Название: История о том, как упало небо
Команда: 2759-team
Тема: ангст/драма
Пейринг/Персонажи: Гокудера/Цуна
Размер: 7 083 слова
Размер оригинала: 9 348 слов
Ссылка на оригинал: A Story of How the Sky Fell by Dreaming Spire
Разрешение на перевод: запрос отправлен
Жанр: ангст, романс
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: канон — Амано, фик — автору
Саммари: Самое хреновое в сказках то, что они — всего лишь вымысел
Предупреждения: UST, расхождения с событиями канона
читать дальшеГокудера знает: он должен в мельчайших подробностях помнить день, когда упало небо, но вспомнить не получается. Он пытается воссоздать смутную и неясную картину, но какие-то мелкие детали все время меняются, они не так важны, но беспокоят. Наверно, он просто зря нервничает, слишком серьезно относится к обещаниям детства. Но даже если так, невозможно избавиться от сокрушительного ощущения, будто снова подвел Цуну.
Иногда, если рядом не свистят пули, пролетая по смертельной дуге в поисках его тела, ненадолго исчезает металлическая вонь крови, впитавшаяся в складки костюма, он закрывает глаза и пытается вспомнить.
Но сейчас, когда занимающийся рассвет выхватывает из темноты следы долгого боя, и эхо выстрелов все еще разносится по долине, не самое подходящее время, чтобы предаваться воспоминаниям. Он должен найти И-Пин и Ламбо, пока до них не добрались Мильфиоре. Гокудера смотрит на обуглившийся труп у своих ног, собирается закурить заслуженную сигарету и неожиданно вспоминает с пронзительной ясностью, что в день, когда небо упало, Цуна смеялся.
Густой лес вздрагивает от дальнего взрыва, и Гокудера медленно выдыхает, растревоженный этим откровением. Судорожно затянувшись сигаретой, он бросает ее на останки мильфиорского ублюдка и быстро шагает прочь, не в силах стереть из памяти мучительный образ смеющегося Цуны.
После того дня не так много было поводов для смеха.
Опустив голову, Гокудера упрямо идет вперед, никак не может собрать мысли. Потому что в день, когда упало небо, Цуна умер с улыбкой на лице, отзвуками смеха в голосе. Теперь Гокудера знает, отчетливо помнит. Зацикливается на этом, потому что его собственная жизнь наполнена острыми краями нарушенных обещаний и необъяснимой болью от ускользающих подробностей, а он наконец вспоминает совсем не относящееся к делу.
(Но ведь для тебя самого это очень важно.)
Цуна смеялся.
Жалкое зрелище — хранитель, который не помнит абсолютно ничего о смерти своего босса. Тщательно высчитав по дням, он предполагает, что это произошло в воскресенье, но мания — мощный катализатор, и ему просто необходимо знать наверняка. Случилось это утром или ночью, какая была погода, умер Цуна на улице или в каком-то здании. Где-то среди затертых картин и туманных образов он смутно припоминает, что тогда было убито много невинных людей, и в тот день у Ямамото появился шрам на подбородке.
Гокудере не удается вспомнить остальные, как будто бессознательно подавленное, и он точно не собирается позориться, выспрашивая у кого-нибудь всю историю событий, при которых присутствовал сам. Это бы действительно выглядело очень жалко.
А значит, вместо того, чтобы спрашивать, он сам напишет эту историю, историю о том, как упало небо.
(Начни с самого начала. Напиши историю такой, какой она могла, должна была быть.)
I. Однажды...
— Однажды маленький цыпленок брел через лес...
— Ааа! Глупый цыпленок!
Он даже не успел дочитать первое предложение этой сказки для умственно отсталых, а Ламбо уже начинал бесить. Скрипнув зубами, Гокудера затолкал кровожадные порывы подальше и, игнорируя тупую корову, продолжил монотонным голосом:
— ...с дерева упал желудь и ударил его по голове. «Боже мой! — закричал цыпленок, — Должно быть, небо упало! Я должен пойти и рассказать об этом королю!»
Он замолчал, когда нетерпеливо ерзающие мелкие засранцы начали ощутимо теснить его с двух сторон. Они уже практически полностью забрались к нему на колени и увлеченно лапали цветные картинки. Отложив книгу, он приподнял обоих детей за шивороты ночных рубашек и отсадил их настолько далеко от себя, насколько хватило длины рук. В результате Ламбо с приглушенным воплем свалился с узкой кровати, и Гокудера с трудом подавил удовлетворенную усмешку. И-Пин нетерпеливо показала жестами, чтобы он уже взял книгу и продолжил читать.
— Так, значит, — Гокудера лениво просмотрел страницу, нашел место, на котором остановился. — Маленький цыпленок побежал искать короля, но наткнулся на курицу. «Куда ты бежишь, цыпленок?» — спросила курица. — «Помогите! Небо падает!» — закричал цыпленок. — «С чего ты взял, цыпленок?» — спросила курица. — «Я видел собственными глазами, слышал собственными ушами, и его осколок упал мне на голову!» — ответил цыпленок.
— Аааа, — Ламбо отчаянно заревел, вскарабкался по простыне на кровать и уткнулся в грудь Гокудеры. — Это страшно! Страшно, страшно! — И-Пин тоже всем телом прижалась к его руке и, вздрагивая, спрятала лицо за плечом.
— Отцепитесь! — рявкнул Гокудера, раздражаясь. Кажется, Ламбо к тому же высморкался в его рукав. О боже. Скривившись, он попытался стряхнуть с себя обоих. — Это всего лишь глупая сказка! Какого черта здесь может быть страшным?! — освободиться удалось только после многочисленных попыток, отвесив каждому затрещину чертовой книжкой.
Ламбо предсказуемо заревел еще громче, а И-Пин отскочила и встала в знакомую боевую стойку, покраснев от злости. Если на то пошло, первым порывом Гокудеры в такой угрожающей обстановке тоже было выхватить динамит из кармана и разнести тут все к чертовой матери, однако...
— Не волнуйся, Десятый, — говорил он измотанному Цуне, упрямо тесня его подальше от разрушительной парочки, которой как раз удалось взломать тяжелый замок на жестянке с печеньем. — Я за ними присмотрю, а тебе надо выспаться перед завтрашней пересдачей.
Судя по выражению, Цуна сомневался.
— Эм... все в порядке. Я не против посидеть с ними до возвращения мамы. Тебе ведь пора домой, пока совсем не стемнело.
— Твои оценки важнее, — Гокудера аккуратно затолкал Цуну в спальню, уверенно улыбнулся. — Все будет хорошо, вот увидишь. Я могу позаботиться об этих засранцах несколько часов.
Взорвать засранцев, определенно, было не лучшим способом позаботиться о них. Стиснув кулаки от досады, он поспешил исправить ситуацию, слишком хорошо зная, что орущий Ламбо и мертвого разбудит, не то что задремавшего Цуну.
