из Вонголы…
Занзас открыл глаза и недоверчиво уставился на Гокудеру.
— Хочешь сказать, что это был ты?
Тот пожал плечами.
— Можешь не верить.
— Разве это не смертник из своих? Я слышал, у них была крепкая система защиты. Никто бы не проник, да и взрыв был такой сильный…
— Их босс сам пронёс туда мою бомбу, — ухмыльнулся Гокудера. — Он и не знал, что это. Я могу превратить в бомбу что угодно.
Он поднял руку, на браслете забренчали всякие брелки и подвески, и Занзас вдруг понял.
— Ты сейчас курил. Здесь. Со всей этой дрянью на себе.
Гокудера беспечно махнул рукой, и висюльки снова зазвенели.
— Они взорвутся только от удара.
— Вон из моей машины, — рявкнул Занзас.
С ухмылкой, делающей его похожим на малолетнего хулигана, Гокудера вылез, отошел подальше и встал, скрестив руки на груди.
— Так зачем я тебе нужен?
— Ты хотел деталей и конкретных указаний? Вот и получишь. Но обговорим на нейтральной территории, и будешь безо всей этой взрывающейся херни. У тебя десять минут.
***
Это был единственный ресторан в городе со сносным меню, и здесь при малейшем недовольстве Занзаса тут же готовили блюдо заново.
Сегодня, впрочем, есть не хотелось, да и пить особо тоже, поэтому Занзас цедил минеральную воду со льдом и разглядывая Гокудеру, который снова что-то там нёс про свои самодельные хлопушки.
Обычно такое количество болтовни раздражало, но то ли день выдался хороший, то ли Гокудера выглядел слишком забавным в своей одержимости всем взрывающимся — Занзас сидел, слушал его и вспоминал слова, которые один человек сказал ему около года назад.
«Однажды ты взлетишь на воздух, попомни моё слово».
Дон Кадавере, старый деловой партнёр приёмного отца. Никогда он не любил Занзаса, и мерзко ухмылялся, когда они встречались, и не раз проходился по поводу сходства с Тимотео. Это потом Занзас понял, что к чему, а тогда не мог сообразить, в чём дело.
Старый вонючий козёл, который его никогда ни во что не ставил, даже когда Занзас после унизительной отсидки фактически с нуля воссоздал Варию, и многие влиятельные семьи не брезговали теперь пользоваться её услугами.
«Однажды ты взлетишь на воздух».
Хрен его знает, что он хотел этим сказать. Видимо, считал это наиболее ужасным и самым подходящим концом для Занзаса и всех его людей. Раньше обещал, что Занзас закончит свою жизнь на дне моря в бетонных ботинках, а теперь вот это. Но спасибо ему за идею.
Занзас и сам не знал, что до сих пор удерживало его от расправы со старой сволочью. Может, подсознательное уважение к главе одной из старейших семей, или то, что дон Кадавере был партнёром отца — отца, против которого он сам когда-то взбунтовался.
И вот сейчас, глядя на Гокудеру, Занзас вдруг понял предельно чётко: раньше он просто не мог придумать достойный способ, которым расправится со старым козлом. А теперь всё как надо.
Дон Кадавере, высокомерный замшелый пень, больше никогда не оскорбит его. Да и другие побоятся.
Гокудера продолжал что-то объяснять — какую именно взрывчатку он будет использовать, какой детонатор, принцип работы. Он расслабился и уже не пытался казаться взрослым и крутым профессионалом с претензиями, а наслаждался возможностью присесть кому-то на уши со своей химией.
Занзас, потягивая воду со льдом и слушая его вполуха, прикидывал.
Савада Цунаёши — не такой идиот, каким кажется на первый… а также на второй, третий и четвёртый взгляд. Гокудера у него вроде заместителя — значит, мозги хоть немного, но есть. Мальчишка, конечно, с придурью, но он явно разбирается во всей этой лабуде со взрывами.
Во время своих объяснений Гокудера размахивал руками: пальцы у него были длинные, ровные — явно ни разу не ломал — и без химических ожогов, по которым с первого взгляда можно опознать бодяжников. И он жив и невредим, пусть и занимается этой хернёй, по его же словам, с восьми — а значит, при его нынешних плюс минус восемнадцати, общий стаж уже почти десять лет.
Пожалуй, что-нибудь из всей этой затеи может и выгореть.
Из раздумий Занзаса вывело дикое словечко «бризантность». Гокудера углубился в какие-то совершенно ненужные дебри, поэтому Занзас, повинуясь минутному желанию застать его врасплох, ухватил за волосы сзади, притянул к себе и грубо поцеловал. Он ожидал возмущения и истерики, даже отчасти хотел этого, но Гокудера не сопротивлялся, а спокойно дал засунуть себе в рот язык, прикусить губу. Сначала это было забавно, но потом сквозь возбуждение Занзас почувствовал даже лёгкую досаду: если уж он не против поцелуя, хоть бы ответил немного.
Когда Занзас отпустил его, тот сел прямо, облизнул губы. Взгляд его был нечитаемым, но Занзасу нравилось думать, что Гокудера ошарашен.
Несколько секунд Занзас наслаждался тишиной, затем снисходительно сказал:
— Всё ясно. Я придумал, как помочь тебе туда попасть.
— Только сейчас? — спросил Гокудера с вызовом. Голос его был хрипловатым, дыхание чуть сбилось.
В паху у Занзаса стало горячо и тяжело. Что бы сейчас Гокудера ни делал, как бы себя не вёл, его хотелось невыносимо, безумно — хоть бери и заваливай прямо здесь, на глазах у официантов и менеджера зала. Занзас успокоился только усилием воли. Давно с ним такого не было. И всё же подрыв бизнес-центра сейчас важнее, тем более что появилась одна мысль — пока слишком расплывчатая, но всё же…
— Идём, подвезу тебя до дома, — сказал он, вставая, засунул под запотевший стакан сложенную купюру. — Поздно уже.
Гокудера поднялся следом, лицо его по-прежнему было словно застывшим.
— Мне в другое место, здесь я на сегодня закончил.
Занзас приподнял бровь:
— Спишь подальше от своей взрывчатки?
— Неожиданно, правда? — ровным голосом отозвался Гокудера.
До машины дошли в молчании. Там, откинувшись на спинку сидения, Гокудера назвал адрес, Занзас включил музыку, и до гостиницы Гокудеры доехали под Вивальди.
Машина мягко остановилась перед кованой оградой. Занзас постучал пальцами по рулю, оглянулся на Гокудеру: тот сидел неподвижно, как статуя: взгляд прямо перед собой, руки на коленях. Занзасу стало смешно. Куда, интересно, делась прежняя самоуверенность?
«Я хочу тебя трахнуть», — сказал Занзас в первые пять минут их встречи. Ещё тогда мысль отыметь помощника Савады показалась очень заманчивой — и вполне осуществимой. Тем более если он так выглядит, и у него тёплые губы с привкусом табака, и он совсем не сопротивлялся, когда Занзас его целовал.
Он протянул руку — Гокудера чуть дёрнулся, но справился с собой — и положил ему на пах. Вид у Гокудеры стал напряжённым, но он не дернул и мускулом. То ли растерялся и не знал, что делать дальше, то ли… Цунаёши велел угождать Занзасу во всём?
Развлечения ради Занзас подвигал ладонью, поглаживая член Гокудеры через плотную ткань штанов, но, так и не дождавшись никакой реакции, наконец убрал руку.
— Во сколько всё должно быть готово завтра? — спросил он. — Эй, я к тебе обращаюсь.
Гокудера шумно выдохнул.
— В обед, после двенадцати, — наконец сказал он и вылез наружу, двигаясь скованно, будто боялся резко пошевелиться. Зато дверцей машины хлопнул от души.
Занзас задумчиво посмотрел ему вслед, пока Гокудера шёл к гостинице по широкой дорожке между цветущих клумб. Чем дальше он отходил, тем скорее делался шаг, и по входной лестнице Гокудера почти вбежал.
Постукивая по рулю кончиками пальцев, Занзас решил, что, пожалуй, ему стоит немного сбавить обороты. Да, Гокудера симпатичный и неглупый парень, и переспать с ним было бы очень неплохо, но если разозлить его, может в конце концов и послать подальше. А искать кого-нибудь другого, рискуя нарваться на обезьяну с гранатой, не хотелось.
***
Сквало рубился на планшете в какую-то стрелялку, но тут же оторвался от своего занятия, когда Занзас вошёл в холл особняка.
Заметив, что босс в хорошем расположении духа, он расслабился и вернулся к игре.
— Всё нормально? — спросил он, не отрывая глаз от экрана. — Не нужно искать нового подрывника?
— Если бы было нужно, ты бы уже искал, — машинально отозвался Занзас, мысленно перебирая в голове события прошедшего дня. И не сдержался: — А ты знал, что порох раньше делали из говна?
Сквало поднял на него удивлённый взгляд, открыл было рот сказать что-то, но вовремя прикусил язык. Впрочем, его стоило бы убить за одно только выражение лица.
Занзас уже взялся за ручку двери кабинета, когда за его спиной раздалось:
— Не из говна, босс, из удобрения. Из селитры.
Занзас обернулся.
— И почему даже такой мусор, как ты, знает о взрывчатке больше меня?
Сквало ухмыльнулся в ответ: настроение Занзаса было ему по душе.
— У меня работа такая, ну а тебе-то зачем?
***
Бизнес-центр «Виттория» не был бизнес-центром в привычном для большинства смысле, несмотря на сверкание стекла и стали.
Он весь, от цокольного до третьего этажа, был скопищем маленьких и не очень конторок, принадлежавших как самому дону Кадавере, так и его многочисленным родственникам, родственникам его жены, родственникам её родственников, их детям и внукам. Все поколения Кадавере, начиная с прадедов и дедов, с утра заполняли маленькие и большие помещения с гудящими кондиционерами, с тарахтящими вентиляторами, с вечным запахом жареного лука и копчёной рыбы в просторном холле.
Занзас был там один раз: бизнес-центр походил на безумное общежитие, не хватало только растянутой по коридорам лески с висящим на ней мокрым бельём.
Кадавере был мафиози старой формации, и внутри здания время будто повернуло вспять. Занзас не удивился бы, обнаружив в каком-нибудь кабинете бухгалтера с чёрными нарукавниками и деревянными счётами.
Сейчас он, слава Мадонне, сидел в машине напротив бизнес-центра и наблюдал за тем, как худая фигурка в сером рабочем комбинезоне что-то говорит охраннику, махая перед его носом листом бумаги.
Правая рука босса Вонголы под видом мальчика-ремонтника собирался зайти внутрь и проникнуть в технический подвал здания для осмотра и ремонта коммуникаций, а потом пройтись по всем этажам. Заявление о вызове сантехника состряпали буквально на коленке, но Луссурия был мастером в подделке разных бумаг. Ещё он был виртуозом подписей — его каракули выглядели всегда настолько неразборчиво и походили на всё сразу, что он мог бы, наверное, расписываться за кого угодно. Но сейчас Занзас предпочитал не рисковать.
Выслушав Гокудеру, охранник почесал бритый затылок, потом подмышку под кобурой и вытащил телефон: сейчас будет звонить в фирму по ремонту, которая прислала рабочего.
Даже с расстояния было видно, как охранник поморщился и отодвинул трубку от уха. Правильно, потому что на другом конце провода Сквало.
Выслушав всё, что ему проорали, он опустил телефон, снова почесал затылок, потом начал набирать ещё чей-то номер. Связался с хозяевами — вон как кивает каждому слову.
Наконец он нехотя посторонился, пропуская Гокудеру, и закрыл за ним дверь, а сам привалился к стене и снова стал скучающе разглядывать улицу.
Занзас взглянул на часы и зевнул. Обычно в это время он только-только вставал. Привычнее было бы поручить присмотр за делом Сквало, но сейчас, когда выдалось относительно спокойное время между заказами, Занзас решил всё проконтролировать сам.
Сквало не оставил это без внимания: когда утром Занзас вышел в гостиную, уже одетый, он присвистнул.
«В чём дело?» — раздражённо спросил Занзас.
«Да так. В последнее время слишком часто встаёшь с дивана, босс».
Он снова зевнул, завёл машину и отъехал на другую сторону улицы, в тень. Авто не засвеченное, но всё равно лучше от глаз подальше.
Под мысли о том, чем сейчас занят Гокудера и как он выкрутится, если к нему приставят охранника наблюдать за работой, Занзас задремал. Ему даже что-то приснилось — тёмное, мутное, неприятное.
Он открыл глаза от того, что по машине стучали снаружи. За тонированным стеклом оказался хмурый Гокудера. В кепке на глаза, с убранными в хвост волосами и мешковатом комбинезоне он в самом деле походил на какого-нибудь рабочего.
Занзас открыл ему дверь, впуская в прохладный салон немного раскалённого летнего воздуха. Гокудера после секундной заминки сел внутрь.
— Как прошло?
Тот пожал плечами.
— Нормально, по всем этажам прошёлся под предлогом профилактического осмотра. Меня какой-то шкаф пас, но я всё сделал прямо у него под носом. Вот в чём плюс самодельной взрывчатки — можешь придавать ей какие угодно вид и форму.
На мгновение он снова стал похож на заносчивого мальчишку, который зашёл в первый раз в кабинет Занзаса, потом снова помрачнел.
— Когда это всё взлетит на воздух? — спросил Занзас, кивая на здание.
Гокудера снова пожал плечами.
— Да хоть сейчас.
Некоторые окна в бизнес-центре были распахнуты несмотря на жару. Из одного такого, на третьем этаже, свесился маленький пожилой мужчина; он отчаянно ругался со стоящей внизу полной брюнеткой в тёмно-красном платье, скорее всего, женой. За руку женщина держала маленькую девочку, которая, явно не испытывая интереса к их разговору, ковыряла в носу и разглядывала машины.
Офис, мать их. Деловые люди. Если сейчас раздастся взрыв, погибнет подчистую вся семья Кадавере, все его родственники, все его люди — от шестёрок до самых близких.
Занзас внимательно посмотрел на Гокудеру: брови сдвинуты, зубы сжаты. Всё ещё рисуется, пытается создать впечатление, что ему всё равно, как и кого взрывать.
Вряд ли ему действительно нужны в послужном списке эти смерти — а Занзасу ни к чему лишние жизни. С теми, кто захочет отомстить за старого хрыча, он как-нибудь разберётся своими методами.
— Сейчас не надо. Я хочу, чтобы это случилось к ночи. В темноте взрыв будет смотреться лучше.
— Будет тебе твой грёбаный фейерверк, — сказал Гокудера. — Куда теперь?
— Ко мне.
Гокудера посмотрел на него из-под козырька кепки взглядом, от которого свернулось бы и парное молоко.
— Снова обсудить детали?
— Вроде того.
Занзас включил радио: по странному совпадению он снова наткнулся на Вивальди — и они поехали.
Гокудера какое-то время молчал, глядя в окно. Наконец отрывисто сказал:
— Мне нужно заскочить домой.
Больше он ничего не добавил, и Занзас нетерпеливо уточнил:
— В какой из?
Гокудера назвал адрес дома со взрывчаткой, по-прежнему не глядя на него.
Занзас, постепенно закипая, начал перестраиваться, чтобы развернуться. Скажи Гокудера чуть раньше, ему не пришлось бы делать большой крюк.
Чем дальше они ехали, тем сильнее злился Занзас. Гокудера, облокотившись о дверцу и подперев ладонью подбородок, смотрел на проносящиеся мимо дома и деревья вдоль дороги. Никаких: «Я хочу уточнить» и его обычного трёпа — одна оскорблённая невинность.
Занзас не мог понять, в чём дело, и это бесило. Приставай кто-нибудь к нему, когда он был в возрасте Гокудеры, Занзас выбил бы все зубы. Если же человек ему нравился, Занзас первый бы дал об этом знать. Гокудера же позволял Занзасу многое — и после бесился.
Совсем как школьная королева красоты, которая бегает на уроки в коротком платьице, а потом удивляется, когда ровесники задирают ей юбку в тёмном углу.
К чёрту всё, решил Занзас.
Острое колено Гокудеры, обтянутое серой тканью, было совсем рядом. Когда Занзас положил на него ладонь, Гокудера вздрогнул и, к удовольствию Занзаса, схватив его за запястье, попытался убрать руку.
Улыбаясь, Занзас сжал пальцы. Гокудера зашипел и начал отталкивать его от себя.
Управлять машиной одной левой было сложно, но Занзас свернул с дороги и вырулил в глухой безлюдный тупик.
Нажал на педаль тормоза так, что взвизгнули колёса об асфальт, и машина остановилась едва ли в полуметре от стены. Выскочил из машины, обошёл кругом, распахнул дверцу и вытащил наружу сопротивляющегося Гокудеру.
К чёрту всё.
Он наконец-то получил реакцию: Гокудера бесился, матерился, пытался вырваться и одновременно достать его. Пару раз Занзас чуть не получил по лицу, но в конце концов ему удалось прижать Гокудеру к машине, крепко удерживая его запястья.
Тот попытался ударить Занзаса лбом, потом пнуть и наконец перестал вырываться. Он расслабил руки, опустил голову так, что взлохмаченные волосы закрыли лицо, и теперь просто стоял, тяжело дыша.
Занзас разжал пальцы, и Гокудера опустил руки, даже не пытаясь его оттолкнуть. Он снова стал инертным и безразличным, но у Занзаса даже злости больше не осталось.
— Не хочешь, да? — сказал он утомлённо.
Гокудера поднял на него глаза: под упавшими на лицо светлыми прядями взгляд его был совершенно поплывшим.
— Почему не хочу? — сипло спросил он.
Занзас вдруг понял, что ему в бедро уже давно упирается возбуждённый член Гокудеры и что стоит у него едва ли не крепче, чем у самого Занзаса.
— Твою мать, — только и смог выговорить он.
Сказать хотелось куда больше: что это было за представление, за кого Гокудера его принимает, если устраивает такие спектакли. Но внизу живота горело так, что не осталось ни удивления, ни злости, ничего, кроме дикого желания.
В следующее мгновение они уже целовались, и Гокудера отвечал, а Занзас сжимал его член через ткань комбинезона. Дышать было трудно, голова шла кругом.
Наконец Занзас отстранился от Гокудеры, и когда тот снова потянулся к нему, остановил жестом. Он уже не мог терпеть.
Занзас дёрнул вниз молнию на комбинезоне, и Гокудера сам стянул его, обнажаясь до пояса.
Никакого пирсинга в соске или ещё где у него не оказалось, ни даже самой простой наколки, а само тело было бледным и жилистым. Занзас провёл рукой по его груди до низа живота, и почувствовал волну дрожи. Гокудера закрыл глаза, целиком подчиняясь Занзасу, и его накрыло полностью.
Он дёрнул Гокудеру за плечо, поворачивая к себе спиной, нажал на спину, чтобы тот наклонился, оперевшись руками о машину. Огладил бока, отмечая кончиками пальцев все выступающие косточки, приспустил его комбинезон ниже пояса.
Гокудера тяжело и неровно дышал, подрагивая от каждого прикосновения, словно они были нестерпимыми, мучительными.
По-хорошему, его стоило растянуть, но Занзас чувствовал, что терпения не хватит. Он сплюнул на пальцы, провёл ими между ягодиц Гокудеры, чувствуя, как они сжимаются от прикосновения.
И понял, что больше не может ждать. Он расстегнул ремень брюк, достал член — горячий, почти каменный от прилившей крови. Приставил его к заднему проходу, надавил.
Гокудера выругался сквозь зубы, сжал кулаки. Занзас двинулся на пробу раз, другой — и понял, что подготавливать и не было нужно.
У него редко были постоянные партнёры, но когда Занзас спал с кем-то достаточно долго, то уже почти не тратил время на всякие пробки и смазку, член входил легко и так.
Сейчас ощущение было то же самое. У Гокудеры явно был опыт и до Занзаса, и сейчас он расслаблялся под его напором, почти не зажимаясь.
И всё же, когда Занзас вошёл почти на всю длину, целиком, он забыл и об этом. Внутри Гокудеры было жарко и хорошо, мышцы сокращались, сжимая член.
Занзас толкнулся, положив одну руку на бёдра Гокудеры, а вторую на его живот. Гокудера охнул и прогнулся, подаваясь назад. Занзас снова двинулся, и Гокудера опять подался ему навстречу.
После всё смешалось, превратилось в удовольствие, слитое из вздохов, стонов, духоты, жары вокруг — и жара внутри.
Гокудера так двигался, насаживаясь на него, что у Занзаса возникло ощущение, будто имеют его, а не он. Только под конец, уже перед самой разрядкой, он нашарил и сжал член Гокудеры.
Гокудера всхлипнул и замер, его живот под ладонью Занзаса напрягся. А когда Занзас начал ему дрочить, застонал так, что, наверное, слышно было за пару кварталов. Но это ничего не значило, потому что Занзасу было слишком хорошо.
Они кончили почти вместе — наверное, потому что Занзас уже почти ничего не соображал, и голова шла кругом от жары и наслаждения. Просто в какой-то момент он почувствовал, что тело сводит судорогой удовольствия и бьёт крупной дрожью, а он не может это контролировать, не может остановить, что от него не осталось ничего, кроме животного желания растянуть это чувство как можно дольше.
Когда он смог соображать, то понял, что прижимается к Гокудере крепко-крепко, зарывшись лицом в волосы на его макушке, а ладонь, в которой он сжимал член Гокудеры, вся липкая.
Занзас отстранился, перевёл дыхание. Гокудера медленно повернулся к нему, убрал волосы, открывая лицо. Взгляд у него был ошалелый.
— На, вытрись, — Занзас протянул ему носовой платок, но Гокудера, отрицательно покачав головой, вытащил из кармана свой.
Они медленно приводили себя в порядок, разморённые густым летним воздухом, который, словно кисель, вяло колыхался от слишком резких движений.
Когда Занзас уселся назад в машину, то понял, что больше всего на свете сейчас ему хочется тут же, на сидении, вздремнуть. А потом ещё раз перепихнуться.
Гокудера, сидя рядом, достал сигарету и закурил. Занзасу было лень ругаться с ним, он просто вырвал ее из его пальцев и сам сделал пару затяжек, прежде чем вернуть.
Когда он снова потянулся за сигаретой, Гокудера просто вытащил еще одну и прикурил от своей.
— Знаешь, я… — начал тот, но Занзас оборвал его.
— Поехали.
Дальше они снова ехали молча.
***
— Это вещество с низкой чувствительностью, чтобы оно взорвалось, нужен удар большой силы. Нужен первый взрыв, короче, чтобы взорвалось всё вместе. Поэтому мне понадобится вот эта штука, — Гокудера покрутил в пальцах патрон, потом засунул его в термос, уже заполненный каким-то порошком, и тщательно закрутил. — Эта детонатор, его взорвать легко. Сначала он, потом вся бомба.
— А почему нельзя сразу использовать херню, которую легко взорвать?
— Потому что это опасно для меня. Если придётся с бомбой бегать, драться, то она может случайно сдетонировать. В меня могут стрелять — и случайно попадут в неё. Не люблю незапланированные взрывы.
— Я и запланированные не люблю, — пробормотал Занзас.
Не то чтобы он не ожидал чего-то подобного, и всё же с самого начала не стоило спрашивать об устройстве самопальной бомбы.
Гокудера, который уже успел переодеться в узкие светлые джинсы и футболку с изображением мультяшной кошки, тут же кинулся объяснять, да ещё со своими зубодробительными химическими терминами. Желая сменить тему, Занзас подначил его, сможет ли Гокудера на коленке собрать бомбу, и тот на спор за двадцать минут сделал.
Сейчас он снова закручивал крышку после того, как один раз уже собрал и разобрал её, и голова у Занзаса отяжелела от количества информации, которая сыпалась из Гокудеры как из прохудившегося мешка.
— Вокруг полно взрывчатых веществ, просто к каждому нужен свой подход, — почти с нежностью сказал Гокудера и поставил термос на подоконник. — Одно взрывается только от удара, а если поджечь — просто загорится. Хотя такие вещества достаточно поместить в закрытое тесное пространство, и тогда оно сдетонирует. Другое надо намочить водой, третье — кислотой. Кое-что годами использовалось как консервант или компонент для обычной краски, пока не оказалось, что это хорошая взрывчатка, просто нужны специальные условия.
Судя по интонации Гокудеры, всё вокруг него делилось на бесполезное и то, что можно подорвать. Не слишком-то хорошая основа для здоровых отношений, пусть Занзас никогда особо к ним и не стремился.
Да и начало отношений, если уж по чести, не располагало. После того, как Гокудера заминировал бизнес-центр, они трахнулись в переулке посреди бела дня, а теперь Занзас сидит и слушает лекцию о взрывчатке. Во время которой Гокудера, явно рисуясь, на глазах у Занзаса попробовал начинку от бомбы, белый рассыпчатый порошок, на язык. Саваде с таким телохранителем наверняка никогда не бывает скучно.
При воспоминании о Саваде настроение у Занзаса испортилось. Интересно, не с ним ли Гокудера учился подставлять задницу?
— …Десятый против, но я его всё равно уговорю, — услышал он окончание фразы. Это так неприятно совпало с мыслями, что Занзас с трудом удержался от вспышки гнева.
— И не боится Савада с тобой?.. — он заставил себя криво улыбнуться.
— Не боится — чего? — не понял Гокудера. — А, что я не смогу его защитить? Наоборот, если на встречу нельзя проносить оружие, я обычно иду с ним. У меня всегда при себе что-нибудь, и если противник не знает, что я — это я, то можно застать его врасплох.
— Я про то, не боится он, что ты как-нибудь сам подорвёшься или его взорвёшь? — усмехнулся Занзас.
Гокудера повёлся на подначку, как маленький ребёнок, и так же по-детски обиделся.
— Конечно, нет! Он мне полностью доверяет, и я никогда не подводил!
Если спросить у Гокудеры, с кем он спал раньше — это будет унизительно и для него, и уже тем более для самого Занзаса. В конце концов, Гокудера Занзаса не спрашивал ни о чём, и его неведение не напрягает.
— Я же говорил — иногда взрывчатка детонирует только при особых условиях. Пойдём, — Гокудера взял его за рукав и потащил из дома к заднему входу.
Внутренний двор, неожиданно большой для крохотного домика, был огорожен стальным крашеным металлопрофилем высотой где-то два с половиной метра.
Занзас задумчиво посмотрел на закопчённый столик посреди двора и крохотную переносную плитку.
— Не обращай внимания, — махнул рукой Гокудера, — бывает так, что выделяются ядовитые пары, поэтому большую часть я варю на открытом воздухе.
— Зачем тебе столько?
— У меня есть ещё клиенты, кроме тебя.
Занзас хотел спросить, какого рода клиенты, и точно что-нибудь добавил бы про персональное обслуживание, но Гокудера уже сорвал с пояса брелок, жестом велел Занзасу не отходить от двери, размахнулся и швырнул в ограду.
Громкий звук резанул по ушам, в глазах отпечаталось белое пятно пламени. Когда Занзас проморгался, то увидел, что в стальном листе образовалась глубокая вмятина.
— Я же говорил, что это безопасно, — со своей странной логикой пояснил Гокудера. — С этой взрывчаткой ничего не случится от слабого огня. Это как порох, знаешь — у него хватает сил вытолкнуть пулю из ствола, но будь он чуть посильнее — пистолет бы разорвало у тебя в руках. Хотя ты и так знаешь. Ты же сам конструируешь оружие.
Похоже, Гокудера всё-таки знал о нём достаточно.
— Собирайся, — сказал Занзас. — Пора ехать.
Гокудера приподнял брови.
— Куда?
— Ко мне, надо ещё кое-что обсудить.
— Так ты серьёзно со мной что-то обсудить хотел? — Гокудера сделал карикатурно удивлённое лицо, и Занзасу захотелось быстро превратить его в разбитое.
— Нет, блядь, я шучу. Пошёл в машину, живо.
***
Одну стену в кабинете Занзаса занимал огромный плазменный телевизор. Сам Занзас почти никогда его не включал, но Гокудера заявил, что сейчас идёт какая-то его любимая передача, которую он никогда не пропускает.
Учитывая то, что до этого они занимались любовью прямо на полу кабинета, на покрывале, сдёрнутом с дивана, настроение у Занзаса было хорошее, и он даже разрешил поискать среди вещей пульт.
Во второй раз они сделали это лицом к лицу, и когда Гокудера отдышался и открыл глаза, то вдруг протянул руку и коснулся шрама на щеке Занзаса. Потом его пальцы переместились на грудь, прошлись по длинному уродливому рубцу.
На лице Гокудеры появилось странное выражение, губы дрогнули, и стало ясно: сейчас он задаст тот же вопрос, что и все остальные, с кем Занзас оказывался в постели.
Тогда, наверное, Занзас просто выбил бы ему зубы, даже если бы это означало крах дела и окончательно испорченные отношения с Савадой.
Но Гокудера не стал спрашивать о шрамах, вместо этого он обнял Занзаса и притянул к себе. А Занзас, хоть и не любил лишние нежности, не отстранил его. Тронулся, наверное, не иначе.
Так что не было уже ничего удивительного, что когда Гокудера вдруг встрепенулся и заявил, что ему срочно нужно включить телевизор и посмотреть своё любимое шоу, Занзас махнул рукой.
— Валяй.
Кроме того, ему было любопытно, что так любит смотреть псих, который увлекается самодельной взрывчаткой. Какие-нибудь «Рецепты от лучших поваров мира», которые ведёт мужик в балаклаве и хаки. «Сегодня мы научим вас, как приготовить блюдо из того, что под рукой. Гости уже на пороге, а вам нечем их встретить? Коктейль Молотова за пять минут!»
Любимой передачей Гокудеры оказалось бредовое реалити-шоу про экстрасенсов, провидцев и медиумов, которые боролись за денежный приз.
Занзас какое-то время слушал, лёжа на спине, всю ахинею, которая лилась с экрана, потом заскучал.
Перевёл взгляд на Гокудеру, на длинную бледную руку, и легко хлопнул по ней.
— Эй. Какой у тебя обхват бицепса?
— Чего? — сказал Гокудера, не глядя на него.
— Сколько? Сантиметров пятнадцать? У меня в десять лет больше был.
Гокудера, по-прежнему заворожённо пялясь в свой телевизор, отмахнулся от него. Занзас перехватил его за запястье и дёрнул к себе. Опрокинул на спину, навалился сверху, крепко прижимая руки к полу.
Гокудера закатил глаза.
— Отпусти, я ж смотрю телевизор.
— Ну так встань и смотри себе дальше свою херню.
Гокудера сжал зубы, рванулся под хохот Занзаса раз, другой.
— И зачем Саваде вообще такой мусор, как ты, — поддразнил Занзас. — Совсем же не боец.
— Слышишь, ты!.. Сейчас покажу тебе, зачем!.. — Гокудера снова безуспешно попытался столкнуть его с себя, но вгляделся в лицо и недоумённо нахмурился. — Почему ты на меня так смотришь?
Занзас даже приподнялся, чтобы ему было больше видно: неширокая грудь, впалый живот.
— Ты совсем не боец… — задумчиво повторил он.
— Слышь, хорош уже издеваться! — вконец разозлился Гокудера. — Раньше не разглядел, что ли?
Занзас разжал хватку и сел рядом, задумчиво потирая подбородок. Растрёпанный Гокудера уселся рядом, рассерженно толкнул Занзаса в плечо — он отмахнулся не глядя.
— Это что сейчас было?
Занзас бездумно уставился на Гокудеру: щёки и уши все красные от злости, глаза блестят из-под светлых прядей. В другой раз Занзас плюнул бы на всё и снова занялся с ним любовью, но сейчас его волновало кое-что совершенно другое.
— Это мой шанс, — наконец сказал он. — Вернее, может стать моим шансом получить один старый долг.
— А я тут при чём?
Занзас встал, не отвечая, подошёл к столику, налил себе виски, залпом осушил стакан.
Гокудера удивлённо смотрел на то, как дрожат его руки.
— С тобой всё в порядке? — встревоженно спросил он, приподнимаясь и зачем-то оборачивая вокруг пояса покрывало
— С каких пор тебя касается, в порядке я или нет? — огрызнулся Занзас.
— Да ни с каких. Очень надо…
Фриковатая женщина-медиум по телевизору до сих пор что-то бубнила, и это выводило из себя. Занзас наклонился, подбирая пульт, нажал на кнопку. В комнате воцарилась приятная тишина, думать стало легче. Даже Гокудера просто молча стоял и смотрел на Занзаса. Наконец ему надоело ждать, он положил на место покрывало и стал подбирать разбросанную одежду. Натянув джинсы и подхватив с пола футболку, без единого слова пошёл к двери.
— Стоять.
Гокудера обернулся, приподнял бровь.
— Знаешь, ты уже достал…
— Заткнись, — оборвал его Занзас, и когда лицо Гокудеры потемнело, махнул рукой: — То есть просто помолчи и послушай. Ты мне нужен.
Гокудера постоял, помолчал, вдумываясь в его слова.
— Ого, — тихо произнёс он.
— Нужен для одного дела. Когда-то у меня забрали кое-что, и сейчас я могу это вернуть, но только с твоей помощью.
Гокудера снова помолчал, пожал голым плечом.
— Прямо только с моей? Сколько платишь?
— Сейчас ты вернёшься, сядешь сюда, — Занзас указал на смятое покрывало, — и послушаешь, что нужно будет сделать. Откажешься — я пойму, потому что в договор с Савадой это не входило.
— Опять нужно что-то взорвать? — поинтересовался Гокудера, на удивление послушно присаживаясь на место.
— Может быть.
Зашедший чуть позже в кабинет Сквало совершенно никак не отреагировал на полуголого Гокудеру, сидящего на расстеленном на полу одеяле, и совсем голого Занзаса, который перебирал на столе пожелтевшие бумаги.
У Сквало, когда он заглядывал в спальню Занзаса или его кабинет, лицо всегда имело выражение: «Чего я там не видел». Впрочем, так оно обычно и было.
— Ещё вазелину принести, босс? — спросил он, останавливаясь посреди комнаты.
— Ага, хорошенько смажь себе, — сказал Занзас, продолжая просматривать документы. — И сразу вставляй. А потом найди мне хорошего юриста.
— Хорошего юриста, — повторил Сквало и понимающе ухмыльнулся. — А Луссурия на что?
Занзас поднял на него тяжёлый взгляд.
— Мне нужен толковый юрист — с дипломом, лицензией и прочей хуйнёй. Настоящий юрист.
Сквало посмотрел на Гокудеру, тот пожал плечами. Сквало снова ухмыльнулся.
— Может, сразу священника?
Вместо ответа Занзас потянулся за стаканом из-под виски, стоящим на другом краю стола. Сквало отпрянул, инстинктивно закрылся рукой.
— Блядь, да иду уже!
Он успел выскочить за дверь за мгновение до того, как тяжёлый стакан пролетел через весь кабинет и вдребезги разбился об неё.
***
Это заняло целые грёбаные сутки, и ещё день ушёл потом на то, чтобы назначить встречу. Обычно, если речь шла о ком-то не слишком важном, обо всём договаривался Сквало. Если человек был статусом повыше, Сквало и с ним находил общий язык. На больших боссов он натравливал Маммона. А на тех, кого, наоборот, нужно было отвадить — Бельфегора.
У дона Кадавере Сквало послали. Не сразу, конечно, сперва молоденькие секретарши, то ли внучки, то ли любовницы Кадавере, гоняли с одного номера на другой, отвечали, что дон отсутствует, что дон занят, что дон будет иметь в виду и, возможно, свяжется с вами, когда у него появится свободное время.
В конце концов Занзас позвонил сам и на женское щебетание (бла-бла-бла, дона оповестят о вашем звонке) отрезал:
— Если дон так занят, что не может уделить мне пять сраных минут своего сраного времени, я приду лично. Без приглашения. И предупреждения.
На том конце трубки, на фоне запинающейся секретарши, Занзас услышал «бешеная собака», произнесённое густым хриплым голосом. Он улыбнулся и отключил связь.
Телефон запищал спустя пятнадцать минут.
Это был сын дона Кадавере, и он нервно, пусть и старался скрыть это, спросил, что нужно Занзасу от его отца.
«Старая сука, даже говорить со мной брезгует», — с привычным раздражением подумал Занзас. И ответил:
— У твоего отца есть кое-что, что принадлежит мне. Ты знаешь, о чём я, и он знает.
— И что? Суд уже начался, что тебе ещё нужно?
Занзас глубоко вздохнул. Обычно он не сдерживался в чувствах и эмоциях, и в какой-то мере бешеный темперамент работал на его репутацию человека жестокого, но прямолинейного. Но сейчас от Занзаса требовалась тонкость — чуждое ему умение.
— Думаю, мы сможем договориться.
В трубке раздался шорох, потом приглушённые голоса. Занзас представил себе, как сын дона Кадавере, верзила выше него ростом, закрывает трубку огромной ладонью и спешит к папаше в кабинет, как взволнованно докладывает: «Отец, этот сын шлюхи хочет с тобой договориться!»
Наконец Занзас услышал голос самого дона Кадавере — низкий и хриплый, как крупнозернистый наждак.
— И что же ты можешь мне предложить?
— Мою землю.
Старик хмыкнул.
— Она и так у меня.
— Я могу её отсудить.
— Ты уверен? Твои люди уже пытались…
— А я пока не взялся за дело всерьёз, — Занзас сделал паузу, давая старику возможность вникнуть в смысл его слов. — Хотя мог бы. Но мне нужны деньги.
Тот рассмеялся.
— Тимотео стоило бы утопить тебя, как паршивую шавку, а не сажать в тюрьму…
— Ему это скажешь, — оборвал Занзас. Сам он не разговаривал с отцом уже пять лет. С тех самых пор, как вышел. — Если интересно моё предложение, вечером буду у тебя. Если нет, рано или поздно я выкину нахуй всё твоё семейство с моей земли, а твой центр взорву, чтобы и кирпича не осталось. И всё будет законно, старый хер, ты слышал? Ни один ёбаный юрист не подкопается.
Занзас перевёл дыхание, речь была для него слишком длинной.
— Но я предлагаю по-хорошему. Пока предлагаю.
Старик снова рассмеялся своим хриплым смехом, кто-то рядом с ним присоединился. Они смеялись над ним и над его угрозами. Сколько лет прошло, а он для них был всё тем же мальчишкой в шортиках, сыном чумазой шлюхи, которого по странной прихоти приютил у себя дон Тимотео. И который предал его.
— Если ты приедешь ко мне со своей кодлой, моя охрана уложит вас на месте еще на подъезде. Мне не нужны твои выродки на моей территории.
Это моя территория, хотел напомнить Занзас, но смолчал. В кои-то веки ему хватило ума пропустить издёвку мимо ушей.
— Я буду без Варии, — оборвал Занзас. — Со мной только юрист с нужными документами.
Дона Кадавере одолел новый приступ смеха. Когда он справился с ним, то поинтересовался:
— Ты так уверен, что я приму твоё предложение?
«Куда ты денешься».
— А ты так уверен, что не примешь?
И когда Занзас уже решил, что ничего не выгорит, и собрался велеть Гокудере взорвать всё к чёртовой матери, голос в трубке неожиданно произнёс:
— Хорошо, я встречусь с тобой… и твоим юристом. Половина одиннадцатого, сегодня.
Когда Занзас отнял от уха нагревшуюся трубку, Луссурия захихикал, а Сквало с искренним восхищением произнёс:
— Босс, ты прирождённый дипломат.
— Иди на хуй, — устало сказал Занзас. Они даже не спросили имя юриста. С одной стороны, меньше возни, с другой — тот же Сквало всегда тщательно проверял людей, которые собирались посетить особняк Варии. Блядская семья Кадавере ни во что его не ставит. — Луссурия, ты понял, что нужно?
Луссурия кивнул и растянул в улыбке блестящие губы.
— Сделаю из него куколку, босс, глаз не оторвёшь.
— Сквало, готовность в пол-одиннадцатого.
— Понял, босс. — Сквало выглядел встревоженным. — И всё-таки… Ты его совсем не знаешь. Это команда Савады, они ещё недавно в куклы играли и по ночам писались. Если он слажает, я не буду тебя вылавливать в заливе по кусочкам и со стен этого грёбаного центра отскребать тоже не буду.
— Если слажает он, то не слажаю я, — спокойно ответил Занзас. Сквало редко перечил ему, потому что обычно это заканчивалось разбитой о голову бутылкой или метко брошенным стаканом. Но сейчас случай был особый: Занзас шёл на дело с человеком не из Варии, значит — непроверенным. И Сквало не мог понять, почему Занзас так верил в Гокудеру.
А Занзас и не верил, и не стал бы полагаться на кого-то только потому, что спал с ним. И всё же тогда, на заднем дворе набитого взрывчаткой домика, Гокудера так уверенно справлялся со всеми своими самодельными бомбами, что Занзас чувствовал — он не подведёт.
***
Луссурия, как и грозился, сделал из Гокудеры «конфетку».
Когда Занзас увидел его в строгом костюме, его разобрал смех, слишком уж непривычное было зрелище. Гокудера даже внимания на его веселье не обратил — он пытался отбиться от Луссурии, который лез к нему с пудреницей.
Когда первое впечатление прошло, Занзас понял, что эта одежда Гокудере идёт не меньше узких джинс и футболок с дикими принтами. Костюм прибавил ему немного тела, а стянутые в хвост волосы и строгие очки в тонкой оправе, которые Луссурия подобрал из своей коллекции, накинули несколько лет.
Теперь Гокудера выглядел с очень большой натяжкой на двадцать пять, но Занзас остался доволен.
— Ты всё помнишь? — спросил он, когда Луссурию наконец удалось спровадить с обещанием беречь костюм, и они остались одни.
Гокудера поднял очки, устроив их на лбу, потёр переносицу. Глаза у него были красные.
— Да, я ещё в Интернете полазил ночью, почитал всякое по делу.
Занзас покачал головой.
— Тебе вряд ли пригодится, забудь.
— А если они начнут расспрашивать ещё с порога?..
— …то я скажу, чтобы притормозили. Ты — моя шестёрка, понимаешь? И ты рта не раскроешь, если я не прикажу.
Гокудера криво улыбнулся.
— Может быть, я только что Гарвард закончил, а ещё имел практику во время учёбы. И уже опытный и очень недешёвый адвокат, — вздёрнув подбородок, он театральным жестом поправил галстук.
— Ролевые игры, да? — Занзас ухватил его за галстук, потянул на себя. — Значит, у меня в шестёрках адвокат из Гарварда.
Гокудера неожиданно улыбнулся и выдернул галстук из его пальцев, снова опустил очки на нос, входя в роль юриста.
— Луссурия сказал, что убьёт нас обоих, если костюм помнётся. И он был очень убедительным.
***
Занзас постукивал по рулю кончиками пальцев, стараясь унять покалывание. Обычно такое начиналось, когда он нервничал, а ещё зудели шрамы, оставленные отцом.
Сейчас нет повода для беспокойства, всё так или иначе получится. У старого козла не будет выбора, теперь Занзас сам поставит условия.
Гокудера рядом сидел тихий, как мышь, и что-то беззвучно шептал. Может, повторял всякие термины, в которых его поднатаскал настоящий адвокат.
