Название: Седьмая дорога
Тема: мистика/психодел/хоррор
Пейринг/Персонажи: Дино/Колонелло, Мукуро
Размер: ~ 4600 слов
Жанр: мистика, ужасы
Рейтинг: R
Дисклеймер: все принадлежит Амано
Саммари: Колонелло нужно спасать
Предупреждения: элементы гуро
читать дальшеМертвое тело лежало перед ними на больничной койке – худое, детское тельце, укрытое белой простыней до самой груди. Цифры на дисплее АИК показывали слабое, но мерное сердцебиение, грудь едва заметно вздымалась, и только линия мозговой активности продолжала тянуться ровно, как шоссе из Милана в Болонью.
С неподвижной руки Колонелло, лежавшей на покрывале, еще не сошел загар – аркобалено до конца сопротивлялся болезни, не желая отсиживаться в укрытии и впитывая последние лучи солнца перед закатом своей жизни. Колонелло любил жизнь – каждую ее секунду, даже когда легкие забиты гарью, потный палец уже затек на курке, а земля вокруг содрогается от взрывов. Теперь загорелая кожа иссохла и отслаивалась хлопьями, обнажая светлую, гладкую и синюшную, под которой просвечивали тонкие кровеносные сосуды, а на кисти крупно выделялись костяшки и жилы запястья. Обтянутый кожей скелет, изъеденный радиацией.
Хранители молча столпились вокруг постели; казалось, каждому хочется подойти, взглянуть на аркобалено в последний раз, но страх – иррациональный страх смерти и неизвестности – не пускает ближе. От Цуны сильно пахло кофе с коньяком, Гокудера грыз ноготь на большом пальце, заплаканная Хром с опухшими глазами крепко держала за руку Ламбо, который неуютно топтался, хмурился и размазывал по лицу шоколад. Три месяца назад Вария уже похоронила Маммона: привычный, как все иллюзионисты, к хрупкой связи со своей телесной оболочкой, тот даже не замечал, что умирает. Реборн бодрился, прячась под землей, о Верде и Черепе ничего не было слышно – Колонелло ушел вторым, забрав с собой очередную кроху надежды.
– Ты уверен? – в третий раз спросил Савада.
Дино вздохнул.
– Давай не будем начинать все сначала. Если Небо не сможет позвать Дождь – никто не сможет.
– Я могу пойти вместо тебя...
– Десятый, вы обещали...
– Он не побоялся бы сделать это ради любого из нас, – твердо сказал Дино. – Я готов.
Он наконец шагнул вперед и сел на край постели, прямо возле торчащей под простыней острой коленки, взял Колонелло за руку. Рука была на удивление легкой и теплой, как у живого ребенка – пальцы Мукуро, которыми тот подцепил его подбородок, развернув к себе, были гораздо холоднее и казались влажными. Мукуро никак не мог привыкнуть к собственному телу – движения все еще были дергаными, неловкими, будто тяжесть плоти причиняла ему дискомфорт. Форменный пиджак давно сделался мал, и на запястье под задравшимся рукавом светлели розоватые, как клубничные сливки, рубцы от кандалов Вендиче.
– Ты мне веришь? – спросил он, неприятно улыбаясь.
Нет, хотелось ответить Мустангу, но от прикосновения его уже пробрало липкой дрожью страха и предвкушения.
– Я не признаю себя Хранителем Вонголы и ничего вам не должен.
– Я помню.
– Я тебя терпеть не могу.
– Само собой.
– Ты можешь не вернуться.
– Я знаю.
– Если проклятие аркобалено не исчезнет, он будет умирать заново.
– Мы обязаны попробовать.
– Что ж.
Казалось, само пространство вокруг Мукуро искажается и дрожит, корчится в агонии, как в плохо отшлифованном зеркале. Может ли тьма быть невидимой? Тело иллюзиониста сочилось тьмой, как ядовитая жаба слизью, Дино ее не видел – чувствовал. На лбу выступила испарина.
– Смотри мне в глаза, – потребовал Мукуро и откинул волосы за ухо.
Внутри красной бездны дергалось что-то темное и живое. Оно шевелилось, меняло форму, рыскало из стороны в сторону, пока не сосредоточилось в одной точке и не впилось Мустангу прямо в лицо. Мысли завязли и потекли нагретым дегтем, застряли в мозгу бесконечно растянутой песней – как белье у прачки, которое намотали на палку и крутят, крутят в мыльной бадье. Левый глаз Мукуро сощурился, а правый, широко раскрытый, смотрел по-змеиному не мигая и зачаровывал, придавливая собой к земле. Дышать было тяжело. Пахнуло горькими травами и еще чем-то – неживым, холодным, страшным, волной расползавшимся прямо в сердце. Взгляд вспорол кожу, проломил череп, потянулся куда-то сквозь время и пространство, а потом замер – нашел. Нашел чужое сознание.
Ладонь Дино конвульсивно сжалась на тощем запястье аркобалено.
– Иди, – сказал Мукуро.
И вдавил пальцы в правый глаз, разрывая оболочку. Они с усилием провалились внутрь, яблоко лопнуло, забрызгав лицо Дино кровью. На секунду почудилось, что оттуда сейчас вырвется что-то живое и голодное, одним махом поглотив все вокруг – но вместо этого Мустанга вдруг дернуло за внутренности, подхватило, и он ухнул в яму без дна, не успев даже последний раз вдохнуть.
Сначала это было похоже на падение. Он летел в непроглядную черную пустоту в безвоздушном, беззвездном пространстве, где его тело растворилось клочком тумана и сделалось невесомым; полет длился секунды, а может быть, тысячелетия – здесь время утратило свой смысл, его просто не существовало, как не существовало света, запахов и звуков; но с каждым мигом Дино отбрасывал еще частичку самого себя, пока его сознание не опустело окончательно, оставив только одно – облегчение. Уже неважно было, падает он, взлетает или не движется вовсе; вокруг сменялись невидимые эпохи, рождались и рушились миры из иных материй, которым он больше не принадлежал – он ничему больше не принадлежал, упиваясь истинной, абсолютной свободой. Сладостная вечность, в которой не нужно нести бремя памяти. Без боли, без страха, без смысла, без тела и разума. Одиночество и забвение – все, чего желает истрепанное войной сердце...
Чувства вернулись внезапно, вспышкой, позволив ему увидеть дно кроличьей норы. Внизу распахнулось что-то бесконечно огромное, напоминавшее пасть с зубами такой величины, что охватить любой из них взглядом было невозможно. Как будто Вселенная раскрыла рот – и не было у этого рта ни конца, ни края, так же, как границы Вселенной расширяются каждую секунду. Она готовилась поглотить Дино, а он беспомощно падал прямо туда, где мрак уже скопился чем-то осознанным и плотным, из пустоты превращаясь в материю. От соприкосновения боль судорогой пронзила все тело, кончики пальцев почти дотронулись до живой темноты, откуда несло рокочущим, чавкающим холодом; и в эту последнюю, бесконечно малую долю секунды до конца, на тончайшей границе падения что-то вдруг налетело и сшибло его в сторону, а затем рвануло, будто натянулись невидимые веревки, и потащило за собой.
Голодная Бездна осталась позади, разочарованно завывая квадриллионами голосов.
Когда колени ударились о твердый грунт, Дино еще с минуту упирался руками в землю, задыхаясь и мелко дрожа, прежде чем заставить себя встать. Густая чернильная тьма, миллионы лет пролежавшая на дне самых глубоких впадин под толщами океанской воды, тьма, в которой остановились время и жизнь, никогда не видевшая проблесков тепла и света, никак не желала рассеиваться; но потом лениво отступила, обнажая перед глазами Дино равнину. Ее горизонт таял, сливаясь с гранью неба без звезд, и не было во вселенной места более унылого и безотрадного, чем эта пустошь, над которой ветер гнал бледные клоки тумана, а камни пролежали так долго, что вросли в землю, поднимаясь из нее как сколотые зубы. Вокруг не наблюдалось ни единого источника света, и все-таки Дино видел – видел эти камни, прямо под ногами и в то же время бесконечно далеко. Даже небо здесь было только тенью самого себя, а дуновения ветра были призраками дуновений, не шевелили волос на голове и не холодили кожу, и завывания их звучали не громче глухой тишины.
Первым настоящим звуком, который вспорол эту тишину, был хруст под его собственной ногой. Нужно было идти дальше, главное – сделать первый шаг. Если у дороги есть начало – будет и конец, так говорил Мукуро.
Еще Мукуро говорил, что можно заблудиться.
