Название: Чуть позже
Команда: X27-team
Персонажи: *YL!Занзас/*YL!Цуна
Жанр: драма, херт/комфорт
Рейтинг: PG-13
Размер: мини (2 700 слов)
Саммари: Дела были — хуже не придумаешь
Предупреждения: соулмейт!ау, нецензурная лексика
читать дальше
— Бесполезный Цуна, — разочарованно сказал Реборн.
За его голосом, противным и тонким, скрывалось что-то еще. Не знай Цуна его так хорошо, он мог бы подумать, что уловил в ленивых интонациях нотку беспокойства.
Цуна вытер мокрый лоб и попытался еще раз, концентрируясь на затухающей глубоко внутри надежде. На долге, дружбе и заботе — всем том, что помогало ему держаться в трудные моменты.
Пламя, танцующее над его ладонями, лизнуло кончики пальцев. Оно было крохотное, как огонек зажигалки, и почти не обжигало. Цуна моргнул, сглатывая горький комок, и упустил момент, когда огонек потух окончательно. Поднял взгляд на Реборна и в последний миг успел увидеть мелькнувший в его глазах страх.
— Мне нужно подумать, — сообщил тот спокойно и развернулся к выходу. — Продолжай без меня.
Дела были — хуже не придумаешь.
Перебои с пламенем начались незаметно. И, наверное, довольно давно, потому что Цуна до последнего не замечал ничего необычного — он занимался делами Вонголы, разбирал накопившиеся после Девятого документы и договоры, встречался с представителями других семей и регулярно посещал собрания Альянса. За ставшей обыденностью работой ему было совершенно некогда задумываться о собственном состоянии. А когда он осознал, что больше не может летать, стало поздно. Казалось, пламя обиделось на его невнимание и недостаточное уважение — и решило исчезнуть. Постепенно, капля за каплей, так, чтобы он ничего не понял.
Цуна достал из кармана коробочку и выпустил Натса.
Львенок квело посмотрел на него и свернулся клубком, еще более призрачный, чем два дня назад. Цуна наклонился, чтобы погладить его, но вместо того, чтобы зарыться в густую мягкую шерсть, пальцы прошли насквозь, как через голограмму. Натс повел ухом и закрыл глаза.
Стало очень холодно, по спине поползла ознобная дрожь.
Выпрямившись, он загнал Натса обратно в коробочку, положил ее в карман и застыл. Осмотрелся, вбирая режущий глаза электрический свет и островки полутьмы по углам, металлический серый цвет стен и холод бетонного пола, а после направился в жилую часть базы, надеясь никого не встретить по пути. Настроения разговаривать и делать вид, что все хорошо, у него не было.
Коробочка тяжело оттягивала карман, лицо горело, в затылке было холодно и пусто.
Цуна чувствовал себя совершенно, окончательно и бесповоротно опустошенным.
В кабинете его ожидал сюрприз.
Они не виделись с Занзасом около четырех месяцев — не пересекались даже на официальных мероприятиях, предпочитая обсуждать дела по телефону или через почту. Они пришли к этому негласному соглашению после двух бутылок виски, откровенного разговора и пьяного, ни на что не похожего поцелуя. Тот вечер вывернул Цуну наизнанку, распотрошил, разорвал на сотни клочков и криво сшил, после чего отпустил жить дальше. После этого — жить дальше. Никто не должен был знать, чего ему стоило делать непринужденный вид и продолжать вести себя как раньше.
Хорошо, что Занзас был не из тех, кому нужно объяснять очевидное.
Цуна закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной, почувствовав неожиданную слабость. Сердце забилось часто и больно, в ушах зашумела кровь. Он видел Занзаса не целиком, а какими-то странными фрагментами. Например, не видел глаз, зато издевательская ухмылка была неправдоподобно четкой, будто нарисованной на смуглом лице.
Наваждение рассеялось, и Цуна увидел его взгляд, недобрый и внимательный, и это успокаивало — хоть что-то в жизни Цуны оставалось без изменений.
Занзас бил все рекорды по наглости — мало того, что приехал без предупреждения спустя столько времени, так еще и сел на его место, закинув ноги на стол.
— Савада, — с нескрываемым удовольствием протянул он, демонстрируя широкий оскал.
— Занзас, — констатировал Цуна уныло. — Зачем пожаловал?
Он отлепился от двери и прошел вглубь кабинета. Остановился рядом с Занзасом и скинул его ноги со стола. Подумал и сел на освободившееся место.
Занзас фыркнул.
— Почуял слабину, — сказал он, ощупывая Цуну жадным взглядом. — Ходят слухи, что тебе нездоровится в последнее время.
— Правда? — удивился Цуна. — Ничего себе. Сдай-ка мне своего информатора.
— Что ты с ним сделаешь? Строго отчитаешь? Отправишь в Варию разбирать библиотеку? Я не против, туда лет пятнадцать никто не заходил.
Цуна не выдержал и хохотнул, расслабляясь. Непостижимая вещь — он думал, стоит им оказаться наедине, и все пойдет прахом. А они разговаривают, как будто ничего не было.
А может, и правда не было. И Цуна принял все слишком близко к сердцу.
— Так что с тобой происходит, а, Савада? — поинтересовался Занзас почти мирно. И только внимательный огонек в его глазах показывал, что обманываться не стоит.
Наверное, все это было предрешено. Кем-то с довольно специфическим чувством юмора. А еще этот кто-то ненавидел Цуну, потому что ничем другим объяснить последующие события было невозможно.
Цуна понятия не имел, как справляются остальные. Девятого успели похоронить и оплакать, на первом этаже собрались главы дружественных Семей, а он, выполнив свой долг, сидел возле камина, дрожа от озноба, и распивал с Занзасом вторую бутылку виски.
Его повело. От Занзаса, его запаха, его взглядов и голоса, от острых ухмылок и жалящих слов. И тогда, в полутьме уютной комнаты с камином, когда они целенаправленно напивались, провожая эпоху Девятого босса Вонголы, собственные надежды и посылая к черту мечты, случилось непоправимое.
— Счастлив? — угрюмо спросил Цуна, принимая из его рук стакан.
— Безмерно, — отозвался Занзас в тон. — Всю жизнь мечтал дождаться смерти старика.
Больше об этом не разговаривали — молча пили, сидя плечом к плечу на пушистом ковре перед камином, а потом что-то щелкнуло. Занзас отставил стакан на пол, придвинулся ближе и поцеловал его, делясь жгучим вкусом виски и собственным возбуждением. Оно ощущалось всей кожей, это было что-то вроде удара током — било метко и яростно, не оставляя ни единого шанса на спасение.
Цуна вцепился в него, раскрываясь навстречу. Огненные отблески от камина плясали по стенам, очерчивали их оранжевым кругом, укрывая от остального мира, пряча от всего на свете.
А потом... потом Цуна увидел его татуировку.
Она ожгла узнаванием, стоило провести по шее Занзаса кончиками пальцев, отодвинуть воротничок строгой рубашки и вытянуть пуговицу из тугой петли. Вспыхнула под кожей и отозвалась внутри щемящей волной нежности.
Цуна уставился на нее, в ужасе ощущая, как холодеет в животе и пропадает всякое желание продолжать.
Это была витиеватая латинская буква «икс», полупрозрачная, тонкая, знакомая.
Такая знакомая.
Он поднялся на пошатывающиеся ноги и попятился от настороженно застывшего Занзаса. Больше ничто не имело значения — ни его взгляд, ни голос, ни сильные руки, ничего.
Только татуировка.
Такая же, как у Цуны.
После того вечера они перестали видеться.
Мотор сыто гудел, тишину разбавляла негромкая музыка. Цуна прижимался виском к прохладному стеклу и молился, чтобы головная боль прошла раньше, чем они приедут в старый особняк Девятого. От Занзаса хотелось оказаться как можно дальше. Забыть о его существовании, о том, как он внимательно слушал и как ухмылялся, пока Цуна рассказывал о проблемах с пламенем.