Наверное, для него это всё казалось игрой — с переодеваниями, фальшивыми юристами и прочей хернёй. Занзасу до сих пор сложно было поверить, что Гокудера разнёс огромную укреплённую базу в Палермо. Что он вообще всерьёз способен на подобное. Чёрт, да поздно сомневаться в том, сумеет ли он убить кого-нибудь, если Занзасу будет угрожать опасность. И всё же его стоило проверить заранее, Сквало был прав.
— Так, готовься, выходим.
Гокудера вдруг выругался и стукнул кулаком по приборной панели.
— В следующий раз оторву руку, — сказал Занзас. — Что? Напортачил где-то?
Гокудера посмотрел на него с неожиданно смущённым видом.
— Я забыл сегодня позвонить Десятому и рассказать, что и как. Ты извини, я быстро…
Занзас подумал сначала, что он издевается, но Гокудера в самом деле полез за трубкой в карман. Занзасу потребовалось всё его самообладание, чтобы не пойти вразнос.
— Сейчас ты у меня на службе. Как закончим, трещи с ним хоть до утра. Сейчас даже не думай. Телефон или в машине оставляй, или вырубай. Не хватало, чтобы он тебе позвонил.
Гокудера бросил на него злой взгляд, но телефон выключил и снова убрал в карман.
Они вышли из машины, припаркованной у дороги напротив торгового центра. Занзас ещё раз смерил взглядом бетонный кубик с редкими вкраплениями жёлтых окон. Недолго ему осталось стоять.
«Грёбаный фейерверк», — кажется, так сказал Гокудера.
Да, это будет лучший фейерверк, что он видел.
***
К удивлению Занзаса, их обыскали очень тщательно. Причём Гокудеру только что раздеться не заставили, хотя на вид он никоим образом не походил на члена Варии и вообще на физически развитого человека. Это настораживало, но Занзас решил для себя, что старый козёл только додумался проверить посетителя, с которым у него назначена встреча.
В здании уже почти никого не осталось, когда по лестницам и коридорам их провели на третий этаж, в кабинет самого дона Кадавере.
Внутри было трое: сам дон, его сын, что разговаривал с Занзасом по телефону, и ещё один человек, то ли телохранитель, то ли родственник, то ли всё сразу, удивительно похожий на Дино Каваллоне, только волосы не светлые, а тёмно-рыжие.
Охранники, которые встретили и проводили Занзаса и Гокудеру к кабинету, остались снаружи, дверь закрылась.
Занзас небрежно кивнул, не утруждая себя приветствием, и сел в ближайшее кресло. Без пистолетов он чувствовал себя почти голым, но старался отогнать неприятное ощущение беззащитности. У него есть руки, зубы. Гокудера, в конце концов.
— Мой юрист, — махнул он рукой в его сторону.
Гокудера помялся, не дождался приглашения и сел рядом, прижимая к груди папку с бумагами. Он вёл себя настолько правильно, что Занзас почти простил ему ту историю со звонком Саваде. Представился липовым именем, разложил на журнальном столе все бумаги.
— Эй, Занзас, твой юрист школу-то закончил? — гоготнул сын дона Кадавере.
— В отличие от тебя — да, — ответил Занзас. — Лучше бы ты выпить предложил, или у Кадавере не умеют вести деловые беседы?
— Деловые беседы ведут с деловыми партнёрами, а не с шавкой, которая возомнила о себе невесть что, — спокойно ответил дон Кадавере. Несмотря на свои года, выглядел он внушительно: ростом с Занзаса, а в плечах раза в полтора его шире. Сын был ещё больше, а «Дино», пусть и казался обманчиво хрупким, но под пиджаком явно держал больше двух пистолетов.
Занзас пожал плечами и сделал движение, словно хотел подняться с кресла. Дон Кадавере остановил его жестом.
— Хорошо, я погляжу, что ты можешь мне предложить. Федерико, налей нашим гостям.
Сын дона Кадавере с трудом поднял массивное тело со своего кресла и побрёл к бару.
Гокудера кашлянул и начал:
— Дело касается земли, на которой стоит ваш бизнес-центр. Дело в том, что настоящий собственник земли — мой клиент. Земля была подарена ему приёмным отцом ещё тринадцать лет назад, о чём сделана соответствующая запись в земельном реестре, вот… Однако спустя полгода после этого мой клиент сел в тюрьму.
— Дёшево отделался, — пробормотал дон Кадавере.
— Затем, когда мой клиент уже находился в тюрьме, его отец получил право на управление землёй, вот копия документа. И затем передал вам эту землю в аренду, хотя де факто вы становитесь её владельцем, получаете право на строительство на данной территории и прочее.
— И зачем ты пересказываешь мне всё то, что я и так уже знаю?
Гокудера приподнял очки, потёр переносицу. Вид у него сделался нервный.
— Простите, можно мне ручку?
«Дино» по кивку дона протянул ему ручку, и Гокудера принялся показывать бумаги, используя ручку как указку.
— Мой клиент утверждает, что не передавал своему приёмному отцу права на землю. Его подпись подделали, и единственным, кто имеет право распоряжаться ей, производить постройки и сдавать в аренду, является только он. Соответственно, любое строительство на данной территории является незаконным.
Дон снисходительно улыбнулся в густые усы. Занзас готов был поклясться, что знает, о чём тот думает, знает до единой мысли.
Когда он только вышел из тюрьмы и оказался без связей, без отцовских денег, без прежних друзей — кроме Варии, — то жирный кусок земли в центре города был кстати. Но оказалось, что земля уже и не его, отец будто нарочно передал её тому, кто больше других вытирал о Занзаса ноги.
Занзас тогда ещё не отошёл от обиды на отца и махнул рукой — пусть подавится, он выкрутится как-нибудь. Луссурия сам вызвался заняться судебной волокитой, но до сих пор проигрывал в схватке с дорогими адвокатами на страже богатства дона Кадавере. Когда Занзас услышал от дона пожелание взлететь на воздух — понял, какой исход дела устроил бы его.
И всё же он не смог спокойно пройти мимо шанса унизить старого хрыча напоследок.
Сын дона протянул ему и Гокудере по бокалу с виски. Занзас пригубил, поморщился для виду, хотя пойло было вполне себе, и свободной, левой рукой толкнул Гокудеру под локоть:
— Давай, рассказывай ему дальше.
Луссурия убил бы его, убил бы их обоих. Гокудера тихо ахнул, когда его бокал опрокинулся и залил дорогие брюки дорогим виски, бросил на Занзаса одновременно и возмущённый, и обиженный взгляд.
— Как ты обращаешься со своими людьми, — дон Кадавере цыкнул языком и покачал головой. — Мальчик, может, пойдёшь работать на меня?
— Простите, а можно мне в туалетную комнату? — пробормотал Гокудера с растерянным видом, доставая из кармана носовой платок и пытаясь оттереть коричневые пятна.
— Витторио! — дон Кадавере повысил голос, и из-за двери тут же показался один из тех шкафов, что сопровождали Занзаса и Гокудеру от входа и до кабинета. Значит, всё это время они были снаружи — ещё трое вооружённых человек. Не считая тех, кто ещё находился в здании в это время. — Витторио, сынок, проводи нашего гостя в туалет.
Они вышли, и Занзас снова пригубил виски. В самом деле, хороший. Жаль, что Гокудера так и не попробовал.
— Так чего ты хочешь, Занзас? — спросил дон Кадавере. Впервые на памяти Занзаса тот обращался к нему по имени. — Продать мне эту землю? Или заставить меня платить тебе арендную плату?
Занзас ухмыльнулся.
— Расскажу, когда вернётся мой адвокат.
Дон оскалился в ответ.
— Да, конечно, как пожелаешь.
Он стал неожиданно покладистым, и это тревожило. Занзас успокоил себя тем, что старик делает вид, будто готов выслушать предложение, а сам собирается рассмеяться ему в лицо и после этого выгнать в шею. И уж никак не ожидает, что выгонят его самого.
@темы: Мангостин спелый, AU\кроссовер
XImageTransform.Microsoft.gradient(startColorstr=#BBedeadd,endColorstr=#BBedeadd); zoom:1; border-radius: 0 px; ">
Название: Месяц инея
Команда: Клубничные придурки
Бета: Клубничные придурки
Тема: АУ
Пейринг/Персонажи: TYL!Ямамото/TYL!Гокудера
Размер: 1527 слов
Жанр: АУ, романс
Рейтинг: R
Дисклеймер: все принадлежит Амано.
Саммари: Всем известно, что надо радоваться за любимого человека. Но Ямамото не может.
Команда: Клубничные придурки
Бета: Клубничные придурки
Тема: АУ
Пейринг/Персонажи: TYL!Ямамото/TYL!Гокудера
Размер: 1527 слов
Жанр: АУ, романс
Рейтинг: R
Дисклеймер: все принадлежит Амано.
Саммари: Всем известно, что надо радоваться за любимого человека. Но Ямамото не может.
Гокудера закурил, затянулся, выдохнул белый дым. Тонкие белые пальцы сжимали сигарету, и Ямамото гадал, холодные они или горячие, как сегодня утром.
Несколько часов назад, в номере, Гокудера поднялся раньше, чтобы проверить костюм и еще раз прочитать ноты, а Ямамото следил за ним с футона, приоткрыв один глаз. Первые лучи ложились почти горизонтально, на циновках выстроился золотистый забор из света и тени. Полоса пересекала ягодицы Гокудеры, другая золотила его бедро, бархатное, горячее на ощупь. Ямамото так хорошо знал его тело, что не нужно было даже прикасаться. Тень и свет делили концертный костюм на три неровных части. Утреннее вязкое возбуждение мешалось с тревогой, уже привычной за последние дни. Решающий шаг, решающее выступление, и тогда все изменится.
Гокудера не хотел обсуждать будущее, не с Ямамото. Тот никогда ни о чем не спрашивал. Но Гокудера не отвечал и Цуне, не отвечал Рехею, никому, кто интересовался. «Там видно будет». И это напрягало еще больше, оставляя Ямамото барахтаться в неизвестности.
Ямамото не удержался и тихо вздохнул. Услышав вздох, Гокудера отпустил отвороты пиджака и развернулся. И через секунду уже ложился рядом на футон, и руки у него, когда он коснулся лица Ямамото, были горячими.
— Не делай такое лицо, придурок, — сказал он. Уже не бейсбольный придурок, как в школе. Ямамото давно бросил спорт, после второй травмы.
Сейчас ему было и грустно, и сладко, но не больно. Он уже принял решения на любой случай и смирился с ними.
Гокудера долго смотрел ему в глаза, как будто пытался прочитать мысли, понять, что Ямамото думает. Но тот только улыбался и гладил его по пояснице. Уже вся комната тонула в утреннем чистом свете, начинался очередной тихий ноябрьский день, ложился первый иней. И уже в среду Гокудера собирался стать первым в истории конкурса Хамамацу пианистом, которому еще не исполнилось двадцати пяти. Самым молодым, самым талантливым.
Ямамото поцеловал его первым, разгладил пальцем морщинку между бровями, ласкал языком язык, глубоко и жарко. Чтобы загнать поглубже неприятные мысли. Они как боль, от которой стараешься отвлечься, как черви в досках моста. В самые радостные минуты подтачивали где-то внутри. Подъедали, еще немного, и все обрушится к чертовой матери.
Теперь они мерзли на набережной, любовались на сверкающую синюю воду. Ямамото стоял рядом с Гокудерой и наблюдал, как тот докуривает, бросает окурок в урну. Океан ровно дышал перед ними, над головами растянулось небо, светло-голубое, прозрачное. У горизонта застыли черные росчерки — птицы. Ямамото шагнул ближе, взял Гокудеру за руку. Пальцы были горячими, странно, потому что на улице похолодало.
— Да не волнуюсь я, — раздраженно бросил Гокудера. То ли его успокаивал, то ли себя.
— Тогда идем, — ответил Ямамото. Гокудера только пожал плечами, кажется, ему было все равно.
Все начиналось и заканчивалось здесь.
Маленькую экскурсию по городу пора было заканчивать. Пока они ехали на такси в гостиницу, Ямамото крепко сжимал его колено, придвинувшись так близко, что касался плечом плеча. От Гокудеры пахло шампунем, шерстяным пальто, табаком. Запахи перемешивались, сводили Ямамото с ума. Гокудера сегодня станет звездой, и Ямамото навсегда уйдет в тень, станет его грязным секретом, темной стороной его жизни, о которой известным людям говорить не положено. Ямамото сильнее стиснул пальцы, Гокудера вздрогнул и повернулся.
— Ты чего?
— Все нормально, — Ямамото улыбнулся, как обычно широко, надеясь, что улыбка получилась искренней. И убрал руку.
Дома Гокудера надел костюм, Ямамото помог завязать галстук. Гокудера досадливо поморщился, когда тугой узел врезался в кожу, отвел в сторону руку с сигаретой.
— Прости, — виновато улыбнулся Ямамото. За окном темнело слишком быстро, оставалось совсем мало времени. «Идиот, ты сам все придумал», — уговаривал он себя, ослабляя узел. Вот теперь все идеально. Он коснулся губами губ Гокудеры, быстро, как будто прощаясь.
— Не надо. А то брюки тонкие, — Гокудера ухмыльнулся, заглянул ему в глаза и произнес, хмурясь:
— Страшно.
Ямамото сдул невидимую пылинку с рукава черного пиджака и кивнул с улыбкой.
— Представляю. Ничего. Еще немного и все будет позади.
Ямамото досталось место в первом ряду. Как другу. Никто не должен ничего знать об их отношениях, иначе это может бросить тень на самого молодого претендента. Ямамото старался вести себя как можно незаметнее. Улыбаться, занять место и сидеть, дожидаясь, когда Гокудера сядет за рояль. Огромный Ямаха черным кораблем застыл посреди деревянного моря, а Гокудера, который появился на сцене после объявления, стал его капитаном. Пока Ямаха стоял на месте, но когда пальцы Гокудеры коснутся клавиш, рояль двинется с места и поплывет над залом. Ямамото видел такое не раз, и сейчас внутри все замирало от предвкушения. И ненависти.
Гокудеру приветствовали аплодисментами. Ямамото тоже хлопал вместе со всеми, но его радость была так сильно отравлена, что даже улыбка вышла не очень убедительной. А ведь Ямамото всегда умел скрывать свои чувства.
Гокудера сел на стул, поставил ноги у педалей, положил руки на колени. Ямамото сотни раз видел, как Гокудера играет, и сегодняшнее представление — сумма всех тренировок и репетиций, месяцев, сложившихся в года. Сейчас руки поднимутся с коленей, и начнется музыка. Ямамото стиснул кулаки, не замечая, что смял программу, а в груди разрастался страх. Первые аккорды заставили его внутренне сжаться. Он никогда не думал, что может стать таким эгоистом, но вот, пожалуйста, он сидит и не радуется за друга. Наоборот.
Руки Гокудеры порхали над клавишами, Шопен под его пальцами преображался, если бы Ямамото разбирался в музыке, то сказал бы, что «Странник» звучит совершенно по-новому. Но он не разбирался и про фортепианные пьесы знал только то, что читал в журнале. И про игру Гокудеры тоже знал только со слов критиков. И всегда, сколько себя помнил, ревновал его к музыке.
Гокудера встряхнул волосами, качнулся назад, потом вперед. Рояль повиновался ему, и сейчас Ямамото восхищался Гокудерой, как никогда раньше. И гордился им, конечно. Но поверх всего разбухала боль, она, как большая тяжелая опухоль в груди, мешала дышать.
Ямамото никому не говорил про ненависть. Ни Цуне, с которым пил на днях, ни Рехею, искреннему Рехею, который на самом деле радовался за Гокудеру. Никому. Никто бы не понял. Да он и сам себя не понимал и не мог простить.
Гокудера ударил по клавишам, левая рука взметнулась, правая нежно гладила. Казалось, его руки рождали особое пламя, которое зажигало клавиши. Успокаивало, дарило мир, рассеивало туман. Это было волшебство, смотреть на его игру можно было вечность, но Ямамото на секунду закрыл глаза.
Им обоим придется чем-то пожертвовать.
Последний аккорд замер над залом. В ушах Ямамото он еще дрожал, когда спустя несколько секунд тишины грохнули аплодисменты. Овации. Гокудера поднялся, кланялся. И Ямамото понял, что вот она высшая точка отчаяния. Потому что сто процентов, что Гокудера победил.
Ямамото высидел, пока Гокудера стоял на сцене и мог его видеть, и ушел, как только тот скрылся за кулисами.
Ямамото вышел из зала, потом из здания и, сунув руки в карманы, пошел прочь. Ему нужно было просто переждать, пережить эту высшую точку. Завтра все уже будет по-другому, все наладится, но сейчас ему, как в школе, хотелось забраться на крышу и прыгнуть вниз, потому что завтра для него в данную секунду не существовало. Он должен был радоваться, но не мог. Он посидел в одном баре, выпил немного, потом в другом, потом еще где-то. Ему пришло в голову купить билет на поезд и поехать в Намимори, где все начиналось.
Тогда Гокудера его терпеть не мог, это Ямамото вспомнил, когда сидел на вокзале и смотрел, как его поезд уходит. Господи, как же тогда все было просто. Гокудера вечно цеплялся к нему, а Ямамото это даже нравилось. Парень с характером, здорово. Ночью ему снилось, как он гладит Гокудеру по бедру и как они целуются. И когда днем Ямамото встречался с Гокудерой взглядом, то вспоминал свои сны и чувствовал, как в джинсах становится тесно. То возбуждение было острым, болезненным, опьянявшим, как вино. И не было никакого страха. Даже когда Ямамото попытался. А Гокудера вдруг ответил.
Музыка была тогда просто обрамлением их жизни. Когда Ямамото задвигал перегородку, и они с Гокудерой обжимались на футоне. А отец потом удивлялся, почему белье в таком беспорядке. Или когда первый раз переспали по-настоящему. Все было таким новым, свежим.
И что бы ни делал Ямамото, те чувства менялись, но никуда не исчезали.
Он сжал голову руками. Надо было отправляться в гостиницу, надо было подняться и заставить ноги идти, но это казалось невозможным.
Сколько прошло времени, он точно не знал. Ямамото стремительно трезвел. Он спустился по ступенькам к остановке, когда перед ним остановилось такси. Гокудера открыл дверь и позвал его.
— Эй, ты!
Ямамото не удивился. Гокудера всегда соображал на отлично и знал его, как себя. Ямамото забрался в салон. Гокудера даже не смотрел на него, молчал. Им надо было поговорить о многом, но почему-то не выходило. Ямамото чувствовал себя виноватым, пик отчаяния прошел, но сил спросить, какое место занял Гокудера, еще не было.
В тишине они добрались до дома. На улице Гокудера остановился и закурил.
— Второе место, — сказал он громко. — И приз зрительских симпатий.
Он перевел взгляд на Ямамото.
— И я тут подумал… знаешь… может быть, это не мое. Перегорело.
Он стряхнул пепел и усмехнулся.
— Еще не поздно переучиться. Пойду на механо-математический факультет.
Ямамото пожал плечами. Ему стало совсем хреново.
— Если ты это из-за меня…
Гокудера стряхнул пепел, вздернул брови.
— Да вот еще! Давно решил, хотел только сюда доехать, и все тогда. Ну ты и придурок все-таки.
Он потрепал Ямамото по плечу, а тот только вздохнул. Начинался месяц инея, но ему стало вдруг так тепло. Страх ушел, как будто никогда не было. Он в ответ приобнял Гокудеру за талию.
— Пойдем, надо еще вещи сложить.
Гокудера кивнул и затушил сигарету..
Несколько часов назад, в номере, Гокудера поднялся раньше, чтобы проверить костюм и еще раз прочитать ноты, а Ямамото следил за ним с футона, приоткрыв один глаз. Первые лучи ложились почти горизонтально, на циновках выстроился золотистый забор из света и тени. Полоса пересекала ягодицы Гокудеры, другая золотила его бедро, бархатное, горячее на ощупь. Ямамото так хорошо знал его тело, что не нужно было даже прикасаться. Тень и свет делили концертный костюм на три неровных части. Утреннее вязкое возбуждение мешалось с тревогой, уже привычной за последние дни. Решающий шаг, решающее выступление, и тогда все изменится.
Гокудера не хотел обсуждать будущее, не с Ямамото. Тот никогда ни о чем не спрашивал. Но Гокудера не отвечал и Цуне, не отвечал Рехею, никому, кто интересовался. «Там видно будет». И это напрягало еще больше, оставляя Ямамото барахтаться в неизвестности.
Ямамото не удержался и тихо вздохнул. Услышав вздох, Гокудера отпустил отвороты пиджака и развернулся. И через секунду уже ложился рядом на футон, и руки у него, когда он коснулся лица Ямамото, были горячими.
— Не делай такое лицо, придурок, — сказал он. Уже не бейсбольный придурок, как в школе. Ямамото давно бросил спорт, после второй травмы.
Сейчас ему было и грустно, и сладко, но не больно. Он уже принял решения на любой случай и смирился с ними.
Гокудера долго смотрел ему в глаза, как будто пытался прочитать мысли, понять, что Ямамото думает. Но тот только улыбался и гладил его по пояснице. Уже вся комната тонула в утреннем чистом свете, начинался очередной тихий ноябрьский день, ложился первый иней. И уже в среду Гокудера собирался стать первым в истории конкурса Хамамацу пианистом, которому еще не исполнилось двадцати пяти. Самым молодым, самым талантливым.
Ямамото поцеловал его первым, разгладил пальцем морщинку между бровями, ласкал языком язык, глубоко и жарко. Чтобы загнать поглубже неприятные мысли. Они как боль, от которой стараешься отвлечься, как черви в досках моста. В самые радостные минуты подтачивали где-то внутри. Подъедали, еще немного, и все обрушится к чертовой матери.
Теперь они мерзли на набережной, любовались на сверкающую синюю воду. Ямамото стоял рядом с Гокудерой и наблюдал, как тот докуривает, бросает окурок в урну. Океан ровно дышал перед ними, над головами растянулось небо, светло-голубое, прозрачное. У горизонта застыли черные росчерки — птицы. Ямамото шагнул ближе, взял Гокудеру за руку. Пальцы были горячими, странно, потому что на улице похолодало.
— Да не волнуюсь я, — раздраженно бросил Гокудера. То ли его успокаивал, то ли себя.
— Тогда идем, — ответил Ямамото. Гокудера только пожал плечами, кажется, ему было все равно.
Все начиналось и заканчивалось здесь.
Маленькую экскурсию по городу пора было заканчивать. Пока они ехали на такси в гостиницу, Ямамото крепко сжимал его колено, придвинувшись так близко, что касался плечом плеча. От Гокудеры пахло шампунем, шерстяным пальто, табаком. Запахи перемешивались, сводили Ямамото с ума. Гокудера сегодня станет звездой, и Ямамото навсегда уйдет в тень, станет его грязным секретом, темной стороной его жизни, о которой известным людям говорить не положено. Ямамото сильнее стиснул пальцы, Гокудера вздрогнул и повернулся.
— Ты чего?
— Все нормально, — Ямамото улыбнулся, как обычно широко, надеясь, что улыбка получилась искренней. И убрал руку.
Дома Гокудера надел костюм, Ямамото помог завязать галстук. Гокудера досадливо поморщился, когда тугой узел врезался в кожу, отвел в сторону руку с сигаретой.
— Прости, — виновато улыбнулся Ямамото. За окном темнело слишком быстро, оставалось совсем мало времени. «Идиот, ты сам все придумал», — уговаривал он себя, ослабляя узел. Вот теперь все идеально. Он коснулся губами губ Гокудеры, быстро, как будто прощаясь.
— Не надо. А то брюки тонкие, — Гокудера ухмыльнулся, заглянул ему в глаза и произнес, хмурясь:
— Страшно.
Ямамото сдул невидимую пылинку с рукава черного пиджака и кивнул с улыбкой.
— Представляю. Ничего. Еще немного и все будет позади.
Ямамото досталось место в первом ряду. Как другу. Никто не должен ничего знать об их отношениях, иначе это может бросить тень на самого молодого претендента. Ямамото старался вести себя как можно незаметнее. Улыбаться, занять место и сидеть, дожидаясь, когда Гокудера сядет за рояль. Огромный Ямаха черным кораблем застыл посреди деревянного моря, а Гокудера, который появился на сцене после объявления, стал его капитаном. Пока Ямаха стоял на месте, но когда пальцы Гокудеры коснутся клавиш, рояль двинется с места и поплывет над залом. Ямамото видел такое не раз, и сейчас внутри все замирало от предвкушения. И ненависти.
Гокудеру приветствовали аплодисментами. Ямамото тоже хлопал вместе со всеми, но его радость была так сильно отравлена, что даже улыбка вышла не очень убедительной. А ведь Ямамото всегда умел скрывать свои чувства.
Гокудера сел на стул, поставил ноги у педалей, положил руки на колени. Ямамото сотни раз видел, как Гокудера играет, и сегодняшнее представление — сумма всех тренировок и репетиций, месяцев, сложившихся в года. Сейчас руки поднимутся с коленей, и начнется музыка. Ямамото стиснул кулаки, не замечая, что смял программу, а в груди разрастался страх. Первые аккорды заставили его внутренне сжаться. Он никогда не думал, что может стать таким эгоистом, но вот, пожалуйста, он сидит и не радуется за друга. Наоборот.
Руки Гокудеры порхали над клавишами, Шопен под его пальцами преображался, если бы Ямамото разбирался в музыке, то сказал бы, что «Странник» звучит совершенно по-новому. Но он не разбирался и про фортепианные пьесы знал только то, что читал в журнале. И про игру Гокудеры тоже знал только со слов критиков. И всегда, сколько себя помнил, ревновал его к музыке.
Гокудера встряхнул волосами, качнулся назад, потом вперед. Рояль повиновался ему, и сейчас Ямамото восхищался Гокудерой, как никогда раньше. И гордился им, конечно. Но поверх всего разбухала боль, она, как большая тяжелая опухоль в груди, мешала дышать.
Ямамото никому не говорил про ненависть. Ни Цуне, с которым пил на днях, ни Рехею, искреннему Рехею, который на самом деле радовался за Гокудеру. Никому. Никто бы не понял. Да он и сам себя не понимал и не мог простить.
Гокудера ударил по клавишам, левая рука взметнулась, правая нежно гладила. Казалось, его руки рождали особое пламя, которое зажигало клавиши. Успокаивало, дарило мир, рассеивало туман. Это было волшебство, смотреть на его игру можно было вечность, но Ямамото на секунду закрыл глаза.
Им обоим придется чем-то пожертвовать.
Последний аккорд замер над залом. В ушах Ямамото он еще дрожал, когда спустя несколько секунд тишины грохнули аплодисменты. Овации. Гокудера поднялся, кланялся. И Ямамото понял, что вот она высшая точка отчаяния. Потому что сто процентов, что Гокудера победил.
Ямамото высидел, пока Гокудера стоял на сцене и мог его видеть, и ушел, как только тот скрылся за кулисами.
Ямамото вышел из зала, потом из здания и, сунув руки в карманы, пошел прочь. Ему нужно было просто переждать, пережить эту высшую точку. Завтра все уже будет по-другому, все наладится, но сейчас ему, как в школе, хотелось забраться на крышу и прыгнуть вниз, потому что завтра для него в данную секунду не существовало. Он должен был радоваться, но не мог. Он посидел в одном баре, выпил немного, потом в другом, потом еще где-то. Ему пришло в голову купить билет на поезд и поехать в Намимори, где все начиналось.
Тогда Гокудера его терпеть не мог, это Ямамото вспомнил, когда сидел на вокзале и смотрел, как его поезд уходит. Господи, как же тогда все было просто. Гокудера вечно цеплялся к нему, а Ямамото это даже нравилось. Парень с характером, здорово. Ночью ему снилось, как он гладит Гокудеру по бедру и как они целуются. И когда днем Ямамото встречался с Гокудерой взглядом, то вспоминал свои сны и чувствовал, как в джинсах становится тесно. То возбуждение было острым, болезненным, опьянявшим, как вино. И не было никакого страха. Даже когда Ямамото попытался. А Гокудера вдруг ответил.
Музыка была тогда просто обрамлением их жизни. Когда Ямамото задвигал перегородку, и они с Гокудерой обжимались на футоне. А отец потом удивлялся, почему белье в таком беспорядке. Или когда первый раз переспали по-настоящему. Все было таким новым, свежим.
И что бы ни делал Ямамото, те чувства менялись, но никуда не исчезали.
Он сжал голову руками. Надо было отправляться в гостиницу, надо было подняться и заставить ноги идти, но это казалось невозможным.
Сколько прошло времени, он точно не знал. Ямамото стремительно трезвел. Он спустился по ступенькам к остановке, когда перед ним остановилось такси. Гокудера открыл дверь и позвал его.
— Эй, ты!
Ямамото не удивился. Гокудера всегда соображал на отлично и знал его, как себя. Ямамото забрался в салон. Гокудера даже не смотрел на него, молчал. Им надо было поговорить о многом, но почему-то не выходило. Ямамото чувствовал себя виноватым, пик отчаяния прошел, но сил спросить, какое место занял Гокудера, еще не было.
В тишине они добрались до дома. На улице Гокудера остановился и закурил.
— Второе место, — сказал он громко. — И приз зрительских симпатий.
Он перевел взгляд на Ямамото.
— И я тут подумал… знаешь… может быть, это не мое. Перегорело.
Он стряхнул пепел и усмехнулся.
— Еще не поздно переучиться. Пойду на механо-математический факультет.
Ямамото пожал плечами. Ему стало совсем хреново.
— Если ты это из-за меня…
Гокудера стряхнул пепел, вздернул брови.
— Да вот еще! Давно решил, хотел только сюда доехать, и все тогда. Ну ты и придурок все-таки.
Он потрепал Ямамото по плечу, а тот только вздохнул. Начинался месяц инея, но ему стало вдруг так тепло. Страх ушел, как будто никогда не было. Он в ответ приобнял Гокудеру за талию.
— Пойдем, надо еще вещи сложить.
Гокудера кивнул и затушил сигарету..
@темы: Клубничные придурки, AU\кроссовер
чистое красивое море малины
Название: Лондонский букварь
Команда: FuckYeah6918!
Тема: АU/кроссовер
Пейринг/Персонажи: Мукуро/Хибари
Размер: 4815
Жанр: AU, романс
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: не мое
Саммари: Мукуро убил бомжа
Предупреждения: AU. Кроссовер с фильмом "Whiplash" и фильмом/книгой "London boulevard"
Скачать: doc, fb2
Я встретил Мукуро в коридоре Королевской академии музыки в десять часов утра одиннадцатого октября. Он стоял, повернувшись лицом к двери чулана и демонстрируя миру костлявую спину в черном модно дырявом свитере. Его плечи крупно и часто вздрагивали. Нельзя сказать, чтобы мне нравились плачущие парни, а за девчонку его трудно было принять. Нельзя сказать, что мне вообще нравился Мукуро. Но я следил за порядком и не собирался допускать чужого влияния. Безобидный первокурсник - хорошая цель для рэкета. Любой дзюдоист из класса ударных может отнять деньги на завтрак у обеспеченного отпрыска богемной семьи. Единственной крышей музыкальной академии с нынешнего года являлся я, и поэтому не оставлял без внимания проблемы - с самого начала, пока они не превратились в снежный ком. Я остановился за спиной Мукуро и простоял там пару минут. Он не отреагировал. Пришлось спросить, что случилось.Он обернулся. Его глаза были сухими и узкими, нижняя челюсть по-бойцовски подтянулась вверх. Мукуро приготовился бить. Слез не было: его трясло от ярости, кулаки сжались. На щеках светились следы нескромных пощечин, выданных Мукуро стариной Флетчем.
Здесь все знали про то, как Флетчер ведет уроки.
Он нашел Мукуро позавчера на дневной репетиции. Мукуро был второй скрипкой в ничем не примечательной группе. Он лениво выдавал стандартную партию, когда на прослушивание явился Флетчер - прославленный руководитель ансамбля академии. Он гонял студентов до кровавых мозолей, и его ученики брали первые места на всех без исключения фестивалях. Я не был знаком с ним, но чувствовал нашу схожесть. Флетчер мне нравился.
Сухощавый старик с сильными руками, проводящий в качалке половину времени, свободного от работы кнутом и бичом музыкального прогресса. Он одевался в обтягивающие майки и дизайнерские кардиганы, брил налысо голову и по выходным играл джазовую партию фортепиано в “Чарли Чаплине”. Его боялись до мурашек, обожали как бога. Мукуро не испугался.
Совершенно игнорируя прочих первокурсников, Флетчер пятнадцать раз подряд заставил Мукуро повторить выступление, небрежно обрывая движением руки на половине ноты. После хлопнул дверью, а вечером Мукуро уже играл с новой командой в его ансамбле. Ответственность, возлагаемая на учеников маэстро, была огромна. Сегодня Мукуро расплатился пощечинами: Флетчер не оценил ленивый, отстраненный стиль игры Мукуро. Ему нужна была страсть. Мукуро хотел славы. Они не совпадали.
К концу рассказа злость исчезла из его мимики, ушла вглубь. Плечи распрямились, голова тщеславно взлетела, являя скрипичный засос на шее. Он не сомневался в том, что станет великим музыкантом. Я был уверен, что сотрудничество с Флетчером приведет к желаемому результату. Они неплохо сочетались: педагог должен пробуждать в ученике злость, желание что есть силы залепить ногой по яйцам. Вряд ли Мукуро позволил бы себе это наяву, так что ему оставалось только терзать инструмент и сатанеть от злости. Скрипачи выглядят красиво, когда играют - стоя на сцене, вдохновенно зажимая струны механически совершенными движениями. У них лицо, как будто они видят что-то недоступное тебе и отчаянно пытаются вытащить это сопротивляющееся нечто в мир. Меня не интересовала их игра, но смотреть было забавно.
Его рассказ оборвался, когда секундная стрелка коснулась двенадцати: отпущенные десять минут перерыва истекли. Мукуро тронул пальцами щеку - там не было следов, но мы оба их видели.
- Когда-нибудь я его убью, - сказал Мукуро и улыбнулся, - и сам стану дирижером. До встречи, Хибари.
У меня есть несколько предположений, кто дал ему мой номер. Вообще-то много. Творческие люди безвольны, им нужна рука. Они были рады возможности не думать о будущем и о рамках: я дал им то и другое. И защиту от внешних раздражителей. Я могу найти жилье и наказать тех, кто зарывается. Я не связываюсь с наркотой. Мой телефон есть у всех старост. Ко мне обращаются, когда что-то идет не так. С такими условиями меня зачислили в академию. Не то чтобы я посещал занятия, но сделка была выгодная.
- Не хочешь сходить в кино? - спросил Мукуро. Он не представился, но я узнал по интонации. Он шел против системы, кажется, его это заводило. Меня - раздражало. Я согласился. Это способ стать лучше: люди досаждают мне, потому нужно оставаться спокойным при общении с теми, кто одним своим голосом высаживает на измену.
Зал кинотеатра был пуст. Мукуро закинул ноги на сиденье впереди и в полный голос рассказывал о себе. Лишенный смысла треп, который я пропустил бы мимо ушей, не будь картина еще тупее и беспробуднее.
- Я играл в детском спектакле. Потом был продюсером. У меня актерское образование, я умею относиться как угодно к чему угодно.
Мне не хотелось отвечать. Остроносые туфли отсвечивали на фоне экрана.
- Он дал мне первую скрипку. Это получилось случайно. Ну ладно, не совсем. Но я не приложил к этому усилий.
Мукуро выглядел удивленным. Несмотря на безупречно беззаботный имидж, он выгрызал свой успех зубами. Ему не достались даром место в оркестре, инструмент, сапоги от Джимми Чу. Я смотрел перед собой. Школьница в светлом платье отбивала поклонников битой. Шла пятнадцатая минута фильма. На середине Мукуро рассказал все, что хотел, и заснул.
В спортивных командах и инструментальных ансамблях принято держать на ключевых местах запасных игроков. Вторые скрипки можно рассматривать так же. При первой возможности Мукуро перескочил на передний ряд стульев. Все случилось просто: на отчетном мероприятии концертмейстер потерял партитуру. Главным образом Мукуро был удивлен тем, что потеря обошлась без его участия. Он знал партию наизусть. У солирующего скрипача была плохая память, он не играл без нот. Флетчер позволил Мукуро вести выступление. Зал рукоплескал, и Мукуро занял первую скрипку на всех репетициях.
Он мало спал, теперь стал спать еще меньше. Занятия группы начинались в девять, Мукуро приходил в шесть. На пути к общежитию он выглядел как зомби. При свете уличных фонарей я четко видел черные мешки под глазами. Руки переклеены пластырем. Зайдя в комнату, он стянул толстовку и свитер, упал на диван, не снимая обуви. Посередине крохотного помещения были сдвинуты четыре койки, на которых вперемешку спали мальчики в мешковатых балахонах и девочки с ангельскими лицами. Я обогнул ногу в чулке, сел на край дивана. Играло радио, дымились сладкие благовония, в углу шумной кучей громоздились музыкальные инструменты. Было накурено и тесно. Это место не подходило будущему великому концертмейстеру. Я сдержал желание забрать Мукуро отсюда в свою квартиру на другой стороне Риджентс-парка, где спальня целиком застелена футонами. Там можно спать, бесконечно перекатываясь с одного бока на другой. Вселенная, до краев заполненная одеялами и одиночеством.
Я предпочел сохранить ее для себя.
- Оставайся, - сказал Мукуро, - мне снятся кошмары. Флетчер раздевает меня, а потом говорит, что я его не удовлетворяю. Он ужасный.
“Ты тоже”, - хотел ответить я, но он повернулся на бок и уткнулся лицом в худой локоть. Другая рука свисала с края дивана. Я взял ее, чтобы переложить, и вместо этого четверть часа провел, выводя круги на его ладони. Я не трогал пальцы, залепленные пластырем для аллергиков. Наверное, он оставлял кучу денег в аптеке: энергетики, чтобы проснуться (запах доносится из темной свалки на полу), анестетики для порезанных подушечек. Снотворное ему точно не требовалось.
Когда я оказался дома, была половина второго. Дорога через темный парк очистила мысли, но комнаты все равно казались слишком пустыми.
Когда пришло смс, я подписывал контракт. Моя семья занимается недвижимостью, и по нынешним результатам мы составляем неплохую конкуренцию ирландцам. Механизм прост: многие хотят жить в Вестминстере, но не все могут это обеспечить. Мы предоставляем отсрочку на платежи. С процентами. В итоге накапливается немалый долг, вслед за которым грозит выселение. Конечно, они выплачивают долг. Прибыльное дело, найти желающих - дело техники. Семестр обучения в академии стоит от двадцати тысяч, здесь полно детей богатых родителей, мечтающих о карьере и свободе. Эти мечты не всегда сбываются.
“Он взял другого скрипача. Отдал ему мою партию”, - светилось негодованием сообщение. Я не стал сдерживать улыбку. Преподавательские методы Флетча во славе своей. Это был его любимый прием. Мукуро полагалось начать борьбу за место. Рассчитывать на стандартные реакции в его случае было самонадеянно - Мукуро не стирал руки о смычок, он третий час совершал экскурсию по барам. Мне было интересно, в какой точке завершится его путешествие. Я нашел его танцующим, и мы обошли весь Кенсингтонский Овал, не обделяя вниманием самые захолустные места.
Бездомный по имени Джои раздавал “Биг ишью” напротив “Бургер кинга”. Некстати он сунул Мукуро газету: скрипачу с большими запросами, сбитому прицельным выстрелом с верного пути к победе, не стоит предлагать издание про поиск работы для отбросов общества. Пусть Мукуро в своих рваных джинсах и выглядел как идеальный представитель фокус-группы, сегодня Джои ошибся. Мукуро бил ногами, усердно сберегая руки для игры. Я не останавливал его, разумно позволяя выпустить пар. Он справился сам. Носы его обуви были укреплены металлическими вставками в лучших традициях лондонских чавов - для полноты образа не хватало только клетчатой кепки. Я увел его, когда на перекрестке засияли огни полиции. Бездомный оборонялся добротным ножом, Мукуро подобрал его и сунул в карман. Многократно повторенный коктейль “Черный бархат” оказал свое действие, и по дороге домой он уже совсем не бодро опирался на мою руку.
Утром стены кухни облепил горький аромат кофе. Из гардероба исчезла рубашка. Мукуро не утруждал себя уборкой: на белой поверхности ванны блестели волосы и пена, коврик сбился в сторону. Банка с печеньем разорена, по обеденному столу разбросаны салфетки с пометками, он переписывал партитуру и выделял места, где следовало сделать акцент. Флетчер добился своего - Мукуро всерьез задумался об игре. Я в этом не сомневался.
Его конкурентом стал рыжий с третьего курса. Неотесанное невежественное существо, едва ли имевшее понятие о стиле и ярости. Он с трудом выдавал что-то сложнее “Церковной сонаты”. Для концертмейстера джазовых импровизаций его уровня не хватало даже в мечтах, но, окрыленный пожалованным местом, мальчик играл за пределами возможностей. Вряд ли в его силах было когда-нибудь стать сильнее Мукуро, но поставленный в позу вынужденного соперничества Мукуро не видел очевидного. Пока не видел: скоро раздражение улетучится, и он снова начнет лениться.
Одеяльный ком теснился в углу спальни. Мне никогда не требовалось лишнее тепло, осень была светлой и мягкой. Мукуро мерз. Когда я привел его домой, он уже был не в состоянии сопротивляться, убитый алкоголем и переживаниями. Мне казалось важным показать ему дом, где можно остаться собой, но Мукуро скучал по общаге и подкатился мне под бок - возможно, сдвинутые кровати в той комнате были его идеей. Дети трущоб нуждаются в компании. Мне хотелось тишины, он слишком громко сопел.
Убрав все следы его пребывания, я направился по делам. На крыльце дома валялись бумажные платки со следами грязи и крови с его сапог.
Партнер позвонил через три дня. Сначала он написал в “Фейсбуке”: ссылка на трагическую статью. Сухой некролог, повествующий о смерти бездомного, никому не причинившего вреда. Я не ответил. Потом пришло сообщение. У меня были дела поважнее: прижав к стенке кредитора и намотав его пижонский галстук на руку, я рассказывал о последствиях невыплаты. На третьи сутки после прогулки с Мукуро предупреждающий голос в трубке звучал строго и опасливо.
- Тот парень, которого замочил твой дружок. Про него узнавали. Я не знаю, кто, но это как-то связано с Гантом.
Я даже не удивился. Мукуро не мог выбрать целью своей агрессии кого-то левого - ему обязательно нужно было зацепить в своем выступлении все возможные ниточки. Гант был моим непосредственным соперником по бизнесу. Он оккупировал окраины и подбирался к центру, который держала семья. Медленно, размеренно наступал со всех краев, сужая кольцо. Если несчастный старик был одним из его людей - каких только связей не бывает, - то это лишний долг, ненужный повод для стрелки. Мне таковые совершенно не требовались.
- Он не мой дружок, - отрезал я, - это клиент. У всех есть право от горя побить бомжа, правда?