Он брел несколько минут – или целую вечность, время оставалось неподвижным, как стрелки на сломанных часах. Пейзаж не менялся, казалось, даже текстура камней под ногами повторяется зацикленным рисунком. Дино все еще колотило дрожью: стоило вспомнить, как разверзся под ним ненасытный рот Бездны – и сердце вставало, а потом принималось нестись вскачь, подпрыгивая к самому горлу. Это было чем-то слишком огромным, слишком неохватным, чтобы понять и познать; его разум хранил отдельные отрывки произошедшего, но никак не мог собрать в одну мозаику – словно защищая себя от знания, к которому не был готов. Лицо смерти оказалось провалом в пустоту, а забвение оказалось лишь сладкой приманкой на пути к окончательному исчезновению – что ждало его там, после, когда сомкнутся над головой гигантские челюсти, Дино представить не мог.
И не нужно. Живому человеку таких знаний не полагается. Однажды он узнает, но это однажды – еще не сегодня.
Ему хотелось верить.
Выросшая на горизонте тень поначалу закрыла собой все небо, но чем ближе Дино подходил – тем меньше она становилась, пока не достигла человеческого роста. Узкая детская спина, склоненная голова, поджатые ноги, торчащие в стороны голыми коленками. Колонелло сидел спиной к нему – так близко, что можно коснуться вытянутой рукой, и так несоизмеримо далеко, что Дино не смог бы дотронуться до него, даже если бы бежал навстречу, не останавливаясь, тысячу лет.
Аркобалено мерно раскачивался из стороны в сторону, напевая что-то без слов. Дино не слышал его голоса, но чувствовал тонкую вибрацию пространства вокруг – был ли это воздух, трудно сказать, – как звери чувствуют вибрацию подземных толчков задолго до землетрясения.
Можно ли позвать? Не раздастся ли из его рта такая же вибрирующая тишина?
– Колонелло.
Собственный голос оглушил Мустанга, заставив взрогнуть. Фигура замерла, перестав раскачиваться, но не оглянулась. Еще шаг вперед – расстояние не уменьшилось ни на дюйм. Ближе подойти невозможно, но отсюда аркобалено должен его услышать.
– Колонелло!
Пожалуйста, Мадонна, пусть услышит. Пусть почувствует присутствие жизни рядом, пусть только оглянется.
Колонелло начал медленно разворачивать голову, и желудок у Дино холодно сжался. Что, если это вовсе не он? Кто-то похожий на него – игра воображения, обман, иллюзия, ловушка?
Колонелло слепо глядел на него черными провалами глаз на белом лице.
– Ты меня видишь? – спросил Дино, стараясь, чтобы голос не дрожал, и облизывая высохшие, горькие губы. – Ответь хоть что-нибудь. Колонелло, ну!
На голове аркобалено дрогнула и расширилась темная щель рта: на одну секунду Дино готов был поклясться, что Колонелло пытается что-то сказать; но пятно рта не складывалось в очертания, оно раскрывалось все шире и шире, сливаясь с глазами, ползло к волосам – оно поглощало собой лицо, и от его беззвучного крика у Дино заложило уши. Как в ночном кошмаре, от ужаса его ноги не могли тронуться с места, будто ватные, а тело аркобалено уже стремительно таяло и неотвратимо отдалялось, превращаясь в черный блик на небе, наполовину скрытый серым океаном тумана.
Когда горло Дино разжалось и он сумел вдохнуть, от Колонелло уже не осталось и следа. Он опять стоял один-одинешенек посреди унылой равнины, весь в ледяном поту, с разбитыми коленями и грязными руками. Слишком живой, чтобы докричаться до мертвого аркобалено.
– Сколько уже прошло? – спросил Цуна, присев на корточки возле Мустанга. Тот распластался ничком по ногам Колонелло, крепко сжимая в руке его ладонь. Мукуро сидел рядом, привалившись спиной к кровати с откинутой головой. По его лицу, капая с подбородка на футболку, текла кровь.
– Минута, – ответил Гокудера, не глядя на часы. Он мысленно считал секунды.
– Мукуро умрет от потери крови, – заволновался Савада. – Ему нужно наложить швы!
– Это не кровь, – тихо возразила Хром и покрепче прижала к себе брыкающегося Ламбо. – Не трогайте его, босс. Не сейчас.
Ноги Дино увязали в топкой болотистой почве – первые несколько миль по щиколотку, а теперь зловонная жижа доставала до колен. С каждым шагом вытаскивать их становилось все трудней. Дернув в очередной раз застрявшую лодыжку, он согнулся, тщетно и беспомощно ища хоть какую-нибудь опору. Ну как же так, ведь идти больше некуда, только вперед! Он не может застрять здесь навечно, его ждут там, где остались его друзья, его семья, где он нужен, где еще светит солнце, где...
Из-под воды на него смотрело лицо Колонелло. Вздрогнув, Дино уставился в ответ – прямо в широко распахнутые глаза, которые под слоем болотной жижи выцвели из ярко-голубого до тускло-серого – не замечая, как ноги уходят все глубже. Неподвижное, костлявое тельце болталось в стороне дохлой лягушкой. Совсем рядом, только руку протяни.
– Колонелло! – крикнул Дино, задохнувшись от нетерпения, и завырывался – если его затянет с головой, он уже не сможет вытащить ни себя, ни аркобалено. Топь не поддавалась, с жадным чавканьем проглотив еще глубже провалившиеся ноги, будто насмехаясь над его жалкими потугами.
– Сука ты, мать твою, ну давай!
Может, если в самом деле протянуть руку и дотронуться...
Поверхность рассекло рябью, лицо Колонелло смазалось – а в следующую секунду ожило все кругом. Болото заныло, застонало, вспучиваясь целыми фонтанами пузырей, жижа зачавкала как зверь, пожирающий мясо, тело аркобалено заколыхалось, беззвучно разевая рот, и не успел Дино опомниться – как вокруг его запястья сжались ледяные пальцы. Вцепились намертво, опалив кожу едкой слизью, рванули на себя и окунули в воду головой. Трясина под ногами разверзлась, и Дино, захлебываясь жижей с привкусом трупного яда, снова ухнул в зыбучую мокрую темноту.
Каваллоне закашлялся, и из его рта на кровать выплеснулась мутная болотная вода, промочив стерильную простынь. Цуна вздрогнул, перевернул его голову набок, утер мокрый подбородок. Вода была настоящая – не иллюзия, в ней даже плавали комья склизкой жухлой травы.
– Две минуты, – сказал Гокудера.
На залитых водой коленях аркобалено проклевывались ростки.
Мир перевернулся с ног на голову. Россыпь звезд оказалась внизу, и Дино все еще казалось, что он стоит вверх ногами, когда удалось выпрямить дрожащие колени.
Вокруг громоздились заснеженные горы, поблескивая синими, туманными вершинами, а по небу катилась круглобокая луна. Она поднималась на востоке и неспешно дрейфовала к западу, закатываясь, чтобы через минуту снова выглянуть краешком из-за снежной шапки на самой высокой горе и продолжить свой бесконечный путь. Утро не наступало – луна так и ходила по кругу, отсчитывая ночь за ночью.
Прямо из-под ног Каваллоне на снегу тянулась цепочка следов, оставленных тяжелыми армейскими ботинками. Дино выпрямился, стиснул зубы и двинулся по следу.
Три минуты. Кровь, капавшая из глаза Мукуро, начала темнеть и сворачиваться.
Лепестки лотосов, которые успели распуститься на покрывале, покрылись тонкой ледяной коркой и один за другим опадали, рассыпаясь в снежную пыль.
Ветер поднимался, взметал со склонов поземку и швырял в лицо, усиливаясь с каждой минутой. Кроссовки и одежда обледенели; от холода его трясло так, что зуб не попадал на зуб. Упрямо набычившись, он шел сквозь пургу, то и дело вытирая глаза от облепившего ресницы снега. От бесконечного движения луны кружилась голова.
Следы привели его прямо к краю ущелья – Дино чуть не сорвался вниз, соскользнув по отлогому склону горы. Трещина тянулась от одного края мира к другому, черная и бездонная, а на противоположной стороне его уже ждал запорошенный снегом силуэт. Колонелло больше не выглядел ребенком – это был подросток, вытянувшийся и нескладный, с лохматыми волосами, которые трепал ледяной ветер. Он казался намного реальней, чем тот призрак посреди равнины или труп в болотной воде. Дино уверен был: подойди он поближе, почувствовал бы исходившее от тела тепло. Сам он уже не чувствовал ног, а красные, скрюченные от холода пальцы не шевелились.
– Колонелло, – прохрипел он и закашлялся. Слишком тихо, черт. – Колонелло!
Аркобалено поднял руку и помахал.
Будто издевался.
Дино смерил взглядом пропасть. Хватит ли на один прыжок? Что, если он сорвется на противоположном краю, где и ухватиться-то не за что?
Колонелло стоял и ждал, сложив руки на груди.