Слабость и головная боль его убивали. Вчерашняя усталость увеличилась в разы, то, что казалось простым утомлением, разрослось и превратилось в недомогание. Цуна чувствовал себя так, словно из него медленно, по капле высасывают жизнь.
Утром он не смог вызвать Натса из коробочки.
Не смог зажечь даже крошечного огонька пламени.
Это привело его в ужас.
— У Девятого была хорошая библиотека, — задумчиво сказал Реборн. — Он изучал пламя.
Зачем с ним увязался Занзас, Цуна старался не думать. Он чувствовал себя словно под конвоем — Реборн был очень доволен, что он отправился не один. Цуна предпочел бы взять с собой Гокудеру или Ямамото, но у них и без того хватало забот.
Но почему именно Занзас...
При воспоминании о татуировке и освещенной языками пламени коже он чуть не застонал от переполнивших его эмоций. Захотелось остановиться и побиться обо что-нибудь головой.
Почему среди семи с лишним миллиардов людей это оказался именно он?
Это могла бы Кеко, Хару или любая другая хорошая девушка. Они могли бы никогда не встретиться. Могли родиться на разных концах света, и прожили бы прекрасные жизни, даже не узнав о существовании друг друга.
Но это был Занзас — высокий, сильный и старше на десять лет. Который когда-то пытался его убить. Который оказался аномалией, ошибкой судьбы, выбравшей его в пару Цуне. И неясно, что это было — наказание или награда.
— Зачем тебе в особняк Девятого? — спросил Цуна.
Собственный голос показался ему безжизненным и глухим. Занзас покосился на него и вдавил в пол педаль газа — машина поехала по заснеженной трассе еще быстрее. Цуна вжался в сиденье и закрыл глаза. Он не любил быструю езду.
— Нам по пути, — сообщил Занзас спустя долгую паузу, заполненную бормотанием радио. — Только и всего.
— Разве?
— Еще я не отказался бы отдохнуть от этих недоносков, — подумав, признался Занзас. — Ты хотя бы не орешь.
— Спасибо, — иронично отозвался Цуна.
С ним все равно было удивительно легко. Цуна терпеть не мог, когда ему навязывали идею предопределенности судьбы. Он изо всех сил желал создавать свое будущее самостоятельно, выбрать хотя бы партнера, но природа и здесь распорядилась вместо него.
И его партнером оказался Занзас, черт бы его побрал.
Черт бы его побрал.
Укрытый белым снежным одеялом, особняк выглядел как пряничный сказочный дом. Там четыре месяца никто не жил, только прислуга, которая служила Девятому всю жизнь.
Цуна вылез из машины и захлопнул дверцу. Дорожки были аккуратно расчищены от снега, на порог выскочил Джорджио — старик очень обрадовался их приезду.
— Я так рад вас видеть! — воскликнул он.
Цуна и Занзас были для него не то внуками, не то просто еще одними родственниками, он относился к ним с таким теплом, что даже Занзас всегда смягчался в его присутствии. Когда не стало Девятого, Джорджио заметно сдал, но по-прежнему присматривал за домом. Милена, его жена, готовила и убиралась.
— Вас не было очень давно, — проницательно заметил старик.
Цуна покраснел, не зная, что ответить, а Занзас отделался коротким:
— Дела. И мы ненадолго.
После они зашли в дом — наверное, стоило предупредить о приезде заранее, было довольно прохладно. Цуна поежился, когда немного остыл после заснеженной улицы, Занзаса, казалось, ничего не беспокоило.
— Что ты собираешься искать? — поинтересовался Занзас.
Цуна неопределенно пожал плечами.
— Не знаю, — отозвался он с сомнением. — Реборн сказал, что у Девятого была приличная библиотека с редкими книгами, там может быть что-то про пламя Неба и причины его угасания.
— Да, — сказал Занзас. — Я могу тебе помочь.
— Ты ради этого приехал?
Занзас посмотрел на него с показной жалостью, и у Цуны моментально испортилось настроение.
Ужинали в полной тишине. За окнами завывала разыгравшаяся метель, стекла дребезжали от порывов ветра, по широким коридорам гуляли сквозняки. Цуна поблагодарил Милену за еду и отправился в комнату с камином на втором этаже — там было достаточно натоплено, чтобы не чувствовать озноб всей кожей.
Только когда Занзас присоединился к нему с двумя стаканами, до Цуны дошло, что это было то самое место. Он закашлялся, обжигая внутренности виски, и выдохнул, моментально почувствовав себя согревшимся.
Они взяли несколько книг из хранилища — если бы Цуна приехал сюда в одиночку, то ни за что не смог бы его найти. Чтобы ориентироваться среди запутанных коридоров, здесь нужно было прожить годы. Занзас показал ему секретное отделение библиотеки — и ему открылись десятки книг про пламя, разные его типы и способы применения. Словно все сокровища мира вдруг посвятили Цуну в свои тайны.
Будь тут Гокудера, он бы умер от счастья.
Цуна открыл одну из книг на коленях и попытался вызвать хотя бы искру пламени.
Напрягся, вспоминая свои ощущения от полетов и бьющегося пульсом огня в ладонях, воскрешая в памяти битвы и обычные дни, когда он с легкостью вызывал огонь, как играл с Натсом... и безрезультатно.
В горле неожиданно стало очень сухо, голова казалась пустой. Утихшая головная боль вернулась в десятикратном объеме, Цуна зажмурился и с трудом удержался от стона.
Занзас дернулся, но Цуна махнул рукой:
— Все нормально, — прохрипел он, удивляясь своему голосу.
Он встал с кресла и попытался передвинуть его ближе к огню, чтобы согреться, но быстро понял, что переутомление сказалось не только на голове, тело тоже как будто превратилось в желе. Ноги стали тяжелыми и неподвижными, руки ослабли. Он застыл над креслом, широко раскрыв глаза — невыносимо тяжело стало не только двигать предметы, но и просто ходить.
Колени подломились. После стало темно.
Когда Цуна открыл глаза, была глубокая ночь.
Он провел ладонями вокруг себя, ощущая подушечками пальцев шершавую мягкую ткань одеяла — похоже, он отключился, и его перетащили в постель. Пальцы наткнулись на что-то теплое, Цуна вздрогнул, и ладонь под его пальцами дернулась тоже.
Вспыхнул неяркий свет ночника, Занзас щурился на него — взъерошенный и недовольный.
— Проснулся? — хрипло спросил он.
— Наверное, — отозвался Цуна осторожно.
На пробу пошевелил ногами, но понял, что совсем их не чувствует. Сердце подскочило в груди, накатила паника. Цуна почувствовал, что задыхается от ужаса, но Занзас сильно встряхнул его за плечи, и все прекратилась.
Цуна судорожно дышал, сжимая во вспотевших ладонях одеяло. Занзас неловко потрепал его по плечу.
— Я позвонил Реборну, — сказал он угрюмо.
— Понятно, — отстраненно отозвался Цуна.
Метель завывала за окном, как раненый зверь. Было холодно. И страшно.
Занзас сел рядом с ним, опираясь спиной о вторую подушку. Цуна покосился, но ничего не сказал — сейчас его присутствие успокаивало, не позволяло сорваться.
— Савада, — позвал Занзас негромко.
— Что?
— Так и не расскажешь, что случилось?
Цуна не сразу понял, о чем он. А когда дошло, залился краской — щеки потеплели, во рту пересохло. Стало стыдно — не говорить же, что у них с Занзасом намного больше общего, чем они думали. Между ними даже ничего не было.
Только тот вечер.
Цуна откашлялся и хмыкнул:
— Нечего рассказывать. Я… слишком много выпил и почти ничего не помню.
Сказал — и задохнулся от боли, с которой сжималось сердце. Кожу на том месте, где была татуировка, словно прошило электрическим разрядом. Боль была настолько сильной, что он ослеп на миг. Занзас сидел чуть выше, поэтому Цуна не мог видеть его лица. Отчего-то казалось, что оно застыло, как маска.
— Я так и думал, — сказал он.