- Конечно, - неправдоподобно рассмеялся партнер, - но не тогда, когда это человек Ганта. Мы верим в тебя, Кея.
Ненавижу, когда меня называют по имени.
- Я разберусь, - пообещал я, стискивая трубку в пальцах.
У меня отличный самоконтроль. Для того чтобы выпустить пар, мне не нужно напиваться и избивать каких-то людей: вполне хватает двухчасовой тренировки.
- Все получилось, - похвастался Мукуро, забрасывая ноги на стол, - я его сделал. Этого второго.
Как можно быть таким тупым?
- Мои поздравления, - сдержанно отозвался я, убирая со светлого дерева его ступни.
- Он ничтожество. Флетчер лоханулся. Мы до часа ночи играли партию по очереди, весь состав курил в коридоре. Мне кажется, они меня ненавидят, - он счастливо рассмеялся. - Давай напьемся? Пойдем гулять. Ты мало отдыхаешь. Кстати, в каком ты классе?
- Гобой, - отрезал я. Ни разу не посещал занятия.
- Как мило, - дернул он бровью. - Хотя здесь тоже уютно. Хочешь, закажем пиццу и посмотрим что-нибудь.
Пластыри на его пальцах пропитались кровью. Он выглядел беспечным и безупречным. Чтобы успокоить его, я достал ром и выставил стакан. Мне не хотелось идти по барам и нарываться на новые приключения: я еще не разобрался с Джои. Друг умершего в больнице бездомного оказался тем еще фруктом. Телохранитель старой закалки. Никто о нем не слышал, а если слышал, то только легенды: про сестру-шлюху, про отсидку, про дружбу с кем не надо. Работал ли он на Ганта? Кем ему приходился тот бездомный?
Мы пили из одного бокала, разбавляя тоником, потерявшим газ, потом молоком для утренней каши, потом ничем. У Мукуро белые ноги с узкими выразительными щиколотками, которые он очень упрямо закидывал на мой стол. Меня это раздражало, его веселило. За последнее время он оставался на ночь несколько раз - я успел привыкнуть к его присутствию. Он грел как печка, хотя говорил, что замерзает. Забираясь под общее одеяло, подпихивал ледяные пятки мне под ноги. После того как он научился загружать посудомойку и смывать зубную пасту с раковины, я не нашел законных оснований, чтобы ему отказать. Рубашки, которые он возвращал, пахли двумя сортами женских духов - скромная фиалка и самоуверенная сладкая смесь. Один раз он стонал во сне, тогда я его разбудил. Ему часто снились плохие сны.
У меня никогда не было иллюзий относительно Флетчера. Он был дьяволом ансамбля, ведущей струной, единственным вектором. Попытки Мукуро соперничать или хотя бы соотноситься с ним выглядели смешно. Мукуро был в команде до тех пор, пока соответствовал его замыслу. Конечно, Мукуро это не устраивало. Он переиграл рыжего и снова заскучал. Ансамбль репетировал “Зеленую фею”, близился отчетный концерт.
К тому моменту, когда меня перестала беспокоить его манера спать ко мне лицом - толкаясь коленями, обмениваясь дыханием, - Мукуро прочно отстоял свое право на первенство и занимал место концертмейстера. Он приходил глубокой ночью и уходил до того, как я просыпался, хотя я не могу похвастаться привычками сов. Ему каким-то образом хватало трех-четырех часов сна, и это не могло длиться вечно. Напряжение разрешилось ровно перед выступлением. Однажды Мукуро проспал.
Пятнадцать минут, которые решили все. Он взял мой “астон”, но безнадежно застрял в утренней пробке на Черинг-кросс. Пока ансамбль разминался, Мукуро гнал на сто тридцать. Прибыв за десять минут до выхода на сцену, он обнаружил, что забыл папку с нотами. Конечно, Флетчер не предоставил ему запасную: не в правилах этого дрочилы было давать кому-то второй шанс. Тем не менее, Мукуро вышел на сцену. На сцене первым номером дирижер назвал “Дьявольскую трель”, которую дал ансамблю только вчера. На что он надеялся, на отличную импровизацию? У него получилось. Не справившись с неосвоенной мелодией без нот, Мукуро решил выяснить отношения прямо во время концерта. В этот раз он не берег руки, хотя и бить ногами не брезговал.
Раньше он не курил в спальне, да и я не разрешил бы. Сейчас доктора рекомендовали постельный режим. Выписанные рецепты не мешали Мукуро злоупотреблять гостеприимством и алкоголем. Он спал по пятнадцать часов, еще пять отводил на просмотр сериалов, три проводил в ванне, оставшийся час посвящал разговорам. Не раз в дверь звонили подозрительные личности с букетами и конфетами - я отсылал их прочь, а хрустящие коробки отдавал консьержу. Потом Мукуро нашел в тумбочке приставку и потерялся на добрые две недели. Он не обращал внимания на еду: заказывал я что-то из ресторанов или обливал кипятком быстрорастворимую лапшу, он ел все и без возражений. Его взгляд приклеился к невидимой точке в пространстве. Футляр со скрипкой пылился в прихожей.
Мукуро исключили из академии сразу после инцидента с Флетчером. Множественные свидетельские показания о жестоком обращении замяли уголовное дело. Шептали, что готовится суд над руководителем ансамбля - закрытый, чтобы не позорить честь державы. Подсудимый выздоравливал в центральной больнице и наверняка думал о Мукуро. Я тоже думал о Мукуро. Его постоянное присутствие не давало мне отдохнуть, заставляло постоянно проявлять заботу хозяина. Мукуро делал вид, что не думает ни о чем.
- Убей его, - попросил он однажды ночью, а когда я не ответил, сказал: - Я прошел “Mass effect” два раза. Мне скучно.
- Считаешь, его смерть тебя развлечет? - спросил я. - Больше никаких убийств. До сих пор с бомжом не разобрались.
- А что с ним не так?
- Его ищет серьезный человек. Это угрожает моей работе.
- Ты кем-то работаешь? - кажется, он был удивлен.
Он ушел, как раньше бывало, ранним утром. То ли пропуск в общежитие остался действительным, то ли Мукуро нашел иное место, чтобы предаваться бестолковым страданиям. Хотя я уверен, что его ждали другие люди. Он умел заставлять других ждать себя.
- Я никогда там не жил. Только приезжал к родственникам. Моя семья уже давно в Англии.
- Насколько давно? До войны или после?
- Ты перебиваешь. Мне это неприятно.
- Ага.
- Там по-другому. Другие люди и обычаи. Все совсем не так.
- Расскажи что-нибудь.
Мне вспомнился онсэн. Мы нечасто общались с Мукуро в тот месяц - большую часть времени он спал, а я работал. Ему не были интересны внешние происшествия. Зачем он оставался со мной? Не знаю. Возможно, больше некому было покупать ему новые игры и еду. Его друзья по-прежнему учились в академии.
Наступающая зима была холодной, зябкой. Каждый раз, задергивая шторку в ванной, согретой долгим купанием Мукуро, я вспоминал о Японии.
- Там очень тепло и душно. В воздухе запах горячей воды. И камней, они тоже по-особому пахнут. Перегородка между мужской и женской частью. Если ты не подглядываешь за девчонками, с тобой что-то не так.
- Ты подглядывал? - мягко смеялся Мукуро.
- Взрослые пьют сакэ. Хотя нельзя, им все равно можно. У всех на головах мокрые полотенца. Они лысеют к сорока, ужасное зрелище.
- Ты таким не будешь, - говорил Мукуро и придвигался ближе.
- Говорят о делах. Долго, с кивками и экивоками. Они любят растягивать удовольствие. Обсуждать то, что не нуждается в этом.
- Какое счастье, что ты не такой, - замечал Мукуро и просовывал колено между моих ног.
За окном падал редкий снег. Было темно и очень тихо. Я не видел себя в отражении в окне.
- Там пахнет лимонником и теплом, - продолжал я, хотя связывать мысли воедино было сложно из-за усталости и возбуждения, - и скучно. Горячо так, что хочется вылезти из озера прямо в снег.
На этом моменте Мукуро засыпал.
Я не знаю, что можно делать на колесе обозрения, кроме как целоваться. Всех, кого мне приходилось водить на “глаз Лондона”, интересовало именно это. Мукуро напоказ боялся высоты и держался за мою руку. Разве это не романтично? Я был без перчаток, и руку вскоре пришлось спрятать в карман. Мукуро наскучил вид города еще на первой четверти. Тогда я поделился с ним своими опасениями.
- Недавно меня провожал до дома седой мужик с хмурым лицом. Его зовут Митчелл, он вышел из тюрьмы месяц назад. Сидел за непреднамеренное. В тот вечер, когда он с друзьями отмечал свое освобождение, ты за углом пиздил ногами его друга, который живет на улице. Жил.
Непринужденность - мой конек.
- Не думал, что до такого дойдет, - признался Мукуро, - пьянка по-ирландски - страшная сила. “Гиннес” с шампанским. Сколько я выпил?
- Достаточно, - я потер пальцы о негреющий мех куртки, - он мертв. Митчелл выглядел очень разозленным своей потерей. Ему предложил работу Гант. Это жирный древний пень, который контролирует недвижимость всех окраин.
Мне не нравится, когда за мной по пустынным улицам ходят отмороженные телохранители с окончившимся двадцать лет назад сроком годности. Митчелл убедил меня выслушать его. Он искал Мукуро. Я счел справедливым поручить Митчелла его заботам. Все равно Мукуро было нечего делать.
- Они тебе мешают? - спросил Мукуро и вынул мою руку из кармана. - Холодно?
- Конечно, - я пожал плечами.
Он поднес мою ладонь к губам, подул на покрасневшие пальцы.
- Я разберусь, - сказал Мукуро, - мне все равно нечего делать.
До конца круга оставалось еще десять минут. Кабина была пуста.
Обеденный стол был сдвинут к стене, на нем громоздился стул, а на стуле стояла папка, заполненная линейками нот и разноцветными пометками. Мукуро ожесточенно рисовал на листочке, очкарик в шапке заваривал кофе - круги от кружек темнели по скатерти. На полу обнимался с джембе нестриженый растаман.
- Ты торопишься, - уныло твердил очкарик, - там в этом отрезке нужно сбавить. В два раза.
- Ни черта, - оскалился Мукуро, - если все было так просто, Флетчер не трахал бы с этим мозги две недели.
- Его уже выпустили? - осведомился я, вешая пиджак на плечики.
- О да, - Мукуро на меня не посмотрел, его взгляд был прикован к партитуре. - Флетчера выпустили, он собрал новый ансамбль. Неофициально, безо всех академических примочек. Зовет меня играть с ними.
- Ты согласился.
- Конечно, - Мукуро вскинул взгляд, и меня отбросило назад его недоумением и яростью, силой вернувшихся эмоций.
- На два слова.
- Давай потом, - Мукуро обвел рукой разоренную кухню, - мы репетируем, Кея.
- Неужели, - я был недоволен и не стал это скрывать. - Сейчас.
Мальчишки синхронно уткнулись в кружки. Мукуро с грохотом поставил свою на стол и быстрыми шагами прошел в спальню. Я закрыл дверь.
Кто-то из друзей (Мукуро не зря скрыл имя - узнай я его, расправа была бы быстрой) привел его в забегаловку, где опальный учитель вдохновенно пилил фортепианную партию на джазовом вечере. Его игра заворожила Мукуро и пересилила жажду мести. Закончив, Флетчер вышел в зал пропустить стаканчик скотча и заметил бывшего ученика. Его манера общения была мягкой и чарующей, или Мукуро изначально был согласен на все, чтобы добиться славы: когда последовало предложение, Мукуро не отказался. Простая история. Меня интересовали мотивы - вряд ли Мукуро снова бы стал повторять свои ошибки и играть с человеком, который доводил его до бешенства.
- Не кури в спальне, - сказал я.
- А раньше ты разрешал, - усмехнулся Мукуро, распахнул окно и выкинул окурок. - Понимаешь, он лучший. Это самый короткий путь.
- Ты хотел его убить, - припомнил я.
- Я до сих пор хочу, - Мукуро высунул голову в проем, зимний ветер растрепал отросшие волосы.
- Закрой форточку. Мне холодно.
- Раньше ты не мерз, - Мукуро повернул ручку, подошел ко мне и быстро обнял. - Хочешь, я тебя погрею?
- Когда концерт?
- Через три дня.
Его шепот был горячее, чем кипяток. Заряженный старой мечтой и старыми обидами, вдохновением и азартом; я никогда не мог этого понять.
- Иди играть, - я оттолкнул его.
- Ты придешь на концерт?
- Через два часа я ложусь спать и хочу, чтобы в квартире было пусто.
Мукуро улыбнулся через плечо, выходя в ярко освещенную кухню. Соседям предстояла тяжелая ночь - в полицию они не позвонят, но причинять им неудобства было совершенно необязательно.
- В следующий раз репетируйте в общежитии, - сказал я, - и уберите за собой.
В половину второго они ушли, громко смеясь и споря на лестнице. Запах табака долго не выветривался. Я кинул скатерть в стирку. На футоне темнели следы каблуков Мукуро.
- Митчелл сел по ложному обвинению. Он не хочет работать на Ганта, но тот держит его за горло. На днях убил его невесту, а неделю назад - сестру. И ты мне еще не разрешал трогать Флетчера. Ты несправедлив, Кея.
- Что ты тут делаешь? - я нащупал будильник. Красные цифры высвечивали четыре утра.
- Как что? - удивился Мукуро, кидая сапоги за дверь и ежась. - Проводил ребят и вернулся. Подвинься. Завтра днем нанесем визит твоему Митчеллу.
- Он такой же мой, какой твой. Ты его убьешь?
- Скорее всего, - Мукуро положил голову мне на плечо, - если меня не обманывает предчувствие, утром наш старый вояка прикончит Ганта. Твоему бизнесу это пойдет на пользу? Ты не говорил мне, что ты риэлтор.
- Ты не спрашивал. Да.
- Сможешь прибрать к рукам окраины.
- С чего ты взял, что Митчелл станет ввязываться в это?
- Сестра и невеста. Она была ирландкой, обручились на днях. Мечтали уехать в путешествие. Он подарил ей кольцо. Я бы убил.
- Откуда ты все это знаешь?
- У меня есть друг, мы вместе играли. В детском спектакле.
- Серьезно.
- Митчелл работает у одной актрисы. Мой друг - ее мажордом. Он раньше служил в “Легионе смерти”, знает о Митчелле все.
- Не грузи меня лишней информацией, - сказал я, - достаточно того, что ты с ним разберешься.
- Ты же пойдешь со мной? - сказал Мукуро тем голосом, которым просил меня прийти на концерт.
Я пошел с ним. Я довожу дела до конца, и раз так получилось, что с самого начала этой истории я был с Мукуро, мне не нравилась мысль о том, чтобы оставить его без контроля в финале.
Предчувствие не обмануло Мукуро, не помешал и порочный образ жизни: проснувшись только в одиннадцать, он привел меня к кварталу особняков возле Холланд-парка в середине дня. Подержанный собиратель долгов (на той же должности я находился пару лет назад) появился через несколько минут. Под пиджаком светился ствол, из которого - если Мукуро не врал, - час назад был застрелен мой конкурент.
- Он собирается уехать в штаты, - лирически заметил Мукуро, раскрывая нож-выкидушку.
- Отдай, - приказал ему я. Наверное, я был недостаточно убедителен: Мукуро отвел руку, и в этот момент Митчелл вышел из дома.
Одетый в джинсу седой качок с внушительной сумкой наличности против озлобленного и спокойного Мукуро. Он не успел сказать даже слово: Мукуро ударил под ребра четыре раза и отступил, чтобы кровь не забрызгала брюки. Митчелл глядел на нас изумленно, с честным недоверием. Он был сильным человеком - или тупым, раз продолжал поиск после всех предупреждений, - он продолжал идти.
- Говорят, ты искал меня, - драматично сообщил Мукуро, отирая лезвие моим платком. Должно быть, в детском спектакле он имел ошеломляющий успех.
Митчелл был очень близко к свободе. Он не дошел всего пару шагов до калитки, упал спиной на решетку стока. Здесь его история закончилась. Кровь стекала по синей рубашке и капала в канализацию. Я закрыл ему глаза. Мукуро осмотрел карманы, перекатил на ладони серебряное обручальное кольцо. Я взял сумку. Судя по весу, там было минимум шестьдесят кусков.
Уходя, Мукуро двигался дергано и резко. Я списал это на нервозность и усталость, пока не понял: он танцевал под музыку, играющую у него в голове, под проигрыш “Зеленой феи”.
- Это кольцо Кладда, - рассказывал Мукуро, любуясь синей эмалью на пальце, - традиционная фишка. Знак любви и доверия. Как ты относишься к символам, Кея?
Я ненавижу, когда меня называют по имени. Почему я это ему разрешал?
- Любовь, - я задумался, подбирая слова, - это надежда на то, что все будет хорошо.
- Красиво, - одобрил Мукуро. На кольце, без труда севшем на его палец, серебряные ручки сжимали коронованное эмалевое сердце.
- Знаешь, я хотел быть дирижером, - не меняя беззаботной интонации, сказал Мукуро.
Он никогда не хотел играть на скрипке. С детства Мукуро мечтал об одном - о славе и известности. Роль дирижера пришлась ему по нраву. Человек, правящий оркестром, - кто еще имеет больше власти над музыкой? Без его руководства не родится симфония. Провалившись на конкурсе, Мукуро со скуки исполнял скрипичные партии, но Флетчер сумел разглядеть под его безразличием бешеные амбиции. Вот только эти амбиции относились к совсем другим вещам.
Мне плевать на известность и славу. Деньги - это деньги, контроль есть контроль. Мне достаточно того, что я имею. Но Мукуро требуется больше, чем комфорт существования. Я не против. Я никогда не стоял на сцене, не понимал кайфа безупречного исполнения партии. С самого начала Мукуро состязался с Флетчером за власть в ансамбле, и это не так мелко, как может показаться с первого раза. Талантливых студентов забирают государственные оркестры прямо с выступления в Карнеги-холле. Мукуро хотел шагнуть дальше.
- Зачем тебе кольцо Митчелла?
- О, - Мукуро рассмеялся, - я давно его искал. Это кольцо, которое исполняет желания. Если знаешь, чего хочешь.
Концертмейстер - это человек, заменяющий дирижера. Первая скрипка, задающая тон всему выступлению. В первую половину концерта Флетчер гнул свою линию, которой уже не владел. Его четкая фигура металась перед ансамблем, и музыканты слушались указаний рук. Потом он замер, спеленутый дымкой вездесущего смога, неясного тумана.
Медленно, осознанно Мукуро встал со своего места. Он вышел на сцену перед ансамблем, не прекращая игры. Кольцо на его левой руке светилось спокойным, ровным синим цветом, рассказывая о дальних полях горных цветов, о нескончаемой голубизне летнего неба, о тоне снежных вершин. Ансамбль как заколдованный слушал изгибы скрипичной партии, и под нее подстраивались ударные, в ее ведущем ритме существовали все струнные. Без сомнений бегали по клавишам пальцы парня, сидевшего за роялем. Публика поднималась на ноги - почтенные господа во фраках прижимали руки к груди, дамы в красивых мехах пускали слезы по наштукатуренным щекам. Они испытывали истинные чувства, настоящее откровение. Весь ансамбль играл как один человек - подчинившиеся единому замыслу инструменты, безнадежно проигравшие высшей силе.
Я не ощущаю музыку. Я следил за лицами и видел в отражении то, что творил Мукуро: остаточное тепло в студеной зиме, неяркий огонь прикроватной лампы. То, что насмерть цепляет любое живое существо, желающее взаимности и ответа. Ручьи взламывают лед, ко дну идут все прочие чувства, кроме поглощающей страшной силы. Сердце плавится на счет раз, на счет два по ребрам течет теплое олово. Это пятно ты навсегда сбережешь и спрячешь от света. На счет три флейты пели про любовь.
Любовь - это надежда на то, что все будет хорошо. С тех пор как я встретил Мукуро, я больше не верю в то, что все будет хорошо.
@темы: FuckYeah6918!, AU\кроссовер
19:55
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Название: Обратный отсчет
Команда: 10051 team
Тема: AU/кроссовер
Пейринг/Персонажи: Бьякуран/Шоичи
Размер: ~2200 слов
Жанр: романс/флафф, типа экшн
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: все принадлежит Амано
Саммари: Бьякуран решил создать свои собственные параллельные миры. Ведь их много не бывает.
Предупреждения: кроссовер со вселенной Homestuck; Хоумстак = треш; цветной текст.
Шоичи вздохнул и покачал головой. На столе перед ним лежало два диска и свернутая втрое бумажка. На упаковках дисков крупными буквами красовались слова «СЕРВЕР» и «КЛИЕНТ», а текст в записке был нечитаемого ярко-лилового цвета.
«Шо-чан, эта игра стоит того, чтобы оторваться от подготовки к экзаменам»
— Ну конечно, Бьякуран-сан. Вам бы только оторваться от подготовки…
«Скачай программу по ссылкам. Добавь меня»
Что? Пестерчам? Разве скайп не удобнее?
«thenewGod»
***
Шоичи сидел перед экраном, подперев щеку ладонью и лениво щелкая мышью. После четырех звонков от слишком взволнованного Бьякурана он все же скачал программу, придумал себе совершенно бессмысленный ник, который лишь бы было проще запомнить.
Программа не отличалась какими-то наворотами – тот же скайп был по устройству гораздо сложнее. Весь фан Пестерчама, видимо, заключался в возможности писать цветным текстом. Шоичи не был удивлен.
Раздался звонок.
— Да.
— Ну сколько можно тебя ждать?
Шоичи вздохнул и добавил дурацкий ник Бьякурана в список контактов. Куда он только так торопится? Совместное прохождение игр у них никогда не занимало больше трех часов, а времени — полно.
— Я почти готов к нашим захватывающим совместным приключениям.
— Шо-чан, не надо сарказма. Хотя мне нравится твой настрой. Жду не дождусь, когда увижу твое лицо во время игры.
Голос в трубке сдавленно хихикнул. Шоичи только открыл рот, чтобы возмутиться, как раздались короткие гудки.
С неожиданным звуком программа выдала новое окно разговора.
-- thenewGod [TG] began pestering godisTrollingme [GT] at 18:32 –- TG: Шо-тян что это за ник? Совсем совсем несмешная шутка. TG: И что это за такой скучный цвет? Поставь какой-нибудь яркий. Рыженький там или зеленый. TG: Ты их любишь я знаю. GT: О господи, что у вас за цвет? Я не понимаю ни слова. TG: Хаха Шо-чан хаха. Смотри что я тут еще нашел. GT: Неужели в этой программе есть что-то хуже, чем ужасный цветовой спектр? GT: А интерфейс? К нему привыкать нужно как минимум месяц. Может быть, лучше перейдем в скайп? GT: Нет, серьезно, у этой программы вообще нет никаких достоинств. GT: Не понимаю, почему вы ее выбрали. GT: И у меня замечательный цвет текста. Разборчивый и выполняющий свою функцию. Его не нужно выделять, чтобы прочесть. GT: Бьякуран-сан? TG: 2м07р1 ш0-ч4н. GT: О Боже. GT: Что это за жуткий литспик? TG: н3 нр48172я? п0-м03му 0ч3нь м1л0. э70 5уд37 н4ш1м 74йным ш1фр0м. GT: Тайным шифром, который я не понимаю? TG: д4 л4дн0 ш0-ч4н 7ы ж3 умный м4льч1к. TG: н3 р4з0ч4р08ы84й м3ня. GT: Как мы вообще будем играть, если я не понимаю, что вы говорите? TG: 0ч3нь пр0270 м0й д0р0г0й. TG: Ты должен установить программу-клиент. Я подключусь к тебе как твой сервер-игрок. TG: Когда ты войдешь внутрь установишь программу-сервер и поможешь войти мне. TG: 7353 п0нр48172я 053щ4ю -- thenewGod [TG] ceased pestering godisTrollingme [GT] at 18:47 -– |
Шоичи снял очки и потер глаза. Что за игра такая? В нее нельзя даже одновременно войти? Это же глупо.
Не особо понимая, что и зачем он делает, Шоичи вытащил диск с программой-клиентом из упаковки и вставил в дисковод.
Это не должно занять много времени.
-- thenewGod [TG] began pestering godisTrollingme [GT] at 18:54 –- TG: Я п9дключаюсь к тебе. GT: Почему это звучит так жутко? TG: П9т9му чт9 ты зануда. ты ник9гда не ценил м9их п9пыт9к те6я развеселить! GT: Бьякуран-сан, я не хочу веселиться. Я хочу выучить последнюю тему и пойти спать. TG: Не д9ждешься. П9ка мы играем, ты т9льк9 м9й. И даже не думай 96 экзаменах. TG: Х9тя ты м9й и п9сле игры, н9 эт9 уже друг9й разг9в9р. GT: Вы теперь каждый наш разговор будете менять квирк? TG: А эт9т те6е чем не нравится? Всег9 две 6уквы. GT: Откуда вы их вообще берете? TG: Пр9читал недавн9 9дну занятную ист9рию. Мятежи, в9сстания, с9пр9тивление, тирания. GT: Все как вы любите. TG: Еще и п9лучивший п9 заслугам св9ев9льник с9 св9ими приспешниками. П9шли пр9тив системы и 6ыли казнены. TG: В9т ведь дураки, да, Ш9-чан? GT: Как скажете, Бьякуран-сан. CONNECTION COMPLETE |
Вдруг за спиной Шоичи раздался громкий стук — похоже, шкаф свалился набок.
Шкаф? Набок?!
| TG: Упс. TG: Я сейчас все передвину, не в9лнуйся. GT: ЧТО и КУДА вы передвинете?? GT: Что вообще происходит?! TG: Ну я так и знал, чт9 ты 6удешь нервничать 6ез п9в9да. GT: Что значит без повода? Вы свалили мой шкаф, сидя за компьютером в другой стране! TG: В эт9м вся прелесть игры. GT: Это не прелесть! Я в общежитии! Сюда же сейчас все прибегут. TG: Не при6егут. TG: Видишь? GT: Уберите шкаф от двери!!! TG: Ш9-чан, мне нужн9 мест9. GT: Не выкидывайте кровать в окно!!! |
Шоичи закусил губу и схватился за ножку висящей в воздухе кровати. Это мало что изменило.
| GT: Как вы вообще это делаете? TG: Курс9р9м, к9нечн9 же. GT: Зачем вам место? Что мне делать дальше? TG: Я чувствую, как те6я захватывает игра. И как те6я грызет лю69пытств9. TG: Сейчас я устан9влю 969руд9вание, а дальше 6удем действ9вать п9 х9ду с96ытий. TG: Дальше устан9вки алхимат9ра я еще ни разу не пр9х9дил. GT: То есть? |
Шоичи почувствовал, как по его спине побежали мурашки. Эта игра его очень сильно напрягала своей нелогичностью.
| TG: У меня не хватал9 времени, и я умирал. TG: Мы умирали. |
***
Спустя пять минут в его комнате стояли три непонятные белые машины, в которых Шоичи бы с радостью и интересом разобрался, если бы на одной из них не мигали цифры обратного отсчета.
| GT: Похоже на минуты. GT: И секунды. TG: Ск0льк0 их там у нас? GT: Восемь. TG: Мы делаем успехи! М0жет быть, даже не умрем! GT: Вы безусловно меня утешили. |
А еще по комнате летал маленький, переливающийся лиловым светом, шарик. Он не выглядел как что-то представляющее опасность, но на всякий случай Шоичи боялся и его.
| TG: Я всп0мнил. Тебе нужн0 найти два предмета. TG: Желательн0 чт0бы вт0р0й был живым. TG: Или мертвым, неважн0. TG: Труп0в нет п0близ0сти? GT: Это так грустно, что даже не смешно. TG: Нет, серьезн0? Я ведь даже целился, к0гда выкидывал кр0вать. TG: Ладн0. Чт0 у тебя есть? GT: Вы выбросили все мои вещи и мебель на улицу, а дверь закрыли шкафом. GT: Шкаф я вряд ли подниму, Бьякуран-сан. TG: Хм. А чт0 в шкафу? Д0стань чт0-нибудь 0ттуда и п0пр0буй швырнуть в спрайт. GT: Во что? GT: А, неважно. |
Шоичи осторожно подошел к лежащему на боку шкафу, недоверчиво на него посмотрел. Светящийся летающий шар двигался за ним. Экран компьютера мигнул новым сообщением.
| TG: Ш0-чан, п0т0р0пись! У нас уже меньше семи минут. |
— Чтоб вас! — нервно пробормотал он. Догадаться, что произойдет после отсчета, было несложно, но Шоичи тешил себя надеждой, что все это — лишь сон, и Бьякуран просто нашел способ достать его даже там, не более. Секунды тикали, светящийся шарик настойчиво летал вокруг Шоичи. Ничего кроме учебника «Расширенный курс механики» под рукой не оказалось.
| GT: То есть мне нужно просто бросить что-то в этот шар? GT: И что случится с этим предметом после? GT: Вы же знаете нашего библиотекаря, она мне голову оторвет. Ответа не было, выбора, видимо, тоже. Шоичи швырнул учебник в шар; тот ослепительно сверкнул и по очертаниям стал напоминать огромный прямоугольник. Шоичи тут же решил не обращать внимания на такие мелочи. Никогда. GT: Бьякуран-сан, что дальше? Время все еще идет! |
А вдруг этот кровожадный Джессо просто решил его прикончить? Он же мог, очень даже мог.
| TG: ОТЛИЧНЫЙ ВЫБОР, ШО-ЧАН! НАДЕЮСЬ, В ЭТОТ РАЗ ТВОЙ СПРАЙТ БУДЕТ НЕ ТАКИМ ЖЕ ВЕРТЛИВЫМ. |
Шоичи нервно посмотрел на часы — две минуты. Нет, до завтра он точно не доживет.
| GT: Что мне нужно сделать? TG: РАСКОЛИ ОРЕХ. |
***
Орехом оказалось какое-то устройство — по крайней мере, Шоичи склонен себя в этом убеждать — которое появилось после того, как Бьякуран бросил труп воробья в этот «спрайт». Раскалывал он это устройство в последние десять секунд, поэтому не особо озирался по сторонам, но с улицы ясно слышались крики и оры, и Шоичи был готов поклясться, что видел летящий в его сторону метеор.
Потом все вокруг вспыхнуло, да так, что ослепило его на мгновение, а когда он открыл глаза, то был уже не в общежитии.
И, скорее всего, даже не на Земле.
Небо было зеленого цвета, на горизонте виднелась фиолетовая луна. Под слоем мокрого песка просвечивались часовые механизмы, огромные и ржавые. Шоичи огляделся по сторонам — похоже, его комнату перенесло в пустыню. Очень большую и, видимо, очень дождливую пустыню.
| TG: ШО-Ч4Н, К4К Т3Б3 ТВОЯ ПЛ4НЕТ4? ЧТО Т4М 3СТЬ? |
Шоичи потряс головой и покорно уселся за компьютер. Он не будет требовать объяснений, нет. Это же бесполезно.
| GT: Мокро и пустынно. TG: Ш3СТ3Р3НК1 Н4 М3СТ3? GT: Да, шестеренки тут тоже есть. TG: ВОСХ1Т1Т3ЛЬНО! ПО1ГР4ЙСЯ ПОК4 С 4ЛХ1М4ТОРОМ, Д4ЛЬШ3 Я С4М. TG: <3 -- thenewGod [TG] is offline now -- |
***
Алхиматором оказалась одна из тех машин, что Бьякуран поставил в его комнате еще до начала игры. Шоичи искренне ей заинтересовался: если вставить карточку с нужным кодом, эта машина могла создать предмет, который к этому коду привязан. Нужен был лишь стройматериал.
Стройматериал выпадал из тел темных глиняных воробьев, когда Шоичи бил по ним. Воробьи были ненормальных размеров, все время порывались его клюнуть или выцарапать глаза, поэтому выбора не осталось, и Шоичи пришлось найти себе оружие. На эту роль подходил только увесистый зонт его мамы.
| TG: шо-ч4н, я вс3 сд3л4л. TG: т3п3рь лож1сь сп4ть. я встр3чу т3бя на проспит3. |
Шоичи решил не отвечать. Да и что он ответит? Эти воробьи в какой-то момент вдруг стали больше, почти с него ростом, обзавелись чешуей и прокусили ему руку. Теперь-то у него точно не было ни шанса против этих тварей.
Шоичи вылетел из комнаты, побежал куда-то, хлюпая кроссовками по рыхлой земле. Гигантских воробьев вокруг становилось все больше – бежать было просто некуда.
— Черт! — крикнул он, бросая зонт на землю и срываясь с места. Ржавые механизмы скрипели под его весом. Воздух был очень влажным, Шоичи словно дышал водой. Гравитация давила.
Нет, он бы понял, если бы Бьякуран просто решил замучить его досмерти, заставить страдать от худших из его кошмаров — бега и чувства неизвестности. Но уничтожать планету? Не в первый раз? Это он так свою любовь и признательность пытается выразить?
— «Шо-чан особенный, Шо-чан не такой как все»! — едва бормотал Шоичи на бегу, задыхаясь после каждого слога. — Поэтому я заслуживаю особенной смерти, Бьякуран-сан?
Бац! — нога Шоичи попала в зазор между шестеренками, и он плюхнулся на мокрое железо. Последнее, о чем он успел подумать — считается ли обморок сном? Если да, то он вполне себе справился с заданием.
***
Голова совсем не болела. Удивительно. Шоичи зажмурился, затем медленно открыл глаза. И даже очки целы. Чудеса какие-то.
— Привет.
Шоичи уселся на кровати и посмотрел на Бьякурана. Он сидел рядом, на самом краю, и был одет в дурацкую фиолетовую пижаму с кружевами и большим месяцем на груди. Улыбался.
— Я не буду спрашивать, как я тут оказался, — сразу же заявил Шоичи.
— И не нужно, — кивнул Бьякуран. — Я же сказал, что все сделаю сам.
Шоичи огляделся. Все в этой комнате было желтого цвета. Он мог бы предположить, что вся мебель и сама комната из золота, но золото не бывает таким ярким.
Комната, кстати говоря, была точной копией его детской. Только желтая, и стены чем-то исписаны.
— Я упал в обморок? — рискнул спросить он.
Бьякуран покачал головой.
— Нет, ты умер. Но это ничего. Здесь можно воскресить поцелуем.
— Понятно, — пробормотал Шоичи. За окном виднелись золотые башни и крыши домов, над ними же — сплошная темнота.
— Я тоже умер, — продолжил Бьякуран, — но ты из будущего меня воскресил. Часов пять назад, наверное.
— Ага.
Он понял. Небо темное, потому что это не Земля. А звезд там нет, потому что в этой вселенной нет ничего. Видимо, кроме них двоих.
Шоичи встал с кровати, Бьякуран обнял его со спины.
— Ты поручил мне важное задание, — прошептал он Шоичи на ухо. — Взрослый мудрый Шо-чан ооочень сексуальный.
Шоичи пытался не реагировать и просто смотреть в окно, но не вышло — кровь мгновенно прилила к щекам, руки нервно начали мять его собственную дурацкую желтую пижаму.
— Что же я вам поручил? — спросил он, не оборачиваясь.
— Убить тебя безболезненно. Не так, как его.
***
Бьякуран привел его — точнее, они прилетели — к какому-то аппарату с двумя гигантскими колбами. Бьякуран сказал, что это вывалилось из Опухоли, и на этом Шоичи решил свои расспросы прекратить.
— Вообще я сейчас должен заниматься всякой ерундой вроде разведения лягушек, но с этим можно и повременить, — Бьякуран ему подмигнул и указал рукой на непонятно каким образом висящие в воздухе — точнее, в вакууме — каменные кровати. — Твоя — красная.
Шоичи послушно отпустил руку Бьякурана и встал на красную кровать. В центре была нарисована шестеренка. Мило.
— И что теперь? — спросил он. — Зачем все это?
— Сейчас отсчет дойдет до нуля и мы взорвемся вместе с Опухолью, — ответил Бьякуран, вставая на кровать черного цвета. — Потом сотворится новый мир.
Шоичи смотрел на него не отрываясь. Бьякуран улыбался той победной улыбкой, которая обычно появляется после успешно завершенного грандиозного плана и особо удачных попыток его смутить. Примерно так выглядело счастье на его лице. И вот он — смотрит на обратный отсчет, на цветные жидкости в огромных колбах, прикрывает глаза и совсем не боится того, что сейчас умрет. Шоичи тоже теперь не боится, но лишь потому, что не смотрит на тикающие секунды.
Взрыв.
***
Эта пижама еще хуже прошлой — она красная и очевидно женская. Бьякуран пошло смеется, дергая свои черные подтяжки и потрясывая длинной черной накидкой. Такой, как у супермена.
Колбы взорвались и превратились в огромную — нет, на этот раз действительно огромную — зеленую планету. Она сияла убийственным для глаз светом. Наверное, поэтому Бьякуран постоянно щурился.
— Теперь ты — Муза Времени, а я — Лорд Пространства, — со странной гордостью в голосе произнес Бьякуран. — Твои способности нам очень пригодятся, когда нужно будет готовиться к экзаменам и развлекать меня одновременно.
— Мне казалось, Земли уже давно нет, — недоверчиво спросил Шоичи.
— Что мешает снова ее сделать? Ты же теперь можешь все исправить.
Шоичи скривил губы, но не выдержал и рассмеялся. Бьякуран такой веселый и сумасшедший. И очень ироничный.
— Если будем отстраивать Землю заново, надо будет отменить пару законов физики, я в школе с ними так намаялся.
Бьякуран приблизился и нежно притянул его лицо к своему.
— Придется придумать новые.
— Придется, — согласился Шоичи, обнимая его в ответ.
@темы: 10051 team, AU\кроссовер
19:28
Доступ к записи ограничен
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
Команда: 2759_
Тема: AU/кроссовер
Пейринг/Персонажи: Гокудера Хаято/Савада Цунаеши
Размер: мини (~ 4800 слов)
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: все принадлежит Амано
Саммари: Один день из жизни
Предупреждения: АУ, частичный ретеллинг комиксов Нила Геймана «Смерть. Цена жизни. Время жизни»
читать дальше
Реборн обещал, что задание будет предельно простым: приехать, дождаться связного, получить пакет, вернуться в особняк. То есть Реборн бросил ему папку с бумагами, сказал, что ждет с докладом до ужина, и пошел кормить Леона — встреча на этом кончилась.
Гокудера переводит взгляд на небо. Уже светает. Грязные, серые тучи и мутный загазованный воздух. Противно орут голодные чайки, больно впивается под лопатку угол настенной плазмы, и ботинок застрял в разбитом колене унитаза. Кажется, в него натекло воды. На ребра давит морозильной камерой холодильник: новенький, трехстворчатый, с интеллектуальной системой контроля продуктов.
Что-нибудь типа «не жрать после шести» с магнитным замком и небольшой рельсовой турелью, когда мотивация перестанет спасать. Гокудера на днях присмотрел один такой — может быть, как раз этот, — в особняк Вонголы, на кухню.
И теперь они оба на свалке: холодильник — с дырками от пуль в дверках, а Гокудера — с простреленной головой.
У него в черепе зияет сквозная дыра — строго по кратчайшему пути, в одно ухо влетело и в другое вылетело, — сломаны ребра, обломаны ногти на левой руке, и, похоже, вывихнута лодыжка. Поэтому дикая вонь Гокудеру, по идее, волновать должна в последнюю очередь. И мокрые носки — тоже.
И даже капля дерьма на пиджаке от пролетающей мимо чайки — ничего, пускай себе болтаются вокруг, главное, чтобы осколки черепа и мозг не клевали.
«Расслабься, это все к деньгам», — сказал бы ему Реборн. Он так говорит, даже когда с ковра в кабинете босса приходится собирать чужие кишки и затирать пятна крови на купюрах. Потому что деньги — семье, а семья — это общак. И, значит, Гокудера в конечном итоге тоже в плюсе.
Даже от чужих внутренностей.
Только это если не считать, что он сам — мертв. И по этому поводу можно даже закурить, если бы Гокудера мог пошевелиться и дотянуться до внутреннего кармана пиджака.
Не самый худший день для смерти, в конце концов, но откинуться на таком простецком задании — это позор. Стыдно людям на глаза показываться. Даже той встрепанной голове над холодильником.
Гокудера моргает, и голова исчезает. Прекрасно. Посмертные видения — это, безусловно, очень круто.
А потом голова возвращается.
— Помочь?
Он в зеленой ветровке с капюшоном на завязочках, потертых джинсах, ярких новеньких кедах и с рюкзаком. В руках кипа туристических буклетов, и еще его волосы охвачены пламенем. Настоящим, теплым, и таким, что Гокудере хочется протянуть руку и погреть пальцы.
А, нет, это просто солнце выглянуло между туч.
— Только если поднять эту хрень, — облизнув пересохшие губы, произносит Гокудера. И пихает холодильную камеру.
— Ну не знаю, — он задумчиво наклоняет голову набок. — Может, так сдвинем? Давай вдвоем? Думаешь, сможешь снизу подтолкнуть?
Гокудера думает, что у него в черепе гуляет сквозняк.
Но все же упирается обеими руками в край холодильника. И, кажется, даже его приподнимает. Голова снова исчезает, а потом кажется, будто вся свалка под Гокудерой вздрагивает. И глянцевая темная гора, покрытая сколами и царапинами, соскальзывает с него, скатываясь куда-то в мусорное море, как по льду.
— Савада Цунаеши. Вроде, — неуверенно сообщает голова, протягивая Гокудере руку, чтобы помочь подняться. Или хотя бы сесть. — А что ты тут делаешь?
Гокудера меряет его мрачным взглядом и, неудачно повернувшись, охает от боли. Ребра. И лодыжка. И, кажется, вообще все сразу.
— А сам-то? — вздыхает он, доставая мятую пачку сигарет из кармана и все-таки закуривая.
Гокудера не сильно удивится, если у них тут даже из свалки туристический объект сделали — мемориал чему-нибудь года какого-нибудь. И билеты продают.
— Гуляю. Дышу. Живу. Здорово, правда? — улыбается ему Савада.
Имечко-то какое. Емицу у них спец по Азии — и с кучей знакомых в миграционном контроле — надо будет у него спросить, точно скажет откуда тот приехал.
Снова выглядывает солнце. Савада жмурится, подставляя ему лицо, и вправду так глубоко дышит, будто ему это все нравится.
А Гокудера, вон, даже сигаретным дымом вонь перебить не может.
— Ты нормальный? На таблетках не сидишь? — на всякий случай спрашивает он Саваду. — Справки? Наркологический учет? Ни откуда не сбегал?
— Я думаю, тебя нужно перевязать, — непоследовательно отвечает тот.
И Гокудера вспоминает, что он, технически, уже должен истечь кровью, остыть и чуть-чуть начать разлагаться и подгнивать.
Но Савада поднимается с корточек, протягивает ему руку и вот так запросто предлагает:
— Пойдем, тут недалеко.
Меньше двадцати часов назад в Гокудеру выстрелил самый надежный и проверенный посредник Вонголы, потом его вывезли за город в багажнике и сбросили труп на свалку. Самое время начать шарахаться от каждой тени и палить в каждого встречного — у него все еще полная обойма в пистолете и пара любимых динамитных шашек за поясом.