Порыв ветра заставил Дино качнуться. Нога чуть не соскользнула, он чертыхнулся и шагнул назад. Этот проклятый мир смеется над ним, играет как кошка с мышью. Нет, Дино не рассчитывал, что ему так просто отдадут законную добычу – но если развернуться и пойти назад, вернется ли он оттуда же, откуда пришел?
Только вперед, – говорил Мукуро, – не оглядываясь.
Ну прямо Орфей и Эвридика.
Дино с шипением втянул воздух – он был таким ледяным, что обжигал гортань. Колонелло развернулся и медленно пошел прочь, в гору.
– Стой! – отчаянно заорал Дино, перепугавшись, что снова потеряет его из виду и больше не найдет. Пропасть издевательски подвывала гуляющим между отвесных стен ветром. Не дав себе больше времени на раздумья, Дино разбежался, оттолкнулся скользким кроссовком от края и прыгнул вперед.
От удара о дно ущелья у Дино на минуту потемнело в глазах. Слепо моргая, как котенок, он на ощупь уперся в землю – она была мягкой, жирной – и встал, кажется, на одном только упрямстве. Мир больше не переворачивался вверх ногами – он просто изменился, раздвинув границы и вместив новое измерение.
По крайней мере, это не было дном горной расщелины.
Честно говоря, именно так Дино представлял себе Ад.
Гигантская клоака, переполненная существами, породить которые мог только самый больной рассудок. Все здесь нарушало привычные законы логики, физики и восприятия – невозможно было сразу понять, что перед тобой. Зрение и слух будто взбесились, забивая сознание слепыми пятнами, но Дино упорно сопротивлялся, пока в глазах окончательно не прояснилось и происходящее не обрело черты, хотя бы отдаленно напоминавшие реальность.
Это был мир, вывернутый наизнанку червивым, изъязвленным, неестественным нутром. Легкое курильщика с раковой опухолью. Все двигалось с разной скоростью и одновременно пестрело разнообразием ужасающих форм и было настолько одинаковым, что сливалось в сплошной шум. Под ногами росли зловонные цветы, из лепестков которых сочился гной; жирные белые гусеницы объедали их вокруг сердцевинки, разевая беззубые, розовые рты, как голодные мышата. Корни деревьев врастали в землю покрытыми корой скрюченными человеческими руками, а на их ветвях гроздьями росли глаза и уши, свирепо вращавшиеся туда-сюда. При виде Дино они насторожились и замерли, устремившись к нему, будто камеры наблюдения, и – он не сомневался в этом – ловили каждый его вздох. Над ними порхали птицы с крыльями бабочек и бабочки с крыльями птиц, а вокруг бродили люди с телами настолько деформированными, что назвать это людьми язык бы не повернулся. У некоторых головы были посажены задом наперед; у других из животов торчали руки и ноги; у третьих вместо ступней были живые, извивающиеся младенцы. Дино брел среди них, шатаясь как пьяный, задевая омерзительных тварей плечами и борясь с желанием закрыть глаза, чтобы не налететь на кого-нибудь вслепую и не заразиться этой чумой, от которой внутренние органы росли снаружи, а позвоночник закручивался вокруг шеи и душил хозяина. Он словно отупел, почти без отвращения взирая на эту вакханалию генетики, пока не наступил на что-то скользкое и мокрое – и не обнаружил стремительно уползавшую из-под ног русалку. Ее хвост был до самого хребта обглодан головастиками, из разорванного пленочного мешка под брюхом вываливалась икра, а вместо лица была улитка, из панциря которой росли гниющие водоросли. Только тело от шеи до пояса – бледное, полупрозрачное – напоминало о том, что когда-то это был человек; и вот тогда Дино вырвало, но из-за общего зловония, набившегося в носу и во рту, рвота показалась ему безвкусной.
Здесь все теряло свою остроту – чем дальше он шел, тем меньше удивлялся уродству, даже привыкать начал к нему, устало ища взглядом сам не зная что. Почему он именно здесь? Неужели среди этих несчастных созданий ему нужно отыскать Колонелло? Неужели он вообще мог здесь оказаться – аркобалено, ребенок-легенда, хранитель сил самой Природы? Впрочем, законы природы на эту клоаку явно не распространялись – уж скорей это было мусорное ведро, в которое, как в утилизатор в биолаборатории, стряхнули все неудачные эксперименты.
Небо клоаки мерцало угрожающим кровавым светом, а вместо солнца в нем висел огромный, карминово-красный глаз. Зрачок постоянно менял форму, глаз лениво двигался, обозревая свои владения, но Дино понимал, что тот неотрывно следит за ним. На мгновение он почувствовал себя Гулливером в стране Великанов – крохотным, с ноготок, во власти богоподобного хозяина.
Я не должен бояться, напомнил он себе. Это всего лишь Мукуро.
Он совсем потерял счет времени и пройденным шагам, когда увидел то, что искал. Посреди хаоса гнили, боли и извращений возвышалось подобие горы, сложенное из черепов каких-то причудливых морских животных, а на гору взгромождено было кресло – или кусок железа, его напоминавший. В кресле, закинув ногу на ногу, сидел Колонелло лет двадцати от роду, баюкая в руках что-то запеленутое в грязную простыню.
Это оказалась огромная, размером с младенца, пустая соска.
Дино остановился у подножья горы – невысокой, будто натасканной наспех – посреди кишевших под ногами бесформенных существ и задрал голову.
– Колонелло!
Аркобалено безмятежно продолжал баюкать соску.
– Колонелло, – позвал Дино. – Слезай оттуда немедленно.
Аркобалено молчал. Дино вдруг охватила такая усталость, что ноги подогнулись, и он безвольно сел на чей-то хрустнувший череп.
– Я заебался, – пожаловался он честно, как будто они трепались в баре за бутылкой джина – впрочем, происходящее уже давно казалось совершенно естественным. – Я тут хрен знает сколько брожу. А меня дома ждут. И тебя ждут. Там война, понимаешь? Там наши друзья, они без нас погибнут.
Соска в руках Колонелло проснулась и требовательно захныкала. Аркобалено принялся остервенело укачивать ее – ему было плевать на Дино Каваллоне, друзей и войну. Дино и самому хотелось улечься на землю, закрыть глаза и никогда больше не подниматься.
От этого желания он вдруг очнулся – будто пощечину залепили. Вскочил, крикнул в безразличное лицо Колонелло:
– Не хочешь, значит, по-хорошему?!
Аркобалено молчал, и Дино, разозлившись, из последних сил пнул костяную гору.
К его удивлению, та поддалась неожиданно легко – начала рушиться с треском, черепа покатились в разные стороны, от старости крошась и ломаясь на ходу, посыпались сверху, и железный трон наконец рухнул. Аркобалено выбросило из него, протащило по черепам, соска выпала из рук и запрыгала по земле, истошно вопя.
Все кругом переменилось в ту же секунду. Если раньше клоака жила собственной жизнью, не обращая на него внимания, в своем безумном ритме умирая и перерождаясь тысячу раз, то теперь каждый ее обитатель вдруг всполошился. Смрадный воздух наполнился шипением и воплями, лица – уродливые, искаженные лица – обратились к нему, и твари начали наступать со всех сторон, медленно, но неотвратимо, протягивая навстречу то, что заменяло им конечности.
Дино рывком вздернул Колонелло на ноги. Рука у того была совершенно осязаемая и плотная, настоящая – разве что липкая от слюней, которые пускал ребенок-соска.
– Бежим! – крикнул Дино и кинулся вперед, не разбирая дороги, волоча аркобалено за собой. Твари с визгом бросались им под ноги, хватали за одежду пальцами, щупальцами и зубами, кричали от боли, когда Дино наступал на них и расталкивал, упрямо пробиваясь вперед. Их толпа все густела, неотступно смыкаясь, а адской клоаке конца-края не было видно, да еще тяжеленный Колонелло – взрослый парень, не тощий мальчишка – спотыкался и заплетался ногами, то и дело норовя осесть на землю. Пот заливал Дино глаза, из царапин и укусов сочилась кровь, он выдыхался, тщетно набирая полные легкие вони в поисках кислорода, а гибель подступала все ближе, ближе, ближе...
Цуна вздрогнул, когда рука Мукуро вдруг дернулась и схватила руку Каваллоне. Все невольно шарахнулись назад – будто фарфоровая кукла ожила посреди ночи, цапнув хозяина за торчащую из-под одеяла ступню.
Гокудера по-турецки сел на пол, остервенело грызя костяшки на пальцах.
Шесть с половиной минут.
Спасение пришло неожиданно. За грудой лезущих друг на друга тварей Дино вдруг увидел, как впереди мерцает, переливаясь и завихряясь водоворотами, темно-синий туман.
Только вперед, – твердил Мукуро. Его голос эхом отдавался у Дино в ушах.
