Название: Мусорщик
Команда: Команда Смородины
Тема: детектив\приключения\экшн
Пейринг/Персонажи: *YL!Сквало/*YL!Цуна, разные персонажи
Размер: 5324 слова
Жанр: приключения, экшн, юмор
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: Все принадлежит Амано
Саммари: Все хорошие боссы начинают с какой-нибудь ерунды
Если кто-нибудь спросит Цуну, что такого хорошего за всю свою жизнь — маленькую, короткую, жалкую и никчемную — он успел сделать, перечислять придется долго.
Ну, Цуна так в глубине души надеется: начиная от спасения жизней и заканчивая высшими баллами по четырем предметам в выпускном табеле, с утренней зарядкой и вымытой посудой посередине.
Что-нибудь да сгодится.
Зато если бы его спросили, каким поступком Цуна гордится больше всего, то выбирать бы даже и не пришлось.
Потому что это оно, точно: вот, Цуна в пижаме, на пороге своего дома, слегка пьяный от перебродившего фруктового сока и самую малость — дурной от свалившейся на голову свободы после выпускного. А Реборн как раз стоит перед ним, — наконец-то пришел через дверь, дотянулся до звонка, все как у нормальных людей, — и предлагает начать тренироваться по-настоящему.
Предлагает возглавить Вонголу и уйти в мафию по-настоящему.
Предлагает забыть их детские игры и стать крутым боссом по-настоящему.
Предлагает…
Предлагает еще что-то — и даже не держит на прицеле, говорит, как со взрослым, — а Цуна берет и захлопывает дверь прямо у него перед носом.
Ему это раз плюнуть, вот запросто.
И Цуна этим по-настоящему гордится — первые десять секунд, пока пытается сообразить, как так получилось, и почему руки-ноги делают что-то сами по себе. Он же просто представлял себе, как обычно, как всегда с Реборном: что наберется смелости, важности, силы и уверенности.
Рот раскроет и скажет.
И.
И спрячется под диваном в гостиной. Потому что Реборн его живем в землю зароет и еще спляшет сверху, утаптывая как следует.
Предполагается, что Цуна выберется своими силами.
— Милый, это у вас с друзьями такая новая игра? — участливо спрашивает Нана, опускаясь рядом на колени и заглядывая под диван, в прекрасную и надежную темноту. — Тебе помочь? Позвать кого-нибудь? Принести водяные пистолеты?
Нана — очень понимающая мать, думает Цуна, забиваясь глубже, к дальней стенке, затылком прямо в угол, и пытаясь съежиться до размеров своего кольца. А кольцо ведь осталось в спальне наверху — в шкафу, под майками и шортами, вместе с перчатками, коробочкой и всем, чем Цуна мог бы попытаться спастись, откупиться, выторговывать последний вдох и передать последнюю волю.
Только в ближайшем обозримом будущем — до конца существования этой Вселенной или хотя бы до ужина — наверх он не потащится. Да ни за что на свете.
Потому что там будет Реборн, а Реборн его утопит: с цементным блоком, застывшим вокруг щиколоток, шелковыми ленточками в волосах и под печальную музыку — такую, что не стыдно будет всплакнуть и помахать платком вслед.
А потом, по-видимому, Цуна должен будет как-нибудь всплыть.
Вместо этого он чихает, тонет с головой в пыли и думает, что стоит попросить маму принести того жуткого облезлого игрушечного Годзиллу — так хоть будет, чем напугать себя еще сильнее, когда за ним придут.
Цуна посмотрит динозавру прямо в его черные облезлые пуговицы и свалится в обморок. Финита, проблема решена.
Зато другая, диванная проблема решается прямо над ним и прямо сейчас: сначала Цуна узнает сапоги — это не крохотные и смертельно опасные ботиночки Реборна, какое счастье, — потом раздается знакомая ругань, потом поднимаемый диван скрипит, а потом Цуна щурится на свет.
И на Сквало — что, в общем-то одно и то же. Что, в общем-то, чуть-чуть равно спасению, приблизительно равно концу света и означать может все, что угодно.
— Савада, сопливый ты утырок, нашел, где ныкаться, — почти что ласково приветствует его Сквало и вытаскивает на ковер за лодыжку.
И Цуна, наверное, уже ни капельки не пьяный, но ему все вокруг еще мерещится. Должно, раз Реборн до сих пор не появился, прошло меньше, чем полтора конца света с момента хлопнувшей двери, и в Японии откуда-то взялся Сквало.
— Собирайся, ушлепок несчастный, и выноси свою задницу на улицу. Долго ждать не буду, провозиться слишком долго — поедешь прямо так.
Не то, чтобы Цуне неловко показывать свою пижаму: Намимори видела его и в трусах, а вот Сквало — нет. Все когда-нибудь случается в первый раз.