Савада подозрителен, дальше некуда, и его мог послать кто угодно: начиная от Интерпола или конкурирующих семей и заканчивая каким-нибудь восточноазиатским кланом наемных убийц. Или он просто псих. Или обычный гражданский, и это все счастливое совпадение.
Но Гокудера — уже труп, и ему ничего не страшно.
Поэтому он делает последнюю затяжку, выбрасывает бычок и хватается за ладонь Савады. А потом поднимается и, прихрамывая, бредет следом за ним по волнам мусора, как по песчаным барханам. В ботинке хлюпает, в боку колет, мобильный — Гокудера охлопывает карманы, — треснул, и задание провалено.
Гокудера представляет, как доложит обо всем этом Реборну. Определенно, не самый худший день для смерти. Напряженный — для возвращения из мертвых.
Савада заводит его в какие-то мутные трущобы в пригороде Рима с обшарпанными двух- и трехэтажными деревянными домиками — и близко не похоже, что там есть гостиница или самый захудалый мотель. Савада просто спрашивает местных — Гокудера даже не уверен, что на итальянском, — а потом приглашающе машет рукой и ныряет в двери дома.
Гокудера поднимается за ним по скрипучим ступенькам, сомневаясь во всем на свете, кроме, почему-то, Савады, и все еще боясь касаться своей головы — ушей, висков, слипшихся волос.
Комнаты не разделены дверями, в лучшем случае — повешены занавески, откуда-то пахнет печеными булочками, и на Гокудеру никто не обращает внимания, будто все так и должно быть.
Он садится на разложенную, еще не убранную с ночи кровать и ждет, пока Савада, сбросив рюкзак на пол, в соседней комнате — успевает заглянуть в ванную и даже на кухню, — что-то ищет. А потом, перегнувшись через перила, кричит что-то вниз и, дождавшись ответа, радостно ныряет в старый рассохшийся шкаф рядом с кроватью.
Савада впервые в этой комнате, вдруг понимает Гокудера. И этих людей не знает.
— Тебе придется снять пиджак, — его голос звучит в шкафу неожиданно гулко — и рубашку. Можно попросить, чтобы тебе постирали одежду. Успеет просохнуть, пока мы тут. И завтрак! Хочешь есть? — Савада высовывается наружу. — Гокудера?
И Гокудера, уже собравшийся расстегивать пуговицы на манжетах, вспоминает, что так и не называл своего имени.
Затвор пистолета щелкает неожиданно громко. В воздухе танцует пыль, свет в комнату проникает через грязное стекло отдельными полосами, и Савада в ответ смотрит на Гокудеру так, будто ничего не происходит.
А мог бы и испугаться. Хотя бы для виду.
— Тут есть йод, бинты и пластырь, — продолжает Савада, как ни в чем не бывало, — я тебе помогу.
— Откуда меня знаешь? — сглотнув, спрашивает Гокудера и, когда Савада подается вперед, опускаясь на пол перед кроватью, упирает дуло ему в лоб. — Кто тебя послал?
— Я всех знаю, — легко отвечает Савада, — и я сам себя послал. — Он хмурится, ненадолго отводя взгляд и беззвучно шевеля губами. — А вообще, мы прилетели с мамой вчера в обед. Кажется.
И спокойно лезет Гокудере под рубашку — ощупывать ребра.
— Слушай, ты ничего не забыл? У меня пистолет, — чувствуя себя ужасно глупо и неловко, говорит он.
— А ты будешь стрелять? — с какой-то совершенно детской непосредственностью спрашивает Савада. Выражение открытого любопытства каким-то образом делает его моложе — выглядит совсем юным.
— Нет, — упавшим голосом произносит Гокудера.
— Вот и хорошо, — кивает Савада.
Наверняка его послал Реборн или кто-то из CEDEF, думает Гокудера, ища какое-нибудь логичное оправдание тому, что вот так просто прячет пистолет и динамитные шашки обратно. Савада свой, других вариантов нет. И, может, здесь, в трущобах, у мафии какая-нибудь тайная база.
Надо спросить Емицу, точно. Вдруг Вонгола отрастила себе лишний хвост-филиал где-нибудь в Азии, чтобы вовремя выпихивать на свет таких вот подготовленных Савад.
— У тебя есть какое-нибудь задание? Знаешь, зачем меня послали? Кто были те ребята, которые перекупили посредника? — допытывается Гокудера, пока Савада его бинтует.
Туговато, но дышать можно.
— Есть будешь? — спрашивает тот вместо ответа и улыбается. — Я бы поел, но не умею готовить. Хочешь чего-нибудь?
Или дурак, или делает вид, что дурак, и шифруется.
— Телефон, — вздыхает Гокудера. — Нужно предупредить Реборна. Ты ведь его знаешь, да?
— Я знаю всех. Сейчас! — повторяет Савада и бегом, перепрыгивая через ступени, спускается по лестнице.
Когда он возвращается со старым кнопочным мобильником-раскладушкой, Гокудера заканчивает бинтовать себе лодыжку и облепляет пластырем обломки ногтей на левой руке. И все еще пытается уговорить себя притронуться к тому месту, где через голову должен проходить отличный пулевой тоннель.
— Я позвонил, — радостно докладывает Савада и протягивает телефон. — И сказал, что мы поедем за теми людьми на черной «Ауди», которые оставили тебя на свалке, как только позавтракаем.
— Так ты их видел? — вскидывается Гокудера. — Почему сразу не сказал?
И уже собирается спросить Саваду, почему тогда сразу не помог ему подняться и не бросился в погоню, когда снова приходит это странное понимание. Будто мелкими иголочками кожу покалывает — как обычно бывает, когда затекла рука или нога.
А тут затек целый Гокудера.
Он пролежал так, под холодильником, наехавшим сверху, несколько часов.
С дырой в черепе, про которую себе постоянно напоминает и к которой почему-то относится так же спокойно, как к Саваде, делающему ему утяжку на ребра. А они знакомы часа полтора от силы.
И если не заострять внимания, не пытаться удержать эти мысли нарочно, они будто покрываются пылью. Уходят куда-то на задний план и остаются на самой кромке сознания. Словно все нормально.
Словно так все и должно быть.
— Как ты это делаешь? — напрягшись, спрашивает Гокудера у Савады, снова усаживающегося на пол перед ним.
Но Савада прикладывает к уху Гокудеры мобильник, и все равно приходится переключиться на разговор с Реборном.
— Посылка, которую ты должен был забрать, — без предисловий начинает тот, — видел ее? Или этот продажный ублюдок сразу заявился пустым? Ты видел кольца или нет?
— Какие кольца? — машинально переспрашивает Гокудера, глядя на Саваду сверху-вниз.
Тот наклоняет голову набок, и кажется, что его глаза на свету выцветают из карих в золото.
Реборн в трубке красноречиво помалкивает.
— Так вы опять взялись за старое, — уныло произносит Гокудера, когда до него доходит, в чем дело. — Снова эти дурацкие Кольца Вонголы.
И если бы он сейчас находился в кабинете босса, а не за спасительную чертову тучу километров от особняка, его наверняка бы уже скармливали Леону. По кусочкам. Потому что Реборн очень трепетно относится к своим хобби и ко всему, на чем ему сносит крышу.
А на славной и мистический истории основания Вонголы он очень прочно поехал кукушечкой еще задолго до рождения Гокудеры.
Реборн раздраженно вздыхает.
— С тобой сын Емицу, — говорит он. — Он в курсе происходящего, так что будете работать вместе. Найдите этих мудаков и кольца и привезите ко мне, понял? Это твое задание. Отбой.
— Да нет никаких колец! — успевает гаркнуть в трубку Гокудера, прежде чем слышит короткие гудки и захлопывает мобильник.
А потом снова смотрит на Саваду. Глаза у него снова нормальные, карие, и Гокудера пытается понять, почему до сих пор не связал его фамилию с фамилией Емицу.
С этой мысли он удивительно легко перескакивает на то, что после свалки действительно стоит помыться. И позавтракать. И еще на какую-то ерунду вроде того, что надо скинуть сообщение Бьянки — жив, цел, у Реборна опять сезонное обострение на почве колец, — и все-таки присмотреть в особняк Вонголы новый холодильник.
Пока он в крохотной ржавой душевой пытается развернуться так, чтобы ничего не снести локтями и не намочить повязки, Савада гремит посудой на кухне через три сквозные комнаты от Гокудеры.
Яичница получается горелая и со скорлупой, а кофе «убегает» от Савады как раз, когда Гокудера, натянув сменную одежду, — тоже Савада занес, и не смутился, — садится за стол.
Он очень неловкий, двигается скованно — и это все тоже нужно заметить, как-то удержать в голове и не вернуться к раздражению на Реборна, из-за которого Гокудера вляпался в такую переделку.
Какой толк Вонголе может быть от старых сказок?
Гокудера расчесывает пятерней влажные волосы и спрашивает, чтобы хоть как-то завязать разговор:
— Значит, ты из Японии?
Савада чуть не подскакивает от неожиданности. И пожимает плечами:
— Наверное. — А потом продолжает жевать.
Вот и поговорили.
— Что значит «наверное»?
— Технически я из ниоткуда, — объясняет Савада с очень серьезным видом, и Гокудера невольно фыркает. — Просто так всегда получается. Она так делает, чтобы мне не было одиноко — придумывает семью, предысторию, что-нибудь такое. Вписывает меня в реальность.
— Кто — она?
— Вселенная, — Савада делает страшные глаза.
И Гокудера очень надеется, что он не обидится на смех, потому что это совершенно невозможно. Хотя Гокудера сильно удивился бы, если бы у Емицу вырос вменяемый сын.
Если бы хоть кто-нибудь из тех, кого воспитывали в Вонголе — включая его самого, — вырос адекватным.
— Так, я понял, — отсмеявшись, произносит он. — Значит, ты не настоящий сын Емицу. И прилетел вчера сюда со своей матерью… зачем?
— Технически, — снова начинает Савада, — я появился только сегодня на рассвете.
— Ага.
— И у меня есть день на все это, — он обводит вилкой кухню. — Жить, пробовать всякое, научиться чему-нибудь новому. — Савада ненадолго замолкает, а потом спрашивает: — Как тебе яичница? В прошлый раз, когда я ее делал, никто не предупредил, что яйца, ну, знаешь, надо разбивать. И я пожарил их прямо так.
Гокудера снова фыркает в тарелку.
— Я хочу помочь тебе и Реборну, — бесхитростно заявляет Савада. — Потому что вы забавные. В хорошем смысле, — тут же добавляет он. — И я рад, что проведу этот день именно с тобой. Ты мне нравишься.
Гокудера почти уверен, что покраснел до корней волос, хотя Савада ничего особенного не сказал.
— Ты мне тоже, — неловко кивает он. И ловит себя на том, что говорит правду — Савада ему действительно симпатичен. Даже эта его легкая двинутость. И открытость.
И, однозначно, улыбка.
* * *
— Ничего, что мы не оставили денег? — на всякий случай спрашивает Гокудера, когда они с Савадой выходят из дома и тот машет хозяевам на прощание. — Или тут так принято?
— Ничего. И, нет, не принято, — непонятно произносит Савада. — Просто у меня всегда так.
— Из-за вселенной, — уточняет Гокудера.
— Из-за меня, — поправляет его Савада. Потом обгоняет на несколько шагов и, развернувшись, пробует идти вдоль дороги спиной вперед. — Это как премия в конце года за хорошую работу.
Гокудера молча ждет продолжения, и Савада вздыхает, а потом снова разворачивается и продолжает идти.
— Так получается из-за того, что я ко всем прихожу. Рано или поздно, и всегда — дважды, — он запрокидывает голову, глядя в небо. — Потому что я — Смерть.
— Ага. А я — Ураган Вонголы, — со смешком произносит Гокудера.
И чуть не налетает на Саваду, потому что тот неожиданно останавливается и какое-то время просто смотрит на него, прищурившись. А потом кивает и ободряюще хлопает по плечу:
— Точно. Но ты не волнуйся, я все понимаю. Это совсем не страшно и даже немного здорово.
Гокудера вздыхает. Значит, Савада тоже верит во всю эту придурь с кольцами и сверхспособностями. Хотя на фоне того, что он на полном серьезе несет, это уже не вызывает удивления.
До центра они добираются на машине: утро, выходной день, пустая дорогая, но стоит только Саваде остановиться и вытянуть руку, голосуя, как рядом останавливается такси.
— Заваливайтесь, — приглашает водитель. И на глазах у Гокудеры отключает счетчик. — Вам куда? Мне наверняка будет по дороге, так что могу и бесплатно подкинуть. Вы-то, с виду, неплохие ребята.
Савада широко улыбается Гокудере — мол, об этом я и говорил, — и, приглашающе махнув рукой, первым забирается на заднее сидение.
— Нам на пьяцца Сан Пьетро, — говорит он водителю, когда Гокудера захлопывает за собой дверь.
— Откуда знаешь?
Савада пожимает плечами:
— Просто знаю и все. Я скажу, когда настанет нужный момент. Веришь?
Не то чтобы Гокудере есть, из чего выбирать. К тому же, причин не верить Саваде у него нет.
— Слушай, а ты хочешь мороженого? — оживляется тот, неожиданно переводя разговор на другую тему. — И еще мы можем погулять и посмотреть всякое! Давай сходим куда-нибудь? Мы все равно приедем раньше!
Гокудере кажется, у Савады глаза загораются — по-нормальному, по-человечески, не тем мертвенно-золотым, — и появляются ямочки на щеках.
— Может, сначала, закончим с кольцами? — неуверенно предлагает Гокудера, чувствуя, что снова краснеет — удушливо и жарко, целиком. — Разберемся с ними — и могу у Реборна выпросить отпуск хоть на месяц.
Савада сразу грустнеет.
— Или ты скоро улетаешь? — быстро переспрашивает Гокудера.
— У меня есть только сегодня, — вздыхает тот и качает головой. — Знаешь, как говорят? Каждые сто лет Смерть на один день становится человеком, чтобы пережить то, чего лишает людей, отнимая их жизнь. Это такая плата. За все.
Гокудера чувствует смутное раздражение.
И вовремя одергивает себя, чтобы не ляпнуть что-нибудь, о чем обязательно пожалеет. Может, Савада не выдумывает и не придуривается, и у Вонголы действительно есть какая-то своя Смерть. Что-то вроде еще одного титула, как было с теми Хранителями из фамильных сказочек.
Вдруг Саваде действительно можно уезжать — откуда он там, — всего на несколько дней? Очень важный наблюдательный пост, все дела.
Гокудера отворачивается к окну.
…Да неужели они не уговорят Реборна на одно малюсенькое послабление? Наверняка тот разрешит — как получит свои драгоценные кольца, если они вообще существуют, и хоть раз, в порядке исключения, сделает доброе дело, — Саваде задержаться. Гокудера даже готов лично обеспечить его безопасность и везде сопровождать.
Было бы так здорово.
Гокудера накупает им обоим целую гору мороженого, пока Савада осматривает обелиск и глазеет по сторонам. У Собора уже выстраивается целая очередь, и сегодня они наверняка не успеют как следует побродить внутри и подняться к куполу. Хотя в толпе можно неплохо спрятаться.
Гокудера наблюдает за Савадой издалека: как он проходит от хвоста очередь к Собору до заграждений, и наверняка тоже думает о том, что сегодня туда попасть не выйдет. Как бродит, рассматривая узор брусчатки, и снова возвращается к обелиску. Как смотрит на часы и качает головой.
Гокудера сам не замечает, что изо всех сил стискивает зубы и сжимает в руках пластиковые стаканчики.
Нет, один день — это совершенно не их вариант.
— Цуна! — зовет он.
Да, точно. Цуна.
Тот оборачивается, и, черт возьми, наверное, вот таким должно быть то самое легендарное Небо Вонголы, о котором Реборн рассказывал с мечтательным прищуром.
Небо, в котором хочется тонуть.
— Держи, — Гокудера протягивает ему мороженое.
Они бродят между колоннами, просто слоняются туда-сюда без особой цели. Цуна всматривается в людской поток, вслушивается, кажется даже — вживается, а Гокудера наблюдает за ним. И думает, что дня спокойнее и умиротворенней этого в его жизни еще не было.
И если на секунду допустить, что Цуна говорит правду, то это точно самый лучший день для Смерти.
— Цуна, — снова зовет он. И, когда тот останавливается вполоборота — с пластиковой ложкой мороженого во рту, с лямкой рюкзака, сползающей с плеча, забавный и неловкий, с сияющим пламенем над головой, — спрашивает: — Если ты действительно Смерть, может, расскажешь, как оно все там? После того, как ты приходишь?
Цуна смеется и качает головой.
— Серьезно. Было бы гораздо проще знать, что потом есть что-нибудь еще, что мы тут не просто так.
— Извини. Это самый большой и самый секретный сюрприз. Нельзя раскрывать раньше времени, — он понижает голос. — Иначе будет неинтересно.
А потом, наверное, замечает что-то за спиной у Гокудеры — или кого-то, — потому что его взгляд стекленеет, выцветает и загорается мертвым золотом.
— Идем, — быстро произносит он и, сунув свой стаканчик в руки Гокудере, бросается вперед бегом.
Они несутся по каким-то переулкам, так, что Гокудера перестает понимать, в какой он части города — и Рим ли это вообще. Рим ли это все еще. Потому что мелькающие мимо развалины, крепостные стены, сияющие монолиты из стекла и бетона и даже плетеные заборы из ореховых прутьев вряд ли уживаются в одном месте и в одно время.
И Гокудера, когда бег между реальностями окончательно выбивает у него воздух из легких и от усталости сводит мышцы, уже готов поверить не только в то, что Цуна — Смерть, но и в силу Колец Вонголы.
А потом они останавливаются на пороге небольшой, полутемной часовенки с заколоченными окнами и покосившимися дверями. Позади, когда Гокудера оборачивается, вьется лабиринт из узких улочек, и он откуда-то знает, что все они, как одна, заканчиваются тупиками. И в каждом из них можно узнать, чем закончится чья-то жизнь.
Где-то здесь есть и личный тупик Гокудеры.
— Цуна, держись поближе ко мне, — на всякий случай предупреждает он, достав пистолет, и тянет двери на себя.
Внутри часовни только пара скамей, пустой — все та же странная, покалывающая сотнями мелких иголочек уверенность, что разграбленный, — каменный алтарь. Гокудера на всякий случай даже обходит его кругом, чтобы убедиться. Он даже находит выемки в камне, протертые в форме колец. Но тоже пустые.
— Опоздали, да? — спрашивает он у Цуны, еще раз оглядываясь. И только не получив ответа, оборачивается.
Цуна в дверях часовни, на свету, как в огне, а того, кто стоит перед ним, Гокудера узнает сходу. В конце концов, поиски колец всегда упирались в Мельфиоре. Сколько бы Реборн не бился, куда бы ни посылал Гокудеру и остальных, Бьякуран оказывался на шаг впереди.
— Привет, Смерть, — скалится он. — Давно тебя жду.
Цуна молча кивает — пламя вместе с ним наклоняется, чуть опадает, а потом вспыхивает снова. У Гокудеры, остающегося в тени алтаря, слезятся глаза. Но рука с пистолетом не дрожит. Он готов стрелять в любой момент, и даже в виноватого Шоичи, если придется.
Гокудера не представляет, чем его сумел зацепить Бьякуран, чем привязать, но пуля — была его. И за ним должок.
— Очень не хватает всяких спецэффектов, типа разбегающейся орды пауков, премерзких личинок… и что там еще полагается Мрачному Жнецу? Даже на японский манер.
Снаружи, за стенами часовни, день одновременно сходится с ночью, и яркое пятно солнечного голубого неба окружает звездная темнота.
— У меня есть Кольца, — продолжает Бьякуран, делая шаг вперед. — И деловое предложение. Давай ты придешь ко мне немного пораньше? А я взамен, — он выглядывает из-за плеча Цуны, — да вот хотя бы не убью его, — и указывает на Гокудеру.
— Извини, но я всегда прихожу вовремя, — неожиданно звонким и ясным голосом произносит Цуна. Его эхо похоже на бой колоколов. — Не раньше и не позже.
— И это очень старомодно. Не хочешь самую малость поменять порядок вещей? К обоюдной выгоде, честное слово! А, ну как тебе?
Цуна молчит, и Гокудере это совсем не нравится. Что нравится ему еще меньше, так это то, как близко к Цуне стоит Бьякуран.
— Ты ведь знаешь, Смерть, что можно по-простому, а можно и со сложностями. У тебя уже не сходится баланс душ, правда? Дебет-кредит, все просто. Но кое-кто этим утром решил посвоевольничать и не провожать еще одного человека в Бессолнечные Земли.
Торжествующий оскал Бьякурана — вообще последнее, что хотел бы в своей жизни видеть Гокудера, но точно не самое худшее. Потому что еще хуже — это гаснущее вокруг Цуны пламя и его поникшие плечи.
И чувство, как по челюсти, дальше вниз, по шее, капает на пиджак что-то теплое. Гокудера перехватывает пистолет и второй рукой и выдвигается из тени вперед, к Цуне, оттесняя его плечом и загораживая собой.
— До рассвета все живы, и у вас все прекрасно, — Бьякуран поднимает в воздух раскрытые ладони, показывая, что безоружен. — а дальше? Как там полагается, добровольная жертва? Одна душа в обмен на другую? Предлагаю себя! Очень добровольно! Совсем даром!
На его пальцах — Кольца Вонголы, такие, какими их перерисовывали со страниц рассыпающихся от старости книг. Каждое горит своим пламенем.
Мертвенно-бледный Шоичи за его спиной, поймав взгляд Гокудеры, отрицательно мотает головой.
— Время ведь идет, — вкрадчиво продолжает Бьякуран, и звезды в небе над ним меняются местами с солнцем, и гаснут все, разом. Остается только пламя на кольцах. — И я могу требовать, а не предлагать. Ведь Кольца — это символы Смерти, Сна и Судьбы, а?
Он делает резкий выпад вперед, к Цуне, обеими ладонями, сложенными вместе. И Гокудере кажется, что между ними бликует металлическое лезвие.
Он действует раньше, чем понимает, что именно видит. Раньше, чем осознает, — как всегда поступал, когда нужно кого-то защищать, — бросается в атаку, не думая. И просто нажимает на курок и удерживает его, пока не отстреливает все патроны. Поэтому не сразу слышит испуганный крик Шоичи, дернувшегося к ним, вперед:
— Что ты творишь! Кольца были на нем!
— …а тот, у кого есть кольца, управляет смертью, — заканчивает за него мертвый Бьякуран, скалясь еще шире. И небо над ними выцветает, становясь совершенно белым. — Особенно, если его убить там, где проходит порог между Миром Живых и Бессолнечными Землями. Так что я у вас кое-что позаимствую.
С плеча Цуны сползает рюкзак, и Гокудера видит, как сжатая в кулак, окровавленная рука Бьякурана, пройдя Цуну насквозь, торчит у того из спины, обхватывая выдавленные наружу из тела позвонки.
— Я тут пока побуду новой Смертью, — напевно продолжает Бьякуран и тянет кулак обратно. — Все кольца у меня, все символы — тоже у меня, и с ними — все тайны жизни и смерти. С ума сойти, да это как победа в Супереналотто!
Гокудера перехватывает его за руку, не давая шевельнуться, и подхватывает Цуну, когда тот, пошатнувшись, начинает оседать. Вместе с ним вздрагивает, проседая и обваливаясь, часовня за их спиной.
В висках стучит собственная кровь, толчками льющаяся через пулевые отверстия на пиджак, и в мыслях становится так удивительно пусто, что он даже не может вспомнить собственное имя. Кто он. Где он. Почему он здесь. Кто перед ним, кто рядом с ним, кто — вдалеке. И кто остался там, за границей мира, состоящего из белого песка и очертаний далеких-далеких каменных глыб, похожих на неровные росчерки чернильной ручки.
Нет границы между небом и песками, их соединяет в одно полотно тяжелый, порывистый ветер.
Тот-что-есть знает только одно: он потерял кое-что очень важное. Он должен был сказать кое-что еще более важное. Но Тот-что-рядом, тот, кого он обнимает — так отчаянно прижимает к себе, чтобы защитить, — застывает в камне и, пойдя сетью трещин, осыпается на песок.
Тот-что-есть вдыхает каменную пыль, и ветер, скатившись с сухих песчаных барханов, уносит ее дальше.
— Я — Смерть, — мягко говорит ему Тот-что-напротив. — Извини, что так получилось, не хотел напугать. Когда кто-то, кто должен жить, попадает в Бессолнечные Земли, добром это не кончается.
Тот-что-вдалеке пробирается к ним через нарастающую песчаную бурю.
— Я вызываюсь! Добровольно! — кричит он, и знать бы еще, что это означает. — Забирай меня взамен! Я исправлю все!
Тот-что-есть раскрывает руки шире, пытаясь поймать песок и не дать смыть, сдуть и смести с себя последние каменные крохи, потому что это так важно. Для него — так важно.
Тот-что-напротив меняется, перетекая, напитывая белизну голубым и золотом.
— Это просто символы, — продолжает Тот-что-напротив. В нем есть что-то знакомое, близкое, но слишком поздно вспоминать, что. Слишком поздно вспоминать слова, образы и значения. — Они имеют власть, только пока в них верят.
Огромный, как Небо, он протягивает раскрытую ладонь с одним-единственным, безжизненно тусклым кольцом.
— А ты веришь?
Кольцо вспыхивает красным — к миру белого песка, песчаной бури, Неба и золотого огня добавляется новый цвет, — и Тот-что-есть вспоминает.
«Ты мне очень нравишься».
«Ты мне очень важен».
«Останься».
«Дай остаться с тобой».
— Спасибо, — говорит ему Тот-что-напротив. Цуна. — Это был самый лучший день для Смерти.
И когда ветер, подчиняясь окрепшей воле, оседает, остается только свалка.
Гокудера щурится в блеклое ночное небо, закрытое тучами. Он жив, цел, ничего не сломал, валяется, чуть примятый новейшей холодильной камерой с системой контроля продуктов, и, кажется, еще может успеть к ужину с докладом.
Гокудера помнит засаду Мельфиоре, Ирие Шоичи, закрывавшего его от пуль, и как долго-долго несся, сломя голову, по чертовой свалке, чтобы найти укромное место и переждать погоню.
Холодильник его прямо-таки спас.
Гокудера сдувает налипшие на лоб пряди, лезет свободной рукой во внутренний карман и собирается сначала достать пачку сигарет, но передумывает и первым вынимает целехонький, почти не успевший разрядиться мобильник. И набирает Реборна.
Вдалеке светят прожектора, шумит уборочная техника — ночная смена разбирает городскую свалку.
— Что у тебя? — трубку Реборн снимает почти сразу, после первого же гудка.
Гокудера запрокидывает голову, неприятно проскребывая затылком по металлу, и видит матерчатый рюкзак с потертыми лямками. Он весь в мелком белом песке и выглядит так, будто пережил путешествие через Сахару туда и обратно.
— У Емицу есть сын? — спрашивает Гокудера. — Цуна. Савада Цунаеши.
— Какой еще сын? — переспрашивает Реборн. — Ты бредишь, что ли? Подстрелили? Ты забрал пакет?
— Не пакет, — поправляет его Гокудера. — Рюкзак. И там есть кольца.
И отключается, не дождавшись ответа. Пошарив по карманам, достает сигарету и закуривает.
Сумеречное небо над ним проясняется.
* * *
Забавно, но ему удается сделать из свалки что-то вроде мемориала — чего-то там какого-то там года. Гокудера уже не помнит, как бы ни старался.
Помнит только, что был очень молодым и тогда еще без Кольца Вонголы. Тогда вообще никаких колец не было, и он даже не верил, что они существуют — что есть Пламя, Коробочки, и кое-что за гранью технологического прогресса.
Реборн недавно вызвал его по Экстранету и сказал, что они наконец-то нашли Небо. И это значит, что им всем, старым перечникам, пора готовить преемников, наконец-то соберется настоящая Три-ни-сетте, как во времена Первого Вонголы.
Старый и облезлый Леон постоянно тыкался слепой мордой в голопроектор и очень нервировал этим Ури.
Гокудера отключает постоянный канал связи с Экстранетом и неторопливо идет по своему личному кусочку свалки, воссозданному с точностью до последней банки и пробки. Потом, кряхтя, забирается под холодильник.
Прохладно. И жестковато. Зато в небе над ним кричат чайки, и ботинку уже мокро.
Гокудера долго ерзает, устраиваясь поудобней — старость любит комфорт, тут ничего не поделать, — и наконец закрывает глаза.
Он дышит размеренно и спокойно, то проваливаясь в полудрему, то выныривая из нее обратно.
Он ждет.
Может быть, несколько минут. Может, — часы или даже целый день. Но Гокудера никуда не торопится и знает, что есть еще кое-кто, всегда появляющийся вовремя. Не раньше и не позже.
Вонгола всегда верит.
Смерть всегда приходит дважды.
Встрепанная голова над холодильником сияет вместо солнца. Так сильно, что Гокудера щурится, но все равно не закрывает глаза рукой.
— Помочь? — сипло спрашивает Гокудера, с трудом узнавая свой голос.
Свой молодой голос.
Ему так много надо сказать, он так долго — целую жизнь — все обдумывал, но в самый ответственный момент почему-то все равно снова краснеет, как мальчишка.
Но ничего, вспомнится-успеется, Гокудера уверен в этом. Теперь у них уйма времени впереди: поесть мороженое, погулять вместе, посмотреть все, что захочется.
Цуна понимающе улыбается и протягивает руку.
— Я тебя ждал. Пойдем, покажу кое-что, — зовет он Гокудеру за собой и переплетает их пальцы. — Свободен в эти выходные?
— Взял у Реборна отпуск, — в тон ему сообщает Гокудера.
Самый долгий из всех возможных. Длиной в вечность.
@темы: 2759_, AU\кроссовер
Команда: SD-team
Тема: AU/кроссовер
Пейринг/Персонажи: Сквало/Дино
Размер: миди (6943 слова)
Жанр: AU, кроссовер, романс
Рейтинг: R
Дисклеймер: Все принадлежит Амано
Саммари: Что общего может быть между Вторым императором мечей и капитаном Одиннадцатого отряда Готея 13?
Примечания: кроссовер с вселенной Bleach
— Какого хрена, Каваллоне?! Вонгольский мусор получил свои кольца, выпусти меня из этой гребаной каталки! — Сквало снова дернулся, и Дино налетел на спинку кресла. Хлипкая конструкция опасно накренилась.— Сквало, ну прекрати уже, — Дино провел тыльной стороной ладони по лицу, убирая лезущие в глаза волосы, и толкнул коляску вперед. — У нас был уговор: я везу тебя на бой между Цуной и Занзасом, а после ты возвращаешься в больницу, чем бы там этот бой ни закончился.
— Да пошел ты!
Дино поморщился и устало прикрыл глаза. От возмущенных воплей Сквало звенело в ушах. Хотелось послать все к чертям, упасть прямо тут и спать. Он остановился посреди больничного коридора, обошел коляску и, присев на корточки, глянул снизу вверх в блестевшие от ярости глаза Сквало.
— С твоими людьми все в порядке. Маммон смылся. Луссурия, Бельфегор и Леви связались с особняком, насколько я знаю. Занзасу вкатили лошадиную дозу успокоительного. Он тут, двумя этажами ниже. Проспит до утра, если не дольше. Реборн говорит, его пламя восстановится через пару дней.
Сквало молчал, глядя на него тяжелым, постепенно темнеющим взглядом. Несмотря на все эти бинты, колтун в грязных волосах и дурацкое кресло, такой Сквало был опасен больше, чем вопящий и размахивающий мечом.
— Ты обещал, — спокойным, ровным голосом напомнил Дино.
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга.
— Отвяжи меня от этого ебучего кресла. Сейчас, — наконец процедил сквозь зубы Сквало.
Дино победно улыбнулся и взялся за тугой узел, которым Ромарио затянул бинт, фиксирующий руку Сквало на подлокотнике кресла.
— Когда ты так ухмыляешься, хочется разбить тебе морду. Бесишь, чертов конь, — Сквало выпутал руку и принялся развязывать другой узел.
— Ты же знаешь, я всегда за хорошую драку, — отозвался Дино, поднимаясь, и налег на ручки, толкая кресло к двери палаты.
— Что Тимотео? — Сквало бросил мятые бинты на пол и принялся разминать затекшие руки.
— Жив. И, думаю, вам опять все сойдет с рук.
— Уверен?
— Абсолютно. Старик любит Занзаса.
Из двери палаты, к которой они направлялись, появилась медсестра.
— К вам посетитель, — сказала она, обращаясь к Сквало. — Ждет внутри.
Дино со Сквало переглянулись.
— Кого это принесло?
— Понятия не имею, — отозвался Дино.
— Ну так давай узнаем, — пинком открывая дверь, пробормотал Сквало.
Дверь в палату распахнулась, и они оба замерли, уставившись на посетителя. Он сидел на кровати, одной рукой опираясь на трость и покачивая ногами, обутыми в гэта. Тень от дурацкой полосатой панамки, как всегда, скрывала его глаза.
— Твою ж мать! — выпалил Сквало, — Опять ты!
***
В те дни, восемь лет назад, Сквало собирался смотаться куда-нибудь в Азию, чтобы изучить стиль восточных мечников. Конкретного плана у него не было, так что когда Каваллоне предложил махнуть вместе с ним в Японию, где можно будет зависнуть у его дяди-мечника, Сквало с легкостью согласился. С Дино они не то чтобы дружили, но общий язык находили. Каваллоне, конечно, был слишком мягок для будущего босса, но соображал он хорошо и никогда не бегал к папочке, если случалось получить в зубы.
Дядюшка Дино жил в городке с идиотским названием Каракура. Из Токио им пришлось ехать на поезде, а потом еще автобусом, поэтому, когда они добрались, Сквало мечтал только пожрать и выспаться.
— Вот он, — Дино указал на высокого мужика в смешных японских деревянных сандалиях. На нем была невзрачная хламида с белыми ромбами по подолу и дурацкая панамка в бело-зеленую полоску, из-под которой торчали светлые волосы. Мужик опирался на трость и довольно манерно обмахивался веером.
Сквало почему-то ожидал увидеть старика, и этот странно одетый даже для японца человек, которому на вид было чуть за тридцать, его несколько удивил.
— Он забавный, тебе понравится, — улыбнулся Дино, выходя из автобуса.
Но дядюшка не понравился Сквало сразу. Когда они подошли к этому нелепому мужику, Сквало ощутил, как у него холодеет затылок и в солнечном сплетении сворачивается какой-то нехороший тянущий узел.
— Урахара, знакомься, это Супербия Сквало. Сквало, это мой дядя, Урахара Киске, — проговорил Дино.
— Очень приятно, — голос Урахары был мягким, улыбка — доброжелательной, но выражение серых глаз напрягало. Сквало тогда показалось, что его рассматривает какое-то существо, не доброе и не злое. Нечеловеческое. И что-то было странное в его трости. Опасное и как будто живое, дремлющее, но готовое в любой момент напасть.
— Взаимно, — буркнул Сквало, изучая мужика исподлобья.
Магазин Урахары производил не менее странное впечатление, чем он сам. Небольшой двухэтажный дом в традиционном японском стиле, набитый какой-то странной хренью, выделялся среди современных офисных зданий. Девчонка с печальным лицом — Уруру, рыжеволосый хмурый пацан Джинта и невозмутимый как бетонный столб усатый мужик в очках — Тессай, которые работали на Урахару, тоже вызывали чувство, что они совсем не те, кем кажутся на первый взгляд.
Сквало с Дино поселили в тесной комнате второго этажа. Один ее угол был заставлен коробками, так что места едва хватало, чтобы разложить два футона. Но Сквало уже было все равно. После многочасового перелета и влажной летней жары его вырубало так, что он уснул, едва голова коснулась подушки.
Утро было пасмурным и все таким же душным. В доме царила тишина. Несмотря на открытое окно, воздух в комнате был тяжелым и липким, как кисель. Хотелась жрать и в душ. Каваллоне дрых на своем футоне, а Сквало натянул штаны, пристегнул к поясу ножны с мечом и спустился вниз.
Урахара сидел в кухне на полу, сложив ноги по-турецки. Рядом с ним растянулся черный кот, лениво щуря желтые глаза. На низком столике стояла чашка и блюдце с чем-то очень отдаленно напоминающим еду. Сквало пришло в голову, что нормальной европейской пищи здесь может и не оказаться.
— Есть кофе, молоко и хлеб с тунцом, — перехватив опасливый взгляд Сквало, проговорил Урахара, кивком показывая в сторону холодильника. — Сам справишься?
— Угу, — буркнул Сквало.
Он налил себе молока, сделал бутерброд и устроился напротив хозяина. Несколько минут прошло в молчании. Сквало угрюмо жевал под пристальным и чуть насмешливым взглядом «дядюшки».
— Дино говорил, ты сильный мечник, — наконец произнес Урахара. Он неторопливо поднял лежащую рядом трость и положил ее на край стола. Сквало заметил рисунок на ее основании: череп в языках синего пламени.
— Я — сильнейший, — Сквало напрягся. Острое чувство опасности сгустилось между ними так, что казалось, будто его можно почувствовать на ощупь. Кот шевельнул ушами и прикрыл один глаз.
— Это несложно проверить, — обманчиво мягко улыбнулся Урахара, берясь за трость.
Он что-то тихо произнес по-японски, и в то же мгновение в его руках оказалась катана без гарды. Сквало вскочил, рванув свой меч из ножен и каким-то шестым чувством угадывая траекторию удара. Лязгнул металл, над столом полыхнуло алым и голубым так, что в глазах потемнело.
— У тебя действительно высокий уровень, — Урахара отступил в тень. В его руке снова была трость. — Думаю, это то, что нужно, — обращаясь к коту, добавил он.
Кот поднялся, окинул Сквало ленивым взглядом и не спеша исчез за дверью.
— Что за… — начал было Сквало.
— Эй, Сквало, Урахара, — сверху послышался сонный голос Каваллоне, — что там у вас происходит?!
Сквало ухмыльнулся, вспомнив, как после этого тряс Каваллоне и орал на него — так, что подпрыгивала черепица на крыше блядского магазина. А этот идиот сначала ржал как ненормальный, а потом раскололся на счет синигами и всей этой японской хрени с Обществом Душ. И что никакой Урахара ему не дядя, конечно же, а давний деловой партнер отца. Сквало тогда взбесился, полез в драку и разбил будущему десятому дону Каваллоне нос, а тот в отместку наградил его отменным фингалом. Разнял их только невозмутимый Тессай.
***
— Так-то вы встречаете старого приятеля, молодые люди? — насмешливо проговорил Урахара, принимая притворно-расстроенный вид.
— Привет, Киске, — обреченно вздохнул Дино. Робкая надежда на спокойный сон в ближайшее время окончательно его покинула.
— Какого хрена у моей кровати делает синигами, если я еще не сдох?! — Сквало крутанул колеса своего кресла и затормозил, едва не наткнувшись на ноги гостя.
— Я тоже очень рад тебя видеть — отозвался Урахара, ехидно наблюдая, как Сквало перебирается на кровать.
Дино закрыл дверь и, привалившись к ней спиной, внимательно посмотрел на Урахару.
— Что-то случилось?
— Видимо, да, но пока трудно сказать, что именно, — не обращая внимания на язвительное хмыканье Сквало, кивнул Урахара. — Мне бы не помешала помощь. Его помощь.
— Не тыкай в меня своей хренью, — скривился Сквало, отбивая рукой трость, которой Урахара указал на него. — О долгах пришел напомнить?
— Ну, если ты желаешь обставить это так…
— Хотелось бы все-таки узнать подробности, — Дино вклинился в начинающуюся пикировку, жестом останавливая открывшего было рот Сквало. — Киске, будь человеком…
— Он не может, — мрачно ввернул Сквало, пытаясь пальцами разодрать колтун в волосах. — Потому, что он — гребаный синигами.
— Ладно, — Урахара вдруг сделался серьезным. — Мы не можем найти Зараки.
Сквало так и застыл с пятерней в спутанных волосах.
— Уже прошло четверо земных суток, как он исчез без предупреждения, — продолжал Урахара. — Все бы ничего, но Ячиру нашла его занпакто в его комнате.
— Он свалил куда-то без занпакто? Невозможно, — отрезал Сквало, оставив в покое волосы и подаваясь вперед.
— Тот редкий случай, когда я с тобой согласен, — отозвался Урахара.
— Вы объявили розыск? — Дино придвинул стул и уселся на него верхом, опершись локтями о спинку.
— Официально — нет. Когда Ячиру нашла занпакто и не обнаружила следов реяцу Зараки в Обществе Душ, она связалась со мной. Решила, что, возможно, он в мире людей. Но у меня он не появлялся, и следов его реяцу я не нашел. Тогда я поговорил с Маюри, он еще раз проверил Общество Душ — чуть ли не с ситом. Ни малейшего следа реяцу Зараки.
— Его пламя трудно не заметить, — пробормотал Сквало.
— И тем не менее. Мы с Маюри перетряхнули весь Сейрейтей, Руконгай, мир людей и даже влезли в Уэко Мундо, правда, недалеко, но если бы Зараки был там, следов его реяцу было бы предостаточно. Их нет.
— Ты говорил, что души пропадали и раньше, — напомнил Дино.
— Да. И кончилось это крайне скверно. Однако проводить опыты над одним из сильнейших капитанов… Тот, кто этим занимался, был не настолько глуп. К тому же даже обычные души не исчезают бесследно. Прежде чем ставить на уши Готей, я хочу проверить все варианты. Для этого мне нужен он, — Урахара повернулся к Сквало.
— Что я должен делать? — тут же откликнулся Сквало.
— У меня есть гипотеза, и для начала ее нужно проверить, — Киске отложил трость и принялся рыться в складках своего балахона. — Если я прав, мы отыщем Зараки, не поднимая шума.
Он наконец выудил из кармана прибор, очень похожий на обычный планшет, только с двумя экранами, расположенными один над другим. Дино и Сквало придвинулись ближе.
— В чем суть твоей гипотезы? — поинтересовался Дино.
— Да, и что делает эта хреновина? — недоверчиво разглядывая планшет, подхватил Сквало.
— Я думаю, что-то или кто-то блокирует реяцу Зараки там, где он сейчас находится. Предполагаю, что блокировка настроена именно на его реяцу. Духовные частицы повсюду. Нельзя заблокировать их все. А вот конкретную духовную энергию — можно. Предполагаю, что происходит это в мире людей. Общество Душ и Уэко Мундо перенасыщены духовными частицами, и там сложнее блокировать реяцу уровня Зараки. Если бы я хотел ее спрятать, я бы выбрал мир людей, — Урахара коснулся пальцем нижнего экрана, и тот засветился матовым светом. — Моя гипотеза состоит в том, что не всю реяцу Зараки можно блокировать, потому что не вся она принадлежит ему.
— А кому же тогда? — недоуменно поднял брови Дино.
— Думаю, частично — Сквало, — отозвался Урахара.