Слишком спокойно — Цуна вывернул шею, чтобы посмотреть, и отшатнулся. Занзас улыбался. А потом поднялся и, пошатываясь, пошел к выходу.
Цуна запаниковал.
— Куда ты? — выдохнул он.
Занзас замер у двери, не оборачиваясь.
— За книгой, — отозвался он после долгой паузы. — У тебя же пламя пропало.
Утром приехал Реборн. Он был не один — в спальню следом за ним уверенным шагом прошел Верде. Цуна уставился на него воспаленными сухими глазами и коротко поздоровался.
— Ну и что тут у нас? — с неприятной ухмылкой поинтересовался Верде.
Занзас ночью так и не вернулся, а у Цуны не было сил, чтобы подняться и попробовать найти его. Ноги словно онемели — не получилось даже встать, когда он попытался.
Верде разложил свой волшебный чемоданчик и приступил к делу. Цуна снял футболку, чтобы ему было удобнее прослушивать сердцебиение, и взгляд Верде прикипел к его груди.
Цуна потер зудящий участок, опустил взгляд и тут же отдернул руку.
Татуировка в виде «икса» воспалилась — кожа вокруг нее покраснела и припухла, краски померкли, выцвели. Верде с интересом ощупал ее крохотными пальцами и заинтересованно хмыкнул.
— Ты уже встретил кое-кого, а, Савада Цунаеши? — спросил он, продолжая осмотр. — Тебе настолько сильно не хочется иметь с ним дела?
— О чем ты?
Верде поправил очки и тонко улыбнулся.
— Готов поспорить, у тебя проблемы. Серьезные проблемы, о которых ты никому не рассказываешь.
— Верде, — срываясь, проговорил Цуна. — Не нужно говорить загадками.
Верде стянул с носа очки и протер их полой белого халата. Вид у него был подчеркнуто незаинтересованный.
— Не знаю, рассказывал ли тебе учитель о людях, которые предназначены друг для друга...
— Это все сказки, — напряженно сказал Цуна сквозь зубы. — Детские сказки, которые мамы рассказывают перед сном. Сентиментальные и глупые.
Верде надел очки и посмотрел на него поверх стекол. А после шустро собрал чемоданчик и пошел к выходу. Цуна в растерянности смотрел ему вслед.
— Верде!
Тот замер. И, не оборачиваясь, сообщил:
— Проблема не в пламени, Савада Цунаеши. Проблема в том, что ты сам себя отторгаешь, и здесь я бессилен.
Он закрыл за собой дверь, и Цуна еще долго сидел в тишине, прижимая ладонь к воспаленной коже вокруг татуировки.
Весь следующий день Реборн и Верде пропадали в библиотеке, пользуясь редкой возможностью, и Занзас был вместе с ними. Цуна отлеживался, следуя рекомендации больше отдыхать. Собственная слабость раздражала его, хотелось что-то делать, но сил не хватало даже на самые простые действия.
Вечером Занзас пришел к нему со стопкой книг.
Сел на край кровати, молчаливый и злой, и замер, буравя недобрым взглядом.
В полудреме все казалось нереальным — и Занзас, и пламя, и проблемы, которые оно приносило. Вся его жизнь.
Занзас наклонился и коснулся горячими губами его лба, да так и замер, прижимаясь. Цуна застыл, боясь пошевелиться, лишь бы не спугнуть.
— Знаешь, где-то бродит идиот, который предназначен мне судьбой, — сказал вдруг Занзас.
Цуна хмыкнул.
— Не верю я в сраное предопределение, — сказал Занзас. — не хочу. Все это хуйня, а, Савада?
— Полная, — подтвердил Цуна.
Протянул руку и коснулся шеи Занзаса. Там, где была татуировка.
Занзас обхватил его запястье ладонью — слишком большой по сравнению с его, — и прижал сильнее. В ладонь заполошно бился его пульс.
— И где-то ходит твой, — произнес Занзас. — Какая-нибудь мартышка в платье с рюшами. Наверное, ты ее заждался.
Цуна улыбнулся и потянул его на себя. Губы у Занзаса были обветренные и горячие. И горькие на вкус.
Он решил, что обязательно ему расскажет о том, что судьбу не обманешь.
Чуть позже, когда они закончат.
Название: Последняя ночь
Команда: X27-team
Персонажи: TYL!Занзас/TYL!Цуна
Жанр: драма, романс
Рейтинг: PG-13
Размер: мини (1450 слов)
Саммари: Цуне не хватило смелости только на одно безрассудство
Предупреждения: нецензурная лексика
читать дальшеТелефоны звонили то по одному, то одновременно, не замолкая. В ушах тоже звенело. В голове стоял равномерный, непрекращающийся гул, к которому Цуна уже привык. Сквозь него, как сквозь вату, глухо пробивались голоса: вопросы, требования, упреки, новости, угрозы, снова вопросы, и почти не пробивались эмоции – то ли интуиция заглохла, то ли от усталости и перегрузок он сам блокировал их на подлете.
Глаза слезились и слипались, он тер и тер их пальцами, давил на веки до багровых пятен, иногда смотрел на часы. Не помнил, когда спал в последний раз, зато помнил как: Гокудера молча сдернул его со стула, чуть не придушив галстуком, и дотащил до дивана. Цуна бы не сдался так легко, но у Гокудеры были абсолютно белые губы, чернота под глазами и такая решимость во взгляде, что от единственной неосторожной искры заполыхало бы все вокруг. Цуна собирался умереть не от этих рук, а полыханий со всех сторон хватало и так.
У всех сдавали нервы. И только Джессо неизменно улыбался, ласковый и сладкий до тошноты. Цуна предпочел бы не видеть его никогда в жизни, даже от голоса в телефонной трубке начинало мутить, и во рту появлялся сладковатый привкус не то гнили, не то смерти. Интуиция, предчувствие, — Цуна не понимал, что это. Но страх, панический, до ватных ног и холодного пота, нельзя было спутать ни с чем. И никакие планы и надежды, никакая злость не могли его пересилить. Пугала не смерть, не секунда, которой все закончится, а неизвестность. Цуна знал, от чего уйдет, но не знал, к чему вернется. Вернется ли? Об этом он старался не думать, как и о том, что предпочел бы умереть по-настоящему, чем хоронить всех, кого любил.
Хотя жить сейчас хотелось как никогда. Все казалось особенным, любая мелочь — важной. Появилась дурацкая привычка трогать все, что подвернется под руку, задерживать пальцы то на полировке, то на фарфоре с выступающим узором. Не привычка даже — потребность, доходящая до смешного. Кеко смотрела на него с испугом и изумлением, пока он мял и комкал ее тонкий шелковый шарфик, соскользнувший с плеча, Гокудера напряженно кусал губы, когда Цуна добирался до его фенек с бахромой, цепей, которые прохладно наматывались на пальцы, и гладких ледяных колец.
Смешнее всего было со Сквало. Цуна отчетливо помнил, как ходил по кабинету, доказывал, убеждал, привычно не реагируя на вопли и на острый неприязненный взгляд. А дальше была только белая, матово мерцающая волна и жгучее желание добраться до нее. Очнулся он от тишины. Волосы, мягкие и гладкие, захлестывали руки по локоть, Цуна держался за них крепко, как за канаты, а Сквало таращился на него, приоткрыв рот, и молчал.
После этого случая Сквало косился с подозрением, как на опасного психа, от которого можно ждать чего угодно, а Цуна душил в себе извинения и еще более неуместный смех.
Время почти вышло. До встречи с Бьякураном, которая должна была стать последней для нынешнего босса Вонголы, оставалась одна ночь.
Из открытого окна тянуло холодом, он затекал под пиджак и рубашку и просачивался сквозь кожу прямо внутрь — к сердцу. Не время и не место было жалеть о принятом решении. Не время раскаиваться и просить прощения за ложь. Цуна не был уверен, что справился: он выдержал вопросительные, тревожные взгляды Гокудеры, пережил прямые вопросы Рехея и понимающую улыбку Ямамото. Никто из них так и не узнал правды, но каждый что-то подозревал. Кем они будут считать его завтра? Героем? Погибшим другом? Предателем? Кем он станет для них, когда вернется? Если вернется.