На сапоги Сквало его тошнит тоже впервые — от облегчения, наверное, или от радости, или все-таки сок виноват.
— Убью!
Но вместо этого Сквало сует его головой под кран — Цуна давится, задыхается и подсознательно жалеет, что не может отрастить жабры, — и даже пытается умыть. Это не страшно и совсем не удивительно — Цуна тоже кое-что знает о глубокой взаимосвязи между обещаниями и действиями. А Нана хлопочет вокруг них с полотенцами в руках, предлагает чаю, печеного угря, стакан того сока и достать Годзиллу из-под дивана.
Цуна почти в порядке.
Только звон чужих воплей нужно вытряхнуть из головы. И подняться наверх, в свою комнату, за вещами — он ведь куда-то едет.
В пижаме, из которой вырос, и домашних тапочках.
Потому что Нана хочет приготовить ужин в дорогу, помочь собраться, поговорить с ним обо всех взрослых вещах типа яйцекладущих ящерок, живородящих кошек и предохранения во время секса, причесать Цуну, почистить ему зубы — и все это сразу.
А он не хочет отказывать и расстраивать мать. Пусть и дальше думает, что он отправляется с друзьями отмечать окончание школы и поступление в университет Нары. Даже если вместо этого Цуна собирается отмечать начало мафии.
Сквало ржет, заталкивает его в машину с тонированными стеклами — первые потери на поле боя, один тапок остается на дороге, — и не обращает внимания на то, что сумка в руках Цуны — только первый вестник походного рюкзака, чемодана и пакетов.
И они все тоже остаются у забора перед домом.
И всю дорогу Цуна дышит в бумажный пакет.
— Куда мы едем? — неразборчиво спрашивает он, когда машина выруливает на загородную трассу.
Они вдвоем на заднем сидении, водителя Цуна не знает, и все это отдает очередным страшным испытанием. Везут топить. Закапывать. Стрелять Цуной из пушек. Или сразу запускать в открытый космос.
Сквало косится на него, полезшего свободной рукой в сумку, на торчащую морду Годзиллы, и снова ржет. Он, похоже, собирается как следует повеселиться — в отличие от Цуны.
— Давай сюда, — коротко произносит Сквало и протягивает руку, когда Цуна достает завернутые в футболку кольцо и перчатки. — И коробочку тоже. Обойдешься без них.
Определенно, еще одно реборново испытание.
Регистрацию на рейс Токио-Рим и таможенный контроль Цуна проходит красным как рак, — у него, наверное, от смущения даже живот и задница пунцовеют, — в одном тапочке на босу ногу, с новенькой визой и счастливой игрушкой-тунцом подмышкой. Подтверждает, что не собирается вывозить из страны ничего ценного — только все самое бесполезное, — ничем не звенит в рамках и продолжает дышать в пакет.
Все нормально. Просто теперь еще и весь международный аэропорт видел его в пижаме.
— Эй, Савада, зря ты послал Реборна, — говорит ему Сквало, когда объявляют взлет.
Цуна представляет, что бы с ним стало, если бы он действительно послал Реборна. Ну ладно, ну смешно же, просто взял и закрыл дверь. Может, с улицы слишком сквозило?
— Будь на твоем месте кто-нибудь еще — и я бы сказал, что это признак очень крепких яиц. Но у тебя просто мозгов нет, — заканчивает Сквало и устраивается в откинутом кресле, примериваясь к подголовнику. — Поэтому ты очень круто лажанулся.
Цуна вместо пакета дышит в своего счастливого тунца и думает, что лучше бы ему было лететь на багажной полке. Или вместе с чемоданами.
— Я не хочу, — наконец выдавливает он и чихает — от синтетического меха в носу свербит.
— Парашют под сидением. Из аварийного выхода сам вывалишься или помочь?
За стеклом иллюминатора береговая полоска сменяется водой. Лететь больше двенадцати часов.
Цуна почти уверен, что если бы Реборн хотел проверить его навыки прыжков с парашютом, рейс был бы куда-нибудь в Штаты — чтобы аварийное приводнение точно происходило в открытом океане.
— Это очередная проверка? — тоскливо спрашивает Цуна. — Реборн же не собирается сделать меня главой Вонголы прямо сейчас, да? Он обещал дать мне время.
Подумать. Научиться чему-нибудь еще, кроме курса старшей школы и силы дружбы.
Не то, чтобы Цуна особенно против силы дружбы, но мафиозный босс на ней одной далеко не уедет.
— Если тебя оставить в покое, всю жизнь думать будешь, Савада. Вынь уже голову из задницы.