— Ладно, ладно! Заткнитесь! — прошипел Гокудера, с беспокойством оглядываясь на дверь. — Вы вообще хотите, чтобы я дочитал историю, или как?!
Хлюпая носом, сердитый Ламбо упрямо пожал плечами, видимо, решив дуться до конца и не отвечать. И-Пин задумалась, а потом кивнула и плюхнулась на кровать рядом с ним, сложив руки на коленях.
Гокудера рассеянно взъерошил волосы. И как только мама Цуны выдерживает этих монстров?
— «Это ужасно!» — воскликнула курица. — И вполовину не так ужасно, как эта тупая история. — «Мы должны сказать королю!» — и они побежали искать короля, но наткнулись на утку. «Куда вы спешите?» — спросила утка. — «Небо падает! Небо падает! Мы должны рассказать королю!» — ответили цыпленок и курица. — «Откуда вы узнали?» — «Я видел собственными глазами, слышал собственными ушами, а его осколок упал мне на голову!» — ответил цыпленок. «Это ужасно!» — сказала утка. — Постойте... разве я только что не читал то же самое? — «Мы должны рассказать королю!» — и все трое побежали искать короля, но наткнулись на гуся. — «Куда вы...?»
Гокудера замолчал, моргнул и внимательно перечитал отрывок.
— Какого хрена? Это самый бессмысленный повторяющийся кусок...
— Ламбо выиграл! — торжествующе заорала корова, выхватывая из-за спины диктофон. — Глуподера сказал плохое слово! У Ламбо есть доказательства! Ламбо все расскажет маман!
Гокудера отобрал у него диктофон и запустил в стену, разбив на несколько кусков. Выражение безграничного огорчения на лице Ламбо было бесценно.
Рассерженная И-Пин непонятно забормотала что-то по-китайски, яростно размахивая руками и показывая то на книгу, то на Гокудеру.
— Ты же не знаешь японского! — возмутился он, закатывая глаза. — И не понимаешь, о чем я читаю, тогда в чем проблема?
Она сильно дернула его за волосы.
— Ладно, проехали, — Гокудера пролистал три следующих страницы, сердито ворча себе под нос про надоедливых детей, — но я пропущу эту часть. — И, конечно, как только он нашел последнюю страницу и откашлялся, собираясь начать читать, эти двое разорались и заставили его вернуться обратно, чтобы посмотреть все картинки. Не стоило оставлять сигареты в комнате Цуны, их сейчас очень не хватало — эти дети были способны превратить в заядлого курильщика любого. — Так цыпленок, курица, утка, гусь, заяц и петух побежали искать короля и наткнулись на лису. «Куда вы идете, друзья мои?» — спросила лиса. — «Небо падает! Небо падает!» — ответили животные. — «Откуда вы знаете?» — спросила лиса. — «Я видел собственными глазами, слышал собственными ушами, а его осколок упал мне на голову!» — ответил маленький цыпленок. — «А вы знаете короткую дорогу к королевскому дворцу?» — спросила лиса. — «Нет! Пожалуйста, покажи нам!» — закричали животные хором. И лиса повела их к своей норе...
Ламбо и И-Пин сдавленно ахнули, прижимаясь к нему так сильно, что стало тяжело дышать. Снова отодвинув их, Гокудера пробежал глазами последний абзац, фыркнул и решил переделать финал сказки по-своему.
— ... где сожрала их всех! — Когда эти двое неверяще уставились на него, приоткрыв рты и в ужасе выпучив глаза, Гокудера не удержался и добавил: — И тогда небо упало. Все, конец.
Несколько секунд благословенной тишины, и едва Гокудера успел поздравить себя с успешно выполненной работой — Десятый точно будет впечатлен, — как распахнулись врата ада.
Так что Цуна проснулся от хора пронзительных воплей, громкого плача и грохота взрывов.
Обычная для дома Савады ситуация.
***
Гокудера фыркает, звук далеко разносится под кронами деревьев. Он помнит это. Помнит, как читал странные европейские сказки Ламбо и И-Пин, помнит, как раздражали непослушные дети и свое желание сделать приятное Цуне. Гокудера смеется и смеется, а потом резко умолкает из-за только что пришедшей в голову мысли, что он не может этого помнить, такого просто не происходило.
Это не воспоминания, только сцена из главы, которая никогда не будет написана, из книги, которую никто не откроет.
Сразу становится очень холодно и одиноко, Гокудера никогда еще не чувствовал себя настолько глупо.
Что более жалко? Хранитель, который не помнит смерть своего босса, или хранитель, создающий фальшивые воспоминания, чтобы заполнить пустоту в сердце?
(Полегче, полегче. Все хорошо. Это твоя история, ты можешь писать ее как тебе угодно.)
Верно, думает Гокудера вяло, пытаясь справиться с растерянностью и унижением. Эта история его. История... о том, как упало небо.
(Хорошо. Продолжай.)
***
— Пожалуйста, прости меня, Десятый, — Гокудера в отчаянии упал на колени перед Цуной. Через коридор было слышно, как Нана терпеливо укладывает рыдающих детей в постель. Она вернулась домой как раз вовремя и забрала мелких засранцев до того, как он на самом деле собрался их взорвать, не переставая благодарить его за то, что присмотрел за этими двумя, пока «мой никчемный сын спал». Даже теперь, почти десять минут спустя, Гокудеру передергивало от ее неверия в собственного сына. — Мы тебя разбудили по моей неосторожности, — тихо продолжал он, кланяясь так низко, что ресницы касались ворса ковра. Ему было невыносимо стыдно и никак не получалось отогнать мысль о том, что Ямамото так бы не напортачил.
— Вообще-то, — пробормотал Цуна, потирая красные от недосыпа глаза и глядя в окно сквозь неплотно задернутые шторы, — думаю, вы трое перебудили всю улицу. — Гокудера отчаянно застонал, слова Цуны окончательно убили надежду на прощение. — Все в порядке, Гокудера, — сразу же поспешил исправиться тот, настойчиво дергая Гокудеру за руку, пытаясь поднять с пола. — Ну правда! Тебе совсем не за что извиняться. Я все равно не спал, переживал, что оставил тебя одного с ними возиться.
Десятый переживал за него? Опираясь на ладони, Гокудера приподнялся, чувствуя смесь радости и сожаления, а потом неуверенно улыбнулся и прижался лбом к колену Цуны.
— Спасибо, Десятый. Я не заслуживаю твоей доброты.
Цуна слегка нахмурился, но ничего не сказал.
— Ладно, надеюсь, ты не против остаться ночевать здесь, — он неловко выбрался из постели, чтобы выключить свет и закрыть дверь. — Уже слишком поздно, чтобы идти домой. Правда, у меня нет запасного футона. Его забрали Реборн и Бьянки.