Другого пути отсюда не было. Напрягшись в последний раз, собрав жалкие остатки сил, Дино рванулся – как мог, стараясь только не выпустить безвольную руку из своей – сшиб с дороги вывернутую наизнанку собаку, которая зашлась булькающим лаем, очертя голову нырнул в распахнувший объятия туман и шмякнулся лицом в траву. Рядом тяжело рухнул Колонелло.
Чистый, напоенный запахами нагретой плодородной земли воздух потек в легкие, заполняя все существо Дино блаженством. Он лежал, жадно вдыхая и цепляясь пальцами за траву – а она была густой и гладкой как шелк – пока ухо не зачесалось от ползучего насекомого. Дернув головой, Дино перевернулся на спину. Солнечный свет ударил в лицо, ослепив после кровавых сумерек, и Каваллоне застонал от удовольствия, жмурясь, как кот.
Если раньше был Ад, то это, без сомнения, Рай.
И пожалуй, здесь он не против скоротать вечность.
Рядом послышался шорох: Колонелло приподнялся и сел, осоловело оглядываясь по сторонам. Видеть его таким было непривычно – Дино знал пятилетнего ребенка с крепкими как железо пальцами, загорелыми плечами и огромными голубыми глазами, которые всегда отражали небо; этого мужчину, высокого, плечистого, с морщинками в уголках глаз и широкими ладонями, он не знал. Но именно этот Колонелло был настоящий.
И выглядел чертовски живым.
– Куда это меня занесло? – спросил он, щурясь от яркого света. – А ты кто такой, эй?
Голос у него почти не изменился – разве что погрубей стал, не такой ясный и без металлического, командного отзвука. Дино тоже сел.
– Я хочу вернуть тебя домой, – объяснил он. – Я тебя всюду искал, понимаешь?
– Но я ведь умер, эй, – заметил Колонелло на удивление миролюбиво. – Ты тоже умер?
Дино вздохнул.
– Понятия не имею, – признался он. – Кажется, еще живой. А значит, ты тоже живой. И теперь мы можем вернуться обратно.
Вообще-то он понятия не имел, как именно, но самым важным сейчас почему-то казалось убедить Колонелло добровольно пойти за ним. Аркобалено, судя по выражению лица, эта мысль не нравилась.
– По-моему, и здесь неплохо, – пробормотал он, оглаживая ладонями траву. – Мне нравится солнце. И воздух чистый. Зачем уходить, эй?
Дино перехватил его руку. По большим пальцем билась жилка, перегоняя кровь.
– Это все не настоящее, понимаешь? Солнце, трава, небо, воздух. А мы – настоящие. Нам здесь не место.
Колонелло некоторое время молчал, хмурился и сосредоточенно глядел перед собой.
– Я плохо помню, – начал он медленно, – все как будто во сне. Там, куда ты меня зовешь... была война. Мир разваливался на куски. Я чувствовал боль... и страх. Я не хочу туда возвращаться.
Дино стиснул пальцы.
– А сейчас чувствуешь боль?
Колонелло рассеянно глянул на свое побелевшее запястье.
– Нет. Зачем?
– Кроме боли есть и хорошие чувства, – терпеливо, как с ребенком, заговорил Дино. – Счастливые воспоминания, удовольствие от вкусной еды, крепкого сна, приятных запахов, любовь, мечты, алкоголь, секс, черт побери – тьма всего! А здесь этого не будет. Ты никогда не почувствуешь радость и не увидишь друзей. Они будут один за другим погибать на войне, а ты не сможешь их помочь. Ты даже здесь никогда с ними не встретишься. Хочешь так существовать, Колонелло? Хочешь лежать на этой траве вечность, пока не ослепнешь от солнца? Это – не жизнь.
– Не жизнь? – повторил Колонелло, будто пробуя на вкус новое слово.
– Отсюда до жизни всего шаг, – Дино подсел ближе, так близко, чтобы аркобалено чувствовал его дыхание. – Давай сделаем его. Я столько уже прошел – совсем немного осталось. Не бросай нас, Колонелло.
Колонелло вдруг посмотрел ему прямо в глаза – Дино видел каждую яркую прожилку в небесно-голубой радужке. Там, глубоко, будто рыба плеснула хвостом у самого дна, мелькнул проблеск интереса.
– Жизнь, – снова повторил Колонелло и сощурился, как всегда щурился, замышляя что-нибудь безрассудное. – Значит, стоящая штука, говоришь, эй?
– Да, – твердо сказал Дино. – Определенно.
Качнулся вперед, сгреб в кулак лохматые, золотящиеся на солнце волосы, и прижался губами к его рту, крепко, напористо целуя. Поцелуй оказался безвкусным как вата, но сердце подпрыгнуло и зачастило – будто вспомнило вдруг, что на свете еще остались приятные вещи.
– Что ты сделал? – спросил Колонелло, трогая губы пальцами.
Дино утомленно потерся носом о его щеку.
– Поверь на слово, тебе хотелось бы это почувствовать.
– Ладно, поверю, – сказал Колонелло, отпихнул его и встал, вытягивая рослое, крепкое тело навстречу солнцу. – Куда идти-то, эй?
– Сюда, – позвал знакомый голос.
Мукуро легкими шагами ступал по траве, его разноцветные глаза мягко сияли. От облегчения Дино чуть не рассмеялся.
– Ты упрямый подлец, Каваллоне, – заметил Мукуро с то ли притворной, то ли искренней досадой в голосе. – И настоящий везунчик.
– Я выжил после тренировок Реборна, – усмехнулся Дино. – Конечно, я везунчик.
– Я мог бы оставить тебя здесь, – продолжил Мукуро, вкладывая узкую холодную ладонь в его руку. – Облегчить работу Джессо, который уже извелся весь, придумывая, как от тебя избавиться. Но тебе снова повезло. Видишь ли, я хочу уничтожить мир самостоятельно, и помощь Бьякурана мне в этом совершенно не нужна. Не позволю какому-то выскочке меня почивать на моих лаврах.
– Я чрезвычайно ценю твой дух соперничества, – заверил Дино и обнял другой рукой Колонелло за плечи. – Забери нас отсюда, и через пару лет мы положим мир девственным и нетронутым к твоим ногам.
По губам Мукуро скользнуло то, что некоторые назвали бы улыбкой: губы поджались и искривились, уголки скорбно оползли вниз – на редкость неприятное зрелище.
– На твоем месте я был бы повежливей, Каваллоне, – предупредил он.
В ответ Дино только крепче сжал его пальцы.
– Девять минут тридцать секунд, – сказал Гокудера, не отрывая взгляд от секундной стрелки на часах.
Мукуро уронил голову вперед, и длинные волосы скрывали его лицо – только подбородок торчал с запекшейся коркой крови. Мерзлые лепестки на покрывале медленно оттаивали, корчась пожухлыми, черными ошметками, как мокрый пепел. Грудь Каваллоне слабо вздымалась от дыхания, в волосах серебрилась седая прядь.
– Пора, – голос Савады дрогнул.
– Нет! – Хром схватила его за плечо, кажется, испугавшись собственного жеста. – Дайте им еще немного времени!
Цуна уже поднял руку с нагревшимся, готовым вспыхнуть кольцом, но все еще колебался.
– Двадцать секунд.
– Мукуро сказал: ровно десять минут...
– Пятнадцать секунд.
– Еще немного!
– Хром...
– Десять секунд.
Мукуро шевельнулся, медленно встал. Качнулся – и осел на руки подоспевшего Ямамото.
– Больше никогда, – пробормотал он хрипло.
Датчик тонко пискнул, регистрируя первый всплеск мозговой активности.
Дино вынырнул из беспамятства как из воды, и первый вдох был мучительней, чем глоток алмазной пыли. В ушах набатом бухала кровь, вены, казалось, сейчас лопнут от переизбытка давления. Жизнь заново наполняла его тело – не постепенно, а врываясь нахраписто, будто конкистадоры в покоренную Мексику; потом так же внезапно силы отхлынули, и Дино уронил голову обратно, моргая, пока потолок не перестал расплываться перед глазами.
Справа на узкой больничной койке неподвижно лежало тело взрослого мужчины, к которому тянулись провода. Кривая мозгового сенсора дергалась и прыгала, как сейсмограмма.
– Он скоро очнется.
Дино с усилием развернул голову в другую сторону. Цуна сидел возле его кровати, сжимая что-то между ладонями – его лицо сияло от счастья, хотя под нижними веками залегли синюшные мешки.
– Он взрослый, – сказал Дино и не узнал собственный голос.
В ответ Цуна молча разжал сцепленные руки. В его ладонях лежала пустая детская соска на порванном шнурке.
Дино закрыл глаза.