Для звонка или хотя бы смски Гокудере — «помоги я в самолете как будет по-итальянски «пустите меня домой» что мне делать» — уже поздновато, мобильник на такой высоте не ловит.
Цуна взрослый, Цуна спокоен и собран, деваться из самолета — и, тем более, от Сквало, и уж точно от Реборна — Цуне все равно некуда.
— Занзаса тоже так тренировали? — спрашивает он, просто чтобы поговорить хоть о чем-нибудь. И чтобы узнать, что не одному Цуне фатально везет.
— Занзас сам тренировался, — сухо отвечает Сквало. — И тебе лучше не знать, как.
— Зачем Реборн позвал тебя?
— Затем, что я знаю, как. Савада, захлопнись, а? Дай поспать. Прилетим — будешь делать, что хочешь, и трепаться, с кем хочешь.
Цуна успевает съесть свой обед, пересмотреть все фильмы из медиатеки, задремать и послоняться по салону, чтобы размяться. Ему скучно. А еще он нервничает, боится достать Сквало, боится застрять в туалете — и чувствует себя так, будто снова оказался в младшей школе на своей первой экскурсии с классом, которая ничем хорошим для Цуны не закончилась.
Да ладно, он себя так чувствует весь вечер — словно Ламбо незаметно пальнул из базуки и снова сделал его двенадцатилетним.
— Савада, достал. Мне слышно, как ты думаешь, — сообщает ему Сквало, пока Цуна, дотянувшись до багажного отделения, шарит по сумке, просто чтобы руки занять. — Сядь. Расслабься. Перестань ебать себе мозги.
Глаза у Сквало все еще закрыты — вот кто точно расслаблен, — он спит-дремлет-следит за Цуной каким-то шестым чувством и седьмым чутьем, устроившись в кресле так привычно, будто только и делает, что перевозит каждый день ценные живые грузы по маршруту Япония-Италия.
Почему бы и нет — наверняка Варии и не такие заказы попадаются. Цуна барабанит пальцами по багажной полке. Получается, Реборн Сквало нанял? Обязал? Попросил по-свойски?
— Спрашивай уже. Ну.
Цуне больше нравится последний вариант. Так остается хоть какая-то возможность, что заниматься с ним — тренировать его, учить, сопли подтирать, водить за ручку — хотят не из-за контракта, воли Тимотео, какого-нибудь мафиозного апокалипсиса и угрозы вымирания Вонголы.
А просто потому, что он — Цуна, и он им не противен. Варии. Сквало.
Цуна очень любит мир-дружбу-жвачку и свою обретенную силу дружбы.
— Почему Реборн тебя позвал? — повторяет он.
«Для чего», «именно тебя», «именно сейчас».
Сквало вздыхает. Он точно понимает, что Цуна имеет в виду.
— Потому что ты блюешь от страха при мысли, что он снова начнет ваши тренировки. А кто-то должен вынуть тебя из уютного гнездышка, выкинуть посреди незнакомого города голяком, пообещать убить, если найдет, и заставить выживать. Неделю-другую. Чтобы включились инстинкты, и голова наконец заработала. Соображаешь, Савада?
Цуна представляет, как, выслушав что-нибудь в этом же духе от Реборна, просто ложится на пол, подтягивает колени к подбородку и больше не существует.
Ну правда же, нулевая мотивация.
— Значит, — Цуна откашливается, — ты собираешься меня убить? Как прилетим.
Сквало раздраженно вздыхает.
— Теперь из-за тебя даже спать перехотелось, — он садится прямо и смотрит на Цуну исподлобья. — Дам фору в несколько часов, а потом начнем охоту — вали куда хочешь и прячься. Или тебе сначала кофе подать и ковровую дорожку расстелить?
— Что будет, если я провалюсь, и ты меня найдешь? — спило спрашивает Цуна — в горле пересыхает, — и садится обратно.
— Начнешь сначала, — мрачно произносит Сквало. — А будешь тупить и херней страдать — действительно убью.
И Цуна неожиданно успокаивается.
Больше никакой неизвестности — да ладно, он тут на краю целой бездны этой самой неизвестности, — и волнения. Рядом с Цуной останавливается бортпроводница с тележкой и спрашивает, не хочет ли он снэков или сока.
Все здорово.
— Весь интерес испортил, черт тебя дери, — ворчит Сквало и пялится в темный экран перед собой, а потом неожиданно добавляет: — Ты учти, Савада, не все с тобой будут так цацкаться и предупреждать о каждом шаге. Добро пожаловать в хреновый взрослый мир обратно.
Конечно, Реборн выбрал его, думает Цуна и, молча кивнув, затыкает уши наушниками. Никто из Хранителей так не сможет — чтобы и как на задании, и играючи, и, одновременно, всерьез. Даже Хибари-сан — кости переломает и все, никакого выживания. А Занзас просто удавит на месте.