Гокудера поежился, стараясь не думать о сестре и младенце-киллере, спящих на одном футоне. Потом понял смысл слов Цуны и поднял на него взгляд, по телу пробежала дрожь.
— Мама убьет меня, если тебе придется спать на полу, — слабо пошутил Цуна, снова забираясь в кровать и отодвигаясь к стене. — А лечь на полу мне ты все равно не позволишь.
— Конечно нет, Десятый, — мгновенно ответил Гокудера, но слова застряли в пересохшем горле и получилось неразборчиво. В животе собралась теплая тяжесть, и он, последовав жесту Цуны, забрался под одеяло — наверняка улыбаясь, как счастливый идиот.
Какое-то время они неловко возились, пытаясь улечься так, чтобы было удобно спать, не вторгаясь в чужое пространство. Сложная задача, если учесть привычку Цуны раскидываться на всю кровать.
В конце концов, они устроились лицом к лицу, Цуна задремал, а Гокудера продолжал внимательно смотреть на него, подпирая голову рукой. Цуна заворочался, наморщил нос, и в этот миг желание Гокудеры его защитить переросло во что-то большее, собственническое, обжигающее. Захотелось потянуться через стену темноты и дотронуться до него, поцеловать, прижаться всем телом. В Гокудере был надлом, а Цуна мог это исправить.
— Мм, Гокудера? — пробормотал Цуна хриплым ото сна голосом, внезапно открывая глаза.
Гокудера отдернулся виновато, жар пополз вверх по шее, заливая лицо. Он быстро отвел глаза и нервно облизнул губы.
— Д-да, Десятый? — Дурак, дурак, какой же он дурак. Пора было собраться и перестать вести себя как влюбленный озабоченный подросток.
Цуна перекатился на спину, потянув за собой тонкое одеяло.
— Знаешь, что сказал мне Ямамото?
Ревность подняла свою уродливую голову, Гокудеру передернуло от зависти, потому что вот только что были только они вдвоем с Цуной, а Ямамото все равно сумел встрять между ними, стать предметом их разговора, Цуна хотел говорить о нем.
— И что же? — спросил Гокудера, стараясь не показывать досады и мысленно желая, чтобы Ямамото сдох, где бы он сейчас ни находился.
— Ямамото сказал... — Цуна прервался, шумно зевнул и потянулся; глаза Гокудеры, не отрываясь, проследили за краем его задравшейся рубашки, — что ты умеешь играть на пианино.
Этого Гокудера не ожидал. Челюсть отвисла от удивления, он попытался выдавить из себя что-то подходящее в ответ и согнать с лица ошарашенное выражение. Они говорили о нем? Бейсбольный придурок и Десятый?
После недолгого сомнения Гокудера решил, что все равно желает Ямамото смерти.
— Хм, ну, да, — натянуто пробормотал он, чувствуя себя в ловушке. — Но я уже давно не играл.
Карие глаза смотрели на него с любопытством, а потом Цуна сонно улыбнулся.
— Сыграешь когда-нибудь? Я бы очень хотел послушать.
Но Гокудера ненавидел пианино. Испытывал к нему отвращение. Он ненавидел поток воспоминаний, которые обязательно нахлынут, стоит только коснуться черно-белых клавиш, голос отца, издевательским эхом разносящийся в голове. Он ненавидел свою слабость, неспособность создать для себя иллюзию счастья и свободы, и целостности — то, что так легко удавалось вылепить в музыке, услышать в сплетении нот, и, черт бы побрал, но он...
***
(Нет, нет, нет. Что ты делаешь? Это же твоя история. Не позволяй ей ускользнуть из-под контроля, превратиться в что-то мрачное и болезненное.)
— Это история о том, как упало небо, — зло огрызнулся Гокудера. — Она должна быть мрачной и болезненной!
(Кто сказал, что эта история — твоя история, — должна закончиться трагически? А если это не простая история, а сказка? Как те, которые ты когда-то читал Ламбо и И-Пин?)
Гокудера останавливается, окончательно запутавшись.
— Нет, погоди, — говорит он никому, всего лишь голосам в своей голове. — Такого тоже не было. Это тоже часть истории.
(Сомневаешься? Тогда спрошу еще раз: ты даже не помнишь, как падало небо, так ведь?)
Снова прожигает стыдом, и Гокудера с ожесточением смотрит в землю, сомнение пускает корни.
(Была пятница, ночь перед школой, и Цуна завалил экзамен по математике. Ты помогал ему готовиться к пересдаче, пока его мама была в гостях у друзей. Ты хотел, чтобы у него получилось и он перешел в следующий класс, поэтому предложил присмотреть за детьми, мешавшими ему спать.)
Ситуация кажется смутно знакомой, легко поверить, что такое могло произойти на самом деле.
— Да, — шепчет Гокудера, кивает и идет дальше. — Я помню.
(Отлично. Теперь притормози. Перемотай назад, перепиши.)
***
— Сыграешь когда-нибудь? Я бы очень хотел послушать.
— Да, — прошептал Гокудера, сердце беспомощно сжалось, и он так и не смог улыбнуться в ответ. — Конечно, Десятый. Я, наверно, совсем разучился, но... — он взял себя в руки, придвинулся ближе к Цуне. — Десятый, я сыграю тебе все, что захочешь. Обещаю.
Цуна замер, внимательно глядя на него, и Гокудера догадался, что тот услышал в его словах большее, чем просто обещание сыграть на пианино. Он разглядел скрытую за ними клятву, честную и искреннюю, и он понял. А может быть, всегда понимал.
Тепло его тела, его запах сводили с ума, соблазняли и дразнили, и желание вернулось с новой силой. Они пили дыхание друг друга, и Гокудера вздрогнул, потянулся ближе, сердце сильнее забилось в груди, когда выражение Цуны смягчилось, он прошептал «Гокудера...»
— Глуподера! — прошипел раздражающий голос из-за приоткрывшейся двери, и они с Цуной отпрянули в стороны, как будто обжегшись, Гокудера чуть не взвыл от чувства потери. — Эй, Глуподера! Ты здесь?
Застонав, Цуна попытался сесть.
— Ламбо? — неуверенно позвал он. — Ты чего? Уже совсем поздно.
Мелкие силуэты Ламбо и И-Пин, заметные в слабом свете из окна, на цыпочках крались через комнату, но споткнулись о груду одежды Цуны и упали на пол.
— Ай, — завыл Ламбо, поваленный уцепившейся за него И-Пин. — Ты толстая и тяжелая! — Она что-то угрожающе забормотала, но, к счастью, вроде бы не собиралась взорваться, а вместо этого пнула Ламбо.
При других обстоятельствах Гокудера, возможно, даже нашел бы это забавным.
— Какого черта вам надо, мелкие засранцы?