— Это с хрена ли? — изумился Сквало.
— Этот ваш эпичный поединок в самом начале, — напомнил Урахара, — после которого Зараки две недели провел в лечебницах четвертого отряда, а ты остался без руки.
Сквало рефлекторно сжал протез в кулак.
— Такие вещи оставляют глубокие следы и на духовном уровне, — продолжал Урахара. — Ставлю на то, что часть твоей реяцу до сих пор присутствует в реяцу Зараки. Если я прав, то при помощи этого устройства мы сможем отследить, где еще в мире людей, кроме Намимори, есть следы твоей реяцу.
— Но Зараки не единственный, кого я проткнул, — возразил Сквало.
— У трупов нет реяцу. Или был еще кто-то, кроме Зараки, кому ты проткнул сердце насквозь и кто остался жив? — поинтересовался Урахара.
— Нет, — неохотно отозвался Сквало. — Так что мне делать?
***
Тот самый «эпичный поединок», о котором говорил Урахара, произошел прямо на следующий день после их с Каваллоне драки.
Пока Каваллоне сидел, запрокинув голову с пакетом льда на распухшем носу, Урахара объяснил Сквало, который зло косил на него заплывшим глазом, что к чему. Пламенем, которое здесь называли «реяцу», Сквало не особо заинтересовался, считая, что это все дела сынков боссов и к нему не имеет ни малейшего отношения. Однако, как оказалось, пламя у Сквало было и довольно высокого уровня. По словам Киске, Каваллоне увидел это во время одной из тренировок Сквало и связался с Урахарой.
— Он сказал, что у него есть знакомый человек-мечник с уровнем реяцу капитана синигами. Я не мог не заинтересоваться, — раздражающе насмешливо протянул Урахара. — Оставалось только привезти тебя сюда.
Сквало в замешательстве уставился на Каваллоне.
— Ну что? Ты же всегда хотел совершенствовать свой стиль, — просипел тот из-под пакета со льдом, — и говорил о Востоке.
Именно в тот момент Сквало впервые увидел в Дино не никчемного сынка босса приходящей в упадок семьи, а будущего десятого дона Каваллоне. За внешней мягкостью и бестолковостью, оказывается, скрывалось нечто большее.
На следующий день Урахара с котом на плече, Сквало и Дино спустились в тренировочную комнату под магазином, чтобы встретить одного из капитанов Готея 13.
Уразара утверждал, что если именно этот капитан согласится побыть тренером, то стиль Сквало будет завершен еще до конца лета. Сквало только скептически хмыкнул, но когда сенкаймон открылся, выпуская здоровенного одноглазого мужика с бандитской рожей, топорщащимися черными волосами и мелкой девчонкой за левым плечом, он понял, что не зря притащился в эту богом забытую дыру.
— Где тут этот «сильнейший» мечник? — прорычал мужик, с ходу выхватывая из-за пояса катану.
— Я тут! — завопил Сквало, выдергивая меч из ножен.
Мужик захохотал и понесся на Сквало, хищно сверкая единственным желтым глазом. Сквало рванул ему навстречу, чувствуя, как откуда-то со дна души поднимается тягучее, сладкое предвкушение хорошей драки.
Они сшиблись мечами, разбрасывая вокруг голубые и золотистые искры, а потом еще и еще — так, что засосало под ложечкой и сладко заныли внутренности. Сквало отскочил, уходя в сторону, и сделал выпад, целясь противнику в живот. Мужик отбил его клинок и молниеносно атаковал. Сквало едва успел уклониться — меч резанул воздух у его щеки.
— А ты неплох, парень, — пророкотал его противник, хищно скаля зубы в довольной ухмылке.— Давай, покажи мне, на что ты способен!
И Сквало показал. Звенели клинки, кровь пела в венах. Кажется, сам воздух вокруг сгустился, впитывая их азарт. Сквало все больше увлекался, забывал обо всем, кроме сражения, кружил вокруг соперника, изучая его стиль боя, выжидая удобный момент для решающего удара. И момент настал. Его противник открылся лишь на мгновение. Сквало сделал выпад, чувствуя, как клинок входит в чужую плоть, а в следующий миг острая сталь обрушилась на его запястье. Из обрубка хлынула кровь, и Сквало на автомате выдернул из шлевок ремень, чтобы перетянуть руку.
В этот момент его сознание сделало какой-то странный финт и начало воспринимать реальность очень яркими, но совершенно не связанными между собой картинками.
Вот противник падает с торчащим из груди клинком, который все еще сжимает его, Сквало, кисть.
Вот мелкая девчонка легко подхватывает этого детину и вместе с ним исчезает из поля зрения.
Вот кто-то дергает его самого за шиворот, и он оказывается лицом к лицу с совершенно голой смуглой женщиной. У нее темные волосы и кошачьи желтые глаза. Сквало успевает подумать, что это, наверное, бред, и тут же оказывается перекинутым через ее плечо. Его взгляд упирается в округлую женскую задницу. Отличную, мать твою, задницу, думает он.
Вот женщина не слишком бережно сгружает его на какую-то ровную твердую поверхность. В глаза бьет свет. Сквало жмурится. Вокруг суета. Он слышит слова, но их смысл не доходит до сознания.
Вот над ним склоняется Каваллоне. Физиономия у него бледная, а глаза огромные и необычно темные. «Сквало, ты меня слышишь?» — спрашивает он. Сквало хочет сказать, чтобы погасили этот ебучий свет, чтобы Каваллоне убирался нахуй и прихватил с собой весь этот японский цирк, потому что Сквало все бесит. Но во рту пересохло, язык не слушается. «Он в сознании», — говорит Каваллоне. «Так выруби его, — голос Урахары резкий, властный, без напускной насмешливой мягкости, — если я не начну сейчас же, ничего не получится».
В тот же момент происходит сразу две вещи: садист-синигами что-то делает с его левой рукой, и у Сквало чуть глаза не вылезают на лоб от боли, а Каваллоне наклоняется еще ниже, и его губы накрывают рот Сквало.
Сквало чувствовал себя так, будто со всего маха врезался в бетонную стену. Боль была совершенно невыносимая, губы Каваллоне — сухие и горячие, а его язык мокро и скользко толкался в рот. В голове было пусто и гулко, как в железной бочке, к низу живота приливала кровь. «Ну охуеть, блядь», — подумал Сквало. В этот момент в его правую руку вонзилась игла, и он наконец отключился.
Ему показалось, что не прошло и минуты между тем, как он вырубился и пришел в себя. Когда Сквало открыл глаза, вместо слепящего света его окружал мягкий полумрак. Во рту пересохло, голова кружилась, и что-то теплое упиралось в его левое бедро.
Он глубоко вздохнул, пытаясь справиться с головокружением, и скосил взгляд на свою левую руку. Ниже локтя ее охватывала какая-то белая хрень, похожая на коробку. Из этой хрени в том месте, где раньше было запястье, торчали провода и трубки. Некоторые из них были прозрачными, и Сквало мог видеть, как по ним бежит жидкость. Несколько трубок светилось неярким голубым светом. Зрелище было откровенно жутковатое. Сквало попробовал пошевелить рукой, но не смог двинуть ни единым мускулом: коробка фиксировала надежно. Он перевел взгляд ниже.
Каваллоне сидел, облокотившись о край стола, на котором лежал Сквало. Он уронил голову на руки и как ни в чем не бывало сладко дрых. Сквало толкнул его бедром. Каваллоне завозился, поднял голову и заморгал сонными глазами.
— Сквало? Ты очнулся? — он улыбнулся и подавил зевок. — Как себя чувствуешь?
— Как кусок дерьма, — мрачно отозвался Сквало хриплым голосом. — Воды дай.
Каваллоне пошарил где-то под стулом и протянул ему бутылку минералки.
— Где мы? — между двумя глотками поинтересовался Сквало.
— В лаборатории Киске. Она тоже под землей.
— А этот капитан?
— Зараки? Он в Готее. Ты ему сердце насквозь проткнул. Но он успел отрубить тебе руку, так что все будет нормально. Он, кстати, сказал, что ты крут и он будет тебя учить.
Сквало непонимающе уставился на Каваллоне.
— Ну, он же синигами, поэтому его нельзя убить просто мечом, только пламенем, превышающим его собственное. А ты разошелся не на шутку. Если бы он не отрубил тебе руку, мог бы и не выжить, — объяснил Каваллоне.
— Ты сейчас на каком языке со мной поговорил? — раздраженно поинтересовался Сквало. — Я нихера не понял.
— Твое пламя, вот оно, видишь? — Каваллоне указал на светящиеся голубым трубки. — Когда вы сражались, оно было очень сильным, а Зараки, наоборот, немного сдерживал свое. Ты ранил его, когда твое пламя было сильнее. Для синигами это может быть смертельно, поэтому он и отрубил тебе руку. Пламя перестало поступать в твой меч, и для Зараки он стал не опаснее детской игрушки.
Сквало уставился на переливающиеся голубым светом трубки. До этого момента он своего пламени не видел никогда. Оно мягко светилось в полумраке и пульсировало в такт биению сердца.
— А что это вообще за дерьмо? — поинтересовался он, кивком указывая на конструкцию из проводов и трубок.
— Киске работает над твоим протезом. Я в этом не разбираюсь, но он сделает так, что ты сможешь управлять им как настоящей рукой. Поэтому пока на тебе все это.
Сквало закрыл глаза. От всей этой херни кружилась голова. А может, это были отходняки от наркоза. Он плеснул себе в лицо из бутылки, и, кажется, стало легче.
— Кстати, это был глюк, или меня действительно тащила сюда голая баба? — наконец поинтересовался он.
— Это была Йоруичи.
— Кот Урахары?! — Сквало приподнялся и потрясенно уставился на Каваллоне.
— Кошка. Точнее, она — бывший капитан второго отряда и отряда тайных операций. Подруга детства Киске. Вообще она больше любит быть кошкой, но в такой ситуации ей пришлось вернуться в форму синигами, а одежды под рукой не было. Ну и вот… — смущенно развел руками Дино.
— Ах ты ж ебаный ты нахуй! — с чувством выругался Сквало, падая обратно на стол. И, помолчав, добавил: — А жопа у нее что надо.
Каваллоне захохотал.
— Ты руки лишился, но все равно думал о ее заднице? — всхлипывая от смеха, поинтересовался он.
— Не яиц же, — проворчал Сквало и вздохнул: — Теперь и не подрочить нормально, пока на правую руку не переучусь.
— Могу помочь, — Каваллоне присел на край стола, и Сквало почувствовал, как на ширинку легла чужая ладонь. — Пока ты не переучился.
Каваллоне потянул язычок молнии вниз, его пальцы забрались под резинку трусов и обхватили член Сквало. Тело Сквало мгновенно среагировало совершенно недвусмысленным образом.
— Ты охуел?! — Сквало дернулся, приподнялся на локте и ошалело уставился на Каваллоне.
— Потом можешь разбить мне нос, — криво улыбнулся тот и двинул рукой, проходясь от основания до головки. А потом еще и еще, плотнее сжимая кулак.
Сквало шумно выдохнул, словно его ударили под дых. От паха раскатилась горячая вязкая волна, свернулась где-то в подреберье и рассыпалась по телу колкими искрами. Рука Каваллоне продолжала двигаться, не останавливаясь. Пальцы сжимались, дразняще цепляли головку, скользили вниз-вверх — снова, и снова, и снова. Сквало затрясло, локти разъехались. Он приложился затылком об стол и двинул бедрами вверх, толкаясь в теплую ладонь.
— Блядь, я убью тебя, — пообещал он сквозь зубы, дурея от наслаждения.
Его хватило на полминуты, не больше. Оргазм накатил, выбивая воздух из легких. Сквало сжал зубы, чтобы не застонать, и обмяк, прислушиваясь к собственным ощущениям.
Пальцы Каваллоне разжались. Судя по звукам, он слез со стола. Сквало зло уставился, не находя слов, чтобы выразить все свои эмоции. Физиономия у идиота Каваллоне была какая-то растерянно-довольная. Он пялился на свою руку, забрызганную спермой, словно это была какая-то диковинка, а потом осторожно лизнул мутную белую каплю. Сквало почувствовал, что еще немного — и ему снова понадобится помощь. Это бесило.
— Знаешь, я, пожалуй, пойду, — слабым голосом проблеял Каваллоне, глядя на закипающего Сквало огромными, темными, какими-то коровьими глазами, и ринулся к двери.
— Вот мудак, — процедил Сквало ему вслед, пытаясь натянуть обратно трусы и застегнуть ширинку. Делать это правой рукой было непривычно и неудобно.
Весь следующий день Сквало провел, валяясь на операционном столе и чувствуя себя дохлой рыбой на блюде. К нему заходил Урахара, как всегда язвил и раздражал. Потом пришли Тессай с Уруру, притащили пожрать. Хорошо хоть ложку захватили. Есть правой рукой, да еще и палочками, он бы точно не смог. Вечером пришел Джинта — поболтать. А Каваллоне не показывался. Сквало тихо закипал и строил планы мести один кровавее и мрачнее другого.
Утром третьего дня Урахара приперся с протезом и принялся объяснять, как он работает. Сквало с интересом потрогал неподвижные железные пальцы, и планы мести Каваллоне стали еще ярче и красочнее.
После операции пришлось проторчать в лаборатории целый день. Урахара хотел убедиться, что все в порядке, и выпустил его только вечером. Сквало с облегчением пристегнул к протезу меч и сделал несколько выпадов, приноравливаясь к непривычным ощущениям. Стоило признать, что с протезом его возможности только возросли. Однако, поднимаясь в их с Дино комнату, Сквало от греха подальше убрал меч. Убивать наследничка было бы неосмотрительно.
Он пинком распахнул дверь и замер на пороге, вперив в жертву хищный взгляд. Каваллоне уже расстелил свой футон. Вздрогнув от грохота, он выронил подушку, обернулся и замер. Так и стоял посреди комнаты в одних пижамных штанах, таращась на Сквало своими медовыми глазами — вид у него был растерянный и комичный. Все планы страшной мести при виде этого идиота разом вылетели из головы.
— Будешь бить? — нервно улыбнулся Каваллоне.
— Буду мстить, — сдерживая подкатывающий к горлу смех, оскалился Сквало. — Страшно, — и рванулся вперед, припечатывая Каваллоне к стене.
Тот охнул, замер и зажмурился, явно ожидая кулака, летящего в нос, — и когда Сквало сунул живую руку ему в штаны и сжал яйца, эффект оказался охуительным. Каваллоне как-то изумленно всхлипнул, вытаращил глаза и вцепился в плечи Сквало мертвой хваткой. Сквало разжал пальцы и двинул рукой выше, нащупывая твердеющий прямо под ладонью член.
Каваллоне затрясло как припадочного, его глаза потемнели, над верхней губой выступила испарина, и Сквало, мстительно ухмыльнувшись, задвигал рукой. Каваллоне застонал совершенно по-блядски, ткнулся губами в изгиб шеи Сквало, прихватил зубами кожу — от этого у Сквало в штанах стало тесно и жарко — и понес всякую хуйню вроде «Да, так…», «Еще!» и «Не останавливайся».
Все это было бы даже забавно, если бы не заводило Сквало до мурашек. Чужой запах, вздрагивающее под ним тело, горячее дыхание, щекочущее шею, лезущие в глаза и нос золотистые волосы. Даже эти дурацкие стоны, даже бред, который Каваллоне нес не останавливаясь. Даже то, как пришлось затыкать придурку рот протезом, когда он кончал, чтобы не переполошить весь дом.
Потом они вдвоем рухнули на футон, Каваллоне полез к нему в штаны, и Сквало расслабился, махнув рукой на весь идиотизм ситуации.
К концу лета Сквало действительно завершил свой стиль мечника. А еще научился виртуозно дрочить правой рукой себе, Каваллоне и им обоим разом.
Предложение Тира присоединиться к Варии пришло за неделю до их с Дино возвращения в Италию. Сквало срать хотел на Варию, но поединок с Императором мечей он пропустить не мог, так что рванул домой на следующий же день.
А потом с ним случился Занзас и стало не то что не до Каваллоне, а вообще не до ебли.
***
— Мне нужен образец твоей реяцу, — Урахара положил планшет на кровать. — Дотронься ею до нижнего экрана, и машина начнет поиск такой же.
— Прямо отпечатки пальцев, — проворчал Сквало, недоверчиво протягивая руку. На кончиках его пальцев заплясали язычки голубого пламени.
Он коснулся нижнего экрана, устройство пискнуло, мигнуло, и экран погас, зато засветился верхний. Продолжая тихо попискивать, машина выдала карту земного шара, на которой ярко мигали две голубые точки.
— Есть! — Урахара подхватил планшет.
Сквало и Дино придвинулись ближе, с интересом заглядывая в экран.
— Это ты, — Киске указал на точку, которая светилась на карте Японии. — А вот это, скорее всего, Зараки, если, конечно, ты не умеешь быть в двух местах одновременно.
Урахара несколько раз дотронулся до экрана, увеличивая изображение.
— Ерунда какая-то, — подал голос Сквало. — Это же море. Не может Зараки сидеть на дне моря!
— На дне Средиземного моря, — задумчиво проговорил Киске.
— На дне Средиземного моря неподалеку от Сицилии, — добавил Дино.
Они с Урахарой переглянулись.
— Верде! — в один голос воскликнули оба.
— Он знает Верде?! — удивился Сквало.
— Еще бы мне не знать этого мелкого, наглого… — Киске замолчал, пытаясь сдержать эмоции.
— У него есть несколько подводных исследовательских баз. Они перемещаются. Если это действительно Зараки, он может быть на одной их них, — сказал Дино.
— Надо спешить, пока она не переместилась, — Урахара поднялся на ноги и сунул в карман свое устройство.
— Нужна наша помощь? — спросил Дино.
— Нет. Вы не можете двигаться так же быстро, как синигами. Я возьму с собой Маюри и Йоруичи, — направляясь к двери, отозвался Урахара.
— Будь осторожен. Если Верде экспериментирует с пламенем, это может быть опасно для вас, — окликнул его Дино.
— Для этого мне и нужен Маюри. Я позвоню, — Урахара закрыл за собой дверь.
В палате повисла тишина.
— Пойду я, пожалуй, — Дино взглянул на часы, вздохнул и потер ладонью лицо. — Третий час ночи. Ромарио, наверное, уже на стену лезет.
— Все равно утром снова сюда приедешь, — Сквало сдвинулся, освобождая место на кровати. — Ложись тут. Вдвоем поместимся.
— Нет, — Дино поднялся и осторожно отодвинул стул. — Я, знаешь, устал. День был тяжелым. Я не высыпаюсь, когда сплю не один.
— Помнится, когда в прошлый раз ты предлагал мне остаться, тебя такая перспектива не смущала, — ухмыльнулся Сквало.
— Зато она смущала тебя, — напомнил Дино, в упор глядя на Сквало. — Ты же сказал, что не любишь просыпаться с кем-то.
— Ну, давай будем считать, что я задолжал тебе утро, — пожал плечами Сквало.
— Тогда давай будем считать, что я прощаю тебе все долги, — отворачиваясь и делая шаг к двери, ответил Дино.
— Каваллоне, — голос Сквало заставил Дино замереть на полпути к выходу. — Я хочу завтра проснуться с тобой. Останься.
Дино обернулся. С минуту они просто смотрели друг на друга, а потом Дино закрыл глаза и тяжело вздохнул.
— Надеюсь, ты не пинаешься и не орешь во сне? — поинтересовался он, возвращаясь и кидая куртку на спинку стула.
— Вот заодно и проверим, — отозвался Сквало, кладя единственную подушку на середину кровати.
Дино скинул ботинки, носки, погасил ночник и завозился, устраиваясь на боку.
— Какой сюрприз ожидает утром врачей, — пробормотал он.
— Да и похуй, — отозвался Сквало, подгребая его поближе и утыкаясь носом ему в затылок. Дино закрыл глаза, вспоминая их прошлый раз.
***
Жара стояла удушающая. Небо с самого утра заволокло низкими темными тучами, в воздухе пахло дождем. Длинные волосы липли к шее, усугубляя и без того поганое ощущение от выматывающей жары. Сквало зашел в первый попавшийся по дороге бар, чтобы просто посидеть под кондиционером. Он заказал джин со льдом и лаймом и устроился у барной стойки, наслаждаясь струями холодного воздуха. Тут-то его и окликнул знакомый голос.
— Сквало? Черт, сто лет не виделись!
Сквало обернулся. Десятый босс семьи Каваллоне стоял рядом и сиял по-идиотски радостной улыбкой. Сквало притворно закатил глаза.
— Да это же Дробящий, мать его, Мустанг Дино, — протянул он, оскалившись. — Что делает большой босс в этом богом забытом заведении?
— То же, что и Второй император мечей, — в тон ему протянул Каваллоне, подсаживаясь к стойке и заказывая текилу.
За окном послышался глухой раскат грома, в стекло забарабанили первые капли дождя. Сквало сделал глоток ледяного джина, изучая этого нового Каваллоне.
После Японии они больше не виделись. Для начала Сквало бросил в конец остопиздевшую школу, а потом был тот прием, который Девятый Вонгола устроил в честь него, нового босса Варии. Там был Занзас.
Крыша у Сквало съехала окончательно. Как-то так получилось, что по отдельности они с Занзасом еще могли удерживаться в рамках здравого смысла, но стоило им встретиться — образовалась какая-то гремучая, взрывоопасная смесь, которая захлестнула обоих. Нет, к сексу это не имело никакого отношения, хотя, кажется, даже Девятый подозревал их в истошной ебле. Просто реальность вокруг них вдруг вскипела, вспенилась тысячью смелых планов, далеко идущих проектов, подростковых попоек, дебошей и драк. Это было как непрекращающийся поединок, как невыветриваемая дурь, как кокаиновый приход длиной в полгода. А потом Занзас оказался в Колыбели.
Отходняк был тяжелым, и Сквало предпочитал не вспоминать те дни. Восемь лет прошли за руководством Варией и постоянными попытками узнать хоть один вариант, как можно вытащить босса. Тщетно. Но Сквало до сих пор не терял надежды.
О Каваллоне он, конечно, слышал. Знал, что его тренировал Реборн, что после смерти отца он каким-то образом не только вытащил семью из долгов, но и занял третье по значимости место в Альянсе семей Вонголы. Знал, что с Дробящим Мустангом считались, что его уважали, что семья Каваллоне любила своего босса и стояла за него горой. Это были общеизвестные факты. Но вот пересечься лично за все это время им так и не случилось.
— Как рука? — поинтересовался Дино, принимая от бармена шот с текилой, блюдце с солью и тонко нарезанными ломтиками лайма.
— Отлично — отозвался Сквало, с интересом рассматривая татуировки Каваллоне. Что-то они ему смутно напомнили, особенно та, что на шее — череп в языках синего пламени. — Как там Урахара? Все такая же говнистая заноза в заднице?
— Ага, — Дино слизнул соль с тыльной стороны ладони, опрокинул в себя текилу и быстро сунул в рот дольку лайма. — Передать ему привет при случае?
— Зараки передай.
— Хорошо, — Каваллоне улыбнулся своей детской полуулыбкой, и у Сквало случился приступ дежавю. — Слушай, ну и патлы ты отрастил, я и не узнал бы тебя со спины, если бы не протез.
— А вот ты совсем не изменился, — ухмыльнулся в ответ Сквало. — Хоть и босс теперь, а как был тупым конем, так и остался.
Это, конечно, было не совсем правдой. Каваллоне изменился. Вырос, раздался в плечах. Еще и эти татуировки … Только волосы и глаза остались прежними, да мелькающая иногда смущенная улыбка.
За окнами снова громыхнуло. В баре мигнул свет. Шум дождя становился все громче.
— Считаю, по такому случаю мы просто обязаны нажраться, — решительно заявил Дино.
— Давай. — Идея показалась Сквало привлекательной: давненько он не оттягивался в теплой компании, да и переть домой по дождю не хотелось. — Только не в говно. Мне завтра к обеду надо быть похожим на человека.
— Я угощаю, — Каваллоне обернулся к бармену. — Бутылку джина Gordon’s и бутылку текилы Olmeca Gold за тот столик, у окна. Но сначала принеси нам две текилы «Рапидо». Только не смешивай, мы сами.
Сквало хмыкнул.
— Если свалишься, оставлю тут, под столом, — предупредил он, смешивая текилу с тоником и накрывая стакан ладонью.
— Идет, — согласился Дино. Он улыбнулся и тоже накрыл свой коктейль ладонью. — За встречу.
Они стукнули стаканами о стойку. Коктейль вспенился, брызнул через край, Сквало залпом проглотил свою порцию, от души двинул Каваллоне стаканом в лоб и тут же получил в ответ — так, что искры из глаз посыпались. На стульях удержались оба.
— А раньше ты всегда валился, — засмеялся Сквало, потирая наливающуюся на лбу шишку.
Они перебрались за столик у окна и заказали пиццу, как в старые добрые времена. На улице стеной лил дождь, в небе иногда громыхало, свет в баре отчаянно мигал, а серую полутьму за окном прорезали беззвучные вспышки молний. Сквало и Каваллоне чесали языками, перемывая кости бывшим одноклассникам, вспоминая школьные истории, драки, зубрежку, учителей.
Сквало потягивал джин, наслаждаясь можжевеловым привкусом. Он слушал болтовню Каваллоне, разглядывал его ключицы в вырезе черной футболки, его улыбчивый рот, загорелые пальцы, чувствовал, как колено Каваллоне будто случайно касается под столом его, Сквало, бедра, и постепенно понимал, что эта попойка старых школьных приятелей добром точно не кончится. «Или нажремся в сопли, или трахнемся», — подумал он.
Интересно, Каваллоне понимает, что делает? Он ведь теперь босс уважаемой семьи, репутация там и прочая хуйня. Чужое колено проехалось снова по его бедру, и Сквало подумалось: а несет ли Каваллоне сейчас в постели все ту же хрень? И стонет ли все так же, когда кончает? Сквало был бы не прочь проверить.
Тогда в Японии у них так и не случилось ничего серьезнее взаимной подростковой дрочки по углам. Даже не целовались толком — так, пару раз попробовали. Крышу у обоих рвало порядком, а опыта не было никакого. Сейчас Сквало хотелось трахнуть Каваллоне в рот, а потом задрать его ноги и… Кровь предательски прилила к паху. В джинсах стало жарко и тесно.
Сквало отхлебнул еще джина и уставился на стену дождя за окном. В небе снова загрохотало, молния осветила серую водяную муть. Свет в баре мигнул и окончательно погас, погрузив все вокруг в сумерки. Пальцы Дино легли на его живое запястье.
Сквало вздрогнул и повернулся, наблюдая, как Каваллоне старательно сыпет соль на тыльную сторону его ладони, между большим и указательным пальцами.
— Наливать в пупок будешь? — поинтересовался Сквало.
— Я подумаю над твоим предложением, — улыбнулся Дино, протягивая ему тонкий ломтик лайма.
Сквало довольно оскалился, принимая игру, и ухватил край лайма зубами. Похоже, Каваллоне тоже хотелось продолжения: он подался вперед. Его язык прошелся по руке Сквало, слизывая крупинки соли, о столешницу стукнулся пустой шот, и их рты встретились, давя лайм.
Не то от кисловатого сока, не то от дразняще легкого касания чужих губ — а может, от всего разом — у Сквало захватило дух. Каваллоне попытался отстраниться, но Сквало поймал его за ворот футболки и притянул обратно.
— Слушай, ты, горячий сицилийский жеребец, — кривя рот в ухмылке, тихо проговорил Сквало, — или прекращай эту хуйню, или я тебя прямо здесь выебу.
Каваллоне мгновение смотрел ему прямо в глаза, а потом выпрямился, бросил на стол несколько крупных купюр и неожиданно трезво сказал:
— Идем.
Улица встретила их диким ливнем. Сквало припустил во всю прыть, но когда они добрались до красного феррари Каваллоне, на них обоих уже не было сухой нитки.
— Надеюсь, ты нас не угробишь к ебеням? Ты ж бухой, — падая на пассажирское сидение, выдохнул Сквало.
— Не настолько, — тяжело дыша, отозвался Каваллоне и повернул ключ зажигания.
Машина промчалась по улицам, поднимая фонтаны брызг, и затормозила у одного из домов на окраине города. Они ввалились в полутемный холл, оставляя лужи на светлом паркете, сшибая путающуюся под ногами мебель, сдирая друг с друга мокрую, липнувшую к телу одежду.
Губы Каваллоне пахли текилой и лаймом, а целовался он так, что Сквало повело. Он сунул ладонь в штаны Каваллоне, дразня прошелся по стоящему члену. Дино негромко застонал ему в губы, запустил пальцы в слипшиеся от воды волосы, заставляя запрокинуть голову, прикусил кожу на горле и ниже, ниже, языком по ключице к соску, и там снова прихватил зубами. Не сильно, но так, что Сквало дернулся от острого удовольствия и выдохнул:
— Бля-ядь, кровать.
Кровать обнаружилась на втором этаже, и Сквало не помнил, как они до нее добрались. Каваллоне всхлипывал и стонал под ним, выгибался, подставляясь под пальцы, так, что надолго Сквало не хватило. Он толкнулся членом в одуряюще жаркую, узкую задницу и чуть не кончил, когда Каваллоне со стоном подался навстречу.
— Не дергайся, — прохрипел Сквало, удерживая его за бедра.
Каваллоне распахнул глаза, почти черные в свете озаряющих комнату молний, судорожно перевел дыхание и облизал губы — так, что захотелось вытащить член из его задницы и засадить в глотку. Сквало медленно толкнулся, еще раз, чуть меняя угол, и еще. Каваллоне поплыл, задышал рвано и часто, а потом зажмурился и с криком выгнулся, насаживаясь глубже.
Сквало мгновенно сорвался в резкий рваный ритм. В ушах зашумело — или это был шум ливня за окнами? Пальцы сжались, удерживая, оставляя синяки на чужих бедрах. Он вбивался в Каваллоне снова и снова, а тот стонал под ним, просил «Еще!» и «Быстрее!», и от этого Сквало совсем отпустил тормоза.
Он почувствовал, как Каваллоне сжимается там, внутри, как его мышцы спазматически, ритмично сдавливают член, увидел, как он на мгновение замирает, как сперма выплескивается на его живот, и оргазм накатил на Сквало, заставляя сделать еще несколько рефлекторных рваных толчков.
Они трахались, пока за окном не стемнело и ливень не начал стихать. Каваллоне позволял делать с собой все что угодно, и Сквало окончательно одурел от вседозволенности. А потом Каваллоне ткнул его мордой в подушку и отымел так издевательски тягуче и неторопливо, что никогда не отличавшийся болтливостью в постели Сквало умолял дать ему кончить.
— Останешься до утра? — спросил Каваллоне.
В комнате было темно и жарко, пахло потом и спермой. Голова Сквало лежала на животе Каваллоне, глаза слипались.
— Нет, поеду, — пытаясь собрать себя заново, хрипло отозвался Сквало.
— Оставайся, — рука Каваллоне коснулась его спутанных волос, зарылась в них, пропуская длинные пряди сквозь пальцы.— Позавтракаем, отвезу тебя, куда там тебе надо.
Предложение было заманчивым, но Сквало на собственном опыте убедился, что не создан для совместных утренних пробуждений после ебли. Это неловкое чувство, когда после отличного секса мужик начинал вести себя так, будто вместе со спермой у него вытек мозг… Нет уж, нахуй, нахуй.
— Поеду, — усилием воли отрывая себя от кровати, отозвался Сквало. — Не люблю просыпаться с кем-то.
Он сел, пригладил пятерней лезущие в глаза волосы и принялся шарить под кроватью в поисках трусов. Каваллоне включил ночник и перевернулся на живот, подперев голову ладонью.
— Да, хотел тебе сказать, — негромко проговорил он, наблюдая, как Сквало, ругаясь сквозь зубы, надевает все еще мокрое нижнее белье и берется за джинсы. — Девятый разморозил Занзаса.
Сквало так и застыл одной ногой в мокрой штанине, потрясенно пялясь на Каваллоне.
— Я случайно узнал пару дней назад — продолжал Дино. — Искал тебя.
Сквало судорожно втянул воздух.
— Где он?
— В особняке Вонголы, под охраной. После восьми лет во льду он не очень хорошо соображает и ходить сам пока не может.
— Какого хрена ты сразу не сказал? — натягивая мокрые непослушные джинсы, зло прошипел Сквало.
— Ты бы рванул к нему. А потом вы бы сходу во что-нибудь вляпались, и я тебя опять не увидел бы следующие лет десять.
Сквало наконец справился с джинсами и заозирался в поисках футболки, чувствуя, как под ногами у него горит пол от желания скорее рвануть в особняк, вытащить чертова босса, услышать это его хриплое «акулий отброс».
— Внизу. У двери, под вешалкой. И кроссовки с носками там же, — подсказал Каваллоне.
Вещи действительно были там.
— Возьми с собой иллюзиониста. Хорошего, — Каваллоне спустился вслед за ним и теперь стоял абсолютно голый. — Охраны там немного, и иллюзионистов среди них нет. Сможешь подсунуть им фальшивку — выиграешь время.
— Старик тебя распнет, если узнает, что это ты мне слил, — Сквало обернулся, уже взявшись за ручку входной двери. Каваллоне так и стоял, привалившись к стене и сложив на груди руки.
— От тебя не узнает, — на губах Каваллоне появилась та самая немного смущенная, детская полуулыбка, которую Сквало так хорошо помнил. — А больше не от кого.
— Увидимся, — Сквало дернул дверь на себя и уже на пороге добавил: — Спасибо, Дино.
Они увиделись только через три месяца, в Японии, перед Конфликтом колец.
***
Сквало проснулся от того, что телефон Каваллоне выводил какую-то истошную японскую попсу. Сам Каваллоне завозился рядом, потянулся, нашарил сотовый в куртке и хриплым со сна голосом проговорил:
— Что нового, Киске? — и через мгновение: — Включаю громкую связь.
— Это действительно был Верде, — услышал Сквало голос Урахары.
— Мелкий засранец, — проворчал себе под нос Сквало.
— Вы его поймали? — поинтересовался Каваллоне.
— Сбежал, как обычно, но Маюри покопался тут в его исследованиях и… Тебе известно что-нибудь о кольцах и коробочках?
— Нет, — Каваллоне нахмурился. — Кольца есть у Вонголы, и ты об этом знаешь.
— Это не те. Искусственно созданные кольца, с помощью которых можно вызывать оружие из коробочки. Что-то вроде нашего банкая или оружия дальнего боя.
— Никогда не слышал, — Каваллоне обернулся к Сквало, вопросительно приподняв брови. Сквало отрицательно покачал головой. — А Зараки-то зачем ему понадобился?
— Из-за реяцу. Верде нужно было проводить эксперименты с ней, а у Зараки ее в избытке. Малыш умыкнул его, пока тот спал. Кстати, Зараки так и продолжал спать все это время.
— С ним все в порядке? — подал голос Сквало.
— О, так вы все еще вместе? — в голосе Урахары послышались нотки легкой насмешки. — Зараки в полном здравии. Просил передавать привет. В гости, сам понимаешь, не зовет, но при случае будет рад повидаться.
Сквало закатил глаза, всем своим видом показывая, что он думает по поводу Урахары и его тона.
— Каким образом Верде смог вытащить Зараки из Общества Душ? — поинтересовался Каваллоне, пресекая на корню начинающийся обмен любезностями.
— А вот это то, что мне больше всего хотелось бы узнать, — вздохнул Урахара. — У меня нет идей, и это меня волнует. Очень. Потому что это может повториться. Попробуем с Маюри покопаться в данных Верде, которые не самоуничтожились после его побега.
— Держи меня в курсе, если найдется что-нибудь интересное.
— Конечно, как и всегда.
Каваллоне нажал отбой, сел, спустив с кровати босые ноги, и зевнул.
— Вот же язва, — проворчал Сквало, подпихивая под спину подушку.
— А по-моему, он забавный, — отозвался Каваллоне.
На этот раз его телефон разразился хриплым голосом Луи Армстронга: «Thus spoke the Lord, bold Moses said: Let my people go! If not I'll smite, your firstborn's dead. Let my people go!»
— Твою мать! Опять Реборн рылся в моем телефоне, — зло прошипел Дино, хватая трубку. — Какого черта, Реборн?!
Сквало неприлично заржал. Каваллоне молчал, слушая. Потом уже спокойным голосом проговорил: «Да. Я передам». И нажал отбой.
— Занзас проснулся, — сказал он, глядя на Сквало. — Пока еще не спалил палату, но близок к этому.
Сквало открыл было рот, чтобы ответить, и тут это случилось. Воспоминания о будущем вдруг накатили, как приливная волна. Картинки — яркие и не очень, — запахи, звуки, пережитые эмоции… Они в мгновение ока затопили память, и Сквало замер, хватая ртом воздух, потрясенно глядя на растерянного Каваллоне. Потом волна отступила, а они так и остались сидеть, пытаясь осознать, что сейчас произошло.
— Я так понимаю, теперь мы в курсе, что это за кольца и коробочки? — наконец нарушил тишину Каваллоне.
— А я так понимаю, что это будущее уже не наступит? — нехорошим голосом поинтересовался Сквало.
— Похоже, что так.
— Тогда предлагаю начать менять его прямо сейчас, — сгребая Каваллоне за грудки, хищно оскалился Сквало.
— Занзас проснулся, — как-то растеряно захлопав глазами, напомнил Каваллоне.
— Подождет, чертов босс, — ухмыльнулся Сквало, накрывая его губы своими.
@темы: SD-team, AU\кроссовер
Название: Господин директор
Команда: S59-team
Тема: AU/кроссовер
Пейринг/Персонажи: TYL!Сквало/TYL!Гокудера
Размер: 6887 слов
Жанр: производственный роман
Рейтинг: NC-17
Дисклеймер: Все – Амано
Саммари: Рабочие дни и нерабочие ночи
Предупреждения: ER, немного мата, риал-мафия!АУ, мир без пламени
— Господин директор, к вам… — секретарша, молоденькая, красивая и длинноногая, забыла постучать, и губы у нее тряслись. — К вам человек от кредиторов.
Запугана. Прежнего директора «человек от кредиторов» увел три дня назад из собственного кабинета, натянув на голову мешок. Прежний директор потрахивал ее между утренним кофе и очередным совещанием, нагибал над этим самым столом, задирал узкую юбку — Гокудера видел записи, оценил кружевные трусы и аккуратную попку, а заодно заметил то, на что плевать было прежнему директору — девчонка его не хотела. Жмурилась и кусала губы, сжимала кулаки, незаметно вытирала слезы о рукав аккуратной белой блузки. Теперь ждала, что новый директор продолжит традицию. Опускала глаза, ходила тихо, боялась лишний раз обратить на себя внимание. Работала аккуратно, в бумагах разбиралась и кофе варила хороший. В общем, Гокудеру устраивала.
Гокудеру вообще все устраивало, кроме оставленного прежним директором бардака и необходимости привести дела в порядок за месяц. Разумеется, это его работа, вот только обычно он требовал на нее от трех месяцев до полугода. Здесь, по-хорошему, понадобится год, но через месяц ожидается визит французских партнеров Вонголы, и все должно выглядеть пристойно. Хотя бы выглядеть, но в идеале — работать. Тогда он уже через месяц отхватит свой первый постоянный контракт для этого почти дохлого заводишки.
«Еще как отхвачу», — пообещал себе Гокудера. Прежние владельцы рады были сбагрить убыточное предприятие, но все же у них хватило честности высказать Цуне свое мнение:
— Репутация Вонголы дорогого стоит, синьор Савада, кто не слышал о том, что ваш Гокудера способен на чудеса. Но бывают случаи, когда ничто уже не поможет. Этот завод — гиря на балансе, лучшее, что можно сделать — закрыть его.
— Почему же не закрыли? — поинтересовался тогда Цуна.
Он знал ответ, и владельцы — мелкая семья, еще помнившая силу и власть прежней Вонголы — знали, что он знает. Отмывание теневых денег.
— Времена меняются… Еще год, два — и закрыли бы. Мы не настолько богаты, чтобы платить людям зарплату из христианских побуждений.
«Мы тоже не настолько богаты, — усмехнулся Гокудера, вспомнив тот разговор. — Поэтому у нас они заработают свою зарплату».
Сквало приглашения не дожидался. Отодвинул секретаршу, ворвался вихрем, рухнул в кресло. Казалось, сразу загромоздил половину немаленького кабинета. Вытянул ноги, щелкнул пальцами, будто в ресторане:
— Кофе принеси.
Девчонка попятилась, кивнула:
— Сию минуту, синьор.
— Елена, — окликнул Гокудера, когда она уже почти шагнула за порог.
— Да, господин директор?
— Запомните, пожалуйста. Если вы еще раз кинетесь выполнять пожелание посетителя, не дождавшись моего разрешения, я вас уволю.
Казалось бы, и некуда больше бледнеть, а побледнела.
— Прошу прощения, господин директор.
— Теперь идите. Сначала вызовите бухгалтера с отчетом, потом два кофе.
Когда за ней закрылась дверь, Сквало зубасто ухмыльнулся:
— Жестко стелешь, господин директор. Бухгалтера я не просил. Разве что на бутерброд к кофе.
— Если мне не понравится его отчет, можешь сразу забирать, хоть на бутерброды, хоть на колбасу.
— Отчет? — хохотнул Сквало.
— Бухгалтера. Теперь говори, зачем приперся? Платеж восьмого, сегодня третье. Людей мне пугать? Уже пуганые.
На самом деле Гокудера рад был его видеть, и как раз это напрягало. Срочных дел выше головы, нет времени позволять себе лишнее. А Сквало одним своим видом, голосом, присутствием провоцировал на это самое лишнее. Бухгалтер с вредной привычкой подворовывать, некомпетентный юрист, с десяток назначенных на ближайшие дни важных встреч стремительно отступали под натиском замелькавших в голове картинок — такого сорта, что «рабочее порно» прежнего директора рядом с ними показалось бы невинней «Плейбоя».
Сквало усмехнулся: наверняка знал, о чем думает сейчас Гокудера. Может, и сам о том же думал — последние недели им было не до встреч, а напряжение копилось. Но заговорил о деле:
— Кролик раскололся. Интересное мелет, ты должен послушать. Наверняка захочешь пару вопросов задать.
Синьор Алессио Марра, прежний директор, и вправду походил на пухлощекого кролика, и вопросов к нему у Гокудеры накопилось куда больше двух.
— Отлично, но какого хрена тогда тратить время на кофе?
— Потому что сейчас ему задают вопросы другие люди, — Сквало лениво потянулся. — Не дергайся, тебе время назначено.
— Я хренею, — Гокудера зло захлопнул ежедневник. — «Назначено»! Не Вария, а сборище бюрократов.
— Кто бы кукарекал. На Вонголу посмотри, господин директор.
Остро захотелось влепить в морду, но Елена уже вернулась с подносом, сервировала кофе, сообщила, что бухгалтер идет, и замерла, бросив быстрый вопросительный взгляд. Гокудера поглядел на часы:
— В пять должен прийти юрист от Каваллоне. Пожалуйста, перезвоните ему, извинитесь и переназначьте на любое свободное время на завтра. Пока все.