Конечно, остается только Сквало — Реборн это прекрасно понимает.
— Спасибо, что согласился, — чувствуя себя очень неловко, произносит Цуна. И надеется, что Сквало сделает вид, будто ничего не слышал.
Им лететь еще четыре часа, в аэропорту придется как-то объясняться на паспортном контроле, у Цуны отчаянно слипаются глаза, и он смотрит "Дораэмона" с итальянскими субтитрами.
И, как ни странно, рядом со Сквало чувствует себя в безопасности.
* * *
Цуна помнит аэропорт в Риме, стойки регистрации, и как он идет куда-то за Сквало. Они снова садятся в машину, куда-то едут — и все, как отрезало. Только ноющая боль в висках и отлежанном боку. Цуна откидывает край картонной коробки и оглядывается.
Он в каком-то переулке, рядом с мусорными баками, в компании Годзиллы, пижамы, тапка и обедающих бургерами бомжей.
Сумки нет, счастливого тунца и мобильника — тоже. И совершенно никаких мыслей, что делать дальше.
А еще холодно, и с неба накрапывает. Дурацкая здесь выдалась весна.
Цуна пытается на ломаном английском выяснить, кто он, где он, дату, время суток, и нельзя ли где-нибудь достать хотя бы один ботинок — пальцы на босой ноге мерзнут.
А еще он думает, не свалиться ли обратно в обморок.
Надо было на уроках меньше пялиться в спину Кеко и больше учить язык, потому что из всего лопотания бомжей на жуткой смеси английского и итальянского Цуна понимает только «мафиози» и «семья», что-то про то, как его выгрузили в мусорный ящик и бросили, — и это мало чем может помочь.
К следующему разу, если он еще будет, итальянский тоже надо подучить. На всякий случай.
Идея дождаться Сквало, прямо не вылезая из коробки, нравится ему все больше. Если только не считать, что все это — испытание, которое Цуна должен пройти, и время уже идет.
Как раньше. Как с Реборном, его пулями, тренировками, спасением, кольцами, пустышками и путешествиями во времени.
Цуна бредет по улицам наугад — в пропахшем кислятиной плаще и сандалии вместо потерянного тапка — и пытается придумать, где ему прятаться дальше, причем так, чтобы его в итоге все-таки нашли.
Потому что больше, чем Реборна, Цуна боится только окончательно потеряться в незнакомой стране. Насовсем.
Он даже останавливается, чтобы успокоиться и подумать о чем-нибудь еще, кроме жизни в картонной коробке до конца дней.
Его ведь не бросят прямо так? Не бросят же? Вонгола? Хранители? Все?
Цуна шумно дышит через нос и оглядывается. Большая часть вывесок дублируется на английском, прохожих в такую погоду немного, улочки чистые и полупустые, и то ли он где-то в пригороде Рима, то ли вообще непонятно где.
К вечеру он понимает, что скучает по маминой стряпне — даже по стряпне Бьянки, если честно, скучает, зря Гокудера так шарахался от нее, — и ничего не понимает в выживании. При нем Годзилла, начинающийся насморк и несколько сотен лир монетками, которыми Цуна пытался расплатиться, прежде чем ему на пальцах объясняют, что они уже лет десять как не в ходу.
Из хорошего: его все еще не преследуют, — хотя Цуна наверняка заметит слежку, только когда дуло пистолета в лоб упрется, — и не пытаются убить. Но когда он пробует задремать на скамейке в местном парке, Цуну шугает полицейский патруль. Приходится побегать как следует и потеряться еще больше, чем до этого.
Пули Реборна тут очень пригодились бы.
Серьезно, пусть уже Сквало его найдет — и Цуна честно признается, что он отстой полный, а не босс, без своих Хранителей, и готов отказаться от всего в пользу Занзаса.
А, интересно, прибьет ли Цуну сам Занзас, когда на него наконец-то свалится управление Вонголой?
Ближе к ночи Цуна получает бесплатные наггетсы и остывший чай — давление на жалость срабатывает, и парочка, ужинавшая фастфудом на террасе перед закусочной, оставляет ему немного, — и мысленно обещает себе, что больше никогда.
Все это — больше никогда. Вот проснется завтра и сразу пойдет сдаваться.
И спит спокойно на своем лежаке из коробок и тряпок в мусорном баке. Воняет жутко даже сквозь насморк, но Цуна быстро привыкает и дышит через Годзиллу. А еще ему тепло, и редкие капли той противной, зарядившей с самого утра мороси уютно бьют по крышке.
На следующий день у Цуны оказывается слишком много дел для того, чтобы сразу идти и сдаваться куда-нибудь и кому-нибудь, и слишком много сложных выборов. Между поисками японского посольства — в такой дыре? — и бесплатной столовки для бедняков. Между автобусными картами на остановках и улицами, по которым он бродит.