П-Пин перестала колотить Ламбо и сердито уставилась на Гокудеру, подозрительно скрестив руки на груди. Ламбо ответил за нее:
— Ты нам сказал, что лиса всех съела, и небо упало! — его голос так дрожал от страха, что он заикался. Цуна недоверчиво посмотрел на Гокудеру. — Теперь Ламбо и И-Пин не могут заснуть! А вдруг небо упадет?! Тогда Ламбо никогда не сможет убить Реборна и захватить власть над миром!
— Скажи спасибо, что Реборн куда-то уехал с Бьянки, — предупредил Цуна, — а то он убил бы тебя за одно такое предположение.
Мелкие жалобно стонали и умоляюще тянули руки к Цуне. Вздохнув, тот сдался и потянулся через Гокудеру, чтобы помочь им забраться в постель. И, конечно, Ламбо не мог не потоптаться по животу Гокудеры, перелезая через него, и Цуне пришлось удерживать его от попыток придушить чертову корову.
Четверым в кровати было тесно, Гокудера чуть не свалился, когда И-Пин вклинилась между ними, а Ламбо взгромоздился на Цуну. Ни один из них спать явно не собирался.
— Пожалуйста, скажи им, как на самом деле закончилась сказка, — попросил Цуна, поморщившись, когда рог Ламбо пронесся в опасной близости от его глаза.
Гокудера с гораздо большим удовольствием засунул бы им за шивороты по несколько динамитных шашек за то, что прервали такой момент.
— Лиса никого не съела, — неохотно признал он, — королевские гончие прогнали ее, а король дал цыпленку зонт, чтобы защитить его в случае, если небо упадет, и все они жили долго и счастливо.
— Т-так что… небо не упало?
В который уже раз за день Гокудера закатил глаза.
— Нет, идиот. Небо не может упасть, такого не бывает. А теперь заткнись и дай Десятому поспать.
***
Конечно, этот Гокудера знает, что такое бывает. Этот Гокудера видел падение неба собственными глазами, слышал выстрелы собственными ушами и чувствовал горячую кровь Цуны, текущую по его рукам.
(Разве? Ты действительно помнишь что-то из этого?)
Гокудера недоуменно хмурится, а потом качает головой. Нет.
(Верно. Ты ничего из этого не помнишь. А тогда, может быть, этого никогда и не происходило, тебе просто приснился кошмар.)
Как бы там ни было, это история Гокудеры, его сказка, а в сказках не бывает таких трагичных финалов. Так что, возможно, небо никогда не падало. Может… это была всего лишь иллюзия?
(Точно.)
II Обещание
На шумном праздновании было не протолкнуться: люди, связанные с семьей, офицеры Варии, несколько аркобалено, все шесть хранителей и ближайшие родственники Цуны. Гокудера, взвинченный и напряженный, не отходил от Цуны ни на шаг и готов был поклясться, что вечеринка закончится дракой, особенно если Сквало и Ямамото продолжат и дальше глушить виски.
Пять часов назад Цуна официально стал новым главой семьи, Десятым Вонголой, а после назвал Гокудеру своей правой рукой, удостоив чести, о которой тот всегда мечтал. На волне еще не утихшего восторга он нервничал и беспокоился еще больше, не спускал глаз с таких людей как Занзас, который всю ночь пялился на Цуну, или то и дело косящегося на него Мукуро.
— Расслабься, Хаято, — посоветовала Бьянки, к счастью, спрятавшая лицо под маской. Она опустила руку ему на плечо и проследила за его взглядом. — Предполагается, что это радостное событие, а ты ведешь себя как маленький ребенок, который не хочет делиться любимой игрушкой. — Она сделала небольшой глоток вина из бокала и приподняла одну бровь, подзадоривая.
— И какого черта это значит? — прорычал он себе под нос сквозь крепко стиснутые зубы. К сожалению, то, как он отводил взгляд, и прилившая к щекам кровь выдавали его с потрохами, и она только понимающе усмехнулась в ответ. Гокудера поправил галстук и быстро сменил тему. — Как я могу расслабиться? Чьей гениальной идеей было собрать столько психов в одной комнате?
Бьянки нахмурилась.
— Каких психов?
Ну тебя, например, мрачно подумал Гокудера, но разумно предпочел не озвучивать. Вместо этого он оглядел толпу в поисках примера — там их тоже хватало, — а потом показал. Молча они стали наблюдать за происходящим.
В другом конце комнаты очень пьяный Рехей дружески хлопал по спине очень трезвого Хибари и на всю комнату восторженно орал, какой восхитительной была прошлая ночь. Ничего удивительного, что сразу после этого — то ли за преступление дотронуться до Хибари Кеи, то ли за такое смелое заявление, кто знает — Рехей был вышвырнут при помощи тонфа наружу через старинное витражное окно. К счастью для Рехея, падать было невысоко.
— С ним все будет в порядке, — пренебрежительно отмахнулась Бьянки. — И Кея не псих, он просто избалованный. — Гокудера не был уверен, что согласен с такой характеристикой, но она сразу отправилась на поиски Реборна, так что он не стал спорить.
Разговор с Бьянки отвлек. Гокудера торопливо осмотрелся вокруг и выдохнул с облегчением, заметив Цуну в нескольких метрах от себя рядом с Базилем и Фуутой. И только потом обратил внимание на то, как напряжены его плечи, и неуверенную, застывшую позу. Гокудера пошевелился, и, поймав краем глаза движение, Цуна обернулся, увидев Гокудеру, сразу же расслабился и счастливо ему улыбнулся.
Я здесь, подумал Гокудера, поднимая бокал за своего босса. Знай, что я здесь.
Сколько времени уже прошло? Сколько — годы, месяцы, дни, секунды, — он провел рядом с Цуной? Было тяжело, даже неестественно, разлучаться с ним, и если раньше Гокудера еще сомневался, не помешался ли он на своем долго хранителя и правой руки, сейчас он знал наверняка. Цуна сиял ярким светом в этом мрачном, суровом подпольном бизнесе; было трудно не влюбиться в него.
Закончив разговор, Цуна кивнул на прощание, развернулся на пятках и направился к Гокудере. Выглядел он совсем вымотавшимся.
— Сколько сейчас времени? — спросил он устало, принимая бокал с вином и выпивая залпом, как воду. Гокудера поморщился: алкоголь Цуна переносил плохо.
— Устал?
— До смерти.
Гокудера бросил короткий взгляд на часы, не отвлекаясь надолго от Дино, который неторопливо подбирался к ним. Гокудера многозначительно посмотрел на него и придвинулся ближе к Цуне.
— Два часа ночи. Хочешь уйти? — Дино понял его намек и, изменив направление, пошел к Хибари. Гокудера закатил глаза. Удачи.
Цуна фыркнул.
— Не могу. Все приехали в Италию, чтобы поздравить меня. Подумай, какое впечатление на них произведет мое отсутствие, — он пошатнулся, прижал ладонь ко лбу. Гокудера немедленно обхватил его рукой вокруг талии, поддерживая, посмотрел с беспокойством. — Ох, спасибо. Не надо было пить это вино.