Тема: мистика/психодел/хоррор
Пейринг/Персонажи: Дино/Колонелло, Мукуро
Размер: ~ 4600 слов
Жанр: мистика, ужасы
Рейтинг: R
Дисклеймер: все принадлежит Амано
Саммари: Колонелло нужно спасать
Предупреждения: элементы гуро
читать дальшеМертвое тело лежало перед ними на больничной койке – худое, детское тельце, укрытое белой простыней до самой груди. Цифры на дисплее АИК показывали слабое, но мерное сердцебиение, грудь едва заметно вздымалась, и только линия мозговой активности продолжала тянуться ровно, как шоссе из Милана в Болонью.
С неподвижной руки Колонелло, лежавшей на покрывале, еще не сошел загар – аркобалено до конца сопротивлялся болезни, не желая отсиживаться в укрытии и впитывая последние лучи солнца перед закатом своей жизни. Колонелло любил жизнь – каждую ее секунду, даже когда легкие забиты гарью, потный палец уже затек на курке, а земля вокруг содрогается от взрывов. Теперь загорелая кожа иссохла и отслаивалась хлопьями, обнажая светлую, гладкую и синюшную, под которой просвечивали тонкие кровеносные сосуды, а на кисти крупно выделялись костяшки и жилы запястья. Обтянутый кожей скелет, изъеденный радиацией.
Хранители молча столпились вокруг постели; казалось, каждому хочется подойти, взглянуть на аркобалено в последний раз, но страх – иррациональный страх смерти и неизвестности – не пускает ближе. От Цуны сильно пахло кофе с коньяком, Гокудера грыз ноготь на большом пальце, заплаканная Хром с опухшими глазами крепко держала за руку Ламбо, который неуютно топтался, хмурился и размазывал по лицу шоколад. Три месяца назад Вария уже похоронила Маммона: привычный, как все иллюзионисты, к хрупкой связи со своей телесной оболочкой, тот даже не замечал, что умирает. Реборн бодрился, прячась под землей, о Верде и Черепе ничего не было слышно – Колонелло ушел вторым, забрав с собой очередную кроху надежды.
– Ты уверен? – в третий раз спросил Савада.
Дино вздохнул.
– Давай не будем начинать все сначала. Если Небо не сможет позвать Дождь – никто не сможет.
– Я могу пойти вместо тебя...
– Десятый, вы обещали...
– Он не побоялся бы сделать это ради любого из нас, – твердо сказал Дино. – Я готов.
Он наконец шагнул вперед и сел на край постели, прямо возле торчащей под простыней острой коленки, взял Колонелло за руку. Рука была на удивление легкой и теплой, как у живого ребенка – пальцы Мукуро, которыми тот подцепил его подбородок, развернув к себе, были гораздо холоднее и казались влажными. Мукуро никак не мог привыкнуть к собственному телу – движения все еще были дергаными, неловкими, будто тяжесть плоти причиняла ему дискомфорт. Форменный пиджак давно сделался мал, и на запястье под задравшимся рукавом светлели розоватые, как клубничные сливки, рубцы от кандалов Вендиче.
– Ты мне веришь? – спросил он, неприятно улыбаясь.
Нет, хотелось ответить Мустангу, но от прикосновения его уже пробрало липкой дрожью страха и предвкушения.
– Я не признаю себя Хранителем Вонголы и ничего вам не должен.
– Я помню.
– Я тебя терпеть не могу.
– Само собой.
– Ты можешь не вернуться.
– Я знаю.
– Если проклятие аркобалено не исчезнет, он будет умирать заново.
– Мы обязаны попробовать.
– Что ж.
Казалось, само пространство вокруг Мукуро искажается и дрожит, корчится в агонии, как в плохо отшлифованном зеркале. Может ли тьма быть невидимой? Тело иллюзиониста сочилось тьмой, как ядовитая жаба слизью, Дино ее не видел – чувствовал. На лбу выступила испарина.
– Смотри мне в глаза, – потребовал Мукуро и откинул волосы за ухо.
Внутри красной бездны дергалось что-то темное и живое. Оно шевелилось, меняло форму, рыскало из стороны в сторону, пока не сосредоточилось в одной точке и не впилось Мустангу прямо в лицо. Мысли завязли и потекли нагретым дегтем, застряли в мозгу бесконечно растянутой песней – как белье у прачки, которое намотали на палку и крутят, крутят в мыльной бадье. Левый глаз Мукуро сощурился, а правый, широко раскрытый, смотрел по-змеиному не мигая и зачаровывал, придавливая собой к земле. Дышать было тяжело. Пахнуло горькими травами и еще чем-то – неживым, холодным, страшным, волной расползавшимся прямо в сердце. Взгляд вспорол кожу, проломил череп, потянулся куда-то сквозь время и пространство, а потом замер – нашел. Нашел чужое сознание.
Ладонь Дино конвульсивно сжалась на тощем запястье аркобалено.
– Иди, – сказал Мукуро.
И вдавил пальцы в правый глаз, разрывая оболочку. Они с усилием провалились внутрь, яблоко лопнуло, забрызгав лицо Дино кровью. На секунду почудилось, что оттуда сейчас вырвется что-то живое и голодное, одним махом поглотив все вокруг – но вместо этого Мустанга вдруг дернуло за внутренности, подхватило, и он ухнул в яму без дна, не успев даже последний раз вдохнуть.
Сначала это было похоже на падение. Он летел в непроглядную черную пустоту в безвоздушном, беззвездном пространстве, где его тело растворилось клочком тумана и сделалось невесомым; полет длился секунды, а может быть, тысячелетия – здесь время утратило свой смысл, его просто не существовало, как не существовало света, запахов и звуков; но с каждым мигом Дино отбрасывал еще частичку самого себя, пока его сознание не опустело окончательно, оставив только одно – облегчение. Уже неважно было, падает он, взлетает или не движется вовсе; вокруг сменялись невидимые эпохи, рождались и рушились миры из иных материй, которым он больше не принадлежал – он ничему больше не принадлежал, упиваясь истинной, абсолютной свободой. Сладостная вечность, в которой не нужно нести бремя памяти. Без боли, без страха, без смысла, без тела и разума. Одиночество и забвение – все, чего желает истрепанное войной сердце...
Чувства вернулись внезапно, вспышкой, позволив ему увидеть дно кроличьей норы. Внизу распахнулось что-то бесконечно огромное, напоминавшее пасть с зубами такой величины, что охватить любой из них взглядом было невозможно. Как будто Вселенная раскрыла рот – и не было у этого рта ни конца, ни края, так же, как границы Вселенной расширяются каждую секунду. Она готовилась поглотить Дино, а он беспомощно падал прямо туда, где мрак уже скопился чем-то осознанным и плотным, из пустоты превращаясь в материю. От соприкосновения боль судорогой пронзила все тело, кончики пальцев почти дотронулись до живой темноты, откуда несло рокочущим, чавкающим холодом; и в эту последнюю, бесконечно малую долю секунды до конца, на тончайшей границе падения что-то вдруг налетело и сшибло его в сторону, а затем рвануло, будто натянулись невидимые веревки, и потащило за собой.
Голодная Бездна осталась позади, разочарованно завывая квадриллионами голосов.
Когда колени ударились о твердый грунт, Дино еще с минуту упирался руками в землю, задыхаясь и мелко дрожа, прежде чем заставить себя встать. Густая чернильная тьма, миллионы лет пролежавшая на дне самых глубоких впадин под толщами океанской воды, тьма, в которой остановились время и жизнь, никогда не видевшая проблесков тепла и света, никак не желала рассеиваться; но потом лениво отступила, обнажая перед глазами Дино равнину. Ее горизонт таял, сливаясь с гранью неба без звезд, и не было во вселенной места более унылого и безотрадного, чем эта пустошь, над которой ветер гнал бледные клоки тумана, а камни пролежали так долго, что вросли в землю, поднимаясь из нее как сколотые зубы. Вокруг не наблюдалось ни единого источника света, и все-таки Дино видел – видел эти камни, прямо под ногами и в то же время бесконечно далеко. Даже небо здесь было только тенью самого себя, а дуновения ветра были призраками дуновений, не шевелили волос на голове и не холодили кожу, и завывания их звучали не громче глухой тишины.
Первым настоящим звуком, который вспорол эту тишину, был хруст под его собственной ногой. Нужно было идти дальше, главное – сделать первый шаг. Если у дороги есть начало – будет и конец, так говорил Мукуро.
Еще Мукуро говорил, что можно заблудиться.
Он брел несколько минут – или целую вечность, время оставалось неподвижным, как стрелки на сломанных часах. Пейзаж не менялся, казалось, даже текстура камней под ногами повторяется зацикленным рисунком. Дино все еще колотило дрожью: стоило вспомнить, как разверзся под ним ненасытный рот Бездны – и сердце вставало, а потом принималось нестись вскачь, подпрыгивая к самому горлу. Это было чем-то слишком огромным, слишком неохватным, чтобы понять и познать; его разум хранил отдельные отрывки произошедшего, но никак не мог собрать в одну мозаику – словно защищая себя от знания, к которому не был готов. Лицо смерти оказалось провалом в пустоту, а забвение оказалось лишь сладкой приманкой на пути к окончательному исчезновению – что ждало его там, после, когда сомкнутся над головой гигантские челюсти, Дино представить не мог.