Телефоны замолчали. Цуна досчитал до шестидесяти и лег на стол, уткнувшись лбом в скрещенные руки. Стоило поспать, но он не хотел — ни за что бы не пропустил эту, последнюю, ночь. Он сделал все, что мог, простился, как сумел, со всеми, кто был дорог, смелости не хватило только на одно безрассудство. Поводов было предостаточно, но Цуна так и не рискнул, за все эти дни — ни разу. Чего проще — вызвать машину и поехать в Варию самому, не дожидаясь ежедневных приездов Сквало, толкнуть дверь в прокуренный полутемный кабинет, поговорить лично, без посредников. Или просто набрать номер и услышать вместо приветствия очередную грубость. Может быть, последнюю.
Не смог. Боялся даже не того, что Занзас что-нибудь заподозрит, а того, что сам напоследок может натворить глупостей. Когда время утекает сквозь пальцы и счет идет на часы и минуты, когда не можешь позволить себе даже самой маленькой слабости, слишком легко сорваться. Особенно рядом с Занзасом.
Цуна усмехнулся и закрыл глаза. Он все сделал правильно, но легче от этого не становилось.
В особняке было тихо, только с улицы доносились приглушенные голоса — усиленная охрана дежурила круглосуточно. Можно было налить кофе и пойти к Гокудере — наверняка еще не лег, да и вряд ли ляжет вообще, — посидеть, как раньше, в сотый раз обсудить предстоящую встречу, безопасность, сопровождение, регламент. Как будто это в самом деле важно. Снова врать и предавать каждым словом человека, который тебе верит и, не раздумывая, отдаст за тебя жизнь. Нет, хватит.
Наверное, он все-таки провалился куда-то между сном и явью, на пару минут, не больше. Очнулся будто от толчка, вздрогнул, приподнял голову и резко выпрямился. Дверь за Занзасом закрылась с тихим щелчком. Цуна не слышал шагов. Хоть ковры в особняке и были мягкими, глушили и прятали все, что могли, но не настолько же. Бесшумный Занзас — это что-то совсем новое. Да и вообще — Занзас в его кабинете. Решил бы, что привиделось, если б не был уверен, что нет.
— Надо поговорить, — Занзас профессиональным взглядом окинул стены и потолок, поджал губы, задержавшись на распахнутом окне. Цуна встал, закрыл, опустил жалюзи и задернул шторы. Теперь тишина стала абсолютной, плотной, осязаемой, как будто его мгновенно отрезало от мира. Хорошо, что не одного.
— Прослушки и камер здесь нет, — голос показался слабым, ломким, и Цуна поморщился, заставляя себя обернуться. Занзас успел сесть в кресло и теперь мрачно смотрел исподлобья.
— Почему меня впустили без вопросов? Это что за блядская богадельня с распахнутыми дверями?
— Ты — Вонгола. У тебя привилегии.
«Которыми ты ни разу не воспользовался, — с досадой додумал Цуна. — Ну почему именно сейчас?»
Близость Занзаса тревожила, будоражила, сбивала с толку — заподозрил? догадался? знает?
— Ну, давай, рассказывай, — сказал Занзас, помолчав. — Только не те байки, которые ты скармливаешь своим тупым идиотам. Нормально говори, какого пиздеца мне ждать завтра.
Цуну окатило холодом, он нащупал позади себя подоконник и оперся на него бедром и ладонью, стараясь сохранить остатки спокойствия.
— Нечего рассказывать. Завтра мы с Джессо встретимся…
— Заткнись!
Занзас поднялся рывком и молча пошел прямо на него. Такой же жуткий и неотвратимый, как завтрашний день. Цуна зажмурился, не двигаясь с места. И едва не вышиб затылком стекло, когда Занзас схватил его за горло. Цуна ожидал увидеть что угодно: перекошенное яростью лицо, огонь в глазах, но увидел только внимательный прищур и слишком близко — губы. Ладонь на его шее была едва ли теплее обычной ладони — ни следа пламени.
— Что, и попрощаться бы не зашел? — спросил Занзас, вроде бы спокойно, но Цуна потрясенно застыл, потому что в голосе не было ни издевки, ни злости, зато было то, за что еще месяц назад он отдал бы очень многое: искренность, сожаление и горечь.
— Я не…
— Заткнись и слушай, — Занзас сильнее сжал пальцы, склонился ниже, и Цуна с трудом сдержался, чтобы не податься ему навстречу. — Я не знаю, что ты задумал, но знаю, что завтра пожалею, что не придушил тебя сейчас. Сам. Ты мастер вляпываться в истории, но еще никогда, слышишь, Савада, — он понизил голос и договорил на ухо, обжигая дыханьем и задевая губами: — никогда мне так сильно не хотелось запереть тебя в каком-нибудь бункере, чтобы не прожег, не вылез и не натворил дел.
— Занзас! — Цуна, перехватывая его руку. Воздух вокруг будто загустел, лип к коже, глушил голоса. — Еще немного, и я решу, что ты за меня волнуешься.
— Не дождешься, — сказал Занзас хрипло, и Цуна рассмеялся, весело и громко, как не смеялся, кажется, с самой юности. С самого Намимори. Внутри будто со звоном лопались натянутые струны, и становилось легко, спокойно и хорошо до слез. От Занзаса пахло порохом, похоже, он сегодня весь день палил по мишеням, и виски. Цуна стоял, прижимаясь щекой к его щеке, стискивая запястье, и думал, что в этом мире слишком много хорошего, чтобы отдать его без боя. У каждого из них будет своя битва, и Занзас ни за что не сдастся, так же, как и он сам.
— Мусор рассказывал, ты творил здесь черт знает что.
— Ничего особенного. Но… хорошо, что ты напомнил. — Он провел по исчерченной шрамами коже, к локтю, и с силой закусил губу, чтобы не застонать. На шрамах кожа была горячее, мягче, от острых, ни на что не похожих ощущений покалывало подушечки пальцев. Цуна тронул рубашку, бок, обтянутое брюками бедро, оторвался от подоконника, чтобы накрыть ладонями кобуры, обхватить, дернуть на себя, замирая от вседозволенности и предвкушения. Сейчас — можно. Он понимал это так ясно, будто все еще слышал шепот Занзаса или читал его мысли. — Я бы не пришел попрощаться. Потому что…
— Молчи. — Занзас дернул его вверх, сажая на подоконник. — Светает. Времени мало. Не хочу наткнуться на твоего мусора. Но прежде чем… — он прихватил зубами кожу на шее, широко повел языком вниз до самой ключицы так, что Цуну встряхнуло и прошило жаром до костей. — Пообещай мне кое-что.
И уже в губы, настойчивые и горячие, Цуна выдохнул короткое, но такое необходимое сейчас не Занзасу, а ему самому: «Обещаю. Вернусь».
Команда: X27-team
Персонажи: *YL!Занзас/*YL!Цуна
Жанр: драма, херт/комфорт
Рейтинг: PG-13
Размер: мини (2 700 слов)
Саммари: Дела были — хуже не придумаешь
Предупреждения: соулмейт!ау, нецензурная лексика
читать дальше
— Бесполезный Цуна, — разочарованно сказал Реборн.
За его голосом, противным и тонким, скрывалось что-то еще. Не знай Цуна его так хорошо, он мог бы подумать, что уловил в ленивых интонациях нотку беспокойства.
Цуна вытер мокрый лоб и попытался еще раз, концентрируясь на затухающей глубоко внутри надежде. На долге, дружбе и заботе — всем том, что помогало ему держаться в трудные моменты.
Пламя, танцующее над его ладонями, лизнуло кончики пальцев. Оно было крохотное, как огонек зажигалки, и почти не обжигало. Цуна моргнул, сглатывая горький комок, и упустил момент, когда огонек потух окончательно. Поднял взгляд на Реборна и в последний миг успел увидеть мелькнувший в его глазах страх.
— Мне нужно подумать, — сообщил тот спокойно и развернулся к выходу. — Продолжай без меня.