В дверях девчонку чуть не сшиб бухгалтер — толстый, потный, трясущийся. Покрывал делишки директора, не забывая о своем кармане. Надеется, что с новым начальством получится договориться о том же, но пока выжидает.
— В-вызывали, господин директор?
— Отчет, — напомнил Гокудера.
— Вот, — на стол легла пухлая папка.
— Почему не в электронном виде?
— Но… м-м… как…
— Потому что в электронном у вас только лажа для налоговой и владельцев? — Гокудера приподнялся, оперся ладонями о край стола. — А таких бумажек — один вариант для директора, второй для его сообщников и третий для себя? И какой из них вы сочли правильным показать мне?
— Н-но… господин директор, вы не так по…
— На бутерброды? — прервал блеянье Сквало.
— Завтра, — Гокудера смотрел в глаза бухгалтеру. — Если завтра в это же время он не принесет мне правдивый отчет по всей форме, можешь забирать его и делать что хочешь. Хоть бутерброды, хоть фарш, хоть мишень в вашем тире. Вы слышали? Надеюсь, разница между «похожий на правду» и «правдивый» вам понятна в полной мере. Идите.
И опять он столкнулся в дверях с девчонкой. Та пискнула, обернулась вслед и тут же перевела взгляд на Гокудеру:
— Завтра на то же время устроит, господин директор?
— Да, спасибо, — Гокудера медленно выдохнул и сел. Раздражение все еще кипело в крови, требовало выхода. — Елена, ваш рабочий день на сегодня окончен. Переключите телефон на охрану, пусть отвечают, что меня нет на месте и все вопросы завтра.
Почему-то вместо того, чтобы поблагодарить и уйти, девчонка бросила быстрый взгляд на Сквало — тот пил кофе, развалившись в кресле и вытянув ноги, но выглядел все равно угрожающе, — и снова поглядела на Гокудеру. Как будто хотела что-то спросить, но не решалась.
— Что? — спросил Гокудера.
И она решилась. Выдохнула:
— Если завтра вас не будет, звонить в полицию? Или… куда-нибудь?
Надо же, смелая. Или глупая. Или, наоборот, умна и наблюдательна больше, чем кажется на первый взгляд. Гокудера сделал себе мысленную зарубку — разобраться. А пока сказал мягко:
— Я буду. Спасибо за беспокойство, Елена. Идите и отдохните как следует, на завтра у нас много дел.
Она покраснела, кивнула и вышла — быстро, почти выбежала.
— Внушаешь любовь, — Сквало залпом допил кофе, поставил чашечку и подобрал ноги. — Прошлому она едва ли не платочком вслед помахала.
Гокудера неторопливо прошел к двери и повернул ключ.
— На сколько, говоришь, мне назначено?
— На семь.
— Что?! — Гокудера так и замер, сжимая дверную ручку. — Да ты охренел! Я отменил встречу! Я мог еще два часа работать!
— Еще скажи, что недоволен. Нехватка работы в организме?
Сквало улыбался, нет, скалился — голодно и жадно. И, разумеется, Гокудера был доволен. Где-то в глубине — нет, не души, а той части сознания, которая руководствовалась исключительно чутьем, инстинктами, желаниями.
Он подошел к Сквало и остановился вплотную, касаясь ногами его коленей. Наткнулся на вскинутый навстречу голодный взгляд и едва успел выставить руки, когда Сквало дернул его за лацканы пиджака — на себя. Ударился локтями о жесткий край спинки, а Сквало уже целовал, врывался в рот языком, и оставалось только отвечать, наплевав на все.
Наплевав на все — так у них обычно и получалось. Когда одному становилось невтерпеж, он просто приходил и отрывал другого — от работы, отдыха, очередного убийства или внеочередного совещания, без разницы. Как правило, дела могли подождать. Если не могли — тем жарче становилось потом.
Ладонь Сквало с нажимом прошлась по спине, стиснула задницу сквозь брюки. Гокудера оседлал колени, вцепился в длинные волосы, потянул на себя. Даже сквозь все слои их одежды он ощущал напрягшиеся мышцы, а в живот упирался вставший член.
Кресло было неудобным для траха лицом к лицу — слишком мягким, слишком глубоким. Сквало выпрямился, не разрывая поцелуя, нащупал ремень Гокудеры, дернул пряжку, расстегивая. Нетерпение захлестывало, возбуждение обострило чувства. На губах Сквало еще остался вкус кофе, гладко выбритые щеки терпко пахли одеколоном. Каждое прикосновение сквозь одежду, усиливаясь шероховатостью ткани, заставляло вздрагивать и стонать. Хотелось ерзать, прижиматься, хотелось, чтобы Сквало сжал волосы в кулаке, лизнул шею, чтобы, мать его, стянул наконец брюки и вставил!
Сквало медленно обвел языком губы, провел от уголка наискось к уху, потеребил мочку, прихватил пирсинг. Пирсинг стал последней каплей.
— Сквало, мать твою! — заорал Гокудера. Дернулся, сжал сквозь брюки член. Неравное, чтоб его, положение — Сквало прекрасно знал, как заводят Гокудеру такие игры, и пользовался, мерзавец, ловил кайф, а сам доходил до ручки только за пару мгновений до оргазма.
— Тихо, подчиненных перепугаешь, — горячий шепот щекотнул кожу, язык прошелся по шее под ухом, заставил выгнуться и застонать, зажимая себе рот — насчет подчиненных Сквало верно сказал. Надо было дотерпеть до Варии, там криками никого не удивишь.
Но теперь назад уже не откатишь — тело просило своего, требовало, и затраханный трехдневным авралом мозг радостно уступил позиции. Сквало знал это, чувствовал желание Гокудеры так же, как чувствовал в бою намерения противников — инстинктом, рефлексами, черт знает чем, но безошибочно. Сквало придерживал его затылок, не разрешая увернуться от ласкающего ушную раковину языка, а другой рукой ловко стащил пиджак, провел по спине — вверх, вниз, снова вверх, задержав холодную неживую ладонь на шее, и Гокудера прикусывал костяшки пальцев и мычал, смаргивая слезы, и от болезненно-яркого наслаждения темнело в глазах.
Он почти готов был кончить, когда Сквало встал, развернул резко, и Гокудера, пошатнувшись, уперся ладонями в край директорского стола. Обернулся — Сквало расстегивал пояс, — и быстро отвернулся. Полминуты на то, чтобы отдышаться. Иначе спустит, как мальчишка, едва Сквало прикоснется к заднице.
От нетерпения потряхивало и хотелось материться в голос. Когда с треском разорвалась упаковка презерватива, он вздрогнул, чертыхнулся и сам стащил вниз брюки. Расставил ноги, нагнулся, оперевшись о столешницу локтями и опустив голову на скрещенные руки. И почти в тот же миг Сквало взялся за ягодицы, развел, стиснул — точно синяки останутся — и медленно раздвинул головкой анус.
Гокудера едва успел закусить рукав. Сквало никогда не растягивал, просто входил медленно и осторожно, этого хватало. И каждый раз Гокудеру выгибало резким всплеском смешанного с болью удовольствия, каждый раз мгновенный жар охватывал тело, и с трудом удавалось не орать. Он шипел, смаргивал слезы и расслаблялся почти бессознательным волевым усилием. В голове становилось пусто и тихо, зато тело знало, как нужно. Когда расслабиться и замереть, когда поерзать, чтобы быстрее нашелся нужный угол, когда двинуться навстречу первому, еще осторожному, толчку.
Ладони Сквало переместились с ягодиц на бедра, волосы скользнули по щеке, а дыхание снова защекотало ухо.
— Платеж восьмого, говоришь? — прошептал Сквало. — Я приду.
— Хочешь сказать… это аванс? — Гокудера почти бессознательно смял в кулаке подвернувшийся лист бумаги, сжался вокруг члена, свел лопатки, напрягаясь. — Лучше я приеду. Ты не вписываешься… в мирное течение рабочего процесса.
Перед глазами плясало жаркое марево, хотелось орать, скулить, просить. Говорить разумно и связно удавалось с трудом — исключительно на упрямстве.
— Зануда, — Сквало прикусил мочку и двинулся — вынул член почти до конца, тут же толкнулся внутрь, потеребил языком пирсинг, снова вынул и вставил, задвигался в изматывающем, издевательском темпе: приласкать чувствительное ухо — вынуть член и снова всадить до упора — замереть, работая языком — и снова толкнуться. Теперь Гокудера не смог бы и двух слов связать, разве что «мать твою!» Он стонал и всхлипывал, зажимая рот ладонью, плавился и бессильно растекался, потому что невозможно оставаться деловым разумным человеком, когда каждая частичка кожи горит от прикосновений — шершавой ткани, нагревшихся под рукавами напульсников, прохладного дерева столешницы, случайно попавшей под щеку бумаги, а главное — Сквало. Ладоней, одной прохладно-живой, другой — холодно-жесткой, волос, дыхания, языка, члена. Когда толчки все глубже, и все равно хочется еще, сильнее — чтобы вышибло из головы нахрен всю текучку, чтобы выбиться из сил, превратиться в желе, чтобы накрыло и размазало, а потом — только дышать, медленно приходя в себя.
Он слишком быстро сдался, полностью утратив контроль над телом и ситуацией. Унесло, заштормило, выбросило в оргазм — как волной о скалы, всмятку. Кусал ладонь, а перед глазами плясали звезды в темноте. Сквало довольно усмехнулся в ухо — и сам кончил. Зарылся пальцами в волосы, сказал хриплым шепотом, на выдохе:
— Каждый раз хренею.
Не отстранился — знал, что Гокудера любит, когда он лежит вот так, навалившись, расслабленный и обманчиво тихий. Отпускало медленно — хоть после оргазма и накрыла вялая истома, ощущения все еще были слишком яркими. Контраст жаркого тела Сквало и прохладного дерева, упавший на щеку солнечный луч, даже биение собственного сердца и сладко ноющие мышцы — так отчетливо мир ощущался только после хорошего траха.
Сквало коснулся губами шеи под волосами, и снова тряхнуло, повело — Гокудера застонал, шевельнулся:
— Какого черта…
— Ладно, продолжим вечером, а пока живи. — По взмокшей шее мазнули кончики волос, пробежался прохладный воздух. Сквало встал, и вместе с весом его тела исчезли остатки возбуждения. Мир снова становился прежним — обыденным и, в общем, довольно скучным.
— Спасибо, разрешил! — Гокудера оттолкнулся ладонями и стек на пол. Сел, опершись спиной о кресло, откинув голову на мягкое сиденье. Было хорошо. Спокойно, лениво и тихо — не вокруг тихо, а внутри. Ни проблем, ни тревог, ни мыслей. Смотрел на Сквало снизу верх — как тот застегивает штаны, затягивает пояс, отводит с лица волосы. Опасный, будоражащий и притягательный, такой же смертельно острый, как его клинок. Взгляд невольно скользнул к циферблату часов. До семи есть еще время…
Гокудера усмехнулся, представив вдруг, как он выглядит сейчас со стороны — затраханный до полного изнеможения, сидит на полу со спущенными штанами, на паркете голой задницей… и смотрит, между прочим, как раз в собственноручно установленную еще с месяц назад камеру. Запись надо уничтожить. Можно, конечно, начать собирать коллекцию «сто перепихов со Сквало на рабочем месте», в ответ его ста боям. Но рискованно. Компромат на доктора Гокудеру, экономического консультанта, выведем из кризиса ваш бизнес, оплата по результатам — совсем не то, что компромат на Гокудеру Хаято, правую руку Десятого Вонголы, выведем из тени бизнес Семьи, а по пути прихватим пару-тройку кусков чужого. Первый просто неприятен, второй — непростителен.
Как всегда, мысли о Семье мгновенно вернули в реальность. Гокудера встал, натянул брюки. Взгляд Сквало обжигал, раздевал нагло и откровенно.
— Что, мало? — через силу усмехнулся Гокудера.
Вместо ответа Сквало шагнул к нему, сжал пальцы на заднице. Гокудеру шатнуло навстречу. Чертыхнувшись, он вжался в Сквало, прикусил кожу на шее, всосал, оставляя четкий след. Метки со Сквало долго не сходили, кожа у него была нежная, даже страшно делалось — как он дерется-то с такой тонкой шкурой? Сквало, правда, примерно так же сказал однажды о Гокудере — как драться, когда тебя от каждого прикосновения ведет? «Дурак совсем, что ли? — буркнул тогда Гокудера. — Дерусь я не с тобой».
Драться у них не получалось — слишком заводились.
— Машина ждет, — сказал в ухо Сквало и тут же лизнул, потеребил стальное колечко. Нет, он точно издевался!
— Сквало, мать тво… — Договорить Сквало не дал, перехватил губы, поцеловал глубоко, так, что снова встало, будто месяц не трахались. Да и черт с ним, решил Гокудера, плавясь от жесткой хватки на заднице, зарываясь пальцами в волосы, снова прижимаясь всем телом. Черт с ним со всем, до семи больше двух часов, машина ждет, а в Варии можно будет не сдерживаться. Выдохнул, разорвав поцелуй: — Мать твою, Сквало, поехали уже! — но сам так и стоял, не двигаясь, не в силах разорвать еще и прикосновение. В конце концов, в необходимости вести себя тихо тоже есть свой кайф.
— Поехали, — усмехнулся Сквало и потянул его брюки вниз.
***
В Варию они едва не опоздали. Сквало гнал, наплевав на светофоры, лавируя, обгоняя и подрезая, и Гокудера подумал вдруг, что эта езда — в точности, как весь стиль их работы. Пусть Вонгола уже пять лет как вышла из тени, прибавила к имени приставку «Инк.», и слово «Семья» теперь звучит только в узком кругу — Вария осталась прежней, даже получив официальный статус корпоративной службы безопасности. Теперь они дополняли друг друга намного лучше, чем прежде — подразделение для темных делишек, которые нельзя провернуть законно, и надежная солидная крыша.
— А твои ведь так и не поняли, что я не запугивать тебя приходил, — хмыкнул Сквало.
— Ну да, «человек от кредиторов», — усмехнулся в ответ Гокудера. О том, что кредиторами — через подставную контору, конечно, — была как раз Вонгола, знали четверо. Цуна и Гокудера — в Вонголе. Занзас и Сквало — в Варии. А о том, зачем крупной международной корпорации понадобилось наложить лапу на убыточный фармацевтический заводик — только двое. Гокудера — это была его идея. И Десятый — потому что для воплощения идей в жизнь требовалось его одобрение.
Такие убыточные заводики были коньком Гокудеры. Прибрать к рукам за гроши, а то еще и с приплатой, найти, куда утекает возможная прибыль, перекрыть дыры, реорганизовать или оптимизировать — по ситуации, посадить на ключевые места надежных людей и спокойно грести деньги. Чисто, законно, пользуясь всеобщим уважением. «Вонгола Инк. — ваши рабочие места», «Вонгола Инк. — работай честно, делай карьеру». Из Десятого вышел отличный генеральный директор, его любила пресса, уважали власти и почти боготворили недолюбливающие иностранцев сицилийцы. В конце концов, кому интересно, что взносы на благотворительность окупаются снижением налогов и прочими льготами? Только бухгалтерии.
— Три дня, а они за тебя уже трясутся. Секретарша эта, охранники. Каждый раз удивляюсь. Как ты это делаешь, а?
— Это не я. Это Вонгола. — Гокудера достал сигарету, опустил стекло, закурил. Охранники, глазом не моргнувшие, когда Сквало уводил прежнего директора, сейчас заступили ему путь, и только спокойное «Все в порядке, ребята» от Гокудеры заставило их убрать оружие. — Мы обещаем им будущее.
— И выполняете это обещание, — хмыкнул Сквало. — Меня-то хоть слоганами вашими не корми.
— Фишка в том, что это правда. Они это видят. Знают. А я… что я. Просто работаю.
— Ты — правая рука Савады и здравая часть его мозга, это они тоже знают. Кстати, поздравляю, тебя снова пытались заказать.
Гокудера стряхнул пепел за окно. Стало ясно, почему Сквало вообще затеял этот разговор.
— Кто теперь?
— Кому ты последнему перешел дорогу?
— Кролику, — хмыкнул Гокудера. — Но он этого не знает.
— Парни из Рима, у которых ты перехватил тот тендер для флота.
— Кретины, — Гокудера поморщился. — Они сами его упустили. Нехрен цену завышать. Сквало, мир полон идиотов.
— Согласен. Поэтому не будь идиотом и ты, смени маршруты и не соглашайся на встречи на чужой территории. — Сквало свернул к воротам варийского особняка. — Если понадобится охрана на выезд, звони мне, у ваших опыт не тот.
— Совещание объявляю закрытым, — Гокудера вышвырнул окурок. То, что охота в последние годы шла на него, а не на Десятого, его устраивало. Во-первых, потому что Десятого все же боялись трогать. Во-вторых, потому что такое внимание доказывало ценность Гокудеры как правой руки. В-третьих… в-третьих, мир все же полон идиотов, и если эти идиоты сами делают все, чтобы Вария могла их отследить и нейтрализовать, Вонгола остается только в выигрыше.
Сквало остановил машину, развернулся и наклонился, опершись локтем о подголовник совсем рядом с головой Гокудеры. Зарылся пятерней в волосы. Пальцы протеза сжались на бедре.
— А если я пообещаю охранять тебя лично? Позвонишь?
— Сорвешь мне нахрен всю работу, — Гокудера положил ладонь на протез, потянул руку Сквало выше. Хотелось так, будто они не трахались только что, будто не саднило до сих пор задницу и не ныли от сладкой истомы мышцы.
— Трудоголик-маньяк, — ухмыльнулся Сквало. — Ладно, уговорил, пошли работать.
Кабинет Сквало вызывал у Гокудеры вполне определенные желания, имевшие мало общего с работой. Хотя бывал он здесь исключительно по делу, делом обычно не ограничивалось. Здесь пахло Сквало — крепким эспрессо, терпким одеколоном и полировочной пастой для стали, от этого сочетания запахов у Гокудеры прокатывалась по коже волна жара, приливая к паху. Но сейчас желания приходилось отложить. Синьор Алессио Марра, от невзгод последних дней утративший кроличью пухлость щек, уже сидел за зеркальной стеной в крохотной допросной, опасливо косясь на подпиравшего стену Бельфегора.
— Сначала послушай, — сказал Сквало. Включил микрофон.
— Синьор Марра, повторите еще раз все о заказе Капабрези.
— Заказ для мафии, — быстро ответил Марра. — Хорошая партия, большие деньги. К тому же наличкой, сами понимаете… налоги в наше время съедают слишком много прибыли.
— Наркотики? — быстро спросил Гокудера. Новость встревожила его намного больше, чем очередная угроза покушения. Все же заказы, принятые прежним директором, перешли по наследству Вонголе вместе с его секретаршей, вороватым бухгалтером и давно устаревшим оборудованием. А репутация Вонголы должна оставаться безупречной.
— Нет, что вы, я бы не взялся! Как можно, такой риск. Не наркотики, вообще ничего незаконного! Просто лекарства. У него ведь свои аптеки, всегда лучше закупать на месте дешево. Он даже прислал своего контролера на линию… тоже риск, на самом деле, и я не хотел, но…
— Но Капабрези хорошо заплатил? — спросил Гокудера, едва сдерживая ярость. — А свой контролер прикроет, если вместо безобидных таблеток там будут фасовать всякую хрень. Как оформлен заказ официально? На чье имя? — он не помнил в документах фамилии Капабрези. И вообще ничего подозрительного не помнил, хотя нюх на темные делишки у него работал отменно. — Разорвать контракт реально?
— Гляди, — Сквало протянул распечатку. — Все, что смогли собрать. Этот Капабрези — темная лошадка из недавних. Пара месяцев как из Рима, пытается сколотить у нас здесь небольшую империю. Из легального — сеть аптек, фастфуд, прогулочная яхта для туристов. Изнанка — девочки по вызову, элитный бордель под видом массажного салона. Возможно, наркотики. В целом пока дешевка, но с амбициями. Далеко пойдет, если вовремя не грохнуть.
Марра рассказывал, Гокудера слушал, просматривая распечатку. Дело выглядело погано — намешано, похоже, всякого, от шантажа до подкупа, но вся грязь как следует закопана, фасад безупречно чист, аж зубы сводит от сияния. До сих пор интересы Капабрези не пересекались с Вонголой, и сейчас Гокудера об этом пожалел. Три странички наспех собранного досье ему не нравились. Веяло от них той самой гнилью, от которой так долго хотел уйти Цуна, от которой они вместе отмывали Вонголу последние пять лет.
За всей этой внезапной хренью Гокудера едва не забыл о тех вопросах, которые хотел задать раньше. Хотя там тоже намешано было всякого, и левые заказы, и взятки, и двойная бухгалтерия — невинный кролик Марра со своим убыточным заводиком сидел в тени куда более густой, чем Вонгола до прихода Десятого, и распутывать всю эту паутину предстояло долго. С другой стороны, опыт у Гокудеры был, а дело того стоило. Через год в умелых руках эта «гиря на балансе» начнет давать очень даже солидную прибыль.
Когда покончили с допросом, дело шло к полуночи.
— Что думаешь? Этот тип доставит нам проблем, — Сквало вынул из рук Гокудеры смятые распечатки, подцепил пальцем подбородок, обвел губы. Стоял вплотную, откровенно показывая, чего хочет сейчас он сам. Не то чтобы Гокудера был против. Может, и стоило выбросить из головы Капабрези хотя бы до утра, а там, глядишь, решение само придет.
— Утром подниму документы, подключу наших юристов. Если найдут зацепку, чтобы разорвать контракт легально… — Пальцы Сквало скользнули по щеке, по виску, зарылись в волосы. Но прекратить думать не получалось. — Еще нужно проверить, что они там гонят на самом деле, нахрена ему свой контролер. Если всего лишь некондиционная дешевка, это один разговор, а если…
— Твой любимый трюк на нем в любом случае не сработает. Даже если нароешь тонну компромата, там явно все схвачено на высшем уровне. Только себя подставишь.
— Передать дело тебе? Ты это хочешь услышать? — Гокудера прикрыл глаза, полностью отдаваясь ощущениям. Допрос вымотал, в голове теснились все нерешенные проблемы разом, хотелось даже не спать, а просто отключиться. Хотя близость Сквало предлагала другой, лучший вариант отвлечься. — Если в Варии найдется для меня ужин, останусь на ночь у тебя.
— Можем сходить в кафе для ночной смены. Или пицца и кофе у меня.
Сквало отстранился, стоял, ухмыляясь, смотрел откровенно — ждал. Гокудера щелкнул зажигалкой, затянулся.
— Пиццу, кофе и тебя.
— Тогда отрывай задницу от кресла и завязывай думать. Делить шкуру Капабрези будем после того, как узнаешь точно, что вы для них производите.
— Надо же, и ты иногда даешь дельные советы.
Вместо того чтобы ответить, Сквало схватил его за ворот и дернул на себя. На мгновение они замерли так близко друг от друга, что губы почти соприкасались. Этого хватило, чтобы усталость отступила под напором желания. Гокудера зарылся ладонью Сквало в волосы, медленно сжал, ощущая, как пряди щекочут пальцы. В поцелуй сорвались одновременно, жадно, будто не вся ночь впереди была, а какие-нибудь жалкие пять минут. Но Сквало почти сразу оторвался, толкнул в сторону двери:
— Пойдем уже. Задрало на бегу трахаться, хочу раздеть тебя и сам раздеться.
Жил он здесь же, двумя этажами выше, но в его личных комнатах Гокудера бывал куда реже, чем в кабинете. Хотя прошло уже то ли два, то ли три года с той ночи, когда Сквало небрежно бросил: «Можешь оставаться, когда захочешь». Гокудера хотел — может, и всегда бы хотел, но оба они слишком часто работали сверхурочно. Ночами не вылезая из-за компьютера, неделями пропадая в легальных и не очень поездках, досадно не совпадая в редких часах отдыха.
Раз уж выдалась возможность провести ночь вдвоем, незачем портить ее мыслями о работе. В конце концов, даже если он прямо сейчас сорвется с места, раньше утра ничего предпринять не сможет. Да и не того полета птица этот Капабрези, чтобы из-за него отказывать себе в отдыхе. Сквало верно сказал — дешевка, хоть и с амбициями. Задвинуть его вместе с его заказом — не проблема, просто нужно сделать это тихо и аккуратно.
— Я же сказал, завязывай думать, — Сквало захлопнул за собой дверь, развернул Гокудеру к себе, сдернул с него пиджак. Сквозь тонкую ткань рубашки его руки ощущались совсем иначе — ближе, ярче. — Твой рабочий день окончен.
Жесткая ладонь протиснулась сзади под ремень, Гокудера качнулся вперед, прижался всем телом. Одна ладонь на заднице, вторая в волосах, губы на пирсинге — и его повело, до крупной дрожи, до стонов.
— Люблю, когда ты не сдерживаешься, — выдохнул в ухо Сквало. — Постарайся не сорвать голос, Хаято. А то твоя миленькая секретарша решит, что я тебя пытал.
— Давай уже.
***
Поспать удалось не больше двух часов, но Гокудера давно не ощущал себя настолько отдохнувшим. И даже о работе думалось с некоторым усилием, потому что за полным рутинной текучки днем маячила еще одна ночь со Сквало.
Охранники поглядели на него, как на воскресшего из мертвых, Елена просияла быстрой улыбкой и чуть заметно порозовела. Гокудера кивнул ей:
— Кофе, пожалуйста. И себе, если хотите. У меня к вам несколько вопросов.
Елена вздрогнула, побледнела резко, будто ударили. Прошептала:
— Хорошо, господин директор.
Кажется, ждала чего-то еще. Гокудера сказал бы — много чего бы сказал, начав с того, как у него руки чешутся оторвать синьору Марра яйца. Но тут зазвонил мобильный, и Гокудера проскочил в кабинет.
— Будешь смеяться, — орал в трубку Сквало, явно на бегу и попутно переговариваясь с кем-то еще. — Этот идиот Капабрези ищет на тебя компромат. Работает топорно, не нашел ни черта, а сам уже засветился, как рождественская елка. Хочешь, подкину ему красивую лажу?
— Отличная идея. Не забудь только рассказать, чем меня станут шантажировать. И кстати о елках, не светись больше в моем офисе! Хотя бы до восьмого.
Сквало жизнерадостно заржал и отключился. А еще через пару минут вошла Елена.
Кружку для себя она не принесла. Поставила поднос на стол, посмотрела затравленно, кусая губы.
— Садитесь, Елена. Если я говорю «вопросы», я имею в виду именно вопросы, — Гокудера налил себе кофе, жадно отпил. — Например, такой: вам что-нибудь говорит фамилия «Капабрези»?
Она села, медленно выдохнув. Обмякла в кресле, слабо, неуверенно улыбнулась:
— Простите. Я… глупость подумала. Да, говорит. Он приходил сюда.
— Расскажите. Хотя стоп, минутку. Найдите мне контракт с ним, потом расскажете. Почему-то я его не помню.
— Он не у юриста, — тихо объяснила Елена. — В личном сейфе синьора Марра.
— Личный сейф я проверил первым делом.
— Под журналами…
Гокудера выругался. Естественно, стопку «Плейбоев» он трогать не стал — честно говоря, потому только, что выкинуть руки не дошли.
— Такого бардака… — не договорив, он развернулся к сейфу. Вывалил на пол злосчастные журналы, выдернул из кучи глянца пачку небрежно сколотых листов. Поморщился: при такой манере хранить документы придется проверять, не завалялось ли между страниц еще что ценное. — Хорошо, теперь рассказывайте. Что с этим контрактом не так?
Елена чуть заметно пожала плечами:
— Они не собирались его исполнять.
— Что? — Гокудера уставился ей в лицо, пытаясь понять, что вообще происходит. Секретарша, конечно, может что-то подозревать, может услышать краем уха то, чего слышать не должна, но Елена не кажется такой дурой, чтобы с уверенным видом строить домыслы.
— Там есть пункт о неустойке, — Елена потянулась к Гокудере, взяла у него из рук распечатку. Пролистала, аккуратно перегнула страницы и подала обратно: — Вот. Ответственность сторон, пункт два.
Гокудера пробежал глазами два коротких абзаца.
— Все стандартно. Постойте, то есть, вы хотите сказать… Капабрези ставит своего человека, тот запарывает качество, партия не проходит контроль и отправляется на свалку, а завод платит неустойку? Довольно дурацкая схема шантажа.
— Это не шантаж, — Елена снова пожала плечами. — Скорее подкуп. Партия не проходит контроль, но вместо свалки отправляется на склад Капабрези, а неустойку делят на всех. — Она потянулась к договору, перелистнула еще два листа. — Вот. Конфиденциальное дополнение.
— Охренеть! Простите… — Гокудера смотрел на лист, там напротив нескольких фамилий были проставлены проценты, и в самом деле охреневал, то ли от наглости синьора Марра, то ли от его идиотизма. — Это, конечно, не доказательно, если рассматривать как возможную улику, но… Послушайте, Елена, простите за личный вопрос, но почему они настолько вас не опасались? Надо быть полным идиотом, чтобы посвящать в такие делишки постороннего, тем более женщину. Пусть даже она сто раз твоя любовница.
Губы Елены задрожали.
— Простите, — пробормотал Гокудера. — Ради бога, простите. Я позволил себе лишнее… исключительно от удивления, честное слово.
— Мне идти некуда, — тихо сказала она. — Сестренке… нужно лечение. Дорогое. Постоянно.
Гокудера прикрыл глаза.
— В баре есть вино. Если хотите. Или воды. Вам нужно успокоиться, а мне подумать. Хотя о чем я, думать тут нечего. Заменить людей на линии, вышвырнуть человека Капабрези, кстати, найдете мне его трудовой договор. Мы сдаем качественный товар, Капабрези платит. А вы сегодня же вечером берете сестренку и везете в клинику Вонголы, там разберутся, чем помочь. Напишите адрес, я пришлю машину.
В тишине кабинета неровно простучали каблучки. Забулькало вино. Елена закашлялась, всхлипнула.
— Только без слез, — пробормотал Гокудера. Достал телефон: — Сквало? Поздравляю, ты облажался. То есть облажались мы оба, но это твоя работа, а не моя. Афера проста до идиотизма.
Сквало слушал, вопреки обыкновению, молча, только хмыкнул пару раз.
— Образцы на анализ я все равно, конечно, отдам, — закончил Гокудера. — Копию договора тебе сейчас скину, посмотришь. Но ты прав, этот Капабрези — дешевка.
— Мафия потеряла единственного гения, когда ты ушел в легальный бизнес, — заржал Сквало. И вдруг добавил серьезно: — Только не забывай, что и дешевка может вцепиться в глотку.
— А это снова твоя работа.
— Кретин.
— Совещание окончено. Работаем.
Дальше все было до смешного просто — трудно облажаться, имея перед глазами список фамилий. Юриста с бухгалтером — за несоответствие, контролера Капабрези — за саботаж, «и скажите спасибо, что под суд не пошли — вот анализ образцов, которые вы пропустили как качественные, при таких доказательствах вас бы и лучший адвокат не отмазал». Собственных контролеров, как и рабочих на линии, менять не пришлось — увольнение «человека из мафии» послужило вполне наглядным предупреждением. Под конец дня, перетряхнув все сто сорок личных дел и вычистив неблагонадежных, Гокудера велел всем собраться. Обвел взглядом столпившихся возле офиса людей, спросил:
— Все уже знают о сегодняшних увольнениях? Кто-нибудь еще хочет уйти?
— Дураков нет, — задорно отозвался какой-то парень из середины толпы.
— Верно, — поддержали сразу несколько голосов.
— Кто-нибудь боится терок с мафией? — Гокудера помолчал, усмехнулся: — Если это недоразумение можно назвать мафией, конечно.
Ответом ему послужил дружный смех. Здесь работали местные, они отлично знали, что такое Вонгола.
Гокудера улыбнулся, закурил.
— Раз уж все собрались, да еще по такому поводу, я скажу еще кое-что. Через месяц мы можем заключить очень выгодный контракт. Не разовый заказ, а постоянные поставки — вы понимаете, что нам это даст, верно? Сейчас мне многое здесь не нравится, но если мы постараемся, месяца хватит, чтобы показать нас в выгодном свете.
Этому научил его Цуна. «Люди должны видеть перспективы и знать, что ты упорно трудишься ради них, тогда и они станут упорно трудиться». Гокудера до сих пор помнил свою первую реакцию на эту сентенцию: «Ну и бред ты несешь, Десятый». Цуна всегда думал о людях лучше, чем они того стоили. Но удивительней всего, что весь этот бред действительно работал. И, глядя сейчас в лица своих новых подчиненных, Гокудера ясно видел, что сработает и здесь, с ними.
Он уходил в отличном настроении, как будто воодушевление людей — им же, между прочим, и вызванное! — передалось и ему.
Рабочий день закончился, рабочий вечер продолжался. Гокудера отправил Елену домой на служебной машине, перед тем позвонив Шамалу и убедившись, что тот дождется новую пациентку и все сделает как надо. Предупредил напоследок: «Рук не распускай, старый извращенец!» — а после сказал Елене: «Если доктор Шамал позволит себе лишнее, не стесняйтесь дать ему по яйцам. Он привык. Это что-то вроде спорта, в котором он всегда проигрывает».
Потом они с юристом Каваллоне долго изощрялись во взаимной вежливости, пока Гокудера не психанул и не выдал:
— Слушай, Иван, давай начистоту. Оба мы знаем, что ваш контракт с Марра — туфта и лажа. Взаимная помощь в отмывании денег. Нам этого не нужно, но мой босс дружит с твоим, так что давай вместе подумаем, как решить дело с общей выгодой.
— Иногда аж руки зудят, как хочется тебя уебать, — Иван привстал, прикурил сигарету от сигареты Гокудеры. — Но в пиковые моменты ты вдруг становишься нормальным. Так вот, слушай. Моему боссу нужна эта лажа. Настолько нужна, что он согласен на деле, а не на бумаге поставлять тебе что угодно, если ты согласишься на взаимную наценку. Наши возможности ты знаешь.
Гокудера затянулся, медленно выдохнул дым.
— Знаю. Не скажу, что мне очень это нравится, но Десятый, наверное, не захочет вам отказывать. Давай так. Я пришлю к тебе нашего менеджера по закупкам сырья, сведи его с кем нужно. Потом согласуем цены.
— Идет, — кивнул Иван. — Чертов зануда, можешь ведь человеком быть, когда захочешь.
Прощальное рукопожатие едва не расплющило пальцы — знак дружбы и расположения, как прекрасно помнил Гокудера.
Остаток вечера он собирался потратить на детальную проверку кабинета — с таким-то порядком кто знает, что и где еще может здесь обнаружиться. Презервативы в рабочем столе и деловые бумаги между страниц с голыми красотками явно не предел. Коррективы в планы внес телефонный звонок.
Звонили по городскому, и Гокудера, снимая трубку, готов был поспорить, что получит сейчас теплый привет от Капабрези. Так и вышло — звонивший не представился, но кто еще начал бы разговор с наглой усмешки, отлично слышной даже сквозь слабый треск в трубке, и развязного:
— Добрый вечер, господин директор. Пока добрый.
Мысленно проклиная неуместное желание расхохотаться, Гокудера откинулся на спинку кресла и ответил так, как от него ждали:
— Кто вы?
— Это неважно, — приторно отозвались на том конце провода. — Вас должно интересовать, чего я хочу, синьор Гокудера. Вернее, чего я могу и собираюсь добиться. Сегодня вы крайне неразумно уволили нескольких людей, трудоустройство которых на вашем предприятии обеспечено очень интересными документами. Не желаете ли взглянуть сами? Я пришлю за вами машину.
— Машину? — переспросил Гокудера. — Интересные документы? Кто вы, черт вас дери, такой?
— Я представлюсь лично, — пообещал его собеседник. — Через четверть часа спускайтесь вниз и ждите. Серый феррари, флажок с эмблемой клуба «Палермо» на антенне. Вы любите футбол?
— Терпеть не могу, — вполне искренне ответил Гокудера.
— Да? Я думал, вы все здесь фанаты. Ну, в любом случае, нужно быть патриотом, верно? Итак, четверть часа.
— А потом мой труп всплывет где-нибудь в порту, — как будто про себя пробормотал Гокудера.
— Ну что вы, господин директор. Это всего лишь деловые переговоры. Вполне в рамках вашей компетенции и обязанностей. Но поверьте, избегать этой встречи не в ваших интересах. Чем скорее мы уладим возникшее недоразумение, тем лучше будет для всех.
Гокудера побарабанил пальцами по столу. Помолчал. И сказал резко, как будто решившись после явственных колебаний:
— Хорошо. Серый феррари, эмблема «Розанеро». Я буду.
— Прекрасно, синьор Гокудера. Надеюсь, мы друг друга поймем. До скорой встречи.
Несколько секунд Гокудера слушал короткие гудки; потом, усмехнувшись, аккуратно положил трубку.
Игра перешла в активную фазу, и это крайне радовало. После дня напряженного перебирания бумажек, кадровых перетасовок, переговоров и прочей рутины Гокудеру отчаянно тянуло на авантюры. К тому же, эта авантюра затевалась исключительно в интересах дела — отличное оправдание перед самим собой.
***
Через час он сидел в очень похожем кресле в другом кабинете, рассматривал синьора Капабрези — тот оказался тощим, слегка сутулым и больше походил на клерка, чем на крестного отца, — и думал, откуда на свете берутся идиоты. Перед Гокудерой на столе веером раскинулись вполне качественные фотографии, на которых он — вернее, как сказал бы любой умный юрист, не имея на руках заключения экспертизы, «человек, похожий на синьора Гокудеру» — обнимал, целовал и раздевал тощую белобрысую соплячку лет двенадцати.
Статья шестьсот девять — четыре, сексуальные действия с несовершеннолетними. От трех до шести лет. Спасибо, Сквало, постарался.
Капабрези не был ни умным, ни юристом, а потому уже считал себя победителем. Впрочем, он мог и не поверить, сдайся Гокудера сразу, поэтому тот с удовольствием решил побарахтаться.
Вынул сигареты, закурил, не спрашивая разрешения, и бросил, небрежно сдвинув груду фотографий к краю стола, подальше от себя:
— Дешевка. Вы действительно надеялись чего-то добиться таким глупым трюком?
— Трюком? — переспросил Капабрези. — Желаете проверить? Может быть, мне прямо сейчас позвонить в полицию?
Гокудера слегка пожал плечами:
— Звоните.
Стало даже интересно, как тот выкрутится — очевидно же, что сдать объект шантажа в цепкие лапы закона значит похерить сам шантаж на корню.
— Или пригласить прессу?
— Буду счастлив. — Гокудера потянулся к пепельнице — стряхивать пепел на ковер было бы слишком вульгарным. — Вы не представляете, мой дорогой синьор Капабрези, какую заманчивую сумму хороший адвокат может выжать из обвинения в клевете и подрыве репутации. Впрочем, это прекрасно представляют все редакторы наших газет. К моему огромному сожалению. Похоже, вам придется вернуться к варианту с полицией.
— Вы так спокойно об этом говорите, — Капабрези перестал прожигать взглядом лицо Гокудеры, внимательно оглядел фотографии и вновь поднял голову. — Очевидно, у вас там все куплено. В полиции. Вы здесь, на Сицилии, все повязаны, рука руку моет, так? Что же, есть лучший вариант. Пусть пресса боится, а полиция куплена, но народ вам не подкупить. Я выложу этот стыд и разврат в открытый доступ. Пусть все увидят…
А вот это, черт бы побрал ублюдка, действительно было угрозой, пусть от пафосного надрыва в голосе и пробирало на смех. Даже невиновный забеспокоится: пока докажешь, что компромат слеплен в фотошопе с расчетом, чтобы любой эксперт заметил подделку, — слухи уже пойдут, не остановишь.
— Надеюсь, вы сделаете это от своего имени, — медленно сказал Гокудера. Не показывать, насколько столичный выползыш его бесит, становилось все трудней. — Тогда мои адвокаты возьмутся за вас. Жду не дождусь. Лавры фальшивого блюстителя нравственности весьма украсят вашу фотографию, сделанную на скамье подсудимых.
В кабинете повисло тяжелое злое молчание. Переговоры стремительно заходили в тупик. Черт возьми, от мафиозо из Рима, пусть даже начинающего и не слишком умного, Гокудера ожидал большего напора.
Придется перехватывать инициативу, решил он. Аккуратно уложил окурок в пепельницу, закинул ногу на ногу и спросил:
— Итак, на чем же мы с вами остановимся, синьор Капабрези? Может, желаете разорвать контракт? По взаимному согласию, без всяких неустоек. Мне это, правда, не выгодно, но я согласен пойти на убытки ради удовольствия не числить вас среди деловых партнеров нашего предприятия.
От собственной вежливости сводило скулы. Это был, без сомнения, самый серьезный минус его нынешнего статуса и легальной работы — такие вот «ради удовольствия не числить вас среди наших партнеров» вместо прямого и честного «сдохни, мразь».
Динамит в глотке определенно украсил бы эту перекошенную от ярости рожу.
Похоже, их с Капабрези чувства были полностью взаимны — ублюдок выругался и ткнул в зубы Гокудеры ствол. Девяносто третья Беретта, машинально отметил Гокудера. Сам он предпочитал девяносто вторую.
— Мы не разорвем контракт, — брызжа слюной, заявил Капабрези. — Вы примете обратно моих людей и не станете вмешиваться в их работу. Иначе ваши мозги украсят эту стену — сейчас, если вы откажетесь, или в тот день, когда попытаетесь меня надуть, если согласитесь. Жалкие гражданские вроде вас не должны спорить с мафией. Для них это плохо кончается.
Плохо кончиться могли слегка подрагивающие пальцы на спусковом крючке, поэтому Гокудера медленно отстранился и сказал, едва разжимая губы:
— Если вы сейчас меня пристрелите, договариваться вам станет не с кем. Хотя, разумеется, я при таком исходе потеряю больше вас.
— Завтра они выйдут на работу. А сейчас вы подпишете бумагу о сотрудничестве. Иначе можете не надеяться выйти отсюда живым.
Какая грубая вербовка, подумал Гокудера. И зачем было заморачиваться с фотографиями, если все свелось к настолько банальным угрозам?
Распахнувшуюся дверь он ощутил всем телом — мгновенным жаром, тем острым чувством опасности, которое не раз спасало в прежние времена. Скрутить Капабрези, попутно отобрав пистолет, было делом трех секунд — драться тот, как оказалось, не умел вовсе.
Сквало оглядел с брезгливым любопытством, сказал:
— Мне надоело выслушивать эту херь. Если ты хотел дождаться той его бумаги, извини.
Гокудера поморщился:
— Хотел. Но вряд ли мы потеряли что-то интересное. Дешевка и есть дешевка.
Сквало сгреб со стола фотографии, поддел толстой пачкой подбородок Капабрези:
— Жаль, что ты не повелся на полицию, придурок. Было бы весело.
— Он не придурок, — возразил Гокудера, — он идиот. Только идиот может заявиться на Сицилию и начать играть здесь в мафию, ничего не зная о Вонголе.
— Я его забираю.