И не нужно. Живому человеку таких знаний не полагается. Однажды он узнает, но это однажды – еще не сегодня.
Ему хотелось верить.
Выросшая на горизонте тень поначалу закрыла собой все небо, но чем ближе Дино подходил – тем меньше она становилась, пока не достигла человеческого роста. Узкая детская спина, склоненная голова, поджатые ноги, торчащие в стороны голыми коленками. Колонелло сидел спиной к нему – так близко, что можно коснуться вытянутой рукой, и так несоизмеримо далеко, что Дино не смог бы дотронуться до него, даже если бы бежал навстречу, не останавливаясь, тысячу лет.
Аркобалено мерно раскачивался из стороны в сторону, напевая что-то без слов. Дино не слышал его голоса, но чувствовал тонкую вибрацию пространства вокруг – был ли это воздух, трудно сказать, – как звери чувствуют вибрацию подземных толчков задолго до землетрясения.
Можно ли позвать? Не раздастся ли из его рта такая же вибрирующая тишина?
– Колонелло.
Собственный голос оглушил Мустанга, заставив взрогнуть. Фигура замерла, перестав раскачиваться, но не оглянулась. Еще шаг вперед – расстояние не уменьшилось ни на дюйм. Ближе подойти невозможно, но отсюда аркобалено должен его услышать.
– Колонелло!
Пожалуйста, Мадонна, пусть услышит. Пусть почувствует присутствие жизни рядом, пусть только оглянется.
Колонелло начал медленно разворачивать голову, и желудок у Дино холодно сжался. Что, если это вовсе не он? Кто-то похожий на него – игра воображения, обман, иллюзия, ловушка?
Колонелло слепо глядел на него черными провалами глаз на белом лице.
– Ты меня видишь? – спросил Дино, стараясь, чтобы голос не дрожал, и облизывая высохшие, горькие губы. – Ответь хоть что-нибудь. Колонелло, ну!
На голове аркобалено дрогнула и расширилась темная щель рта: на одну секунду Дино готов был поклясться, что Колонелло пытается что-то сказать; но пятно рта не складывалось в очертания, оно раскрывалось все шире и шире, сливаясь с глазами, ползло к волосам – оно поглощало собой лицо, и от его беззвучного крика у Дино заложило уши. Как в ночном кошмаре, от ужаса его ноги не могли тронуться с места, будто ватные, а тело аркобалено уже стремительно таяло и неотвратимо отдалялось, превращаясь в черный блик на небе, наполовину скрытый серым океаном тумана.
Когда горло Дино разжалось и он сумел вдохнуть, от Колонелло уже не осталось и следа. Он опять стоял один-одинешенек посреди унылой равнины, весь в ледяном поту, с разбитыми коленями и грязными руками. Слишком живой, чтобы докричаться до мертвого аркобалено.
– Сколько уже прошло? – спросил Цуна, присев на корточки возле Мустанга. Тот распластался ничком по ногам Колонелло, крепко сжимая в руке его ладонь. Мукуро сидел рядом, привалившись спиной к кровати с откинутой головой. По его лицу, капая с подбородка на футболку, текла кровь.
– Минута, – ответил Гокудера, не глядя на часы. Он мысленно считал секунды.
– Мукуро умрет от потери крови, – заволновался Савада. – Ему нужно наложить швы!
– Это не кровь, – тихо возразила Хром и покрепче прижала к себе брыкающегося Ламбо. – Не трогайте его, босс. Не сейчас.
Ноги Дино увязали в топкой болотистой почве – первые несколько миль по щиколотку, а теперь зловонная жижа доставала до колен. С каждым шагом вытаскивать их становилось все трудней. Дернув в очередной раз застрявшую лодыжку, он согнулся, тщетно и беспомощно ища хоть какую-нибудь опору. Ну как же так, ведь идти больше некуда, только вперед! Он не может застрять здесь навечно, его ждут там, где остались его друзья, его семья, где он нужен, где еще светит солнце, где...
Из-под воды на него смотрело лицо Колонелло. Вздрогнув, Дино уставился в ответ – прямо в широко распахнутые глаза, которые под слоем болотной жижи выцвели из ярко-голубого до тускло-серого – не замечая, как ноги уходят все глубже. Неподвижное, костлявое тельце болталось в стороне дохлой лягушкой. Совсем рядом, только руку протяни.
– Колонелло! – крикнул Дино, задохнувшись от нетерпения, и завырывался – если его затянет с головой, он уже не сможет вытащить ни себя, ни аркобалено. Топь не поддавалась, с жадным чавканьем проглотив еще глубже провалившиеся ноги, будто насмехаясь над его жалкими потугами.
– Сука ты, мать твою, ну давай!
Может, если в самом деле протянуть руку и дотронуться...
Поверхность рассекло рябью, лицо Колонелло смазалось – а в следующую секунду ожило все кругом. Болото заныло, застонало, вспучиваясь целыми фонтанами пузырей, жижа зачавкала как зверь, пожирающий мясо, тело аркобалено заколыхалось, беззвучно разевая рот, и не успел Дино опомниться – как вокруг его запястья сжались ледяные пальцы. Вцепились намертво, опалив кожу едкой слизью, рванули на себя и окунули в воду головой. Трясина под ногами разверзлась, и Дино, захлебываясь жижей с привкусом трупного яда, снова ухнул в зыбучую мокрую темноту.
Каваллоне закашлялся, и из его рта на кровать выплеснулась мутная болотная вода, промочив стерильную простынь. Цуна вздрогнул, перевернул его голову набок, утер мокрый подбородок. Вода была настоящая – не иллюзия, в ней даже плавали комья склизкой жухлой травы.
– Две минуты, – сказал Гокудера.
На залитых водой коленях аркобалено проклевывались ростки.
Мир перевернулся с ног на голову. Россыпь звезд оказалась внизу, и Дино все еще казалось, что он стоит вверх ногами, когда удалось выпрямить дрожащие колени.
Вокруг громоздились заснеженные горы, поблескивая синими, туманными вершинами, а по небу катилась круглобокая луна. Она поднималась на востоке и неспешно дрейфовала к западу, закатываясь, чтобы через минуту снова выглянуть краешком из-за снежной шапки на самой высокой горе и продолжить свой бесконечный путь. Утро не наступало – луна так и ходила по кругу, отсчитывая ночь за ночью.
Прямо из-под ног Каваллоне на снегу тянулась цепочка следов, оставленных тяжелыми армейскими ботинками. Дино выпрямился, стиснул зубы и двинулся по следу.
Три минуты. Кровь, капавшая из глаза Мукуро, начала темнеть и сворачиваться.
Лепестки лотосов, которые успели распуститься на покрывале, покрылись тонкой ледяной коркой и один за другим опадали, рассыпаясь в снежную пыль.
Ветер поднимался, взметал со склонов поземку и швырял в лицо, усиливаясь с каждой минутой. Кроссовки и одежда обледенели; от холода его трясло так, что зуб не попадал на зуб. Упрямо набычившись, он шел сквозь пургу, то и дело вытирая глаза от облепившего ресницы снега. От бесконечного движения луны кружилась голова.
Следы привели его прямо к краю ущелья – Дино чуть не сорвался вниз, соскользнув по отлогому склону горы. Трещина тянулась от одного края мира к другому, черная и бездонная, а на противоположной стороне его уже ждал запорошенный снегом силуэт. Колонелло больше не выглядел ребенком – это был подросток, вытянувшийся и нескладный, с лохматыми волосами, которые трепал ледяной ветер. Он казался намного реальней, чем тот призрак посреди равнины или труп в болотной воде. Дино уверен был: подойди он поближе, почувствовал бы исходившее от тела тепло. Сам он уже не чувствовал ног, а красные, скрюченные от холода пальцы не шевелились.
– Колонелло, – прохрипел он и закашлялся. Слишком тихо, черт. – Колонелло!
Аркобалено поднял руку и помахал.
Будто издевался.
Дино смерил взглядом пропасть. Хватит ли на один прыжок? Что, если он сорвется на противоположном краю, где и ухватиться-то не за что?
Колонелло стоял и ждал, сложив руки на груди.
Порыв ветра заставил Дино качнуться. Нога чуть не соскользнула, он чертыхнулся и шагнул назад. Этот проклятый мир смеется над ним, играет как кошка с мышью. Нет, Дино не рассчитывал, что ему так просто отдадут законную добычу – но если развернуться и пойти назад, вернется ли он оттуда же, откуда пришел?