Дела были — хуже не придумаешь.
Перебои с пламенем начались незаметно. И, наверное, довольно давно, потому что Цуна до последнего не замечал ничего необычного — он занимался делами Вонголы, разбирал накопившиеся после Девятого документы и договоры, встречался с представителями других семей и регулярно посещал собрания Альянса. За ставшей обыденностью работой ему было совершенно некогда задумываться о собственном состоянии. А когда он осознал, что больше не может летать, стало поздно. Казалось, пламя обиделось на его невнимание и недостаточное уважение — и решило исчезнуть. Постепенно, капля за каплей, так, чтобы он ничего не понял.
Цуна достал из кармана коробочку и выпустил Натса.
Львенок квело посмотрел на него и свернулся клубком, еще более призрачный, чем два дня назад. Цуна наклонился, чтобы погладить его, но вместо того, чтобы зарыться в густую мягкую шерсть, пальцы прошли насквозь, как через голограмму. Натс повел ухом и закрыл глаза.
Стало очень холодно, по спине поползла ознобная дрожь.
Выпрямившись, он загнал Натса обратно в коробочку, положил ее в карман и застыл. Осмотрелся, вбирая режущий глаза электрический свет и островки полутьмы по углам, металлический серый цвет стен и холод бетонного пола, а после направился в жилую часть базы, надеясь никого не встретить по пути. Настроения разговаривать и делать вид, что все хорошо, у него не было.
Коробочка тяжело оттягивала карман, лицо горело, в затылке было холодно и пусто.
Цуна чувствовал себя совершенно, окончательно и бесповоротно опустошенным.
В кабинете его ожидал сюрприз.
Они не виделись с Занзасом около четырех месяцев — не пересекались даже на официальных мероприятиях, предпочитая обсуждать дела по телефону или через почту. Они пришли к этому негласному соглашению после двух бутылок виски, откровенного разговора и пьяного, ни на что не похожего поцелуя. Тот вечер вывернул Цуну наизнанку, распотрошил, разорвал на сотни клочков и криво сшил, после чего отпустил жить дальше. После этого — жить дальше. Никто не должен был знать, чего ему стоило делать непринужденный вид и продолжать вести себя как раньше.
Хорошо, что Занзас был не из тех, кому нужно объяснять очевидное.
Цуна закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной, почувствовав неожиданную слабость. Сердце забилось часто и больно, в ушах зашумела кровь. Он видел Занзаса не целиком, а какими-то странными фрагментами. Например, не видел глаз, зато издевательская ухмылка была неправдоподобно четкой, будто нарисованной на смуглом лице.
Наваждение рассеялось, и Цуна увидел его взгляд, недобрый и внимательный, и это успокаивало — хоть что-то в жизни Цуны оставалось без изменений.
Занзас бил все рекорды по наглости — мало того, что приехал без предупреждения спустя столько времени, так еще и сел на его место, закинув ноги на стол.
— Савада, — с нескрываемым удовольствием протянул он, демонстрируя широкий оскал.
— Занзас, — констатировал Цуна уныло. — Зачем пожаловал?
Он отлепился от двери и прошел вглубь кабинета. Остановился рядом с Занзасом и скинул его ноги со стола. Подумал и сел на освободившееся место.
Занзас фыркнул.
— Почуял слабину, — сказал он, ощупывая Цуну жадным взглядом. — Ходят слухи, что тебе нездоровится в последнее время.
— Правда? — удивился Цуна. — Ничего себе. Сдай-ка мне своего информатора.
— Что ты с ним сделаешь? Строго отчитаешь? Отправишь в Варию разбирать библиотеку? Я не против, туда лет пятнадцать никто не заходил.
Цуна не выдержал и хохотнул, расслабляясь. Непостижимая вещь — он думал, стоит им оказаться наедине, и все пойдет прахом. А они разговаривают, как будто ничего не было.
А может, и правда не было. И Цуна принял все слишком близко к сердцу.
— Так что с тобой происходит, а, Савада? — поинтересовался Занзас почти мирно. И только внимательный огонек в его глазах показывал, что обманываться не стоит.
Наверное, все это было предрешено. Кем-то с довольно специфическим чувством юмора. А еще этот кто-то ненавидел Цуну, потому что ничем другим объяснить последующие события было невозможно.
Цуна понятия не имел, как справляются остальные. Девятого успели похоронить и оплакать, на первом этаже собрались главы дружественных Семей, а он, выполнив свой долг, сидел возле камина, дрожа от озноба, и распивал с Занзасом вторую бутылку виски.
Его повело. От Занзаса, его запаха, его взглядов и голоса, от острых ухмылок и жалящих слов. И тогда, в полутьме уютной комнаты с камином, когда они целенаправленно напивались, провожая эпоху Девятого босса Вонголы, собственные надежды и посылая к черту мечты, случилось непоправимое.
— Счастлив? — угрюмо спросил Цуна, принимая из его рук стакан.
— Безмерно, — отозвался Занзас в тон. — Всю жизнь мечтал дождаться смерти старика.
Больше об этом не разговаривали — молча пили, сидя плечом к плечу на пушистом ковре перед камином, а потом что-то щелкнуло. Занзас отставил стакан на пол, придвинулся ближе и поцеловал его, делясь жгучим вкусом виски и собственным возбуждением. Оно ощущалось всей кожей, это было что-то вроде удара током — било метко и яростно, не оставляя ни единого шанса на спасение.
Цуна вцепился в него, раскрываясь навстречу. Огненные отблески от камина плясали по стенам, очерчивали их оранжевым кругом, укрывая от остального мира, пряча от всего на свете.
А потом... потом Цуна увидел его татуировку.
Она ожгла узнаванием, стоило провести по шее Занзаса кончиками пальцев, отодвинуть воротничок строгой рубашки и вытянуть пуговицу из тугой петли. Вспыхнула под кожей и отозвалась внутри щемящей волной нежности.
Цуна уставился на нее, в ужасе ощущая, как холодеет в животе и пропадает всякое желание продолжать.
Это была витиеватая латинская буква «икс», полупрозрачная, тонкая, знакомая.
Такая знакомая.
Он поднялся на пошатывающиеся ноги и попятился от настороженно застывшего Занзаса. Больше ничто не имело значения — ни его взгляд, ни голос, ни сильные руки, ничего.
Только татуировка.
Такая же, как у Цуны.
После того вечера они перестали видеться.
Мотор сыто гудел, тишину разбавляла негромкая музыка. Цуна прижимался виском к прохладному стеклу и молился, чтобы головная боль прошла раньше, чем они приедут в старый особняк Девятого. От Занзаса хотелось оказаться как можно дальше. Забыть о его существовании, о том, как он внимательно слушал и как ухмылялся, пока Цуна рассказывал о проблемах с пламенем.
Слабость и головная боль его убивали. Вчерашняя усталость увеличилась в разы, то, что казалось простым утомлением, разрослось и превратилось в недомогание. Цуна чувствовал себя так, словно из него медленно, по капле высасывают жизнь.
Утром он не смог вызвать Натса из коробочки.
Не смог зажечь даже крошечного огонька пламени.
Это привело его в ужас.
— У Девятого была хорошая библиотека, — задумчиво сказал Реборн. — Он изучал пламя.
Зачем с ним увязался Занзас, Цуна старался не думать. Он чувствовал себя словно под конвоем — Реборн был очень доволен, что он отправился не один. Цуна предпочел бы взять с собой Гокудеру или Ямамото, но у них и без того хватало забот.
Но почему именно Занзас...
При воспоминании о татуировке и освещенной языками пламени коже он чуть не застонал от переполнивших его эмоций. Захотелось остановиться и побиться обо что-нибудь головой.
Почему среди семи с лишним миллиардов людей это оказался именно он?
Это могла бы Кеко, Хару или любая другая хорошая девушка. Они могли бы никогда не встретиться. Могли родиться на разных концах света, и прожили бы прекрасные жизни, даже не узнав о существовании друг друга.