Название городка ни о чем не говорит. И карта Италии, в общем-то, тоже не спасает: Цуна прикидывает, сколько ему придется собирать — ладно, побираться и чистить карманы, — на билет до какого-нибудь ближайшего города-туристического центра, и решает, что перебьется.
А пешком и тем более не дойдет.
Хотя затеряться там точно будет проще, а вот найтись — сложнее.
Вера в то, что он в любой момент может встать посреди улицы, сделать что-нибудь, привлекающее к себе внимание, и в небе тут же появятся вертолеты Вонголы, здорово Цуну ободряет.
Потому что он успевает пройти через хорошие дни, когда тепло, солнечно, сухо, получается перекусить два раза в день, найти обороненные евроценты и даже купить себе что-нибудь горячее. И через плохие, когда желудок липнет к спине, и из заброшенных развалин и коробок на свалке лучше никуда не вылезать.
Да Занзас просто оборжется, когда узнает, как у Цуны проходят тренировки. Десятый босс Вонголы и его мусор.
Хотя он Цуне иногда снится.
Не столько даже он сам, а Цуна вместо него, с перчатками вместо пистолета, с Наной вместо Тимотео и Сквало вместо всех Хранителей разом. Они там на равных, старые друзья и что-то однозначно большее. На этом Цуна всегда просыпается.
Обидно.
Хотя не только это. Потому что с карманами и кошельками у Цуны, на самом деле, тоже не складывается. Единственный раз, когда ему не страшно, не неприятно, и вообще удается себя пересилить — это когда какая-то престарелая дама оставляет сумку на остановке. И Цуна эту сумку возвращает нетронутой.
А потом на всякий случай деру дает через два квартала, чтобы уж наверняка.
Цуне нравится думать, что все у него путем. И это он так хорошо приспособился и замаскировался — японец среди европейцев, ужасно приметный придурок с плюшевой Годзиллой, целое Небо Вонголы в небольшом провинциальном городке — что его до сих пор не могут достать.
И еще он успевает с честью похоронить порвавшийся тапок и заменить его с сандалией на неплохие ношенные ботинки, прихваченные с благотворительной раздачи вместе со спортивным костюмом.
И очень хочет помыться, потому что все зверски чешется и пованивает, а в общие душевые при столовой для бедных он лезть как-то побаивается. Так что с этим, похоже, придется подождать.
Потом у него набирается мелочи на международный звонок, и Цуна нет-нет, да выходит к телефонным будкам. Он уверен, что все это представление с вертолетами и круговым оцеплением произойдет сразу же, стоит ему только трубку поднять с рычага. Даже не дожидаясь соединения с Японией или перенаправления на телефон мамы или Гокудеры.
И Сквало его возьмет «тепленьким». А Цуне так не хочется его разочаровывать. Вопрос гордости.
И упрямства.
* * *
Слежка за ним, на вкус Цуны, обнаруживается как-то слишком уж просто. Могли бы придумать что-нибудь получше, чем небольшие группы мордоворотов, по двое-трое слоняющиеся по его городку и сующие всем под нос фотографии умытого и причесанного домашнего мальчика с талисманом-тунцом.
Ладно, город и близко не его, но Цуна тут каждую подворотню облазил и каждый второй мусорный бак знает наощупь, и это совершенно не смешно. А еще ужасно обидно — что его «пасут» так открыто и топорно, будто Цуна совсем слепой.
И везде. Даже у душевых, в которые он так и не решается ходить.
С другой стороны, среди наблюдателей Цуна так ни разу и не видит Сквало, но это не удивительно. Может, ему просто так намекают, что хватит слоняться без дела, пора переходить на следующий уровень и повысить сложность.
И Цуна ее повышает.
У обочины, рядом с въездом в город, припаркованы машины: стоят с утра до ночи, около них постоянно кто-то есть, кроме короткого промежутка перед ужином, когда остается только пара водителей.
Цуна долго выбирает время, прежде чем забраться на заднее сидение одной из них.
В конце концов, он читал детективную сенен-мангу и смотрел боевики. А Реборн наверняка хочет, чтобы Десятый босс Вонголы умел не только шарить по мусорным ящикам. И тут как со Сквало и пижамой — всегда надо с чего-то начинать.
Цуне даже не хочется подышать в бумажный пакет, когда открывается водительская дверь, и скрипит переднее сидение.
— Тихо, не делайте резких движений, — Цуна старается говорить уверенно. Еще вспомнить бы, что там положено говорить в таких случаях. — Выезжайте на дорогу, медленно.