Сочувственно улыбнувшись, Гокудера потянул Цуну в сторону двери.
— Хорошо, не будем уходить, — согласился, разрываясь между радостью от близости Цуны и смущением. Нервничая, он случайно зацепил костяшками пальцев бедро Цуны, но тот если и заметил, то ничего не сказал. — Давай просто сделаем перерыв.
— Короткий перерыв, — поправил Цуна упрямо, безуспешно пытаясь справиться с зевотой. — Только… только пять минут.
— Пять минут? Это триста секунд. Совсем недостаточно, чтобы отдохнуть. — Цуна сурово посмотрел на него. — Ладно, пойдем. Сейчас только захвачу бейсбольного придурка.
— Нет, оставь Ямамото. Он хорошо проводит время со Сквало.
У Гокудеры сложилось отчетливое впечатление, что Сквало был другого мнения, он ухмыльнулся, но возражать не стал. Правда, гротескное зрелище, поджидавшее их в коридоре, сразу стерло улыбку с его лица. Лонгчамп увлеченно лизался со своей последней интрижкой, ужасающей девушкой, на взгляд Гокудеры больше всего напоминающей плод любви Годзиллы и Кинг Конга. Задыхаясь, Гокудера толкнул плечом ближайшую дверь, навалился всем весом. Оказавшись внутри, он сразу отпустил Цуну и захлопнул за собой дверь, желудок все еще скручивало от отвращения.
— Это было, мягко говоря, неприятно, — заметил Гокудера, содрогнувшись. Он обшарил карманы брюк, а затем и пиджака в поисках сигарет, ожидая ответа Цуны. Так и не дождавшись, поднял взгляд и нахмурился.
Они оказались в просторном зале, который, если подумать, гораздо больше подошел бы для празднования, чем выбранная тесная комната. Через огромное окно открывался вид на прекрасный сад перед домом и луну в черном, звездном небе. С потолка свисала великолепная хрустальная люстра, острые грани преломляли лунный свет и отбрасывали его во всех направлениях слабо освещенной комнаты.
Цуна стоял у окна и смотрел в угол, где в тени стоял забытый всеми рояль.
Гокудера вытащил изо рта так и не зажженную сигарету, оттолкнулся от двери, но замер, сделав несколько шагов.
— Смотри, — позвал Цуна, подошел к роялю и смахнул рукавом пыль с крышки. Он обернулся, окруженный лунным светом, и с надеждой посмотрел на Гокудеру.
Осторожно, как будто имел дело со смертельно опасным животным, Гокудера приблизился к роялю, мрачно разглядывая его.
— Ненавижу пианино, — признался, ненавидя себя за то, что приходится разочаровывать Цуну. — Музыка так уродлива. — Его пальцы едва заметно дернулись, и он тут же сжал кулаки.
Цуна внимательно разглядывал его.
— Ты говоришь, что ненавидишь пианино, — начал он медленно, осторожно, словно боясь обидеть, — но я же вижу, что ты хочешь сыграть.
Возразить было нечего.
Цуна молча сел за пианино, на пробу нажал на клавиши. Звук вышел ужасно фальшивым, заставив обоих скривиться. Тихо засмеявшись, Цуна покосился на Гокудеру, улыбнулся застенчиво.
— Знаешь, ты не должен отказывать себе в том, что хочешь, — сказал он и, черт, в этот момент Гокудера по-настоящему любил его.
Воодушевившись, он открыл крышку, неодобрительно осмотрел струны, прежде чем заняться их настройкой. Работы оказалось на удивление мало и, перебрав несколько аккордов, он захлопнул крышку обратно, дрожа от смешанного со страхом предвкушения.
Он сел рядом с Цуной, прижавшись ногой к его бедру, и мысленно приготовился, сражаясь с закручивающимися в нервный вихрь эмоциями. Сразу накатила тошнота, и Гокудера по привычке оглянулся через плечо, ожидая увидеть сестру. Ее не было, были только призраки прошлого. Он побледнел, руки безвольно соскользнули с клавиатуры.
Цуна молчал, только ободряюще положил ладонь на его поясницу.
Выдохнув, Гокудера поставил пальцы на клавиши, надавил слабо, недостаточно для того, чтобы вызвать хоть какой-либо звук, и с несчастным видом уставился на Цуну, не зная, как объяснить свою трусость. Но все сомнения исчезли, когда он увидел выражение робкого ожидания на лице Цуны. Он тепло улыбнулся, и, неожиданно для себя, Гокудера заиграл, сердце стучало так, что казалось способным пробить дыру в груди.
Поначалу музыка выходила грубая и шероховатая, такая же робкая и неуверенная, как сам Гокудера, но скоро сгладилась, стала более мелодичной и текучей. Музыка катилась из-под его пальцев, и рояль пел для него, пел что-то тихое и порывистое для Цуны.
Он закончил играть, когда было уже четыре часа ночи, гораздо позже их запланированных пяти минут. Гокудера склонился над клавиатурой, руки мучительно ныли.
Однажды он начал бояться этого инструмента, испугался иллюзий, которые тот создавал, но теперь, когда он, эмоционально опустошенный, вынырнул из своей эйфории, навязчивых воспоминаний больше не было. Только он и Цуна.
Или не только.
Со стороны двери раздался слабый шум, и они оба обернулись посмотреть. Там собралось несколько человек, наверно, привлеченные в большую комнату музыкой. Хару тихо плакала, медового цвета глаза смотрели со смесью удивления и сострадания, она сжимала рукав пиджака Ямамото в побелевших от напряжения руках. В стороне печально улыбалась сестра, и Гокудера отвернулся, потому что встречаться с ее понимающим взглядом оказалось больно. Реборн, освободившийся от своего проклятия, стоял в тени, прислонившись к стене и надвинув шляпу почти до самых черных пронзительных глаз. Он многозначительно ухмыльнулся Цуне, и тот беспомощно улыбнулся в ответ — Гокудера мысленно сделал себе пометку разобраться в этом позже. Ямамото ничего не сказал, просто кивнул задумчиво и скрестил руки на широкой груди.
— Молодец, Хаято, — сказала Бьянки. Откинув волосы с плеча, она грациозно удалилась, стуча каблуками по коридору.
Реборн ухмыльнулся еще шире.
— Цуна, — прозвучал в темноте его голос, тонкая бровь приподнялась, а потом он вышел вслед за Бьянки. Его шаги были беззвучны.
Хару неуверенно подошла к ним, потянув Ямамото за собой. Смущенно вытирая глаза и слегка покраснев, она наклонилась и ласково поцеловала Гокудеру в лоб.
— Это было прекрасно, — сказала она мягко, ее глаза блестели от слез. Гокудера, еще не оправившись от неожиданного поцелуя, просто таращился на нее. — Тебе правда стоит играть чаще.
— Ага, — согласился Ямамото, ероша волосы, — ты должен, Гокудера.