Но это был Занзас — высокий, сильный и старше на десять лет. Который когда-то пытался его убить. Который оказался аномалией, ошибкой судьбы, выбравшей его в пару Цуне. И неясно, что это было — наказание или награда.
— Зачем тебе в особняк Девятого? — спросил Цуна.
Собственный голос показался ему безжизненным и глухим. Занзас покосился на него и вдавил в пол педаль газа — машина поехала по заснеженной трассе еще быстрее. Цуна вжался в сиденье и закрыл глаза. Он не любил быструю езду.
— Нам по пути, — сообщил Занзас спустя долгую паузу, заполненную бормотанием радио. — Только и всего.
— Разве?
— Еще я не отказался бы отдохнуть от этих недоносков, — подумав, признался Занзас. — Ты хотя бы не орешь.
— Спасибо, — иронично отозвался Цуна.
С ним все равно было удивительно легко. Цуна терпеть не мог, когда ему навязывали идею предопределенности судьбы. Он изо всех сил желал создавать свое будущее самостоятельно, выбрать хотя бы партнера, но природа и здесь распорядилась вместо него.
И его партнером оказался Занзас, черт бы его побрал.
Черт бы его побрал.
Укрытый белым снежным одеялом, особняк выглядел как пряничный сказочный дом. Там четыре месяца никто не жил, только прислуга, которая служила Девятому всю жизнь.
Цуна вылез из машины и захлопнул дверцу. Дорожки были аккуратно расчищены от снега, на порог выскочил Джорджио — старик очень обрадовался их приезду.
— Я так рад вас видеть! — воскликнул он.
Цуна и Занзас были для него не то внуками, не то просто еще одними родственниками, он относился к ним с таким теплом, что даже Занзас всегда смягчался в его присутствии. Когда не стало Девятого, Джорджио заметно сдал, но по-прежнему присматривал за домом. Милена, его жена, готовила и убиралась.
— Вас не было очень давно, — проницательно заметил старик.
Цуна покраснел, не зная, что ответить, а Занзас отделался коротким:
— Дела. И мы ненадолго.
После они зашли в дом — наверное, стоило предупредить о приезде заранее, было довольно прохладно. Цуна поежился, когда немного остыл после заснеженной улицы, Занзаса, казалось, ничего не беспокоило.
— Что ты собираешься искать? — поинтересовался Занзас.
Цуна неопределенно пожал плечами.
— Не знаю, — отозвался он с сомнением. — Реборн сказал, что у Девятого была приличная библиотека с редкими книгами, там может быть что-то про пламя Неба и причины его угасания.
— Да, — сказал Занзас. — Я могу тебе помочь.
— Ты ради этого приехал?
Занзас посмотрел на него с показной жалостью, и у Цуны моментально испортилось настроение.
Ужинали в полной тишине. За окнами завывала разыгравшаяся метель, стекла дребезжали от порывов ветра, по широким коридорам гуляли сквозняки. Цуна поблагодарил Милену за еду и отправился в комнату с камином на втором этаже — там было достаточно натоплено, чтобы не чувствовать озноб всей кожей.
Только когда Занзас присоединился к нему с двумя стаканами, до Цуны дошло, что это было то самое место. Он закашлялся, обжигая внутренности виски, и выдохнул, моментально почувствовав себя согревшимся.
Они взяли несколько книг из хранилища — если бы Цуна приехал сюда в одиночку, то ни за что не смог бы его найти. Чтобы ориентироваться среди запутанных коридоров, здесь нужно было прожить годы. Занзас показал ему секретное отделение библиотеки — и ему открылись десятки книг про пламя, разные его типы и способы применения. Словно все сокровища мира вдруг посвятили Цуну в свои тайны.
Будь тут Гокудера, он бы умер от счастья.
Цуна открыл одну из книг на коленях и попытался вызвать хотя бы искру пламени.
Напрягся, вспоминая свои ощущения от полетов и бьющегося пульсом огня в ладонях, воскрешая в памяти битвы и обычные дни, когда он с легкостью вызывал огонь, как играл с Натсом... и безрезультатно.
В горле неожиданно стало очень сухо, голова казалась пустой. Утихшая головная боль вернулась в десятикратном объеме, Цуна зажмурился и с трудом удержался от стона.
Занзас дернулся, но Цуна махнул рукой:
— Все нормально, — прохрипел он, удивляясь своему голосу.
Он встал с кресла и попытался передвинуть его ближе к огню, чтобы согреться, но быстро понял, что переутомление сказалось не только на голове, тело тоже как будто превратилось в желе. Ноги стали тяжелыми и неподвижными, руки ослабли. Он застыл над креслом, широко раскрыв глаза — невыносимо тяжело стало не только двигать предметы, но и просто ходить.
Колени подломились. После стало темно.
Когда Цуна открыл глаза, была глубокая ночь.
Он провел ладонями вокруг себя, ощущая подушечками пальцев шершавую мягкую ткань одеяла — похоже, он отключился, и его перетащили в постель. Пальцы наткнулись на что-то теплое, Цуна вздрогнул, и ладонь под его пальцами дернулась тоже.
Вспыхнул неяркий свет ночника, Занзас щурился на него — взъерошенный и недовольный.
— Проснулся? — хрипло спросил он.
— Наверное, — отозвался Цуна осторожно.
На пробу пошевелил ногами, но понял, что совсем их не чувствует. Сердце подскочило в груди, накатила паника. Цуна почувствовал, что задыхается от ужаса, но Занзас сильно встряхнул его за плечи, и все прекратилась.
Цуна судорожно дышал, сжимая во вспотевших ладонях одеяло. Занзас неловко потрепал его по плечу.
— Я позвонил Реборну, — сказал он угрюмо.
— Понятно, — отстраненно отозвался Цуна.
Метель завывала за окном, как раненый зверь. Было холодно. И страшно.
Занзас сел рядом с ним, опираясь спиной о вторую подушку. Цуна покосился, но ничего не сказал — сейчас его присутствие успокаивало, не позволяло сорваться.
— Савада, — позвал Занзас негромко.
— Что?
— Так и не расскажешь, что случилось?
Цуна не сразу понял, о чем он. А когда дошло, залился краской — щеки потеплели, во рту пересохло. Стало стыдно — не говорить же, что у них с Занзасом намного больше общего, чем они думали. Между ними даже ничего не было.
Только тот вечер.
Цуна откашлялся и хмыкнул:
— Нечего рассказывать. Я… слишком много выпил и почти ничего не помню.
Сказал — и задохнулся от боли, с которой сжималось сердце. Кожу на том месте, где была татуировка, словно прошило электрическим разрядом. Боль была настолько сильной, что он ослеп на миг. Занзас сидел чуть выше, поэтому Цуна не мог видеть его лица. Отчего-то казалось, что оно застыло, как маска.
— Я так и думал, — сказал он.
Слишком спокойно — Цуна вывернул шею, чтобы посмотреть, и отшатнулся. Занзас улыбался. А потом поднялся и, пошатываясь, пошел к выходу.
Цуна запаниковал.
— Куда ты? — выдохнул он.
Занзас замер у двери, не оборачиваясь.
— За книгой, — отозвался он после долгой паузы. — У тебя же пламя пропало.
Утром приехал Реборн. Он был не один — в спальню следом за ним уверенным шагом прошел Верде. Цуна уставился на него воспаленными сухими глазами и коротко поздоровался.
— Ну и что тут у нас? — с неприятной ухмылкой поинтересовался Верде.
Занзас ночью так и не вернулся, а у Цуны не было сил, чтобы подняться и попробовать найти его. Ноги словно онемели — не получилось даже встать, когда он попытался.
Верде разложил свой волшебный чемоданчик и приступил к делу. Цуна снял футболку, чтобы ему было удобнее прослушивать сердцебиение, и взгляд Верде прикипел к его груди.
Цуна потер зудящий участок, опустил взгляд и тут же отдернул руку.
Татуировка в виде «икса» воспалилась — кожа вокруг нее покраснела и припухла, краски померкли, выцвели. Верде с интересом ощупал ее крохотными пальцами и заинтересованно хмыкнул.