Он ловит чужой взгляд в зеркале заднего вида и демонстративно натягивает карман плаща хвостом Годзиллы, надеясь, что в полумраке это хоть как-нибудь сойдет за пистолет. Потому что на игрушечный или на муляж-зажигалку он так до сих пор и не накопил.
А Годзилла страшная — Цуна до сих пор при виде ее морды чуть в обморок не хлопается, — и полезная. Судя по тому, что водитель все-таки поворачивает ключ зажигания и выруливает с обочины.
— Везите к вашему боссу. Пожалуйста.
А вот что делать дальше, когда они приедут и когда ствол пистолета снова станет плюшевым хвостом, Цуна не знает. Но, по крайней мере, он всегда может признать, что облажался, и начать сначала. Или попробовать выйти в гиперрежим прямо так — Цуна в себя не слишком-то верит, но Реборн говорил, что однажды может и получиться.
И сенен-манга, опять же, не врет.
Они успевают проехать еще один небольшой городок, прежде чем Цуна замечает приближающуюся погоню. А потом из переднего пассажирского окна самого первого, самого к ним близкого седана высовывается нечто, очень напоминающее Десятилетнюю Базуку Ламбо.
Цуна слышит приглушенный расстоянием «чпок» — и его подкидывает вверх вместе с задним сидением. Перед глазами все переворачивается, потолок и пол, постоянно меняясь местами, продавливаются. Все скрипит, трясется, становится очень жарко, руки Цуны, вцепившегося в оборванную лямку ремня безопасности, чтобы не вылететь из салона, режет осколками битого стекла.
А потом все останавливается.
Цуна наконец вываливается на асфальт через дыру в том, что раньше было крышей. И пытается убедить себя в том, что он все еще молодец. И что ему очень-очень нужен гиперрежим. Потому что с другой стороны завалившегося набок кузова уже слышна мелкая и частая дробь стрельбы.
Темнота подсвечивается огнем — и как раз с его стороны, так, что не выбежать, слишком заметная будет тень. Поэтому Цуна, метнувшись из стороны в сторону, — с обеих сторон виноградники, но и до них еще нужно добежать, так что деваться особо некуда, — возвращается обратно. И пригибаясь, прячась, вытаскивает из машины водителя. Тело. А потом, подавив тошноту, шарит по карманам и за поясом.
По крайней мере, у него теперь есть пистолет — будет здорово, если там еще есть патроны, и его не выбьет отдачей из рук.
Цуна пытается морально настроиться на перестрелку и долгое сидение в засаде, когда откуда-то спереди доносится визг стираемых об асфальт покрышек, и в его укрытие со всей силы влетает капот другой машины.
— Савада, твою мать!
И Цуна выдыхает — он, оказывается, успел задержать дыхание.
Сквало перемахивает горящие обломки, сразу перекатываясь ближе к Цуне, и морщится, когда в ответ доносится стрельба.
— Убери от меня свою пушку, идиот, — шипит он на Цуну. — Вообще убери. Еще убьешься тут случайно, — заканчивает он и ненадолго приподнимается, чтобы выглянуть из-за корпуса машины. — Только попробуй опять на меня наблевать!
Цуна неожиданно для себя смеется. Громко, заливисто, до истерики — и приходит в себя, когда Сквало, стрельнув сначала наугад над ними, залепляет пощечину.
— Все? Полегчало? — спрашивает он, прищурившись.
Цуна молча кивает. Потому что действительно — полегчало. Он сам даже не ожидал, насколько. От появления Сквало, от того, что они на одной стороне, что оба живые, и Цуна не облажался.
Вроде.
— Ты псих, Савада, — заявляет ему Сквало. И это даже похоже на похвалу. — Абсолютно ебанутый на голову. Что ты тут устроил? Телевизора пересмотрел? Что за перестрелка на трассе?
Или все-таки лажанулся.
Цуна вздыхает и снова поднимает пистолет. Захватывать заложника с игрушкой в кармане он уже умеет, осталось научиться управляться с оружием.
А пока Сквало отстреливается за них обоих.
— Сиди и не дергайся! Не вздумай лезть, понял? — предупреждает он. — Это был личный полигон Реборна, Савада, но ты умудрился даже там вляпаться!
Цуна пытается придумать, что сказать в свое оправдание, или хотя бы вызвать гиперрежим. Но он как-то до неприличия счастлив для человека, попавшего в крупную перестрелку ночью, посреди пустой дороги, черт знает из-за чего.
— Если выберешься отсюда живым… — продолжает Сквало, выцепляя с пояса гранату.
— Пойдешь со мной… — одновременно с ним начинает Цуна и затыкается, потому что не знает, что сказать дальше. А еще он снова весь красный. Не от забродившего сока, пижамы или захлопнувшейся двери.