Глаза Цуны улыбались.
— Спасибо, — искренне сказал Цуна, его рука легонько сжала локоть Гокудеры.
Гокудера крепко зажмурился, не в силах сдержать улыбку. «Не отказывай себе в том, что хочешь».
— Да, — отвечает он с двухчасовым опозданием. — Обещаю.
***
Гокудера спотыкается о корень дерева и едва не падает. Ухватившись за низко нависающую ветку для равновесия, он выходит из задумчивости и стонет, ощупывая ноющую щиколотку. Потом выпрямляется и оглядывается по сторонам, не сразу понимая, где находится.
(История, помнишь? Вот там ты и был.)
Зажав уши руками, Гокудера пытается сосредоточиться на реальности, вспоминает, что должен был найти Ламбо и И-Пин. Он чувствует привкус желчи во рту, когда понимает, что к этому моменту, возможно, они оба уже мертвы, а он настолько ушел в свои фантазии о том, как небо упало…
(Или как оно не упало.)
… что подвел своих товарищей и семью. По привычке думает, как сильно будет разочарован в нем Цуна, но потом соображает: Цуна сейчас мертв, так что, можно считать, теперь они квиты.
(Цуна не умер. Никогда не умирал. Это всего лишь кошмар, иллюзия. Теперь возвращайся к истории и закончи ее.)
Гокудера погружается в самые темные уголки своего разума, скрывается в своей одержимости, потому что, в конце концов, гораздо проще верить в сказку, чем взглянуть в лицо правде и своему горю.
(О чем здесь горевать? Это всего лишь страшный сон.)
Верно, кошмар. А это? Это история о том, как небо не упало.
III Что ты хочешь
Дождь начался неожиданно, сразу окружил стеной. Мокрая куртка пристала к груди, а волосы облепили лоб, падая на глаза и мешая, пока Гокудера внимательно всматривался в размытые очертания незнакомых автомобилей. Не считая гула весеннего шторма и урчания моторов, на стоянке было тихо и спокойно. К сожалению, последнее, что сейчас было нужно Гокудере, — тишина. В голове заполошно метались мысли, он постоянно проверял время на телефоне, со все большим раздражением замечая: Ямамото безнадежно опаздывал.
Боже, он просто хотел увидеть Цуну.
Пятнадцать долгих минут спустя черный глянцевый мерседес-бенц плавно подъехал к обочине. Охренеть, как незаметно — группа девушек неподалеку даже перебралась поближе, заинтересованно разглядывая тонированные окна.
— Эй, как дела? — весело поприветствовал Ямамото, как будто это не он опоздал на пятьдесят минут. Ему понадобилось мгновение, чтобы высунуть из машины свои длинные ноги, и еще одно — чтобы найти зонт, поэтому Гокудера сразу пошел открывать багажник.
— Э, твои вещи промокли насквозь.
— Пофиг, — почти прорычал Гокудера, забрасывая сумку на заднее сидение. — Ты должен был приехать почти час назад.
Группа девушек — или это была толпа девушек? Стадо? Стая? — кокетливо крутились рядом, разрывались, пялясь то на машину, то на ее владельца.
— Надо было позвонить мне раньше, — ответил Ямамото, легко взваливая тяжелый чемодан Гокудеры на плечо. — Я был немного занят и не ожидал, что у тебя изменились планы.
— Интересно, чем занят? Смотрел ту ужасную пародию на порно, которое тебе присылает Сквало? — Гокудера снова нетерпеливо посмотрел на часы. — Ладно, поехали уже.
Ямамото подмигнул одной из девушек, прежде чем скользнуть на место водителя и открыть дверь с пассажирской стороны. А потом рассмеялся, наблюдая за Гокудерой, тяжело упавшим на сидение и быстрыми дерганными движениями пристегивавшим ремень безопасности.
— Так скучал по нему, да?
— Заткнись, придурок.
Бросив мокрый зонт на заднее сидение, Ямамото стряхнул дождевые капли с волос и посмотрел в зеркало заднего вида.
— Да, долго тебя не было, — заметил он примирительно, пожимая плечами. — Как Италия? Рехей?
Гокудера прижался лбом к прохладному стеклу окна.
— Италия? Вне времени. Рехей? Такой же пришибленный на всю голову.
— Он хороший парень, — согласился Ямамото и широко улыбнулся, полностью проигнорировав язвительный выпад Гокудеры. — Привез мне что-нибудь?
— Э? О чем ты вообще?
— Ну не знаю, сувенир какой-нибудь.
Средний палец Гокудеры был однозначным «нет», и Ямамото снова засмеялся, явно развлекаясь. Он включил радио, показывая, что поток его вопросов иссяк, а у Гокудеры появилась возможность подремать. Три часа спустя, когда они прибыли на базу, Ямамото решил пошутить и предложил на руках отнести полусонного Гокудеру к Цуне, как невесту, за что тот запер его в багажнике.
Приятно было вернуться домой.
— Савада у себя в кабинете, — развалившийся на диване Хибари рассеянно зевнул, даже не потрудившись открыть глаза. Хиберд привычно угнездился у него в волосах.
— А ты что, теперь его секретарь? — пробормотал Гокудера, все еще не до конца придя в себя с дороги.
Бледные губы Хибари растянулись в улыбке.
— Ревнуешь?
Гокудера застыл в дверях, собираясь вернуться и разобраться, но потом он заставил себя перешагнуть через порог. В этой схватке у него не было шансов на победу.
Дальше по коридору, возле входа в прачечную, разговаривали Хару и И-Пин. Услышав его шаги, они обе повернулись к нему, удивленно и радостно.
— Гокудера! — крикнула И-Пин, помахав рукой. — С возвращением!
Он уронил ключи от машины в ее ладонь.
— Вот, — сказал он на ходу, — Ямамото нужна небольшая помощь с моим багажом. Посмотри в МакЛарене.
— Подожди! — строго крикнула Хару, уперев руки в бока. — Ты весь промок! Хотя бы переоденься сначала!
Но Гокудера уже несся по лестнице, торопясь к Цуне. Он не видел его девять недель, сухая одежда могла и подождать.
Двустворчатые двери кабинета были огромны, особенно если учесть небольшие размеры босса Вонголы, который и в двадцать один не дотягивал до метра семидесяти. Стоя перед этими дверьми, Гокудера приготовился увидеть Цуну снова, его сердце бешено колотилось. Он неуверенно постучал и открыл дверь, когда приглушенный голос Цуны предложил войти.
— … что?! Нет. Я сказал, нет, Бел. Да? Что значит «почему нет?» Просто передай трубку Луссурии… Мне плевать, что он занят! Это важно! — длинный стон, и Гокудера, пройдя мимо груды бумаг и высоких книжных полок с фолиантами и папками, вошел в кабинет. За массивным столом сидел, схватившись за голову, Цуна. — В сотый раз повторяю, я не собираюсь играть с тобой в «я шпион»! Мне нужно…
— Здравствуй, Десятый.