— Ты уже встретил кое-кого, а, Савада Цунаеши? — спросил он, продолжая осмотр. — Тебе настолько сильно не хочется иметь с ним дела?
— О чем ты?
Верде поправил очки и тонко улыбнулся.
— Готов поспорить, у тебя проблемы. Серьезные проблемы, о которых ты никому не рассказываешь.
— Верде, — срываясь, проговорил Цуна. — Не нужно говорить загадками.
Верде стянул с носа очки и протер их полой белого халата. Вид у него был подчеркнуто незаинтересованный.
— Не знаю, рассказывал ли тебе учитель о людях, которые предназначены друг для друга...
— Это все сказки, — напряженно сказал Цуна сквозь зубы. — Детские сказки, которые мамы рассказывают перед сном. Сентиментальные и глупые.
Верде надел очки и посмотрел на него поверх стекол. А после шустро собрал чемоданчик и пошел к выходу. Цуна в растерянности смотрел ему вслед.
— Верде!
Тот замер. И, не оборачиваясь, сообщил:
— Проблема не в пламени, Савада Цунаеши. Проблема в том, что ты сам себя отторгаешь, и здесь я бессилен.
Он закрыл за собой дверь, и Цуна еще долго сидел в тишине, прижимая ладонь к воспаленной коже вокруг татуировки.
Весь следующий день Реборн и Верде пропадали в библиотеке, пользуясь редкой возможностью, и Занзас был вместе с ними. Цуна отлеживался, следуя рекомендации больше отдыхать. Собственная слабость раздражала его, хотелось что-то делать, но сил не хватало даже на самые простые действия.
Вечером Занзас пришел к нему со стопкой книг.
Сел на край кровати, молчаливый и злой, и замер, буравя недобрым взглядом.
В полудреме все казалось нереальным — и Занзас, и пламя, и проблемы, которые оно приносило. Вся его жизнь.
Занзас наклонился и коснулся горячими губами его лба, да так и замер, прижимаясь. Цуна застыл, боясь пошевелиться, лишь бы не спугнуть.
— Знаешь, где-то бродит идиот, который предназначен мне судьбой, — сказал вдруг Занзас.
Цуна хмыкнул.
— Не верю я в сраное предопределение, — сказал Занзас. — не хочу. Все это хуйня, а, Савада?
— Полная, — подтвердил Цуна.
Протянул руку и коснулся шеи Занзаса. Там, где была татуировка.
Занзас обхватил его запястье ладонью — слишком большой по сравнению с его, — и прижал сильнее. В ладонь заполошно бился его пульс.
— И где-то ходит твой, — произнес Занзас. — Какая-нибудь мартышка в платье с рюшами. Наверное, ты ее заждался.
Цуна улыбнулся и потянул его на себя. Губы у Занзаса были обветренные и горячие. И горькие на вкус.
Он решил, что обязательно ему расскажет о том, что судьбу не обманешь.
Чуть позже, когда они закончат.
Название: Последняя ночь
Команда: X27-team
Персонажи: TYL!Занзас/TYL!Цуна
Жанр: драма, романс
Рейтинг: PG-13
Размер: мини (1450 слов)
Саммари: Цуне не хватило смелости только на одно безрассудство
Предупреждения: нецензурная лексика
читать дальшеТелефоны звонили то по одному, то одновременно, не замолкая. В ушах тоже звенело. В голове стоял равномерный, непрекращающийся гул, к которому Цуна уже привык. Сквозь него, как сквозь вату, глухо пробивались голоса: вопросы, требования, упреки, новости, угрозы, снова вопросы, и почти не пробивались эмоции – то ли интуиция заглохла, то ли от усталости и перегрузок он сам блокировал их на подлете.
Глаза слезились и слипались, он тер и тер их пальцами, давил на веки до багровых пятен, иногда смотрел на часы. Не помнил, когда спал в последний раз, зато помнил как: Гокудера молча сдернул его со стула, чуть не придушив галстуком, и дотащил до дивана. Цуна бы не сдался так легко, но у Гокудеры были абсолютно белые губы, чернота под глазами и такая решимость во взгляде, что от единственной неосторожной искры заполыхало бы все вокруг. Цуна собирался умереть не от этих рук, а полыханий со всех сторон хватало и так.
У всех сдавали нервы. И только Джессо неизменно улыбался, ласковый и сладкий до тошноты. Цуна предпочел бы не видеть его никогда в жизни, даже от голоса в телефонной трубке начинало мутить, и во рту появлялся сладковатый привкус не то гнили, не то смерти. Интуиция, предчувствие, — Цуна не понимал, что это. Но страх, панический, до ватных ног и холодного пота, нельзя было спутать ни с чем. И никакие планы и надежды, никакая злость не могли его пересилить. Пугала не смерть, не секунда, которой все закончится, а неизвестность. Цуна знал, от чего уйдет, но не знал, к чему вернется. Вернется ли? Об этом он старался не думать, как и о том, что предпочел бы умереть по-настоящему, чем хоронить всех, кого любил.
Хотя жить сейчас хотелось как никогда. Все казалось особенным, любая мелочь — важной. Появилась дурацкая привычка трогать все, что подвернется под руку, задерживать пальцы то на полировке, то на фарфоре с выступающим узором. Не привычка даже — потребность, доходящая до смешного. Кеко смотрела на него с испугом и изумлением, пока он мял и комкал ее тонкий шелковый шарфик, соскользнувший с плеча, Гокудера напряженно кусал губы, когда Цуна добирался до его фенек с бахромой, цепей, которые прохладно наматывались на пальцы, и гладких ледяных колец.
Смешнее всего было со Сквало. Цуна отчетливо помнил, как ходил по кабинету, доказывал, убеждал, привычно не реагируя на вопли и на острый неприязненный взгляд. А дальше была только белая, матово мерцающая волна и жгучее желание добраться до нее. Очнулся он от тишины. Волосы, мягкие и гладкие, захлестывали руки по локоть, Цуна держался за них крепко, как за канаты, а Сквало таращился на него, приоткрыв рот, и молчал.
После этого случая Сквало косился с подозрением, как на опасного психа, от которого можно ждать чего угодно, а Цуна душил в себе извинения и еще более неуместный смех.
Время почти вышло. До встречи с Бьякураном, которая должна была стать последней для нынешнего босса Вонголы, оставалась одна ночь.
Из открытого окна тянуло холодом, он затекал под пиджак и рубашку и просачивался сквозь кожу прямо внутрь — к сердцу. Не время и не место было жалеть о принятом решении. Не время раскаиваться и просить прощения за ложь. Цуна не был уверен, что справился: он выдержал вопросительные, тревожные взгляды Гокудеры, пережил прямые вопросы Рехея и понимающую улыбку Ямамото. Никто из них так и не узнал правды, но каждый что-то подозревал. Кем они будут считать его завтра? Героем? Погибшим другом? Предателем? Кем он станет для них, когда вернется? Если вернется.
Телефоны замолчали. Цуна досчитал до шестидесяти и лег на стол, уткнувшись лбом в скрещенные руки. Стоило поспать, но он не хотел — ни за что бы не пропустил эту, последнюю, ночь. Он сделал все, что мог, простился, как сумел, со всеми, кто был дорог, смелости не хватило только на одно безрассудство. Поводов было предостаточно, но Цуна так и не рискнул, за все эти дни — ни разу. Чего проще — вызвать машину и поехать в Варию самому, не дожидаясь ежедневных приездов Сквало, толкнуть дверь в прокуренный полутемный кабинет, поговорить лично, без посредников. Или просто набрать номер и услышать вместо приветствия очередную грубость. Может быть, последнюю.
Не смог. Боялся даже не того, что Занзас что-нибудь заподозрит, а того, что сам напоследок может натворить глупостей. Когда время утекает сквозь пальцы и счет идет на часы и минуты, когда не можешь позволить себе даже самой маленькой слабости, слишком легко сорваться. Особенно рядом с Занзасом.
Цуна усмехнулся и закрыл глаза. Он все сделал правильно, но легче от этого не становилось.