Только вперед, – говорил Мукуро, – не оглядываясь.
Ну прямо Орфей и Эвридика.
Дино с шипением втянул воздух – он был таким ледяным, что обжигал гортань. Колонелло развернулся и медленно пошел прочь, в гору.
– Стой! – отчаянно заорал Дино, перепугавшись, что снова потеряет его из виду и больше не найдет. Пропасть издевательски подвывала гуляющим между отвесных стен ветром. Не дав себе больше времени на раздумья, Дино разбежался, оттолкнулся скользким кроссовком от края и прыгнул вперед.
От удара о дно ущелья у Дино на минуту потемнело в глазах. Слепо моргая, как котенок, он на ощупь уперся в землю – она была мягкой, жирной – и встал, кажется, на одном только упрямстве. Мир больше не переворачивался вверх ногами – он просто изменился, раздвинув границы и вместив новое измерение.
По крайней мере, это не было дном горной расщелины.
Честно говоря, именно так Дино представлял себе Ад.
Гигантская клоака, переполненная существами, породить которые мог только самый больной рассудок. Все здесь нарушало привычные законы логики, физики и восприятия – невозможно было сразу понять, что перед тобой. Зрение и слух будто взбесились, забивая сознание слепыми пятнами, но Дино упорно сопротивлялся, пока в глазах окончательно не прояснилось и происходящее не обрело черты, хотя бы отдаленно напоминавшие реальность.
Это был мир, вывернутый наизнанку червивым, изъязвленным, неестественным нутром. Легкое курильщика с раковой опухолью. Все двигалось с разной скоростью и одновременно пестрело разнообразием ужасающих форм и было настолько одинаковым, что сливалось в сплошной шум. Под ногами росли зловонные цветы, из лепестков которых сочился гной; жирные белые гусеницы объедали их вокруг сердцевинки, разевая беззубые, розовые рты, как голодные мышата. Корни деревьев врастали в землю покрытыми корой скрюченными человеческими руками, а на их ветвях гроздьями росли глаза и уши, свирепо вращавшиеся туда-сюда. При виде Дино они насторожились и замерли, устремившись к нему, будто камеры наблюдения, и – он не сомневался в этом – ловили каждый его вздох. Над ними порхали птицы с крыльями бабочек и бабочки с крыльями птиц, а вокруг бродили люди с телами настолько деформированными, что назвать это людьми язык бы не повернулся. У некоторых головы были посажены задом наперед; у других из животов торчали руки и ноги; у третьих вместо ступней были живые, извивающиеся младенцы. Дино брел среди них, шатаясь как пьяный, задевая омерзительных тварей плечами и борясь с желанием закрыть глаза, чтобы не налететь на кого-нибудь вслепую и не заразиться этой чумой, от которой внутренние органы росли снаружи, а позвоночник закручивался вокруг шеи и душил хозяина. Он словно отупел, почти без отвращения взирая на эту вакханалию генетики, пока не наступил на что-то скользкое и мокрое – и не обнаружил стремительно уползавшую из-под ног русалку. Ее хвост был до самого хребта обглодан головастиками, из разорванного пленочного мешка под брюхом вываливалась икра, а вместо лица была улитка, из панциря которой росли гниющие водоросли. Только тело от шеи до пояса – бледное, полупрозрачное – напоминало о том, что когда-то это был человек; и вот тогда Дино вырвало, но из-за общего зловония, набившегося в носу и во рту, рвота показалась ему безвкусной.
Здесь все теряло свою остроту – чем дальше он шел, тем меньше удивлялся уродству, даже привыкать начал к нему, устало ища взглядом сам не зная что. Почему он именно здесь? Неужели среди этих несчастных созданий ему нужно отыскать Колонелло? Неужели он вообще мог здесь оказаться – аркобалено, ребенок-легенда, хранитель сил самой Природы? Впрочем, законы природы на эту клоаку явно не распространялись – уж скорей это было мусорное ведро, в которое, как в утилизатор в биолаборатории, стряхнули все неудачные эксперименты.
Небо клоаки мерцало угрожающим кровавым светом, а вместо солнца в нем висел огромный, карминово-красный глаз. Зрачок постоянно менял форму, глаз лениво двигался, обозревая свои владения, но Дино понимал, что тот неотрывно следит за ним. На мгновение он почувствовал себя Гулливером в стране Великанов – крохотным, с ноготок, во власти богоподобного хозяина.
Я не должен бояться, напомнил он себе. Это всего лишь Мукуро.
Он совсем потерял счет времени и пройденным шагам, когда увидел то, что искал. Посреди хаоса гнили, боли и извращений возвышалось подобие горы, сложенное из черепов каких-то причудливых морских животных, а на гору взгромождено было кресло – или кусок железа, его напоминавший. В кресле, закинув ногу на ногу, сидел Колонелло лет двадцати от роду, баюкая в руках что-то запеленутое в грязную простыню.
Это оказалась огромная, размером с младенца, пустая соска.
Дино остановился у подножья горы – невысокой, будто натасканной наспех – посреди кишевших под ногами бесформенных существ и задрал голову.
– Колонелло!
Аркобалено безмятежно продолжал баюкать соску.
– Колонелло, – позвал Дино. – Слезай оттуда немедленно.
Аркобалено молчал. Дино вдруг охватила такая усталость, что ноги подогнулись, и он безвольно сел на чей-то хрустнувший череп.
– Я заебался, – пожаловался он честно, как будто они трепались в баре за бутылкой джина – впрочем, происходящее уже давно казалось совершенно естественным. – Я тут хрен знает сколько брожу. А меня дома ждут. И тебя ждут. Там война, понимаешь? Там наши друзья, они без нас погибнут.
Соска в руках Колонелло проснулась и требовательно захныкала. Аркобалено принялся остервенело укачивать ее – ему было плевать на Дино Каваллоне, друзей и войну. Дино и самому хотелось улечься на землю, закрыть глаза и никогда больше не подниматься.
От этого желания он вдруг очнулся – будто пощечину залепили. Вскочил, крикнул в безразличное лицо Колонелло:
– Не хочешь, значит, по-хорошему?!
Аркобалено молчал, и Дино, разозлившись, из последних сил пнул костяную гору.
К его удивлению, та поддалась неожиданно легко – начала рушиться с треском, черепа покатились в разные стороны, от старости крошась и ломаясь на ходу, посыпались сверху, и железный трон наконец рухнул. Аркобалено выбросило из него, протащило по черепам, соска выпала из рук и запрыгала по земле, истошно вопя.
Все кругом переменилось в ту же секунду. Если раньше клоака жила собственной жизнью, не обращая на него внимания, в своем безумном ритме умирая и перерождаясь тысячу раз, то теперь каждый ее обитатель вдруг всполошился. Смрадный воздух наполнился шипением и воплями, лица – уродливые, искаженные лица – обратились к нему, и твари начали наступать со всех сторон, медленно, но неотвратимо, протягивая навстречу то, что заменяло им конечности.
Дино рывком вздернул Колонелло на ноги. Рука у того была совершенно осязаемая и плотная, настоящая – разве что липкая от слюней, которые пускал ребенок-соска.
– Бежим! – крикнул Дино и кинулся вперед, не разбирая дороги, волоча аркобалено за собой. Твари с визгом бросались им под ноги, хватали за одежду пальцами, щупальцами и зубами, кричали от боли, когда Дино наступал на них и расталкивал, упрямо пробиваясь вперед. Их толпа все густела, неотступно смыкаясь, а адской клоаке конца-края не было видно, да еще тяжеленный Колонелло – взрослый парень, не тощий мальчишка – спотыкался и заплетался ногами, то и дело норовя осесть на землю. Пот заливал Дино глаза, из царапин и укусов сочилась кровь, он выдыхался, тщетно набирая полные легкие вони в поисках кислорода, а гибель подступала все ближе, ближе, ближе...
Цуна вздрогнул, когда рука Мукуро вдруг дернулась и схватила руку Каваллоне. Все невольно шарахнулись назад – будто фарфоровая кукла ожила посреди ночи, цапнув хозяина за торчащую из-под одеяла ступню.
Гокудера по-турецки сел на пол, остервенело грызя костяшки на пальцах.
Шесть с половиной минут.
Спасение пришло неожиданно. За грудой лезущих друг на друга тварей Дино вдруг увидел, как впереди мерцает, переливаясь и завихряясь водоворотами, темно-синий туман.
Только вперед, – твердил Мукуро. Его голос эхом отдавался у Дино в ушах.
Другого пути отсюда не было. Напрягшись в последний раз, собрав жалкие остатки сил, Дино рванулся – как мог, стараясь только не выпустить безвольную руку из своей – сшиб с дороги вывернутую наизнанку собаку, которая зашлась булькающим лаем, очертя голову нырнул в распахнувший объятия туман и шмякнулся лицом в траву. Рядом тяжело рухнул Колонелло.