Цуна удивленно посмотрел на него, глянул на календарь на столе, а затем перебил мелкого маньяка на полуслове.
— Ладно, потом, — бросил он, не отрывая взгляда от лица Гокудеры. — Я позвоню Луссурии вечером. — И повесив трубку, встал, опираясь ладонями о стол. — Гокудера, ты прилетел на шесть дней раньше, — когда он улыбнулся, Гкудера почувствовал себя счастливым, как никогда в жизни. — Добро пожаловать домой.
— Спасибо, — Гокудера не смог зажечь с первой попытки сигарету, так дрожали руки. Голова слегка кружилась. — Все прошло хорошо. Рехей вышлет тебе полный отчет завтра утром. — Отлично, вот он и увидел Цуну, все встало на свои места. Прошло девять недель, но теперь, когда он вернулся туда, где должен быть, к Цуне, Гокудера понял, что не может дождаться минуты, чтобы убраться из кабинета. С каждым разом становилось все труднее видеть его, уходить до того, как натворит глупостей. — Я, хм, просто забежал сказать, что вернулся, — пробормотал он, натянуто улыбнулся с так и не зажженной сигаретой во рту и сделал шаг назад. — Вижу, ты занят, так что увидимся за обедом…
— Ты совсем промок, Гокудера. Почему ты не переоделся? Так ведь и заболеть можно. — Цуна подошел поближе и критически ощупал мокрый рукав, сильнее сдвинул брови.
Попался.
— Просто хотел сначала увидеть тебя, Десятый. Прямо сейчас пойду и переоденусь. — Уходить, надо было срочно уходить. Он был слишком близко.
Пальцы, вцепившиеся в рукав, удерживали не хуже тисков — ошеломляющую силу, скрытую в этом невысоком, худом теле, не стоило недооценивать. Потемневшие, ищущие глаза Цуны пристально изучали Гокудеру, губы сжались в тонкую линию.
— Ты примчался сюда, чтобы увидеть меня, забыв о сухой одежде, — начал он медленно, — а теперь торопишься уйти. Почему так, Гокудера?
Долгая пауза. Гокудера нетерпеливо переминался с ноги на ногу, не зная, как ответить. Цуна всегда был очень проницательным и знал его слишком хорошо. Усмехнувшись, он остановился на беспомощной улыбке.
Цуна вздохнул, но тоже улыбнулся в ответ. Сделав шаг назад, он присел на край стола и потянул Гокудеру за собой.
— Гокудера, помнишь, что я тебе говорил об отказе от своих желаний?
Гокудера не мог вздохнуть, потому что это было невозможно, потому что…
***
Потому что Цуна любил Сасагаву Кеко.
Руки Гокудеры дрожат, и ему приходится присесть на минуту. Понимание этого ранит, возвращает его к самому началу, потому что каждый раз все заканчивалось на Кеко. Цуна обожал ее так же сильно и страстно, как сам Гокудера — Цуну, неоспоримый и неизменный факт. Это их история имела бы счастливый финал, потому что так было предрешено, предсказано звездами и прочая ерунда, которую Гокудера ненавидел, но не мог не завидовать.
(О чем ты?)
О Сасагаве Кеко, думает Гокудера, моргнув.
(Кто это?)
Изнутри поднимается злость, руки сжимаются в кулаки, плечи сутулятся.
— Сасагава Кеко! — рычит он на выдохе.
(Не существует никакой Сасагавы Кеко.)
Злость исчезает так быстро и легко, что Гокудера на мгновение чувствует себя опустошенным.
— Не существует?
(Нет. Не существует. Она часть твоего кошмара, помнишь? А теперь прекрати отвлекаться и допиши уже, наконец, свою чертову сказку.)
Гокудера слабо улыбается, потому что Сасагавы Кеко никогда не существовало, а тогда, может быть, есть надежда на счастливый финал.
Может быть, он еще сможет жить долго и счастливо.
***
Дыхание Гокудеры сбилось.
— Я не понимаю… что ты имеешь в виду, Десятый, — соврал он и широко распахнул глаза, когда твердая рука схватила его за галстук и потянула на себя.
Боже, о боже.
Цуна пристально смотрел на него снизу вверх.
— А что если я скажу, что твое желание совпадает с моим?
Пока Гокудера пытался это осмыслить, Цуна вытащил из его рта сигарету и поцеловал.
Стоя между ног сидевшего на столе Цуны, опираясь руками о его бедра, Гокудера был слишком потрясен, только и мог, что неуклюже отвечать на поцелуй. Минуту спустя Цуна отстранился, чертовски прекрасный, с припухшими губами и несмелой улыбкой.
Гокудера недоверчиво таращился на него.
Улыбка сникла, Цуна с опасением вглядывался в лицо Гокудеры, потом покраснел, откашлялся.
— Слушай, — голос дрогнул, Гокудера не слышал от него таких неуверенных интонаций с тех пор, как они были детьми, — извини. Похоже, я ошибся…
Гокудера прижался ртом к губам Цуны, с силой, достаточной, чтобы опрокинуть его на стол, свалив какие-то бумаги и официальные документы. Нервный, восторженный и возбужденный, он неуклюже прижимал Цуну к твердой поверхности, целовал торопливо, до боли, сталкиваясь зубами. Цуна удивленно моргнул, а потом неожиданно засмеялся, неохотно отодвигаясь.
— Эй, — хихикнул, немного запыхавшись. — Полегче, Гокудера. У нас будет время, обещаю.
Гокудера вздрогнул. «Все, чего я когда-либо хотел, начиналось и заканчивалось тобой, Цуна», — но вместо этого сказал взволнованно:
— Только ты и я, Десятый.
— Да, — прошептал Цуна, запуская руки в его волосы, — ты и я, Гокудера. Ты и я.
***
(Идеальный финал прекрасной истории.)
Да, думает Гокудера со слабой удовлетворенной улыбкой. Идеальный финал.
Он выходит на знакомую поляну, где бывал уже много раз, в отчаянии, ярости и сожалении, пока надлом в нем становился все больше и глубже. Там, сидя в открытом гробу среди лилий, — Цуна, его гораздо более юное, пятнадцатилетнее лицо непонимающе хмурится.
— Нет, — шепчет Гокудера, от ужаса болезненно скручивает внутренности. Он неожиданно вспоминает, как он глуп и слаб, и что да, небо упало, черт побери, и самое хреновое в сказках то, что они — всего лишь вымысел.
(Это только иллюзия. Небо не может упасть. Ты и твой Десятый жили…)
Что, спрашивает себя Гокудера, долго и счастливо? Конечно, нет. Цуна умер на людной улице в Осаке, с умиротворенной улыбкой на лице и отзвуком смеха в голосе, расстрелянный семьей Мильфиоре.