В особняке было тихо, только с улицы доносились приглушенные голоса — усиленная охрана дежурила круглосуточно. Можно было налить кофе и пойти к Гокудере — наверняка еще не лег, да и вряд ли ляжет вообще, — посидеть, как раньше, в сотый раз обсудить предстоящую встречу, безопасность, сопровождение, регламент. Как будто это в самом деле важно. Снова врать и предавать каждым словом человека, который тебе верит и, не раздумывая, отдаст за тебя жизнь. Нет, хватит.
Наверное, он все-таки провалился куда-то между сном и явью, на пару минут, не больше. Очнулся будто от толчка, вздрогнул, приподнял голову и резко выпрямился. Дверь за Занзасом закрылась с тихим щелчком. Цуна не слышал шагов. Хоть ковры в особняке и были мягкими, глушили и прятали все, что могли, но не настолько же. Бесшумный Занзас — это что-то совсем новое. Да и вообще — Занзас в его кабинете. Решил бы, что привиделось, если б не был уверен, что нет.
— Надо поговорить, — Занзас профессиональным взглядом окинул стены и потолок, поджал губы, задержавшись на распахнутом окне. Цуна встал, закрыл, опустил жалюзи и задернул шторы. Теперь тишина стала абсолютной, плотной, осязаемой, как будто его мгновенно отрезало от мира. Хорошо, что не одного.
— Прослушки и камер здесь нет, — голос показался слабым, ломким, и Цуна поморщился, заставляя себя обернуться. Занзас успел сесть в кресло и теперь мрачно смотрел исподлобья.
— Почему меня впустили без вопросов? Это что за блядская богадельня с распахнутыми дверями?
— Ты — Вонгола. У тебя привилегии.
«Которыми ты ни разу не воспользовался, — с досадой додумал Цуна. — Ну почему именно сейчас?»
Близость Занзаса тревожила, будоражила, сбивала с толку — заподозрил? догадался? знает?
— Ну, давай, рассказывай, — сказал Занзас, помолчав. — Только не те байки, которые ты скармливаешь своим тупым идиотам. Нормально говори, какого пиздеца мне ждать завтра.
Цуну окатило холодом, он нащупал позади себя подоконник и оперся на него бедром и ладонью, стараясь сохранить остатки спокойствия.
— Нечего рассказывать. Завтра мы с Джессо встретимся…
— Заткнись!
Занзас поднялся рывком и молча пошел прямо на него. Такой же жуткий и неотвратимый, как завтрашний день. Цуна зажмурился, не двигаясь с места. И едва не вышиб затылком стекло, когда Занзас схватил его за горло. Цуна ожидал увидеть что угодно: перекошенное яростью лицо, огонь в глазах, но увидел только внимательный прищур и слишком близко — губы. Ладонь на его шее была едва ли теплее обычной ладони — ни следа пламени.
— Что, и попрощаться бы не зашел? — спросил Занзас, вроде бы спокойно, но Цуна потрясенно застыл, потому что в голосе не было ни издевки, ни злости, зато было то, за что еще месяц назад он отдал бы очень многое: искренность, сожаление и горечь.
— Я не…
— Заткнись и слушай, — Занзас сильнее сжал пальцы, склонился ниже, и Цуна с трудом сдержался, чтобы не податься ему навстречу. — Я не знаю, что ты задумал, но знаю, что завтра пожалею, что не придушил тебя сейчас. Сам. Ты мастер вляпываться в истории, но еще никогда, слышишь, Савада, — он понизил голос и договорил на ухо, обжигая дыханьем и задевая губами: — никогда мне так сильно не хотелось запереть тебя в каком-нибудь бункере, чтобы не прожег, не вылез и не натворил дел.
— Занзас! — Цуна, перехватывая его руку. Воздух вокруг будто загустел, лип к коже, глушил голоса. — Еще немного, и я решу, что ты за меня волнуешься.
— Не дождешься, — сказал Занзас хрипло, и Цуна рассмеялся, весело и громко, как не смеялся, кажется, с самой юности. С самого Намимори. Внутри будто со звоном лопались натянутые струны, и становилось легко, спокойно и хорошо до слез. От Занзаса пахло порохом, похоже, он сегодня весь день палил по мишеням, и виски. Цуна стоял, прижимаясь щекой к его щеке, стискивая запястье, и думал, что в этом мире слишком много хорошего, чтобы отдать его без боя. У каждого из них будет своя битва, и Занзас ни за что не сдастся, так же, как и он сам.
— Мусор рассказывал, ты творил здесь черт знает что.
— Ничего особенного. Но… хорошо, что ты напомнил. — Он провел по исчерченной шрамами коже, к локтю, и с силой закусил губу, чтобы не застонать. На шрамах кожа была горячее, мягче, от острых, ни на что не похожих ощущений покалывало подушечки пальцев. Цуна тронул рубашку, бок, обтянутое брюками бедро, оторвался от подоконника, чтобы накрыть ладонями кобуры, обхватить, дернуть на себя, замирая от вседозволенности и предвкушения. Сейчас — можно. Он понимал это так ясно, будто все еще слышал шепот Занзаса или читал его мысли. — Я бы не пришел попрощаться. Потому что…
— Молчи. — Занзас дернул его вверх, сажая на подоконник. — Светает. Времени мало. Не хочу наткнуться на твоего мусора. Но прежде чем… — он прихватил зубами кожу на шее, широко повел языком вниз до самой ключицы так, что Цуну встряхнуло и прошило жаром до костей. — Пообещай мне кое-что.
И уже в губы, настойчивые и горячие, Цуна выдохнул короткое, но такое необходимое сейчас не Занзасу, а ему самому: «Обещаю. Вернусь».
@темы: ангст\драма, X27-team
-
-
11.12.2015 в 22:39Очень понравилось) Хорошо переданы ощущения Тсуны, особенно вот это постоянное желание прикоснуться.
За момент с волосами отдельное спасибо
никогда мне так сильно не хотелось запереть тебя в каком-нибудь бункере, чтобы не прожег, не вылез и не натворил дел Занзас прекрасен
-
-
12.12.2015 в 02:28так и не смогла понять, почему Цуна так активно отрицал очевидное, но хорошо, что проблема пламени оказалась поправима )
Последняя ночь
здорово
Спасибо!
-
-
14.12.2015 в 19:08К соулмейтам отношусь скептически, но написано здорово, и меня вся эта предназначенность на веки никак не напрягала. То, что Цуна необъяснимо бегал от своей судьбы - тоже, чудесная химия между героями затмила все
Последняя ночь
Прекрасная ночь
Конечно, Цуна вернется)) И Занзас ему задаст за Хитрый План и за все остальное
-
-
19.12.2015 в 01:12автор, спасибо большое))
это такое искрящее между ними, здорово.
Понятно, что Цуна не хотел так просто покоряться судьбе, но когда он поймет, что решила не она, а они сами друг друга выбрали все будет круто)
*печенек* спасибо за соулмейт)
Последняя ночь
А дальше была только белая, матово мерцающая волна и жгучее желание добраться до нее. Очнулся он от тишины. Волосы, мягкие и гладкие, захлестывали руки по локоть, Цуна держался за них крепко, как за канаты, а Сквало таращился на него, приоткрыв рот, и молчал.
— Почему меня впустили без вопросов? Это что за блядская богадельня с распахнутыми дверями?
он прихватил зубами кожу на шее, широко повел языком вниз до самой ключицы так, что Цуну встряхнуло и прошило жаром до костей. — Пообещай мне кое-что.
И уже в губы, настойчивые и горячие, Цуна выдохнул короткое, но такое необходимое сейчас не Занзасу, а ему самому: «Обещаю. Вернусь».
*сам полыхнул*
хорошо, очень хорошо, все будет!
не первый раз читаю про события, а как бы хотелось после возвращения почитать.
-
-
07.01.2016 в 22:42В первом тоже немного не поняла, почему Цуна настолько уж сильно рефлексировал, но в итоге все разрешилось и ладно ))
Было очень красиво
И второе прекрасное