— Как хочешь. Можешь делать из него фарш для пиццы, мне все равно. Это твоя работа.
Сквало развернулся, провел холодными пальцами протеза по щеке Гокудеры:
— Слишком покладистый. Неужели даже не хочешь врезать ему в челюсть? Он же тебя взбесил, я слышал.
Капабрези смотрел молча — то на Гокудеру и свой пистолет в его руке, то на Сквало, то на небрежно смятые фотографии. Было даже интересно, что первым вырвется у него — вопросы или возмущение? Или все-таки угрозы?
— Вы пожалеете! Крупно пожалеете! Вы не имеете представления, с кем связались!
Ну конечно.
— Заткнулся, — Сквало взялся протезом за тощую шею и слегка сжал. — Это ты, дебил, не имеешь представления, куда приехал, кому перешел дорогу и во что влип. Мафия? Ты такая же мафия, как я — Моника Беллуччи.
Гокудера сел в кресло, закурил и сказал, выдохнув дым:
— Врезать ему я, конечно, хочу. Но посмотреть, как с ним работаешь ты, тоже не откажусь. Это возбуждает.
Приврал, конечно: что интересного в том, как Сквало превращает в скулящую тряпку самоуверенного столичного ублюдка? Но само присутствие Сквало, его запах, резкий голос, короткий злой смех — возбуждали до чертиков. Если Капабрези заметит и решит, что Гокудеру ведет от происходящего — тем лучше. Быстрей расколется окончательно.
Долго ждать не пришлось, раскололся он почти сразу. Сначала угрожал, потом пытался откупиться, потом скулил: «Не убивайте, уеду, все забуду». Подписал отказ от контракта — если полиция вдруг заинтересуется, что делал у него Гокудера, бумага с подписями оправдает долгий визит. Вывалил кучу интересного о своих римских связях и почти ничего — о сицилийских. По большому счету, все это было той же рутиной — Гокудера слушал, запоминал, что-то сразу отмечал мысленно: «разобраться», или «доложить Цуне», или «пойдет в дело».
Потом пришлось вспомнить молодость — динамит, полметра шнура, прыжок из окна вниз и рывок за ограду, к машине Сквало. Взрыв получился что надо — аккуратный, почти неслышный за воем музыки с первого этажа, никаких рушащихся перекрытий, шума и паники. Только в окне полыхнуло, и заплясали в стеклах отсветы начавшегося пожара.
Сквало вжал педаль в пол, и потрепанный джип без номеров рванул с места — только галька из-под шин застучала. Гокудера посмотрел на часы.
— Твой рабочий день окончен, — Сквало весело оскалился. — Дела подождут, доложишь утром.
— Да, — лениво согласился Гокудера. — Чертовски длинный был день. К тебе?
— Ты сомневался? — Сквало наклонился, не сбавляя скорости, сгреб за волосы, притянул к себе. Поцелуй отдавал гарью и кровью. А может, Гокудере это только показалось, но какая разница — он ничего не имел против.
@темы: S59-team, AU\кроссовер
Команда: 275980 team
Тема: AU/кроссовер
Пейринг/Персонажи: Гокудера, Ямамото, Цуна, Такеши/Докуро-чан, Савада Емицу/Савада Нана, упоминается Миура Хару
Размер: ок. 3400 слов
Жанр: драма
Рейтинг: R
Дисклеймер: все принадлежит Амано
Саммари: Гокудера не любит полную луну — она сильнее. Ямамото не любит солнце — оно не греет. Цуна не любит свою жизнь — в ней слишком мало хорошего.
Предупреждения: по вселенной Monster Hunter Tsuna
Луна, я не твой
У Ямамото холодные губы. Он и сам холодный, безмозглый придурок, любит греться об Гокудеру, тереться всем телом о густую шерсть, погружать пальцы в лохматый загривок. И целоваться. Его губы отчетливо отдают кошачьей мятой, Гокудере нравится вкус, поэтому он отвечает на поцелуй, лезет языком Ямамото в рот, вылизывает.
— Два извращенца, — хихикает Такеши.
— Заткнись, а то тебя на вкус попробую, — огрызается Гокудера.
— Он завидует, — спокойно объясняет Ямамото. — Не ведись.
У него железная — мертвая — хватка, он запросто мог бы свернуть Гокудере шею. Никому другому Гокудера не разрешил бы так взять себя за загривок. Разве что Цуне, но Цуна — особый случай. А Ямамото на редкость добродушный зомби, не сказать чтобы совсем уж не опасный, но своих не трогает. Гокудера сам не понял, когда они успели стать «своими». То ли после первой драки, когда Ямамото действительно чуть не свернул ему шею, а Гокудера не отгрыз безмозглую голову только из отвращения ко вкусу мертвечины. То ли в ту ночь, когда отсиживались в пыльном, затянутом паутиной склепе, прячась от орды Ямамотовых сородичей, вполне кровожадных.
Точно до их первого полнолуния вместе. Потому что в то полнолуние к «своим» прибавился Цуна.
Гокудера не любит полную луну. Не любит, когда его зверь рвется наружу, выламывая кости из суставов и предохранители из мозгов. Но что он может? Раньше — только забиться поглубже в чащу, а поутру смывать кровь в ледяной воде ручья и стараться не думать о тех, чья это кровь. Он не может отвечать за своего зверя.
Теперь…
Теперь есть Ямамото. И Цуна.
Такеши развеселым мячиком скачет вокруг, запрыгивает на низко нависшую над поляной ветку дикой сливы и хохочет оттуда:
— Не достанешь, умник мохноухий! И ты, пустая башка, тоже! Парочка, ха-ха!
Гокудера достал бы, что там доставать, один прыжок. Но для этого нужно, чтобы Ямамото расцепил руки, и самому его выпустить. От Ямамото одуряюще пахнет кошачьей мятой, прелой листвой — приятно, а еще — кладбищенской землей и железом, эти запахи тревожат, и Гокудера старается не замечать их.
Полная луна светит боками из прорех в тонких облаках. Пока еще почти не видна. Но темнеет сейчас быстро, и Гокудера уже чувствует ее власть в крови. Скоро…
Такеши соскакивает со своей ветки:
— Йо, Цуна! Пост сдал — пост принял, не могу больше глядеть, как наша сладкая парочка лижется, у меня тоже есть личная жизнь. Спокойной ночи, ха-ха! Докуро-тян, я иду к тебе!
— Привет, — широко улыбается Цуна. — Я скучал. — Швыряет на траву связку рыбешек, подбегает и обнимает обоих разом. Скучал он! Совсем дурной.
Гокудера так и сказал бы, но Цуна слишком вкусно пахнет — рыбой, домом, немного печкой и ужином, и совсем не пахнет страхом. Гокудера отрывается от Ямамото, поворачивает голову и широко лижет Цуну в щеку, в губы, в подбородок. Мертвая хватка Ямамото на мгновение размыкается, и тут же становится теснее — теперь он тоже обнял двоих сразу, они притиснуты друг к другу, и рядом с трупным холодом зомби Гокудера ощущает живое человеческое тепло.
Ямамото целует Цуну, Гокудера вылизывает шею, прихватывает губами ухо, и Цуна смеется в губы Ямамото. Запускает пальцы в густую шерсть за ушами, и по телу бежит горячая щекотная волна. Гокудера размурлыкаться готов, даже страх луны отступает. Хотя с Цуной и Ямамото он может не бояться.
— Пора? — спрашивает Цуна.
— Мог бы не спрашивать, — бурчит Гокудера. — Солнце садится.
Страх слишком въелся в него. Эти минуты — когда садится солнце и Луна обретает полную власть — самые тяжелые. Каждый раз Гокудера боится, что вот на этот раз ничего у них не получится. Боится за Цуну — Ямамото не страшно поранить, что ему сделается, а Цуна пока еще живой. Его можно загрызть, можно заразить. А он приходит каждое полнолуние со своим «я скучал» и связкой свежих рыбешек, обнимает, спокойно подставляет шею и губы. Это даже не доверие, это еще больше. Что-то совсем уже запредельное, чего Гокудера не понимает, просто не способен понять — и потому остается просто принять как данность. «Мы же друзья», — все объяснения Цуны. Он уверен, что этого должно хватить.
Самое странное, что этого и в самом деле хватает.
— Пора, — говорит Ямамото.
Перехватывает руки — теперь он снова держит Гокудеру, только его одного. Крепко — прижимая руки к туловищу и опасно подставив шею под зубы. Хорошо, что Гокудера терпеть не может мертвечину.
Гокудера выворачивает голову: сейчас он хочет видеть Цуну. Смотрит, как тот съедает свою конфету, как зажигается пламя, и обмякает в хватке Ямамото, счастливо выдохнув. Момент веры: и в этот раз тоже все обойдется.
Цуна обнимает его со спины, жарко дышит в шею. В черных глазах Ямамото, на сером в сумерках трупном лице пляшут рыжие отсветы пламени. Пламя обнимает, разбавляет холодный свет луны живым теплом. Луна бьет в кровь, Гокудера кричит от боли, воет, запрокинув голову, но даже в эти минуты помутнения ощущает крепкое объятие Ямамото и быстрый стук сердца Цуны. Его держат. Он выдержит.
— Держись, держись, — не то заклинанием, не то молитвой шепчет в ухо Цуна. — Мы с тобой, Хаято, ты с нами. Ты с нами, а твой зверь один, ты сильнее.
Им не остановить трансформацию, несколько мучительных, изламывающих минут — и Ямамото будет держать зверя, а Цуна — прижиматься всем телом к зверю, обнимая его своим пламенем. Трансформация — это луна, чертова проклятая луна, ее-то не одолеть. Но Цуна прав, зверь один, а их трое. Зверь будет сидеть тихо, потому что Гокудера изо всех сил, всей сутью, всем нутром держится за друзей.
«Хорошо, что Ямамото такой сильный, — думает Гокудера. — Хорошо, что он может сломать хребет моему зверю, если будет нужно». Зверь слышит эти мысли, фыркает презрительно — он не разделяет отвращения Гокудеры к мертвечине и вполне может разодрать Ямамото глотку. Правда, против зомби это не слишком поможет. Но зверь и не пытается. Ему нравится то ощущение безопасности, которое испытывает сейчас Гокудера. Нравится ласковое тепло Цуны, его руки, то, как уверенно он гладит за ушами и чешет шею и загривок. Он согласен потерпеть до утра хватку зомби.
Луна плывет по небу, то прячась за рваными лоскутьями облаков, то обнажаясь — ненавистная, неодолимая, равнодушная к проклятиям. Зверь воет, провожая ее яростным взглядом.
— Я люблю полнолуния, — выдает вдруг Ямамото. — Тепло. Гокудера, Цуна, вы такие теплые. Люблю.
— Главное, не люби нас гастрономически, — фыркает Гокудера. Осознает, что снова может говорить, а не выть, и тут же взрывается: — Тепло ему! Тупая ты безмозглая башка, с тем же успехом можно у костра погреться!
— У костра не так, — серьезно отвечает Ямамото. — Вы живые.
Гокудеру ждет рыбка, свежая вкусная хрустящая рыбка, но все же он задерживается еще немного. Надо ведь проверить, по-прежнему у Ямамото вкус кошачьей мяты на губах, или за ночь что-то изменилось? И обнять Цуну, поцеловать, уже не боясь заразить, потому что первые лучи солнца брызнули из-за горизонта и власть луны ушла. И посмотреть, как Цуна обнимает Ямамото, делясь последними остатками своего пламени — это красиво.
В конце концов, рыбка никуда не денется. Встанет над деревьями солнце, Цуна уйдет в свою деревню, Ямамото дождется Такеши и отправится спать на кладбище, а Гокудера найдет лежку в лесу — тогда и съест. Но пока Такеши встречает рассвет с Докуро-чан, а они втроем, вместе, и до следующего полнолуния куча времени, когда можно будет просто жить.
Хорошо.
Теплое дыхание жизни
Дыхание завораживает. Ловить чужое дыхание, пить его, как живые пьют саке — пьянит. Ямамото не любил саке, когда был жив — не понимал. Теперь понимает. Теперь от быстрого, горячего дыхания Гокудеры голова идет кругом, а от коротких вздохов Цуны ведет так, как живым не вело даже от первых неловких поцелуев.
Тогда поцелуи казались девчачьей глупостью, а теперь Ямамото любит целоваться. И обниматься. Греться об живых, дышать их дыханием, чувствовать, как чужое сердце бьется совсем рядом с его грудью.
Теперь он любит так, как не умел любить живым. Тогда все казалось игрой, и любовь тоже. А теперь он изнывает от кладбищенской тишины, вглядывается то в кромку леса, то в идущую от деревни тропинку — и ждет. Ему пусто и холодно. Другие — он не хочет даже мысленно называть их «сородичами» — спасаются от этой пустоты и холода чужой горячей кровью. Ямамото пробовал, ему не понравилось. Это ведь как наркотик — с каждым разом действует все слабее, нужно все больше, и все сильней ломка. И разум теряешь, ничто тебе уже не интересно.
Вот Такеши интересна Докуро-чан. Поэтому он тоже не хочет, чтобы Ямамото добывал горячую кровь.
По тропинке от деревни идут женщины. Наверное, в лес за хворостом, но Ямамото на всякий случай отходит подальше, садится за старым надтреснутым надгробием — так его не заметят. Ветер доносит высокие звонкие голоса, обрывки слов, смех. Горячая кровь, горячее дыхание. Горячие поцелуи — для кого-то, кого они любят.
Ямамото сует в рот стебелек кошачьей мяты и медленно жует. Гокудере башку рвет от ее запаха, да и Цуне нравится, а его друзьям тоже должно быть приятно, иначе что за радость? Ямамото смотрит на длинную тень от надгробия и пытается угадать, сколько осталось до вечера. Наверное, уже не очень долго. Но у зомби совсем плохо с чувством времени, оно тянется, как изжеванная жвачка, и по солнцу тоже не определишь — до самого вечера небо кажется настолько ярким, что больно глядеть.
Почему под таким ярким солнцем все время холодно? Это даже обидно.
Ямамото не любит солнце. Оно не греет.
Длинная тень медленно ползет наискось, к лесу — как часовая стрелка на старых часах, почти незаметно. Только если отвести взгляд ненадолго, увидишь разницу — граница тени сползла с одного камня к другому, укрыла смятый чьей-то ногой стебель травы. Показывала на старую сливу у ограды, а теперь — мимо, на просвет между вершинами сосен. Где-то там, в лесу, в буреломах, ждет ночи Гокудера. У него горячее дыхание, и сам он горячий, а когда целует, у Ямамото как будто снова начинает биться сердце.
А где-то в деревне, или на ферме за деревней, или, может, у речки — Цуна. Он занят весь день, Ямамото помнит, как это. Но все равно ждет — вдруг? Вдруг сегодня у Цуны будет меньше работы, чем обычно, или мать попросит сходить набрать хвороста, или он поспорит с мальчишками, что пройдет через все кладбище насквозь? Тогда он придет не вечером, а раньше, хоть ненадолго. Обнимет, подставит губы. Сядет рядом, тесно прижавшись боком, будет рассказывать деревенские новости. Ямамото неинтересны новости, прежняя жизнь для него давно подернута серой дымкой забвения. Зато он может слушать дыхание, живой голос, стук сердца.
Тягучее течение времени разрывает женский визг — истошный, пронзительный, полный животного ужаса. Ямамото срывается с места, не успев даже подумать — что, как, зачем? Перемахивает невысокую кладбищенскую ограду, несется по лесу, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветки.
Бегущая навстречу женщина шарахается, спотыкается и с тонким воем отползает. Ямамото не смотрит на нее. На Ямамото идет тот, от кого она убегала — высокий, туго обтянутый давно иссохшей кожей, с черным огнем безумия в провалах глаз.
— Кровь, — рычит он. — Моя.
— Уходи. — Ямамото знает, что другой не уйдет, но он не любит нападать первым.
— Моя!
Другой кидается, метя вцепиться в шею, но Ямамото ждал этого — ясно же, что оторвать голову проще всего. Другой сильный, но дурак. Ямамото перехватывает руки, выкручивает — суставы хрустят, как сухие ветки под ногами, когда бежишь — громко и резко. Зомби трудно убить. Надо сделать так, чтобы он не смог собраться обратно из кусочков. Раскидать — руки в траву, подальше одну от другой, голову в кусты…
— Эй, придурок безмозглый, какого черта ты швыряешься в меня всякой гадостью?!
— Привет, Гокудера. Прости. Не хотел попасть в тебя. Выброси.
Гокудера выламывается из кустов, подкидывая башку другого, как баскетбольный мяч — так и кажется, что сейчас засветит ею куда-нибудь очень высоко и далеко, на трехочковый, не меньше.
— Веселишься?
Ямамото пинком в грудь отшвыривает подальше безголовое и безрукое тело.
— Скучал. Теперь нет. Гокудера, ты играешь в баскет?
— С кем, по-твоему, мне играть? С волками? Или с белками? Или предлагаешь сгонять в деревню и завалиться в школьный спортзал? Ты точно безмозглый!
— В деревню не надо, — позади смеется Цуна. — Привет, ребята. Миура-сан вовсю вопит о монстрах, это вы так ее напугали?
— Он, — Ямамото показывает на голову в руках Гокудеры. И добавляет: — Надо сжечь.
Они разводят костер подальше от тропы, хотя вряд ли деревенские ринутся на ночь глядя прочесывать лес — скорей, позапираются в своих хлипких домишках. Иссохший труп горит с треском и дымом, как будто пропитанный маслом. Гокудера морщится и отодвигается подальше, Цуна хмурится и спрашивает:
— Нам ведь не обязательно сидеть всю ночь именно у этого костра?
— Он уже не встанет, — соглашается Ямамото.
Они уходят далеко, в сосняк по другую сторону кладбища, и там разводят новый костер. Сосновые ветки трещат, разбрасывая искры, обжигают, но не греют. Ямамото равнодушен к кострам; зато ему нравится смотреть, как сидят у костра его друзья. Пляшут отблески пламени на лицах — не такого пламени, как у Цуны, не живого, не теплого, но все равно красиво. Цуна счастливо улыбается. Гокудера протягивает руки к огню и тут же отдергивает, прихлопывает упавшую на хвост искру. Его шерсть, днем светло-серая, сейчас отливает рыжиной.
— Я весь провонял тем дохляком, — Гокудера хватает Цуну, зарывается носом в волосы. — И ты.
— Ничего, дома не заметят.
О доме Цуна говорит так, будто там никогда ничего не замечают. Ямамото сначала это удивляло — его отец засекал любую мелочь, — но как-то поздно вечером он подобрался к окну дома Цуны, посмотрел на его мать — и перестал удивляться. Она, наверное, не приметит странностей, даже если Ямамото с Гокудерой вместе придут к Цуне в гости.
Цуна жарит на прутике ломти хлеба, угощает Гокудеру и виновато смотрит на Ямамото. Никак не может привыкнуть, что тот не бывает голодным так, как живые.
У Ямамото другой голод.
— Обними меня, — просит он.
Цуна обнимает, прижимаясь всем телом. Его сердце бьется так часто, будто за двоих. Ямамото осторожно берет его за волосы, тянет вниз, чтобы голова слегка запрокинулась, и целует. Долго и бережно — он боится, всегда боится сделать больно, не так, не рассчитать силу. Цуна крепче, чем кажется на первый взгляд, но он всего лишь человек.
Гокудера хрустит поджаренным хлебом. Отбрасывает обгоревший прутик, зовет:
— Сюда иди, придурок. Ты приятно пахнешь, не то что та падаль.
С Гокудерой проще, тот и сам не сдерживается. Ямамото кивает, не отрываясь от Цуны, протягивает руку, тянет Гокудеру к себе. Ночь впереди длинная, а двое — это вдвое лучше, чем один. Они такие разные и одинаковые, и оба ему нужны.
Его голод, жажда, воздух. Теплое дыхание живых.
До кромки леса
Дни Цуны скучные и одинаковые, как мерные капли осеннего дождя.
Вот и сегодня все как обычно. Мамино «вставай, в школу опоздаешь» и «опять у тебя в комнате беспорядок» вместо «доброго утра», проваленные задания учителя, насмешки одноклассников, школьные хулиганы, рычащая на него, прижав уши, соседская псина. Псину Цуна понимает — от него наверняка пахнет Гокудерой и Ямамото. Маму понимает тоже — она пытается его воспитывать. Остальным просто нравится пинать слабого.
Цуна не любит свою жизнь. Не любит школу, деревню, давным-давно сбежавшего на заработки отца, собственное клеймо слабака и ничтожества… Маму он жалеет — наверное, это довольно близко к любви. Но если бы в его жизни не появились Гокудера и Ямамото, он, наверное, сбежал бы отсюда куда глаза глядят. И, конечно, пропал бы, потому что от собственной никчемности не сбежишь.
Сегодня все как обычно, а значит — ничего хорошего. Он привык. Нужно только дождаться вечера.
Цуна полет огород, таскает воду из обмелевшего пруда — на грядки, и из далекого родника, чистую и вкусную — маме для кухни. Никто не удивится, если заметит, как часто он выпрямляется и, щурясь, утирает пот со лба. Сегодня жарко. А Цуна просто смотрит, сколько осталось солнцу до кромки леса, до вершин высоких сосен.
Он ждет вечера. Ночи.
Ночи Цуны тоже одинаковые — яркие, как падучие летние звезды, и такие же короткие.
— Цу-кун, иди скорей домой, — мама выглядывает из окна кухни, непривычно оживленная, сияющая от радости. Цуна бросает ведра на грядке: ему еще много поливать.
— Что, мам?.. — он запинается на полуслове, едва войдя в кухню. Замирает, глядя на сидящего у стола мужчину. — М-м… Отец?
— Ну здравствуй, сынок. Здравствуй!
Если бы столкнулись на улице, Цуна прошел бы мимо, не узнав — слишком давно не видел. Наверное, нужно радоваться, но, если честно, ему все равно.
— Пора учить тебя по-настоящему, сынок!
Мама несет на стол рис, жареную рыбу, овощи, омлет — наготовила, как на десятерых. Выставляет пузатую бутыль с саке.
— Чему учить? — у Цуны очень, очень нехорошее предчувствие. Мама никогда не говорила ему, чем отец занимается, «на заработках», и все. Почему-то только сейчас Цуна понимает, насколько это, в сущности, подозрительно.
— Охоте, — отец наливает саке в стакан, пьет, как воду. — Нана говорит, ты отвратительно учишься в школе. Но, по правде говоря, что в той школе толку! Охотник на монстров всегда заработает на жизнь, каллиграфия и прочая школьная ерунда для этого совсем не нужны. Как, сынок, хочешь бросить школу?
Он смеется — наверное, ждет, что Цуна запрыгает от радости. Бросить школу — это Цуна с удовольствием, но слова «охотник на монстров» вовсе его не радуют.
Теперь понятно, почему мама молчала. Охотники и правда хорошо зарабатывают, но о них слишком много ерунды рассказывают. Будто они и сами почти монстры. Будто охотник на монстров запросто может жениться не на обычной девушке, а на обольстительной кицунэ или домовитой мудзина.
— Ах, Нана, — отец утирает рот и наливает себе еще. Наваливает на тарелку риса с рыбой. — Нигде не едал я так вкусно, как дома, и нигде не пил такого саке.
Почему-то у Цуны в голове одновременно появляются две очень странных и совершенно диких мысли. Одна — что тануки, как всем известно, славно умеют делать саке, а мамино саке, говорят, выше всяких похвал. И вторая — что если бы ему пришлось выбирать, прожить всю жизнь с обычной девчонкой или оборотнем, девчонке ничего бы не светило.
Хотя оборотню тоже — если, конечно, это не Гокудера.
— У нас здесь, я слышал, неспокойно. Миура-сан едва убежала от стаи зомби. В полнолуние слышали вой оборотня. Самое время поднатаскать тебя, сынок. И ходить далеко не придется. Вечером выйдем, к утру будем дома.
Он не ждет от Цуны ответа, ему и не нужен ответ, все уже решено. Цуна молча садится к столу и набирает себе еды. Неясное чувство подсказывает ему, что сейчас лучше не спорить — и что чуть позже ему понадобятся силы.
— А что, сынок, — спрашивает вдруг отец, — с девчонками ты уже целуешься?
Цуна мучительно, жарко краснеет. Однажды он целовался с дочкой Миуры-сан. Это было совсем не так приятно, как болтают, скорее тягостно и неловко, и, если совсем честно, ему тогда хотелось сбежать. Он вовсе не мечтает провести с Миурой Хару всю свою жизнь, хоть она и навоображала себе невесть чего. С Гокудерой и Ямамото гораздо интереснее.
Отец расценивает молчание и румянец по-своему. Хохочет:
— Вижу, вырос! Тем более пора… — не договорив, встает, обнимает Нану: — Отдохни до вечера, сынок, и мы отдохнем. Завтра сможешь похвастать перед своей девчонкой трофеем.
И Цуна остается на кухне один. Сидит над недоеденным рисом, пытаясь успокоить бешено стучащее сердце. Нужно выждать немного, и он сможет уйти незаметно.
Лучше бы все было как обычно.
К кладбищу приходится бежать кружной дорогой — если отец и заметил из окна, что Цуна ушел, решит, что в деревню или к речке. Не верится, что час назад он ждал вечера — теперь каждая уходящая минута кажется украденной из жизни Ямамото и Гокудеры. Охотник на монстров! Лучше бы отец оказался непутевым бедняком-поденщиком, или рыбаком, или пусть даже бандитом! Тогда он не впутывал бы Цуну в свои дела.
— Ямамото! Эй, Ямамото! Ты где!
На мгновение охватывает паника, но Ямамото выглядывает из-за обычного укрытия — треснутого замшелого надгробия с давно стершимся именем.
— Йо, Цуна! Ты сегодня раньше!
Он рад — Цуна давно научился читать живые чувства на мертвом лице зомби.
Он совсем не опасен, и на самом деле он спас Миуру-сан, защитил ее, но кому это докажешь!
Цуна тяжело дышит, упираясь ладонями в колени, согнувшись, пережидая колотье в боку. Ямамото ждет, потом осторожно тянет за волосы, и когда Цуна распрямляется, обнимает его и целует.
Цуне кажется, что он летит в пропасть. Так всегда бывает, когда целует Ямамото — захватывает дух и замирает сердце, но совсем не от страха. Цуна не знает, что это за чувство, но его хочется испытать снова и снова. Совсем не так, как было с Миурой Хару. Вот с Гокудерой — похоже, хотя целует Гокудера совсем не так, как Ямамото. Ямамото бережен, он ловит дыхание, как ловил бы, наверное, бабочку, опасаясь помять радужные крылья. Гокудера — напористый и податливый, ему нужно или подчинять, или подчиняться — видно, натура зверя берет верх.
А когда Ямамото целует, придерживая за волосы, а Гокудера, облапив со спины, вылизывает шею, Цуна вообще забывает, кто он такой и на каком свете. И хочется ему в такие минуты… странного. Он сам себе боится признаться, чего, но точно знает: это лучше, чем все девчонки мира.
Но сейчас совсем не время для подобных мыслей. Цуна упирается ладонями в плечи Ямамото. Выдыхает в холодный жадный рот:
— Подожди. Не сейчас. Не это.
— Что, Цуна? — Ямамото по-прежнему держит его, и Цуна отступает назад. Ему нужно собраться. Нужно быть сильным, а не лететь в пропасть, замирая от непонятного восторга.
— Мы уходим. Сейчас, немедленно. Ты сможешь найти Гокудеру?
— Легко. Да он и сам нас найдет. Нужно только подойти поближе.
— Пойдем. И если ты умеешь запутывать следы…
Ямамото смеется:
— Нет, это к Гокудере.
— Тогда просто поторопимся, — Цуна медленно вдыхает, готовясь к еще одному рывку. Наверняка не последнему: к ночи им нужно уйти как можно дальше, всем троим.
Солнце садится. Но они добегут до кромки леса раньше. Успеют. Они просто не могут не успеть.
О том, что будет дальше, Цуна пока не думает.
@темы: 275980 team, AU\кроссовер
Команда: Squalo x Yamamoto
Тема: AU
Пейринг/Персонажи: 5YL!Супербия Сквало/5YL!Ямамото Такеши
Размер: 4323 слова
Жанр: драма, мистика, экшн
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: Все принадлежит Амано
Саммари: Ямамото Такеши начинает задавать странные вопросы.
Примечание: AU
— Что ты тут делаешь? — Сквало мазанул взглядом по худощавой фигуре и продолжил орать на Манчини по телефону. Пообещав напоследок оторвать ублюдку руки и засунуть их туда, откуда они растут на самом деле, Сквало нажал на отбой, швырнул мобильник на стол и откинулся в кресле, прикрыв глаза. Когда он открыл их снова, ничего не изменилось: в дверном проеме по-прежнему стоял Ямамото Такеши и глупо улыбался.
— Да вот проезжал мимо — дай, думаю, загляну в гости.
Несмотря на то, что они не виделись последние два года (а может, именно благодаря этому) Сквало совершенно точно знал: никаких дел в Италии ни у хранителей Савады, ни у Ямамото лично нет. Сквало оглядел его еще раз, внимательнее. Врал мальчишка примерно так же, как танцевал фламенко, то есть никак. Руки-ноги целы, не ранен — и то ладно, значит, никакой срочной помощи не требуется, а с остальным можно разобраться по ходу дела.
Ухмыльнувшись — раньше его улыбка всегда заставляла Ямамото нервничать, — Сквало подался вперед и оттарабанил пальцами по столешнице серию коротких и длинных ударов. Реакции не последовало: то ли Ямамото так и не освоил азбуку Морзе, то ли научился сохранять непроницаемое выражение лица, даже слушая о собственной сексуальной связи с гигантским кальмаром.
Ямамото заметно вытянулся, прибавив не только в росте, но и в мышечной массе. По крайней мере, катану не забросил, хмыкнул Сквало, походя отмечая и загрубевшие подушечки пальцев, и коллекцию шрамов на обеих руках от запястья до локтя. Короткие темные волосы, внимательные карие глаза — внешне он почти не изменился; только едва заметная синева на скулах и над верхней губой намекала, что мальчишка вырос.
— Ну проходи, коли не шутишь. Останешься на ночь? — Сквало кивком указал на спортивную сумку, которую Ямамото небрежно перебросил через плечо.
— И даже подольше, если не выгонишь, — Ямамото поправил ремень. — В университете сейчас каникулы, так что…
Он врал так неумело и нескладно, что от этого сводило зубы. Сквало мог бы выбить правду из щенка прямо сейчас, но никакой необходимости в спешке не было. Так почему бы не насладиться дурацкой пантомимой?
— Иди за мной, — вскочив с места, Сквало мотнул головой, отбрасывая со лба волосы. Через секунду он уже был у двери, но Ямамото уклонился за миг до столкновения.
— Ну надо же, — фыркнул Сквало и хлопнул Ямамото по плечу, — похоже, ты забыл не все из того, чему я тебя учил.
— Я тоже соскучился, — Ямамото улыбнулся; с его лица исчезло замученное выражение, но через миг вернулось снова.
— Жить будешь в замке. Комната рядом с моей. Пошли, забросим твои шмотки — и на полигон. Поглядим, годишься ли ты хоть на что-то.
— Я рад, что приехал сюда, — неожиданно проговорил Ямамото.
Сквало ухмыльнулся.
— Повтори это после того, как мы закончим тренировку.
— Спасибо, — сказал Ямамото поздно вечером. Он вообще был удивительно неразговорчивым для человека, каким хотел казаться: дружелюбного, открытого и веселого. Спарринг, душ, ужин — за все это время Ямамото произнес едва ли с десяток слов. Сквало не настаивал, лишь постоянно подливал разбавленное минералкой вино: проблемы, как занозы, лучше всего выходят с алкоголем.
Сквало пожал плечами.
— Скажи, — Ямамото подался вперед; рукой он задел бокал и успел подхватить за секунду до падения, но пара капель все равно пролилась на скатерть, — когда ты узнал, что можешь использовать пламя?
На миг Сквало задумался.
— Не помню, — честно признался он. — Оно было всегда, вот и все. Когда ты впервые осознал, что у тебя есть руки или ноги? С пламенем то же самое: оно просто есть, вопрос лишь в том, насколько быстро и успешно ты научишься его использовать.
Ямамото выглядел разочарованным.
— Это слишком… — он запнулся, подбирая слово.
— Буднично? Может быть. Для меня гораздо удивительнее тот факт, что ты четырнадцать лет прожил с пламенем, понятия не имея, что оно у тебя вообще есть.
— Но все-таки, — Ямамото прикусил нижнюю губу. Ему не давала покоя какая-то мысль. Сквало развеселился: что непонятного может быть в пламени?
— Все-таки? — переспросил он и вздрогнул: на секунду ему показалось, что глаза Ямамото стали ярко-голубыми. Стоило моргнуть, и наваждение исчезло.
— Тебе никогда не казалось, что пламя с тобой разговаривает?
Остаток вечера Сквало смеялся, стоило ему только вспомнить эту фразу и обеспокоенный, напряженный взгляд Ямамото.
*****
С приезда Ямамото прошла неделя. Сквало удивительно быстро привык, что мелкий постоянно рядом. Он умел не раздражать своим присутствием — редкий талант, которому стоило бы поучиться всему руководящему составу Варии. Ямамото легко и естественно вписался в распорядок жизни Сквало: с тренировками, бумагами и редкими заданиями. Казалось, он был в Варии всегда, стал ее неотъемлемой частью. Сквало и радовало, и беспокоило такое положение дел. В прошлом в разговорах с Ямамото он и в шутку, и всерьез заводил речь о Варии, но Ямамото всегда отказывался. Что могло заставить его передумать?
Невольно он приглядывался к Ямамото, пытался понять, что того беспокоит. Это оказалось непросто: он словно замкнулся в себе, спрятался под маской доброжелательной отстраненности. Единственной зацепкой стала та странная реплика во время ужина неделю назад. С той поры Ямамото больше не заводил речь о пламени Дождя.
Наблюдая из окна кабинета за тренировкой отряда, Сквало попытался прислушаться к Дождю внутри себя. Бессмысленно: с тем же успехом он мог бы вызывать на разговор мизинец на правой ноге. У него просто не получалось представить, как что-то может быть не так с пламенем. Щелкнув пальцами, он зажег на их кончиках льдистый светло-голубой огонек и присмотрелся к нему. Пламя горело ровно и спокойно, уверенно. Оно не обжигало и не холодило кожу, не вызывало мурашек и не меняло очертания, предсказывая будущее. Сквало хмыкнул.
Он все еще смотрел на пламя, задумавшись о чем-то своем, когда оно неожиданно взметнулось, лизнув челку и кончик носа. На миг Сквало показалось, что он чувствует исходивший от бледно-голубых языков жар.
— Не помешал? — спросил появившийся в дверном проеме Ямамото. Сквало кивком пригласил его войти. — Хотел поговорить о режиме тренировок.
— О, и что же ты хочешь рассказать мне про мой, — Сквало особенно выделил это слово, — отряд?
Ямамото рассмеялся.
— Я лезу не в свое дело?
— Говори уже, зачем пришел, — Сквало фыркнул. Происходящее его веселило, хотя окажись на месте Ямамото кто-то еще, реакция была бы совсем другой.
— Луиджи и Маттео не успевают за остальными. Они пытаются этого не показывать, но…
— Я знаю, — прервал его Сквало.
Ямамото выглядел удивленным:
— Знаешь?
В его взгляде яснее ясного читалось: «И ничего не делаешь?»
— Они провели полторы недели в лазарете, — Сквало еще раз щелкнул пальцами. Послушное его движениям пламя мигнуло. — Хотя должны были остаться там как минимум на месяц.
— Но почему?..
— Врач их предупреждал. И выписал только на их собственный страх и риск. Решили, что умнее всех? Значит, ответственность за последствия тоже на них. Продержатся еще дня три, потом вернутся в больницу, — Сквало хмыкнул. — И проваляются там полтора месяца вместо одного. Есть шанс, что случившееся чему-нибудь их научит. Хотя я не слишком в это верю.
Во взгляде Ямамото были понимание и уважение.
— А ты хороший командир, — сказал он, словно удивляясь.
Сквало отмахнулся:
— Скажи мне что-нибудь, чего я сам не знаю. Если силой отволочешь этих идиотов в больницу, я не буду ничего иметь против. Иди.
Как только за Ямамото закрылась дверь, пламя, плясавшее на кончиках пальцев Сквало, снова уменьшилось в размерах, стало тише. Сквало еще несколько секунд задумчиво смотрел на него, а потом тряхнул головой и поднялся с кресла.
Надо было проверить одну идею.
— Ты странно на меня смотришь, — сказал Ямамото вечером. Совместные ужины вошли у них в привычку. Луссурия с Занзасом были на задании, Маммон, пользуясь отсутствием босса, куда-то свалила, а Леви и Бельфегор не утруждали себя выходом к общему столу. Каждый день прислуга исправно накрывала ужин на пять персон, но три тарелки так и оставались нетронутыми.
Сквало молча приподнял брови. Он лихорадочно обдумывал происходящее.
— Как будто вот-вот накинусь с мечом? — Он зацепил вилкой кусок мяса, осторожно обмакнул в соус. — Или с поцелуями?
Ямамото засмеялся, но когда заговорил снова, тон его был серьезным и строгим:
— Как будто не знаешь, как со мной поступить.
— А что тут думать? Я всегда говорил Цуеши, что тебя мало пороли в детстве, но исправить этот пробел в воспитании никогда не поздно.
— Я серьезно, — Ямамото не поддержал шутку. — Что не так?
Работая челюстями, Сквало размышлял, что ответить. «А ты в курсе, что в твоем присутствии пламя Дождя любого другого его носителя становится сильнее?» «Ты странно действуешь на чужое пламя Дождя, не знал?» «Стоит тебе войти в комнату, и мой Дождь полыхает так, что только держись, детка». Правду говорить он не собирался, врать не слишком-то хотелось.
Свое наблюдение Сквало проверил на всех членах отряда Дождя и прибывшем с очередным посланием от Емицу Базиле — для чистоты эксперимента. Результат оказался одинаковым: если Ямамото находился в радиусе шести метров, пламя Дождя становилось сильнее. Сам он при этом не ощущал упадка сил или потери энергии, то есть был катализатором, а не источником.
Можно было только гадать, почему никто — и Сквало в первую очередь — не заметил этого раньше. Вместо этого Сквало предпочитал думать, что делать со своим новым знанием дальше.
— Да вот думаю, — медленно начал Сквало, — какого хрена ты уже неделю мозолишь мне глаза.
Ямамото не оскорбился. Он сразу понял, что именно хотел сказать Сквало — он вообще всегда схватывал все с полуслова, хоть и любил строить из себя идиота. Вздохнув, Ямамото отставил в сторону бокал с минералкой. Карие глаза посмотрели на Сквало серьезно и строго.
— Тебе это, наверное, покажется ерундой, — начал он.
— Скорее всего, — Сквало кивнул. — Но тебе не привыкать выглядеть идиотом, так что продолжай.
Отсмеявшись, Ямамото заговорил снова:
— Мне скоро двадцать. Я здоров, с моим отцом тоже все в порядке. У меня есть друзья и даже возможность учиться заграницей. Одного этого с лихвой хватило бы для счастья. Но еще у меня есть пламя Дождя, и я не могу не задумываться о том, на что его трачу. На убийство других таких же людей. Ради выгоды Вонголы и увеличения ее влияния. Ты говоришь, что пламя — это просто часть организма, как рука или нога, но для меня это не так. Оно — редкая, удивительная суперспособность. Огромный дар и огромная ответственность. Зачем пламя было дано именно мне? Что я должен с ним делать? Предотвратить какой-нибудь катаклизм? Спасать чужие жизни? Или и дальше использовать в мафиозных разборках? — Ямамото снова рассмеялся, но на этот раз в его смехе была лишь горечь, ни капли веселья. — Супермен спасал мир, а что делаю я?
— О, мои поздравления, Ямамото Такеши. Добро пожаловать во взрослый мир: ты наконец-то задумался о смысле жизни. Не жизни вообще, а конкретно своей. Хочешь стать суперменом? Отличные планы на будущее, дерзай. От меня-то ты чего ждешь? Синее трико с красными трусами и баночку геля для волос в подарок?
— Я и сам пока не знаю, — Ямамото моргнул. — Еще не разобрался.
— Как разберешься — обращайся, — Сквало потянулся за салатом. — Будешь?
— Спасибо, — ответил Ямамото. За что именно, он уточнять не стал.
— Тоже мне супермен косоглазый, — вполголоса фыркнул Сквало. Шел второй час ночи, но он не стал зажигать свет в кабинете. Экран компьютера тускло светился, скорее сгущая тени, чем разгоняя темноту. Никаких срочных дел не было, Сквало заглянул сюда по привычке. Вернее, не желая возвращаться в спальню, где через стену от него принимал душ и укладывался в постель Ямамото.
Его слова взволновали Сквало сильнее, чем он думал. Поиск себя, своего места в жизни — он был уверен, что давным-давно оставил все позади, но одного сбивчивого монолога хватило, чтобы юность вновь встала у него перед глазами.
Ямамото и впрямь повезло в жизни. С теми вопросами, которые мучили его в двадцать лет, Сквало столкнулся уже в четырнадцать. Тогда он стоял на перепутье, и все дороги, лежавшие у него под ногами, казались одновременно слишком заманчивыми, чтобы от них отказаться, и слишком блеклыми, чтобы выбрать какую-то одну. А потом он встретил Занзаса, и сразу вышло так, что никаких вопросов больше не осталось. Сейчас Сквало впервые спросил себя, был бы его выбор прежним, встреть он Занзаса не в четырнадцать, а в двадцать лет.
Это была неприятная и незначительная мысль. Сквало отмахнулся от нее, как от комара. Ни единой секунды своей жизни он не жалел о сделанном выборе, но понимал, что его опыт едва ли поможет Ямамото. Впрочем, пусть об этом волнуется его папаша.
Кстати о папаше… Достав мобильник, Сквало прокрутил список контактов до буквы «Я» и нажал на «вызов». В Японии уже наступило утро, поэтому он ничуть не удивился, услышав деловитое:
— Добрый день. Чем обязан?
— Ты знаешь, что твой оболтус уже неделю болтается у меня? — Сквало не стал тратить время на приветствие и прочие «как поживаете».
Цуеши тихо хмыкнул.
— Я подозревал, но прямо он мне ничего не говорил. Сказал только, что на каникулы поедет в Италию. Какие-то проблемы?
— С воспитанием у него проблемы, — не сдержался Сквало. — Мало пороли в детстве.
— Решил исправить это упущение? Боюсь, мой сын будет сопротивляться.
— В тот день, когда я не смогу надрать мелкому паршивцу задницу, отправлюсь прямиком в дом престарелых.
— У него сейчас непростой период в жизни, — мягко проговорил Цуеши. Сквало помнил его совсем другим.
— Поэтому надо сдувать с него пылинки? Для этих целей рекомендую купить пылесос.
— А ты совсем не изменился, — судя по голосу, Цуеши улыбнулся. — Если Такеши приехал к тебе, значит, ему нужны не утешения.