Он до одури счастлив, что Сквало все-таки пришел за ним. Именно Сквало.
— Чего? — удивленно переспрашивает тот и, забросив гранату, снова прячется. — Куда я с тобой пойду, Савада? На гамбургер с колой, что ли?
Цуна поджимает губы, но упрямо не отводит взгляда. Сейчас он обязательно придумает, что сказать в ответ — что-нибудь очень умное или очень смешное. Или ничего. Потому что собственное сердце сучит в ушах — а после взрыва впереди остается только неясный шум, похожий больше на прибой, — и адреналин в крови требует что-нибудь сделать.
Что-нибудь очень простое и, желательно, срочно.
Цуна пододвигается ближе к Сквало и, чуть приподнявшись, неловко его целует. Просто прижимается губами к губам — и отстраняется.
В принципе, на бургер с колой он тоже согласен, решает Цуна под изучающим и, самую малость, насмешливым взглядом Сквало. Но можно и покруче — на что там его собственных карманных денег хватит.
И карманных денег Вонголы.
— Савада, — наконец произносит Сквало, — ты бы вымылся сначала. Несет, как от выгребной ямы. — И, поднимаясь на ноги, чтобы проверить, не остался ли кто-нибудь еще в живых, добавляет: — А потом я подумаю, куда с тобой пойти. Сиди тут, сейчас вернусь.
Определенно, список поступков, которыми Цуна гордится, только что изменился. Добавилась новая позиция, и двери, захлопнувшейся перед самым носом Реборна, придется потесниться.
— Куда мы дальше? — спрашивает Цуна, когда выбирается за Сквало осмотреть пожарище.
— Сказал же, сидеть на месте!
— Нужно найти главного, — упрямо продолжает Цуна, — того, кто подослал этих людей.
Сквало неразборчиво произносит что-то в ответ и отмахивается.
— Говорю, осмотри тела, — повторяет он, — поищи у них оружие. И подожди где-нибудь в сторонке, пока я тут приберусь. Не оставлять же весь этот мусор на дороге.
— Говоришь, как Занзас.
Цуна примеривается к двум пулеметам — полегче и потяжелее, — и чуть не выдает очередь себе под ноги, пока пытается отстегнуть у одного из них магазин.
— Потому что этот мудила во всем прав, — отзывается Сквало, отгоняя одну из машин, что поцелее, подальше. И, вернувшись к Цуне, говорит: — А ты думал, кто мы тут? Вария, Вонгола, остальные ушлепки. Мы — мусорщики, Савада. Убираем дерьмо за всякими отбросами, и их тоже вовремя убираем. В пакеты — и на свалку, чтобы все чистенько было. Усек? Никаких благородных целей и возмездия во имя луны, — серьезно заканчивает он и подталкивает Цуну в спину. — Двигай в машину, нужно убраться, прежде чем эта куча хлама взлетит на воздух. А у меня с бомбами так себе.
— Нужно было позвать Гокудеру.
— Вот ты и позовешь.
Цуна далеко не эксперт во взрывах, но огненное зарево в зеркале дальнего вида ему кажется самую малость красивым.
Однозначно неплохим.
* * *
Сквало выруливает к особняку Вонголы под утро, когда уже светает.
— Запоминай. Лучшее время для нападения, — объясняет он Цуне, — вторая смена охраны, если эти ебланы ее выставили, уже на износе, будут спать на ходу.
И тут — они. Цуна сжимает своего Годзиллу изо всех сил. Он тоже собирается стрелять. Не на поражение, но — собирается. Хотя бы попасть во что-нибудь.
— Пробивайся к кабинету Тимотео, главный ублюдок наверняка там и засел, возится с сейфом, — Сквало мрачно ухмыляется. — Я возьму на себя остальное.
Цуна очень смутно представляет, как кому-то удалось так просто захватить особняк Вонголы. Особенно, кому-то, кто так топорно за ним следил, и чьих людей Сквало перебил, практически, в одиночку.
Не то, чтобы Цуна сомневался в Сквало. Как раз наоборот.
Просто — странно. И пустая парадная лестница, и распахнутые двери. Хотя бардак вполне напоминает торопливый обыск. И — никакой охраны не оставили.
Но Цуна готов поверить, что это просто чей-то очень неудачный день. Со всеми случается.
Или все самое важное из особняка уже выгребли, и осталось только убраться подальше? Как ему со Сквало — от свезенных рядком машин с бомбой?
Цуна слышит выстрелы со двора, и у него мороз проходит по коже. Надо торопиться. Коридоры пустые, жилые комнаты будто бросили в последний момент. В кабинете босса двери тоже — настежь, и от открытого окна гуляет ветер. Все бумаги размело.