Чистый, напоенный запахами нагретой плодородной земли воздух потек в легкие, заполняя все существо Дино блаженством. Он лежал, жадно вдыхая и цепляясь пальцами за траву – а она была густой и гладкой как шелк – пока ухо не зачесалось от ползучего насекомого. Дернув головой, Дино перевернулся на спину. Солнечный свет ударил в лицо, ослепив после кровавых сумерек, и Каваллоне застонал от удовольствия, жмурясь, как кот.
Если раньше был Ад, то это, без сомнения, Рай.
И пожалуй, здесь он не против скоротать вечность.
Рядом послышался шорох: Колонелло приподнялся и сел, осоловело оглядываясь по сторонам. Видеть его таким было непривычно – Дино знал пятилетнего ребенка с крепкими как железо пальцами, загорелыми плечами и огромными голубыми глазами, которые всегда отражали небо; этого мужчину, высокого, плечистого, с морщинками в уголках глаз и широкими ладонями, он не знал. Но именно этот Колонелло был настоящий.
И выглядел чертовски живым.
– Куда это меня занесло? – спросил он, щурясь от яркого света. – А ты кто такой, эй?
Голос у него почти не изменился – разве что погрубей стал, не такой ясный и без металлического, командного отзвука. Дино тоже сел.
– Я хочу вернуть тебя домой, – объяснил он. – Я тебя всюду искал, понимаешь?
– Но я ведь умер, эй, – заметил Колонелло на удивление миролюбиво. – Ты тоже умер?
Дино вздохнул.
– Понятия не имею, – признался он. – Кажется, еще живой. А значит, ты тоже живой. И теперь мы можем вернуться обратно.
Вообще-то он понятия не имел, как именно, но самым важным сейчас почему-то казалось убедить Колонелло добровольно пойти за ним. Аркобалено, судя по выражению лица, эта мысль не нравилась.
– По-моему, и здесь неплохо, – пробормотал он, оглаживая ладонями траву. – Мне нравится солнце. И воздух чистый. Зачем уходить, эй?
Дино перехватил его руку. По большим пальцем билась жилка, перегоняя кровь.
– Это все не настоящее, понимаешь? Солнце, трава, небо, воздух. А мы – настоящие. Нам здесь не место.
Колонелло некоторое время молчал, хмурился и сосредоточенно глядел перед собой.
– Я плохо помню, – начал он медленно, – все как будто во сне. Там, куда ты меня зовешь... была война. Мир разваливался на куски. Я чувствовал боль... и страх. Я не хочу туда возвращаться.
Дино стиснул пальцы.
– А сейчас чувствуешь боль?
Колонелло рассеянно глянул на свое побелевшее запястье.
– Нет. Зачем?
– Кроме боли есть и хорошие чувства, – терпеливо, как с ребенком, заговорил Дино. – Счастливые воспоминания, удовольствие от вкусной еды, крепкого сна, приятных запахов, любовь, мечты, алкоголь, секс, черт побери – тьма всего! А здесь этого не будет. Ты никогда не почувствуешь радость и не увидишь друзей. Они будут один за другим погибать на войне, а ты не сможешь их помочь. Ты даже здесь никогда с ними не встретишься. Хочешь так существовать, Колонелло? Хочешь лежать на этой траве вечность, пока не ослепнешь от солнца? Это – не жизнь.
– Не жизнь? – повторил Колонелло, будто пробуя на вкус новое слово.
– Отсюда до жизни всего шаг, – Дино подсел ближе, так близко, чтобы аркобалено чувствовал его дыхание. – Давай сделаем его. Я столько уже прошел – совсем немного осталось. Не бросай нас, Колонелло.
Колонелло вдруг посмотрел ему прямо в глаза – Дино видел каждую яркую прожилку в небесно-голубой радужке. Там, глубоко, будто рыба плеснула хвостом у самого дна, мелькнул проблеск интереса.
– Жизнь, – снова повторил Колонелло и сощурился, как всегда щурился, замышляя что-нибудь безрассудное. – Значит, стоящая штука, говоришь, эй?
– Да, – твердо сказал Дино. – Определенно.
Качнулся вперед, сгреб в кулак лохматые, золотящиеся на солнце волосы, и прижался губами к его рту, крепко, напористо целуя. Поцелуй оказался безвкусным как вата, но сердце подпрыгнуло и зачастило – будто вспомнило вдруг, что на свете еще остались приятные вещи.
– Что ты сделал? – спросил Колонелло, трогая губы пальцами.
Дино утомленно потерся носом о его щеку.
– Поверь на слово, тебе хотелось бы это почувствовать.
– Ладно, поверю, – сказал Колонелло, отпихнул его и встал, вытягивая рослое, крепкое тело навстречу солнцу. – Куда идти-то, эй?
– Сюда, – позвал знакомый голос.
Мукуро легкими шагами ступал по траве, его разноцветные глаза мягко сияли. От облегчения Дино чуть не рассмеялся.
– Ты упрямый подлец, Каваллоне, – заметил Мукуро с то ли притворной, то ли искренней досадой в голосе. – И настоящий везунчик.
– Я выжил после тренировок Реборна, – усмехнулся Дино. – Конечно, я везунчик.
– Я мог бы оставить тебя здесь, – продолжил Мукуро, вкладывая узкую холодную ладонь в его руку. – Облегчить работу Джессо, который уже извелся весь, придумывая, как от тебя избавиться. Но тебе снова повезло. Видишь ли, я хочу уничтожить мир самостоятельно, и помощь Бьякурана мне в этом совершенно не нужна. Не позволю какому-то выскочке меня почивать на моих лаврах.
– Я чрезвычайно ценю твой дух соперничества, – заверил Дино и обнял другой рукой Колонелло за плечи. – Забери нас отсюда, и через пару лет мы положим мир девственным и нетронутым к твоим ногам.
По губам Мукуро скользнуло то, что некоторые назвали бы улыбкой: губы поджались и искривились, уголки скорбно оползли вниз – на редкость неприятное зрелище.
– На твоем месте я был бы повежливей, Каваллоне, – предупредил он.
В ответ Дино только крепче сжал его пальцы.
– Девять минут тридцать секунд, – сказал Гокудера, не отрывая взгляд от секундной стрелки на часах.
Мукуро уронил голову вперед, и длинные волосы скрывали его лицо – только подбородок торчал с запекшейся коркой крови. Мерзлые лепестки на покрывале медленно оттаивали, корчась пожухлыми, черными ошметками, как мокрый пепел. Грудь Каваллоне слабо вздымалась от дыхания, в волосах серебрилась седая прядь.
– Пора, – голос Савады дрогнул.
– Нет! – Хром схватила его за плечо, кажется, испугавшись собственного жеста. – Дайте им еще немного времени!
Цуна уже поднял руку с нагревшимся, готовым вспыхнуть кольцом, но все еще колебался.
– Двадцать секунд.
– Мукуро сказал: ровно десять минут...
– Пятнадцать секунд.
– Еще немного!
– Хром...
– Десять секунд.
Мукуро шевельнулся, медленно встал. Качнулся – и осел на руки подоспевшего Ямамото.
– Больше никогда, – пробормотал он хрипло.
Датчик тонко пискнул, регистрируя первый всплеск мозговой активности.
Дино вынырнул из беспамятства как из воды, и первый вдох был мучительней, чем глоток алмазной пыли. В ушах набатом бухала кровь, вены, казалось, сейчас лопнут от переизбытка давления. Жизнь заново наполняла его тело – не постепенно, а врываясь нахраписто, будто конкистадоры в покоренную Мексику; потом так же внезапно силы отхлынули, и Дино уронил голову обратно, моргая, пока потолок не перестал расплываться перед глазами.
Справа на узкой больничной койке неподвижно лежало тело взрослого мужчины, к которому тянулись провода. Кривая мозгового сенсора дергалась и прыгала, как сейсмограмма.
– Он скоро очнется.
Дино с усилием развернул голову в другую сторону. Цуна сидел возле его кровати, сжимая что-то между ладонями – его лицо сияло от счастья, хотя под нижними веками залегли синюшные мешки.
– Он взрослый, – сказал Дино и не узнал собственный голос.
В ответ Цуна молча разжал сцепленные руки. В его ладонях лежала пустая детская соска на порванном шнурке.
Дино закрыл глаза.
@темы: мистика\психодел\хоррор, Orange team
-
-
05.12.2015 в 01:19-
-
05.12.2015 в 01:46-
-
07.12.2015 в 16:43-
-
07.12.2015 в 16:51-
-
24.12.2015 в 16:17-
-
28.12.2015 в 12:40я не отказался бы почитать
может, когда-нибудь...) самому интересно взглянуть на лицо охреневшего Мукуро)))