— Как получилось, — без перехода заговорил Сквало, — что пацан узнал о пламени только в четырнадцать? Специально ты это все от него скрывал что ли? Ни за что не поверю, что бывший член Варии мог просто не разглядеть в своем сыне Дождь.
Цуеши молчал. Когда секунд через двадцать он заговорил, голос его звучал по-другому: задумчиво и осторожно.
— Я не помню.
— Не помнишь, говорил ли с сыном о пламени? — Сквало поднял брови.
— Не помню, как его воспитывал до четырнадцати лет.
Теперь замолчал Сквало. У него было два варианта: или признать, что у Цуеши не все в порядке с головой, или…
— Фотографии, — хрипло проговорил он. — У тебя есть детские фотографии Ям… Такеши?
Он чуть было по привычке не сказал «Ямамото». Называть его по имени было в новинку. Оно звучало мягко и как-то… ласково что ли.
— Ни одной, — обескуражено откликнулся Цуеши.
— В мобильнике?
— Тоже нет.
— Школьные табели с отметками? Больничная карта?
— Ничего. Как такое вообще может быть? Я не помню, чтобы умилялся его детским фотографиям или снимал утренники на камеру. Но разве именно это и не странно? Что я задумался об этом только сейчас, когда ты спросил?
«Просто ты херовый отец», — хотел сказать Сквало, но вместо этого буркнул: «Пока» и отключился.
Пару минут он сидел, глядя в экран мобильника. Тот давно уже погас, но Сквало не шевелился. Дернув головой, он набрал очередной номер и вытащил из постели Саваду, совершенно точно зная, что именно услышит, еще до того, как задал вопрос.
*****
— Бессонница? — с сочувствием поинтересовался Ямамото на следующий день. Сквало раздраженно мотнул головой. В спальню он вернулся под утро, когда за окном уже было светло. Вернулся недовольный собой, так ничего и не надумав, и завалился в постель поверх покрывала, даже не сняв ботинки.
Он посмотрел на Ямамото с хлестким, болезненным любопытством, но в ответном взгляде карих глаз светились только безмятежность и легкое беспокойство. Сейчас в нем не было ничего таинственного или непонятного. «Ты знаешь меня как облупленного, — говорил этот взгляд. — Я Ямамото Такеши, обычный японский мальчишка».
До вчерашней ночи Сквало действительно думал, что знает его как свои пять пальцев. Но хватило пары небрежно брошенных фраз, чтобы эта уверенность испарилась без следа. Кто ты, Ямамото Такеши. Или правильнее будет спросить, что ты? Сквало думал об этом всю ночь, но так и не нашел ответа.
— Что-то не так? — Ямамото приподнял брови. — Я могу помочь?
Такой же, как обычно. Рядом с ним стоял все тот же Ямамото, которого Сквало знал уже больше пяти лет. Мальчишка с талантом мечника от бога и представлениями о справедливости, почерпнутыми из комиксов и сказок. Он вызывал у Сквало раздражение и уважение одновременно. Противник, ученик, союзник… С годами их роли менялись, но нить, связавшая их судьбы однажды, становилась лишь крепче.
Раньше Сквало не задумывался о том, кто для него Ямамото. Тот просто был в его жизни, и эта аксиома не нуждалась ни в каких доказательствах.
— Стезя супермена не дает покоя? — Сквало хлопнул Ямамото по плечу. Прикосновение ощущалось так же, как и раньше. — Пошли, мы уже опаздываем на тренировку.
— Еще раз, — отрывисто бросил Сквало. Ямамото кивнул и поднял катану. По его лицу каплями стекал пот. Он был настолько сосредоточен, что обычно карие глаза казались прозрачными.
Общая тренировка отряда закончилась два часа назад. После бессонной ночи Сквало должен был чувствовать усталость, но вместо нее накатила злость: на себя, на подчиненных, на Ямамото. Обычной тренировки оказалось недостаточно, и Сквало предложил Ямамото:
— Продолжим?
Тот посмотрел как-то странно, но промолчал и кивнул.
Следующие полтора часа пролетели незаметно. Обычно Сквало не пользовался пламенем без нужды, но сейчас раз за разом лезвие его меча окутывало голубое марево. Он и сам не смог бы сказать, кого именно проверяет на прочность: себя, Ямамото или пламя Дождя. Оно наполняло воздух то запахом озона, то ароматом соленой морской воды и пролежавших на солнце водорослей, искрилось на кончиках пальцев и рассыпалось мелкой алмазной крошкой. Оно послушно приходило снова и снова, стоило Сквало лишь поманить, и горело ярче и мощнее, чем он помнил.
Ямамото наоборот использовал пламя по минимуму. Там, где можно было обходиться без него, он не прибегал к помощи Дождя. Совершенно нормальное поведение — обычно Сквало и сам поступал точно так же, — но сегодня оно раздражало.
— Может, хватит? — спросил Ямамото. Изо рта у него вырвалось облачко голубоватого пара. Сквало моргнул: нет, показалось, просто не успел еще рассеяться Дождь от его последней атаки.
— Продолжаем, — скомандовал Сквало и приготовился к очередной «атако ди сквало». Голубое сияние привычно окутало лезвие меча.
Ямамото блокировал удар катаной. На миг они замерли друг напротив друга. Сгустки пламени Дождя с меча Сквало хлопьями падали на катану и, казалось, прилипали к ней, перетекали с прямого лезвия на изогнутое. Дождь ластился к Ямамото, как подобранная на помойке кошка ластится к своему спасителю, и едва слышно гудел. Через секунду пламя, окутывавшее меч Сквало, ушло окончательно и теперь обвивало лезвие катаны.
Сквало зло сощурился и попытался призвать Дождь снова.
— Может, хватит? — повторил Ямамото. На его бровях инеем искрился Дождь. В его глазах плясал отсвет Дождя. Даже в голосе успокаивающе гудел Дождь.
Сквало посмотрел на него, нахмурился и спросил, отвечая вопросом на вопрос:
— Кто ты?
Бледные обветренные губы разошлись в улыбке. Это были губы Ямамото, но сам он никогда не улыбался так, надменно и горько одновременно. Непривычное зрелище, как если бы Занзас набросился на Тимотео с поцелуями, а Бельфегор краснел и просил прощения за свое грубое поведение.
— Кто я? — повторил Ямамото. Сквало не сразу понял, что было не так в его голосе, но потом его осенило: интонации. Этот Ямамото четко проговаривал каждый слог, словно тот был ударным. Он произносил все слова одинаково, не делая логических пауз и ударений, и оттого понимать его стало сложнее. — Это хороший вопрос. Но гораздо сильнее меня сейчас занимает другой: зачем я?
Сквало поднял брови. Он ждал, что Ямамото… нет, что его собеседник скажет дальше. Но тот не торопился продолжать. Молчание, повисшее между ними, искрило и пахло отсыревшим деревом.
— Зависит от того, с кем именно я сейчас разговариваю, — Сквало упрямо гнул свою линию.
— Сообразительный мальчик, — в негромком голосе не слышалось издевки. Он не хотел унизить или указать Сквало его место. Слово «мальчик» значило ровно то, что значило: большую разницу в возрасте. — Ты все понял верно.
— И как мне к тебе обращаться?
— Ямамото Такеши тебя не устраивает?
— Не впутывай сюда Ямамото, ублюдок! — взорвался Сквало. Он и сам не ожидал, что слова этого незнакомца в теле Ямамото так сильно выведут его из себя.
— Тебе неприятно? — не-Ямамото искренне удивился. — Даже зная то, что ты знаешь? Как необычно. В таком случае называй меня просто Дождь. Такой вариант не вызывает неприятных эмоций?
— Пойдет, — сквозь зубы проговорил Сквало. Он должен бы чувствовать трепет, зная, что разговаривает с самим изначальным пламенем Дождя, но ощущал почему-то лишь раздражение.
— Ты интересный, — мимоходом заявил Дождь, как говорят об утренних заморозках или ценах на нефть. Как о чем-то важном, но лишенном для говорящего какой-либо реальной значимости. — Но мы говорили о другом.
— О тебе.
Если бы однажды ожили планеты или галактики, они тоже первым делом заговорили бы о самом важном для них — о себе? Сквало не удивился бы такому повороту.
— Люди уже много веков используют мою силу. Раньше это случалось реже, но с годами вы вошли во вкус и теперь обращаетесь ко мне все чаще и чаще. Каждый, кто берет мое пламя, в обмен оставляет частичку себя. Я хотел понять вас, — Дождь говорил монотонно и сухо, без интонаций. Как программа, как синтезированный на компьютере голос. — Понять себя. Для чего я существую?
Сквало накрыло острое чувство дежавю. Совсем недавно он говорил о том же самом с Ямамото. Или, может, это уже был не Ямамото, а Дождь? Сквало тряхнул головой. Глупости. Это совершенно точно был пацан с его вечными заморочками и мечтами стать ни много ни мало суперменом.
Сквало задавался этими вопросами в четырнадцать, Ямамото в двадцать, Дождь… Страшно даже предположить, сколько веков он прожил на свете, прежде чем задумался о своем предназначении. Против воли Сквало хмыкнул: получается, в некоторых вопросах Дождь был совсем еще мальчишкой.
— И как? — грубовато спросил он. — Что надумал?
— Я решил, что должен лучше изучить вас, людей. Понять, зачем я вам.
— Достойны ли мы твоего драгоценного пламени? И как, достойны?
— Ты один из тех, кто его использует. Пламя Дождя призвано успокаивать, даровать покой и мир, так почему ты используешь его, чтобы убивать?
Сквало хотел огрызнуться, ответить едко и зло, но не мог найти слов. Его правда, правда варийского капитана и члена мафии, не имела ничего общего с правдой сущности Дождя. Он мог ответить, что такова человеческая натура: превращать в оружие все, что попадается на пути. Мог бы сказать, что иногда единственная возможная защита — это нападение. Что не все конфликты получится решить, призвав на помощь покой и умиротворение.
Но еще он ясно понимал, что аргументы, звучащие убедительно для него самого, для его собеседника будут бессмысленным сотрясением воздуха.
— Уходи, — вместо этого сказал Сквало. — Если не хочешь, чтобы с твоей помощью убивали, не делись с людьми своей силой, иначе это будет происходить снова и снова.
Во взгляде Дождя промелькнуло тепло.
— Ты необычный человек, Супербия Сквало, — сказал он. — Говоришь правду, хотя она не принесет тебе пользу.
— Просто ты не настолько тупой, чтобы повестить на ложь, — грубо отозвался Сквало. Его накрыло понимание нереальности происходящего. «Тебе не кажется, что пламя с тобой разговаривает?» — кажется, совсем недавно Ямамото выразился как-то так? Азиатская, мать его, Пифия!
Прямо сейчас Сквало вот так, запросто, разговаривал с пламенем Дождя — ни много, ни мало решал судьбы мира. Смешно до усрачки. Политика — это к Саваде, Тимотео и прочим старым пердунам. К тем, кто любит власть или людей. Сквало плевать хотел и на то, и на другое. Он не просил такой ответственности и не собирался ее на себя брать. Убеждать, выторговывать условия, искать компромиссы? Упрашивать и каяться за все человечество разом? Черта с два!
Окажись в этой ситуации Занзас, он подобрал бы правильные слова. Даже малахольный Савада, наверное, делал бы умоляющие глаза и сбивчиво предлагал Дождю дружить и дать людям еще один шанс. У него, скорее всего, это бы даже получилось. Мысленно Сквало пожал плечами. Если ему задавали простой вопрос, он давал простой ответ. Безо всякого двойного дна и скрытого смысла.
— Ты мне нравишься, — продолжил Дождь, — как человек. И не нравишься как тот, кто тратит свой дар управления пламенем Дождя на убийства.
Сквало пожал плечами. Он не чувствовал необходимости извиняться. Давным-давно он выбрал путь, которым пойдет по жизни, и не собирался с него сворачивать. Ни тогда, ни теперь. Пламя с рождения было частью его тела, как нога или ухо. Лишиться его будет неприятно, но не смертельно. Даже без руки он смог стать лучшим мечником в мире. Исчезновение пламени не помешает ему остаться капитаном Варии.
О чем тут еще говорить?
— Приятно было познакомиться, — Сквало хотел произнести эти слова с иронией, но обнаружил, что говорит вполне искренне.
— Мне тоже, — отозвался Дождь. Он помахал рукой на прощание. Остро запахло песком и теплой морской водой.
Сквало посетило чувство, что прямо сейчас из его жизни уходит что-то очень важное. Что-то, что еще можно удержать.
— Ну-ка стой, — в последний момент Сквало успел схватить Дождь за руку. Сквозь нее уже просвечивало небо.
— Мне казалось, мы закончили наш разговор.
— Ты можешь валить на все четыре стороны, — грубо отозвался Сквало. — А вот пацана не трогай.
— Пацана? Ты говоришь про это тело? — Дождь поднял руку и посмотрел на свою ладонь. — Человека по имени Ямамото Такеши не существует. Шесть лет назад вы, люди, стали использовать пламя особенно часто. Тогда я решил, что должен посмотреть на происходящее своими глазами. Для этого мне требовались сходные с вашими органы чувств — чтобы понять вас изнутри. Вот я и создал это тело: уже взрослое, чтобы не терять время понапрасну, и поместил его в самую гущу событий. Ямамото Такеши, которого ты знаешь — моя аватара, инструмент для взаимодействия с вами. Он никогда не был человеком в обычном понимании этого слова.
Сквало засмеялся.
— Откуда тебе, — он особенно выделил это слово, совершенно не заботясь о вежливости, — знать, что такое человек? Ты существуешь на Земле столько же, сколько человечество, если не больше, но так ничего и не понял. Можешь думать что угодно своими нечеловеческими мозгами, но в наши дела не влезай. Такеши — человек. Для меня, для его отца, друзей, знакомых и даже чертовой собаки он — самый настоящий человек. Выметайся, куда хочешь, но его утягивать за собой не смей.
Сквало прикусил язык, чтобы не выпалить все то, что говорить надо только одному-единственному человеку: самому Ямамото. То, что не предназначено для чужих ушей. Пламя Дождя могло катиться, куда ему вздумается, но украсть из жизни Сквало Такеши? Пусть даже не мечтает!
Стараясь делать это незаметно, Сквало приготовился к атаке. Он всегда защищал то, что считал своим.
Дождь молчал. Сквало напряженно ловил его взгляд, но все равно не заметил, когда из пронзительно-голубых глаза Ямамото снова стали карими.
— Ты опять странно на меня смотришь, — сказал он, и Сквало расхохотался. Он долго не мог успокоиться, и смех постепенно перешел в кашель. — Эй, с тобой все в порядке?
— Добро пожаловать обратно, — хрипло произнес Сквало.
— Я что, отрубился? — Ямамото неуверенно ощупал лицо и плечи. — Ты слегка увлекся отработкой атак. Я пытался тебе соответствовать, но…
— Заткнись, сделай милость, — ответил Сквало и шагнул вперед.
Ямамото послушно замолчал. Сквало стоило бы немедленно доложить обо всем Занзасу. Стоило бы прикинуть, как изменится соотношение сил в мире с исчезновением пламени Дождя. Рассчитать вероятность того, как скоро и другие виды пламени обретут разум и душу и откажутся быть инструментами для убийства в руках людей. У Сквало был миллион важных дел, но вместо них он осторожно обнимал Ямамото, стараясь не задеть случайно мечом, и слушал, как колотится сердце: и его собственное, и чужое.
— Кстати, у тебя есть запасной вариант? — Сквало почувствовал, как Такеши вздрогнул в его объятиях, и наклонился еще ниже, задевая губами темные непослушные волосы на макушке. — Ну, если стать суперменом все же не выйдет?
Такеши улыбнулся — Сквало почувствовал эту улыбку в его голосе — и ответил:
— Разве так надо говорить с человеком о выбранной им карьере? Просто верь в меня, слышишь?
И Сквало поверил.
@темы: Squalo x Yamamoto, AU\кроссовер
пятница, 23 января 2015
Для того, чтобы проголосовать за понравившиеся команды, оставьте следующий комментарий к этой записи:
Команда А - 3 балла
Команда Б - 2 балла
Команда В - 1 балл
Необходимо проголосовать за 3 команды. Голоса, отданные за большее или меньшее число команд, не засчитываются.
Будьте внимательны: если вы проголосуете за команду, которая не участвовала в выкладке, ваши баллы ей не будут засчитаны.
Участники конкурса могут голосовать за работы своих команд, в том числе, за свои собственные. Голосовать от сообществ и редактировать уже оставленный комментарий с голосами нельзя.
Напоминаем:
В голосовании не могут принимать участие юзеры без дневника, с пустым или закрытым дневником или профилем. В дневнике должно быть не менее 3 страниц записей, сделанных до 16.09.2014. В случае выявления явных виртуалов в голосовании организатор вправе ужесточить методы проверки (например, включить проверку IP комментариев) (Если у вас закрыт дневник, достаточно открыть его на несколько минут организатору Битвы Пейрингов, чтобы можно было убедиться, что вы не вирт)
Список выложившихся командКоманда 10051 team
Команда 2759_
Команда Cherry band
Команда D69 team
Команда FuckYeah6918!
Команда S59-team
Команда Squalo x Yamamoto
Команда X27
Команда Команда Смородины
Команда Мангостин спелый
Команда Хибари/Рехей
Команда SD-team
Команда Клубничные придурки
Команда X69-team
Голосование продлится до 08.02.2015 включительно.
Команда А - 3 балла
Команда Б - 2 балла
Команда В - 1 балл
Необходимо проголосовать за 3 команды. Голоса, отданные за большее или меньшее число команд, не засчитываются.
Будьте внимательны: если вы проголосуете за команду, которая не участвовала в выкладке, ваши баллы ей не будут засчитаны.
Участники конкурса могут голосовать за работы своих команд, в том числе, за свои собственные. Голосовать от сообществ и редактировать уже оставленный комментарий с голосами нельзя.
Напоминаем:
В голосовании не могут принимать участие юзеры без дневника, с пустым или закрытым дневником или профилем. В дневнике должно быть не менее 3 страниц записей, сделанных до 16.09.2014. В случае выявления явных виртуалов в голосовании организатор вправе ужесточить методы проверки (например, включить проверку IP комментариев) (Если у вас закрыт дневник, достаточно открыть его на несколько минут организатору Битвы Пейрингов, чтобы можно было убедиться, что вы не вирт)
Список выложившихся командКоманда 10051 team
Команда 2759_
Команда Cherry band
Команда D69 team
Команда FuckYeah6918!
Команда S59-team
Команда Squalo x Yamamoto
Команда X27
Команда Команда Смородины
Команда Мангостин спелый
Команда Хибари/Рехей
Команда SD-team
Команда Клубничные придурки
Команда X69-team
Голосование продлится до 08.02.2015 включительно.
@темы: голосование
четверг, 22 января 2015
Команда: D69 team
Тема: приключения/экшен/детектив
Пейринг/Персонажи: Дино/Мукуро, Ромарио
Тип работы: фик
Размер: мини, ~3300 слов
Жанр: экшн, романс, драма
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: Все принадлежит Амано Акире
Саммари: Мукуро никогда не бывает один
— Вставай, — сказал Дино.Мукуро вздрогнул и открыл глаза.
— Который час? — спросил он хрипло. — И какой сегодня день?
— Сегодня шестое июля, и тебе пора вставать. Поднимайся на ноги, у тебя полно дел.
Не вздумай до меня дотронуться, подумал Мукуро с яростью и с трудом сел на кровати.
Дино нашелся в кресле — он сидел в нём неподвижно, смотрел пристально, и от его спокойного взгляда по спине бежали мурашки. Мукуро по привычке попытался призвать пламя; не вышло; тогда он спустил отвратительно тонкие ноги на пол и выдохнул.
Он был похож на огромного паука — с тонкой полупрозрачной кожей и конечностями, на вид неспособными поддерживать слабое тело.
Дино вылез и кресла, подошел и протянул ему руку. Мукуро ее не заметил, чужие руки ему ни к чему, он справится сам, он всегда справляется сам, в этот раз справится тоже.
Казалось, колени не выдержат его веса — подломятся, хрустнут, заскрипят слабые суставы, но нет, всё получилось как надо.
Мукуро встал и посмотрел Дино прямо в глаза.
Тот кивнул, подошел к окну и отдернул плотную портьеру. Солнечный свет хлынул внутрь, вынуждая прищуриться, Мукуро отвернулся, закрывая на секунду глаза.
Потом посмотрел снова.
Огромный пылающий шар поднимался над лесом, он жег сетчатку, восхитительно настоящий, казалось, можно подойти к окну и потрогать его, но Мукуро не стал; солнце — вспомнил он. Это называется солнце, его нельзя трогать руками.
Давно не видел его своими глазами.
— Много дел, — напомнил Дино. — Я помогу одеться.
— Нет, — прошипел Мукуро.
Дино пожал плечами, размашистым шагом пересек комнату и подошел ко входной двери.
— Тогда сам.
Мукуро кивнул.
Он одевался долго — каждое движение давалось ему с трудом, тело не слушало команд, жалкое, слабое, какого черта его вынуждают это испытывать? Но так нужно — возникала в сознании чужая мысль, тогда Мукуро крепко сжимал челюсти и застегивал пуговицы на рубашке, он больше не знал, что такое моторика, но слово вертелось на языке, и от него несло чем-то кислым.
— Готов? — спросил Дино бесцветным тоном, когда Мукуро вышел из-за двери.
Нет, он не был готов, не то чтобы у него был выбор.
В руках у Дино была трость — аккуратная, черная, с удобным набалдашником.
— Держи.
Мукуро осторожно забрал ее, дерево под кончиками пальцев оказалось теплым и приятным на ощупь.
Он оперся на нее, и тогда держаться на ногах стало немного легче.
— Я отведу тебя в столовую, — Дино улыбнулся и пошел вперед нарочито неспешным шагом.
Он никуда не торопился, подумать только, у Дино Каваллоне больше не нашлось дел, и он решил присматривать за пауками — будить по утрам, одевать и кормить. Неужели не нашел себе занятие получше?
Они дошли до столовой за шесть минут — Мукуро отсчитывал про себя секунды.
Дино отодвинул перед ним стул, Мукуро проглотил возражения и сел, едва подавив стон облегчения.
Короткая прогулка ощущалась им теперь как десяток километров.
Завтрак принес лично Ромарио.
— Приятного аппетита, — сказал он, расставляя тарелки.
Дино молчал — он уже набивал рот едой, названия которой Мукуро не мог вспомнить.
Запах от нее был восхитительный.
Одной ложки чего-то горячего и ароматного оказалось достаточно, чтобы пробудить странное чувство, мучительно сосущее под ложечкой — тогда Мукуро вспомнил, что это называется голодом.
Он съел всю тарелку до последней капли, чтобы через секунду почувствовать на себе довольные перекрестные взгляды — он всё сделал верно; нет, напротив, он сделал то, что от него хотели; пусть так, но теперь ему стало лучше.
Мучительное чувство ушло так же быстро, как появилось.
Дино одобрительно улыбнулся.
— Это хороший знак.
Мукуро отодвинул в сторону остатки своего завтрака и крепко сжал трость.
Его отвели обратно в его комнату, Ромарио оставил ему десяток книг, телефон на случай, если что-то будет нужно, сказал, что если будет необходимость, он принесет ноутбук; зачем, хочет спросить Мукуро, что это.
Он не успел — провалился в сон в тот же момент, когда сел на кровать.
— Начало вроде бы неплохое, — услышал он сквозь серую муть и не узнал голос.
* * *
Не было никакого начала, Мукуро лежал в кровати, чувствуя себя почти мертвым; привычное ему состояние, ничего нового, уж лучше бы ему позволили воспользоваться медиумом или иллюзией, как и раньше, а не вынуждали наблюдать за попытками организма вернуть в себя в строй.
Почему его не забрала Хром, почему не Фран, не Кен и не Чикуса, почему он здесь, в доме, в котором нет своих, зато есть чужие; как долго он должен здесь находиться; на этой мысли он провалился в странное беспамятство. Чувствовал, как к нему подходит кто-то живой, как вливает в него горячее и вкусное, хотел сказать — не трогай, убери руки, но не смог очнуться достаточно, чтобы выговорить хотя бы пару слов.
Потом его, кажется, переодели, уложили в кровать и не тревожили до тех пор, пока уже знакомый голос не произнес:
— Вставай.
Мукуро мгновенно открыл глаза и приподнялся.
— Каваллоне?
Из кресла в углу выбралась тень и подошла к окну.
Свет хлынул внутрь, и Мукуро прищурился, ослепленный на секунды его красотой.
— Завтрак, прогулка, отдых, обед, прогулка, потом сможешь почитать или заняться чем-нибудь другим. Это расписание на сегодня, — сказал Дино, подходя ближе.
— Я не хочу, — отстраненно ответил Мукуро.
— А я не спрашиваю, чего ты хочешь.
Когда он обернулся и сделал шаг навстречу, слабые ноги Мукуро на несколько секунд налились силой, он резко дернулся в сторону, подхватил трость, еще вечером оставленную у кровати, и неожиданно оказался на животе, прижатый к кровати чужим весом.
Мукуро забился, молча и зло, пытаясь его с себя сбросить, и секунду спустя почувствовал, что больше ничего не может сделать.
Сила оставила его, ушла, как вода в пересохшую землю.
— Отпусти, — сказал Мукуро, — отпусти и не смей трогать меня никогда.
И ощутил, как вес, приковавший его к кровати, становится меньше.
— Только не кидайся на меня с тростью.
Тон у Дино был виноватый и примирительный.
— Не стану.
В ту же секунду его отпустили полностью.
— Я не держу тебя здесь насильно, нет нужды так сопротивляться. Ты просто отдыхаешь и набираешься сил, а я должен следить за тем, чтобы ты возвращался в форму.
— Я не могу использовать туман.
— Конечно, — согласился Дино. — Иначе ты не остался бы здесь ни на минуту.
— Конечно.
Мукуро медленно встал с кровати, посмотрел на свои ладони — ломкие и хрупкие, сквозь тонкий слой плоти можно было разглядеть незащищенные птичьи косточки.
Мукуро с трудом поднялся на ноги, не глядя на свое тело, обулся, добрался до окна, задернул портьеру и сделал глубокий свободный вдох. В темноте ему было легче.
Дино сидел на его кровати, спокойный и совершенно безобидный с виду.
— Помочь тебе с ванной?
— Выйди, — сказал Мукуро. — Вернешься через десять минут.
Дино послушно встал и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Вокруг не было ни капли силы — Мукуро не чувствовал ее течения, это было так страшно, как если бы он вдруг лишился зрения, или слуха, или не смог бы больше чувствовать прикосновений.
Раньше поток всегда был внутри него, стоило протянуть руку, и он охотно поддавался сам, послушный его воле.
Теперь не было ничего.
Мукуро закрыл глаза и медленно пошел в ванную комнату — ему нужно было зеркало, нужно было увидеть себя хотя бы один раз.
Зеркало нашлось — оно было огромное, на полстены, и не нужно было снимать с себя шерстяные штаны и рубашку, чтобы разглядеть под ними полукружья ребер, выступающие ключицы и пальцы с болезненно выпуклыми костяшками.
— Ты чудовище, — хмыкнул Мукуро.
Отражение пожало плечами.
У него были темные уставшие глаза, лицо превратилось в череп, едва обтянутый кожей.
Кровавый оттенок радужки с правой стороны прикрывали отросшие волосы.
— Ты не чудовище, — негромко сказал Дино, опираясь плечом о косяк. — Просто многое пережил.
— Я просил ждать за дверью.
— Мне показалось, ты меня звал.
Дино прищурился и сменил позу, теперь он смотрел Мукуро в глаза, и не было в этом взгляде ни снисходительности, ни жалости.
— Ты здесь, потому что меня об этом попросила Хром.
— Моя девочка попросила держать меня взаперти?
— Она попросила дать тебе время восстановиться. Стоит дать возможность, и ты начнешь пользоваться иллюзией, а настоящее тело останется вот таким.
Дино неопределенно махнул рукой в сторону Мукуро и склонил голову набок.
— А я хочу тебе помочь, — произнес он искренним тоном.
Мукуро почувствовал, как губы растягиваются в странном оскале, и сказал раздельно и внятно.
— Мне не нужна помощь. Твоя в том числе.
— Славно. Тогда пойдем отсюда, ты помнишь, сперва завтрак по расписанию.
Он отвернулся, открывая взгляду затылок.
Сделай это, шепнуло что-то внутри. Сделай, и ты сможешь отсюда выйти.
Сделай!
Мукуро отвел взгляд и взял себя в руки, не замечая, как расслабились напряженные до этого плечи Дино.
* * *
Дом пронизывали черные нити, снизу доверху, нити пламени, до которых раньше можно было дотронуться рукой и почувствовать, как они отвечают; туман Мукуро никогда не был просто туманом; туман Мукуро был его кислородом, он забирался в легкие, позволяя дышать, он разгонял кровь по артериям, свиваясь вокруг сердца, он оплетал собой каждую часть тела; он был каждой частью тела; он был Мукуро.
Больше нет.
Там, где раньше была полноводная река, теперь оказалось пусто, чувство потери душило по ночам, выпусти, говорил Мукуро про себя, выпусти меня отсюда, зачем ты меня мучаешь, мне это не нужно.
Потом он замирал, расслабляясь.
Его тело, драгоценное первое физическое тело нуждалось в заботе, которой он никогда не мог ему дать. Если Дино Каваллоне сумеет лучше, то почему бы не дать ему шанс.
Он оставил тебя без силы — шептал голос внутри, — оставил и бросил здесь одного.
Но я не один, думал Мукуро.
А потом всё начиналось по кругу.
Через неделю он не мог думать больше ни о чём, только бы перестало ныть, только бы почувствовать глоток тумана, хотя бы небольшой, даже в Вендикаре не было так — в Вендикаре можно было ускользнуть в любое другое тело, сейчас Мукуро был заперт, в этом доме и внутри себя.
— Выпусти меня отсюда, — прошептал он однажды, когда Дино вошел. — Выпусти, я не стану использовать пламя, мне нужно выйти отсюда хотя бы на минуту.
— Нет.
— Выпусти меня, — прошипел Мукуро. — Выпусти, выпусти, выпусти!
— Нет.
* * *
У Дино Каваллоне не было сердца, сукин сын ничего не собирался делать из того, что не будет ему выгодно. Мукуро собирался его заставить; если сможет, конечно.
Его кормили не меньше четырех раз в день, за неделю Мукуро не увидел никого, кроме Дино и Ромарио. Присутствие их обоих чувствовалось в доме, как нечто чужеродное, как будто дом сам по себе был замкнутой цельной системой, а они пришли извне и теперь нарушали ее идеальную гармонию.
По утрам Дино приходил его будить, обычно за несколько минут до рассвета, он отдергивал портьеру, потом подходил к нему, отдавал трость, которую забирал по вечерам, приносил одежду, предлагал помощь с душем, потом был завтрак и обязательная прогулка после.
Ему предлагали бассейн — нет, черт подери, только через мой труп; спортивный зал — а вот так было гораздо лучше; Дино был рядом с ним почти постоянно. Наблюдал краем глаза, даже когда сидел с ноутбуком, занимался документами, лежал на притащенном из бассейна шезлонге, Мукуро чувствовал себя в фокусе его внимания.
По вечерам Мукуро садился на кровати и слушал, как поют пустые нити пламени. Они вплетались в дом, как будто были с ним одним целым, и дом был вечно голоден, и жрал всех и всё, до чего мог дотянуться.
Мукуро мог бы сказал, что он скучает, ужасно скучает здесь, только он совсем не скучал. Кто бы ни просил Дино Каваллоне оставить его здесь, он оказал Мукуро громадную услугу, напомнив ему, как прекрасен может быть физический мир.
* * *
— Не принимай ванну один, — сказал Дино, пробуя температуру воды. — Дай мне помочь.
Мукуро тряхнул головой и осторожно начал снимать футболку.
— Тогда помоги мне, — улыбнулся он, кидая одежду на пол.
Дино кивнул, подошел ближе, протянул руку и осторожно подобрал его волосы в хвост.
Мукуро разделся самостоятельно, больше не ощущая ни капли стыда, открываясь взгляду, который скользил по его коже, худым бокам, он был тощ, но ничего не поделаешь, какой есть.
Дино подошел и придержал его, пока Мукуро опускался в ванную.
— Она горячая, какое невероятное блаженство, — протянул Мукуро, закрывая глаза.
При свидетелях Дино отчего-то не желал выказывать своего интереса, и уже самому Мукуро становилось интересно, что же такого можно увидеть в тонких косточках, которые можно сломать одним неловким движением.
— Поможешь вымыться? — спросил он мягким тоном — только бы не спугнуть, не нужно, чтобы Дино сейчас рванулся прочь из ванной.
— Конечно, — ответил тот хриплым тоном. Закатил рукава фирменной рубашки, взял мочалку и в самом деле принялся помогать. Он был осторожен, очень осторожен, боялся дотронуться до тела Мукуро, и можно было подумать, что дело в брезгливости, но Мукуро думал иначе.
У Дино горели глаза, горела шея, челюсти были плотно сжаты, он нервничал.
Давай же, не говорил Мукуро, давай, почувствуй, как из-под ног вылетает земля.
Когда Дино закончил, он молча положил мочалку на бортик и прислонился к косяку, ни единым словом не выдавая своего состояния, возбуждения, чего бы то ни было.
— Сукин сын, — сообщил ему Мукуро и нырнул в горячую воду с головой.
* * *
— Вставай, — сказал Дино.
Мукуро вздрогнул и открыл глаза.
— Который час? — спросил он хрипло.
— Скоро рассветет.
— А где я? И что ты здесь делаешь? — спросил Мукуро, с трудом приходя в себя.
Дино сидел в кресле — провал его силуэта темнел, неподвижный и тихий.
— Слежу за тем, чтобы ты остался в живых.
Мукуро повернул голову в его сторону и фыркнул.
— Что со мной может случиться?
— О, — ответил Дино, — ты даже не представляешь. Кажется, тебя нельзя оставлять в одиночестве.
— Я никогда не бываю один, — отмахнулся Мукуро, потягиваясь и чувствуя неожиданную слабость в мышцах. — Так в чём дело?
Дино выбрался из кресла и включил свет.
— Небольшая слабость.
Мукуро оглядел себя — с ним вроде бы всё было в порядке, он выглядел лучше, чем помнил себя в последний раз.
— Есть что-нибудь съедобное?
Дино кивнул и кинул ему трость.
— Я провожу.
Мукуро выбрался из постели, чувствуя, как сводит желудок от голода, и вдруг понял — кроме физического тела он ничего не чувствует.
— Что это за место?
— Моя тайная резиденция, — натянуто улыбнулся Дино, выпуская его за дверь.
На кого она рассчитана, хотел спросить Мукуро. Какую силу должна была держать под контролем?
Дино шел чуть впереди него, и в нём не чувствовалось ни капли пламени.
— Зачем Каваллоне нужна была такая резиденция? — спросил Мукуро с любопытством.
— Ты не хочешь знать.
Несколько минут они шли молча, а потом Дино нерешительно обернулся и спросил:
— Ты помнишь, какой сегодня день?
— Конечно, — с готовностью кивнул Мукуро, — шестое июля.
Дино посмотрел на него странно, но ничего не ответил.
* * *
У Дино были забавные привычки — и сам он был ужасно забавным.
Неуклюжим — он падал с лестниц, сбивал многочисленные вазы, ронял тарелки и кружки, беспомощно улыбался Ромарио, которому приходилось за ним прибирать.
Внимательным — он никогда не выпускал Мукуро из виду, кажется, следил за ним внимательным взглядом, и от него по спине бежали мурашки.
Мукуро должен был правильно питаться, должен был заниматься в спортивном зале, должен был набрать вес и мышечную массу, должен был снова стать похожим на живого человека. Мукуро ничего не имел против, этим пунктам он следовал с удовольствием. Он не мог воспользоваться пламенем, но в этом они с Дино были абсолютно в равном положении, так что всё шло неплохо.
Мукуро наслаждался бездельем целую неделю, прежде чем успел основательно заскучать. Ему здесь откровенно нечем было заняться — он читал старую классику, смотрел фильмы, питался фирменным шоколадом, ему выделили ноутбук, Ромарио баловал его свежей выпечкой — если бы Мукуро мог, он бы просто забрал Ромарио себе; но это было не то.
Хотелось заниматься делом.
Ему никто не звонил и никто не писал — ни Фран, ни Хром, один раз Мукуро слышал, как Дино говорил по телефону с Савадой, но и только.
Они были изолированы от внешнего мира, от мира политики, мира мафии, мира пламени.
— Тебя никто еще не обыскался? — лениво уточнял Мукуро, пока Дино разминал его спину своими, несомненно, божественными руками.
— Нет, — коротко ответил Дино, и Мукуро застонал от удовольствия, когда пальцы надавили на какие-то точки немногим ниже его шеи.
— Еще, детка, пожалуйста, еще, — попросил он.
Даже секс в свое время не делал ему так хорошо.
* * *
— Тебя не беспокоит отсутствие пламени? — спросил Дино где-то через неделю, когда Мукуро вылез из бассейна и взял полотенце.
— С чего бы?
Дино снова посмотрел на него странным взглядом, но не сказал ничего.
А ночью Мукуро накрыло.
Выпусти меня, выпусти, выпусти — выло что-то внутри, и Мукуро молча раскачивался в том самом кресле, которое так нравилось Дино, и ждал, когда всё закончится; а закончилось утром.
Дино пришел, открыл дверь, включил свет, спросил:
— Уже проснулся?
— Да.
— Как ощущения?
— Пока не понял, — признался Мукуро. — Дино?
— Да?
— Что я здесь делаю?
И тот посмотрел на него встревоженным взглядом, но ничего не ответил.
* * *
— Я насчитал троих, — сказал Дино через пару дней, садясь за стол и скрещивая пальцы в нервном жесте. — Один боялся воды и потерять силы, второй не боялся ничего, о тебе мне сложно пока говорить. А сколько вас на самом деле?
Мукуро откинулся на спинку кресла — тело слушалось его всё лучше.
— Какая разница, — сказал он лениво, — это всё еще я. Каждый из нас.
— Что с тобой случилось в Вендикаре?
Мукуро улыбнулся.
— В Вендикаре — ничего.
В Вендикаре с ним действительно ничего не случилось — как будто могло что-то случиться с человеком, который заперт в герметичной колбе. Он мог там подхватить разве что простуду и, может быть, легкую форму шизофрении, но Мукуро предпочитал думать об этом как о способе самовыражения.
Как будто можно было подумать, что он был нормален до Вендикаре.
Как будто не очевидно, что всё самое главное с ним случилось больше десяти лет назад, и теперь нет нужды говорить о последствиях, которых всё равно не исправить.
— Со мной всё в порядке, Дино, — сказал он, приподнимая уголок рта в едкой улыбке, — как тебе могло прийти в голову обратное?
— Ты не помнишь последние две недели.
— Я помню, просто смутно, воспоминания мешаются, и что-то кажется мне приятным сном.
К примеру, массаж я нашел невероятно восхитительным и решил, что он наверняка одна из моих фантазий.
— Я думаю, вас на самом деле шестеро, — резко оборвал его Дино.
— Браво.
Мукуро поднялся на ноги и прошел по кабинету, наслаждаясь ощущением жизни, которое просыпалось внутри него.
— Ты видишь больше, чем должен, Дино Каваллоне.
Тот пожал плечами.
Мукуро подобрался к нему близко-близко, уперся коленом в его кресло и заглянул в глаза, пытаясь разглядеть там страх.
— Ты всё понял верно. А еще ты очень нравишься нам всем, — легко признался он.
— Ты на меня смотришь так, как будто голову мне собираешься откусить.
Мукуро придвинулся еще ближе и прошептал ему на ухо:
— В каком-то смысле ты прав.
Выпусти меня, выпусти, дай мне отсюда выйти, дай.
Забери его сердце, тумана хватит на один короткий рывок; если только он не будет быстрее; а если будет, терять всё равно нечего; конечно, Дино оказался быстрее.
— Мукуро, — рассмеялся он, перехватывая объятую пламенем руку, — я хочу жить гораздо сильнее тебя. Не делай глупостей, тебе осталось провести здесь всего пять дней, а дальше мой контракт с Цуной заканчивается, и ты можешь идти куда угодно.
— Ты говорил, что тебя попросила Хром.
— А ты говорил, что ничего не помнишь.
Дино улыбнулся и вдруг перестал напоминать цербера, который охраняет выход.
— На самом деле я ведь тебе не нравлюсь, так? — спросил он лукавым тоном и склонил набок лохматую голову.
Мукуро всё еще не мог сопротивляться ему физически, а потому вздохнул, расслабился и устроился на коленях поудобнее.
— Пять дней?
— Ага, пять дней. Потом ты свободен, ты уже сейчас выглядишь не так плохо, если не станешь пользоваться иллюзией, тело будет быстро набирать форму. К тому же у тебя отличные способности к регенерации.
— И всё дело действительно только в этом? Цуна хотел, чтобы мое настоящее тело пришло в норму, и поэтому отправил меня к тебе?
— Ну и Хром действительно очень просила. Она бы не справилась с тобой.
Мукуро отвернулся, закрыл глаза и положил голову ему на плечо. Это было для него ужасно интимно — чувствовать чужой запах, чужое дыхание, от этого он хотел одновременно отодвинуться и оказаться как можно ближе.
— Ты правда нам нравишься, — прошептал Мукуро, касаясь щекой плотной рубашки.
Он почувствовал ладонь на спине — от нее расползалось тепло — а потом Дино коснулся губами его шеи и ответил:
— Вы мне тоже.
* * *
Ночью Мукуро снились странные сны, будто он, впервые за долгое время, использовал свое тело по-настоящему; а утром он проснулся в незнакомой постели.
— Вставай, — сказал Дино, выбирая рубашку.
— А что я здесь делаю? — полюбопытствовал Мукуро, наблюдая за крепкими мышцами спины, трогая взглядом ямочки на пояснице, вся левая половина была расцвечена татуировкой; жаль, что нельзя было увидеть ее полностью.
— Только не говори, что снова, — тоскливо попросил Дино, поворачиваясь к нему лицом.
— Не понимаю, о чём ты, — лениво ответил Мукуро, раскидывая руки и ноги по всей постели.
Следующие пять дней он собирался провести совсем не так, как предыдущие двадцать.
Все будет хорошо, решил Мукуро, теперь ему действительно стало лучше.
Теперь он почти помнит, почти не чувствует желания вырвать Дино сердце, почти не собирается делать ничего, что могло бы ему навредить.
На самом деле лучше ничего не стало; и косточки у Дино такие же хрупкие, как у него самого.
@темы: детектив\приключения\экшн, D69 team
Битва Реборн-пейрингов
Авторизация
Записи
- Календарь записей
- Темы записей
-
47 внеконкурс
-
44 PWP
-
44 арт № 1
-
42 AU\кроссовер
-
40 романс\флафф
-
38 арт № 2
-
33 Cherry band
-
31 юмор\стеб
-
30 ангст\драма
-
26 деанон
-
26 голосование
-
24 бонус
-
24 10051 team
-
19 D69 team
-
14 X27
- Список заголовков
Главное меню