Цуна спешно закрывает рамы, пытается сгрести все в кучу, чтобы понять, что могли похитить. Тексты соглашений с другими мафиозными семьями? Разработки? Что-нибудь очень важное и безумно секретное? Да он даже понятия не имеет, чем занимается Вонгола.
А хорошо бы узнать — на всякий случай.
Цуна осматривает комнату в поисках сейфа — вскрытого, в нем тоже должны были искать, — а потом снова возвращается к столу.
Цуна перебирает бумаги, слушая тишину с нижних этажей — после той пары выстрелов не доносится ни звука. Странно, что Сквало задерживается. Неужели с ним там что-то случилось?
Цуна на всякий случай выглядывает в коридор и вслушивается изо всех сил, ненадолго задержав дыхание.
А потом все-таки снова идет к столу.
Листы на итальянском он откладывает сразу, а в текстах на английском еще пытается по отдельным словам понять, о чем там говорится. И, наверное, лучше сесть в кресло, чтобы не перекапывать все это стоя.
Когда Цуна поднимает голову, — от белизны бумаги глаза слезятся, и все плывет, — Сквало стоит в дверях. И смотрит в ответ, прислонившись плечом к косяку. С ним все в порядке, живой, с виду — даже не ранен.
И останавливает Цуну, вскочившего с места, чтобы кинуться к нему:
— Ты сиди, Савада. Неплохо смотришься в кресле босса. С макулатурой сам начал разбираться или помочь? — И лениво добавляет: — Ищи внимательней.
Цуна медленно садится обратно и наугад выуживает из общей свалки одну папку за другой. Почему-то ему кажется, что Сквало с трудом сдерживается, чтобы не заржать. И как-то это все не вяжется с пустым особняком, нападением, перестрелкой, личным полигоном Реборна и…
Ну точно — стоит, губы кусает, чтобы не ржать.
Цуна достает тоненький листок, исписанный каллиграфическим почерком Реборна.
«Дорогой бесполезный Цуна!»
Он так и видит, как Леон принес Реборну перьевую ручку, и они в две головы склонились над бумагой.
«Если ты читаешь эти строчки, значит, умудрился пройти мое первое испытание и выжить».
— Ты бы видел свое лицо, Савада, — давясь смехом, произносит Сквало.
И будто кто-то включает разом все звуки: с улицы доносится шум двигателей и смех, на первом этаже и лестницах — шаги, разговоры, звон и неясные шорохи.
«Не расслабляйся, дальше — больше. Не забудь забрать свои игрушки».
А вон и кольцо Неба и коробочка и даже перчатки — лежат на столике у дверей, на подставке с гнездами точно по размеру, будто так все и должно быть. Странно, что Цуна замечает их только теперь.
Наверное, и это тоже было частью испытаний Реборна — Небо должно оставаться Небом, даже если его лишили всех сил и оставили без оружия. В одной пижаме, тапке на босу ногу и с Годзиллой.
Надо ее пристроить где-нибудь рядом. Вместо нового талисмана.
Сквало ржет в дверях, и наверняка над Цуной. Но это совсем не обидно, и даже, наоборот, в чем-то приятно.
— Эй, Савада, хочешь спалю, в чем будет цель следующего испытания? — отсмеявшись, предлагает Сквало. И Цуна по его ухмылке догадывается, что опять какая-нибудь пакость. Но это тоже совсем нестрашно. Больше — нет. — Разгрести за старика Тимотео все его бумажки!
Ведь они это сделали. Получилось. И для первого раза совсем неплохо. Хотя Цуна, конечно, много чего прохлопал.
Но кое-что все-таки не упустил. Ну, кроме того, чтобы отзвониться домой, маме, и предупредить Хранителей, что с ним все в порядке. Лучше, чем в порядке.
Цуна почти босс — целой толпы таких же мусорщиков — и неплохо уживается с этой мыслью.
А еще хочет больше, чем ужиться со Сквало.
— Эй, пока тут все снова не завертелось, твоя Вонгола собирается праздновать первый успешно сданный экзамен на выживание, — говорит ему тот. — Как только закончат с уборкой.
А потом Сквало делает несколько шагов навстречу Цуне и, опершись ладонями о край стола, наклоняется к нему:
— Так куда ты меня приглашал?
-
-
22.01.2015 в 21:37-
-
22.01.2015 в 21:43-
-
22.01.2015 в 22:03Цуна
Вот это приключение так приключение
Спасибо!
-
-
23.01.2015 в 14:32очень понравилось, спасибо!
-
-
30.01.2015 в 10:39-
-
23.02.2015 в 22:41Это прекрасно, спасибо
-
-
29.02.2024 в 02:44Посетите также мою страничку
hatsat.bget.ru/user/CarrollColston8/ стоимость оформления карт visa
33490-+