Гокудера смотрит на мальчика в гробу и вспоминает, как упало небо.
Цуна, закинув руки за голову, шел между двумя своими лучшими друзьями — потому что только этим он всегда для него и был: просто друг, надежный хранитель и хороший компаньон. Они свернули за угол, Цуна примерно в шести шагах от них, разговаривали о всякой обыденной ерунде, вроде того, что Кеко приготовит на обед, а потом небо упало. Вокруг в ужасе кричали люди, Гокудера бросился вперед, Ямамото заорал ложиться, но Цуна уже и так был на земле. Цуна был мертв, кровь брызнула в лицо Гокудеры, а он все неверяще смотрел на рваное месиво вместо груди, разорванные пулями кожу, мышцы и легкие. Мертвые тела вокруг, случайные прохожие, попавшие под перекрестный огонь, свист меча Ямамото, когда тот бежит к ним, его темный и яростный взгляд, потому что уже слишком поздно. И Гокудера, баюкающий в объятиях Цуну, своего Цуну, бордовая кровь заливала его одежду, а к горлу подступала желчь, он мотал головой, не желая принять случившееся.
Когда небо упало, поблизости не было благородных королей, чтобы подарить ему зонт, способный защитить, закрыть его от этой непереносимой боли.
— Прости, — судорожно выдыхает Гокудера, падая на колени перед другим, не своим Цуной, чувствуя, как разрывается сердце. — Прости, прости!
Просит прощения за то, что ни разу не нашел времени почитать сказки Ламбо и И-Пин, за то, что не клялся сыграть для Цуны на пианино, лежа с ним в одной постели, что он не достоин заветного титула правой руки, потому что был трусом и дураком, так и не сказал Цуне, как сильно любит его.
За то, что позволил Цуне умереть.
— Ой! — всхлипывает другой, пятнадцатилетний Цуна, дергаясь. — Больно.
Гокудера понимает, что схватил слишком сильно, его пальцы впились в худые плечи, и он яростно трясет Цуну. Но Гокудера не знает, как отпустить, никогда не умел, поэтому он так легко обманул себя иллюзиями прошлого, так легко представил, что небо никогда не падало и они с Цуной жили долго и счастливо.
— Прости, — хрипло шепчет он, ослабляя хватку. Цуна мягко высвобождается из его слишком больших рук, в добрых, широко распахнутых глазах — беспокойство и смятение. — Мне так жаль, Десятый.
— … я случайно попал под базуку Ламбо, — Цуна хмурит брови и внимательно оглядывает Гокудеру, как будто ожидает еще одной вспышки.
— Ясно, — шепчет Гокудера, на сердце тяжело, — значит, всего пять минут.
(Пять минут, триста секунд — совсем мало времени, но это последнее время, которое ты сможешь провести рядом с Цуной, любым из них.)
(Пять минут, триста секунд — и твоя сказка перестанет быть только иллюзией, а станет реальностью, побегом от траурных костюмов и красных потеков крови, окрасивших твою жизнь в эти дни.)
(Пять минут, триста секунд — и ты будешь с Цуной, сможешь прошептать ему все существующие на свете обещания и ложь, и любовь, запечатлеть воспоминания и носить в себе, чтобы выжить в темном мире.)
(Пять минут, триста секунд — и ты сможешь получить то, чего всегда хотел.)
(Допиши историю, Гокудера.)
Гокудера просто зажмуривается, до скрипа сжимает зубы и думает, что нет, он потерял шанс написать эту историю много лет назад.
Но есть другой Гокудера, дерзкий и преданный, которому сейчас всего пятнадцать, для которого еще все возможно. Гокудера, принадлежащий именно этому Цуне. Тот Гокудера не будет настолько неосторожен, чтобы потерять своего Десятого на какой-то безымянной улице в толпе людей и визге пуль. Он даст обещание и не нарушит его, будет достойной правой рукой и не откажется от того, что хочет. Тот Гокудера не будет смотреть, как падет небо.
(Время идет. Определись уже и перестань трусить.)
Да, думает Гокудера. Пора перестать строить из себя маленького цыпленка.
— Слушай внимательно, босс, — говорит он мягко, мгновение разглядывает, запоминает посерьезневшее лицо Цуны. — Пожалуйста, когда ты вернешься в прошлое, сделай как я скажу.
Он объясняет, стараясь справиться с дрожью в голосе.
Когда он замолкает, чтобы дать время подумать, Цуна спрашивает, наивно и доверчиво:
— Почему будущий я в гробу?
Гокудера не может посмотреть ему в глаза.
— Потому что… я подвел тебя.
Но он больше не стоит на коленях посреди поляны. Он — из-за яркого солнца не сразу удается понять, — на улице перед домом Цуны, каким тот был десять лет назад. Базука Ламбо валяется у ног, след от дыма все еще виден в воздухе. Гокудера ждет, пока пройдет головокружение, делает глубокий вдох, обдумывает произошедшее, а потом невесело усмехается.
Он идет по улице, держа руки в карманах брюк.
(Да. Да. Перепиши историю, не для себя, но для Гокудеры, у которого все еще есть шансы на счастье.)
Семнадцать минут спустя он выуживает из внутреннего кармана пиджака сигареты, заходит в подъезд многоэтажки и ждет лифта вместе с жильцами, игнорируя взгляды, которые они бросают на его костюм.
(Однажды ты был вынужден играть роль маленького цыпленка, который смотрел, как падает небо.)
Лифт открывается с электронным писком, и он не спеша выходит на тринадцатом этаже, проходит по коридору. Остановившись напротив двери с номером М-51, негромко стучит в нее костяшками пальцев, вторая рука все еще в кармане, глаза полуприкрыты.
Он глубоко затягивается сигаретой.
(Эта история, которая начинается прямо сейчас, о Гокудере, которому не придется играть роль маленького цыпленка, который не увидит падения неба и у которого будет шанс на счастливый финал.)
— Эм, здравствуйте? — неуверенно спрашивает пятнадцатилетний Ирие Шоичи, поправляя очки на носу.
(Потому что на этот раз ты не будешь маленьким цыпленком, Гокудера.)
— Прощай, — мягко поправляет его Гокудера, доставая из кармана динамитную шашку.
(Ты будешь лисой.)
@темы: ангст\драма, 2759-team
-
-
10.12.2015 в 14:13-
-
10.12.2015 в 18:00-
-
11.12.2015 в 14:29прекрасный фик и прекрасный перевод
-
-
13.12.2015 в 19:00-
-
03.01.2016 в 11:43-
-
05.01.2016 в 22:43Большое спасибо за перевод
И, кстати, по ходу вообще забыла, что это именно перевод, сейчас даже проверила ) Не было ощущения некоторой "искусственности" фраз, которое иногда встречается в переводных текстах. Так что за это тоже спасибо
-
-
08.01.2016 в 23:14-
-
11.01.2016 в 18:04