Боевая Бахча: мистика

Духота в поместье стояла страшная. А на улице солнце палило так, что выжигало небо до молочной белизны. Жители особняка больше напоминали сонных мух.

Так что, наплевав на статус и условности — вряд ли к ним кто-то заглянет, — он переоделся в старую растянутую футболку и повидавшие жизнь шорты.

С наслаждением Цуна вошел в библиотеку. Нельзя сказать, что это место пользовалось бешеной популярностью. Скорее, единственным гостем на протяжении долгого времени здесь как раз и был Цуна.

Прохладу, царившую внутри, он чувствовал каждым сантиметром оголенного тела. В библиотеке всегда было так. Цуна не знал, кто и как проектировал тут вентиляцию, но та явно работала лучше, чем во всем остальном доме.

Цуне было скучно. Так что библиотеку он выбрал не только из-за того, что спасался от жары.

Целые собрания сочинений манили тиснеными золотом корешками, и Цуна шел вдоль стеллажей, ведя по ним кончиками пальцев, на которых оставалась пыль. Было бы неплохо загнать сюда уборщиц, но те, что были, предпочитали лишний раз не соваться в это место, шепчась о холодных сквозняках из ниоткуда и чуть ли не о призраке дона Тимотео.

Цуна ко всему этому относился, мягко сказать, скептически. Пусть он успел за свою жизнь увидеть много странного, одни кольца Вонголы чего стоили, но в досужие бредни о сгустках эктоплазмы он не верил. А нанимать кого-то еще было сопряжено с уймой проблем. Не те они люди, Семья Вонгола, чтобы позволить себе пустить в дом первого желающего найти работу. Так что Цуна просто привык к постоянному запаху пыли и ее кружению.

Так что же ему почитать? Исторические романы мало его интересовали, с большинством классиков мировой литературы он уже познакомился, а всякие справочники годились для конкретных дел, но никак не для развлечения.

Цуна с тоской подумал о том, что сейчас с удовольствием почитал бы какие-нибудь комиксы про супергероев. Всегда приятней смотреть, как мир спасает мужик в красных трусах поверх трико, чем заниматься этим неблагодарным делом самому.

Сзади послышался шум, и что-то упало с тихим стуком . Резко оборачиваясь, Цуна успел подумать, как это он не заметил ничьего присутствия?! Но в коридоре между двух высоких стеллажей никого не было. Ничего необычного. Только на полу рядом с одной из полок лежала потрёпанная серая тетрадь.

Цуна подошел и взял ее в руки, не обнаружив никаких опознавательных знаков на обложке. Странно, на далеко не новой тетради не было ни пылинки. Он окинул взглядом верхотуру, прикидывая, откуда та могла свалиться, но ничего не увидел.

Пролистнув несколько страниц, исписанных неровным почерком, он понял, что это дневник. Что ж, любопытно, как и то, откуда такая личная вещь взялась в библиотеке. Улыбнувшись, Цуна направился к креслу в центре помещения.

Сиденье скрипнуло под его весом, и в воздух поднялось облачко пыли. Чихнув, он еще раз подумал: надо как-то затащить сюда уборщиц.

Это оказались записи Койота. Он писал про будни Вонголы, перечислял, кто приезжал в особняк, что происходило, какие дела творились в мафии, что писали в газетах и прочее. Это было довольно занимательно — посмотреть на Семью чужими глазами. Но по-настоящему зацепили Цуну куски про Занзаса.

«Не знаю, где он нашёл этого парня и почему признал сыном. Я пытался выяснить о нём хоть что-нибудь, безрезультатно. Ни в приютах, ни в полиции о нём ничего не известно, никаких документов нет».

«У него очень тяжёлый и недобрый взгляд. И мерещится в нём что-то… древнее и опасное. Он умён и начитан не по годам, хотя старается этого не показывать. Капризен и вздорен, но ему всё прощается. Занзас пропадает на стрельбищах, ходит вместе с нами на зачистки, я видел, как он стреляет. Это… нечто. Но ему этого мало, агрессия из него так и хлещет. Недавно устроил скандал, разнёс своим ужасающим пламенем зал, где собрались все претенденты на роль десятого босса Вонголы. Он жаждет власти так неприкрыто, что я опасаюсь за жизнь дона».

«Энрико застрелен. Это большое горе для Семьи, но у Вонголы много врагов и ситуация не из ряда вон выходящая. И всё-таки, кто посмел? Очень хороший стрелок, стрелял с очень большого расстояния. Мне тревожно. Занзас на похоронах выглядел отрешённым, но его взгляд! Столько злого превосходства, откуда оно в столь юном молодом человеке? В который раз задаюсь вопросом: кто он? Что он такое? Какая бездна его породила?»

«Сегодня спускался в подвал, смотрел на Занзаса, заточённого в лёд. Почему? Дон так любил его. Он что-то выяснил про Занзаса, что-то столь ужасное, что оно напугало даже дона сильнейшей и старейшей мафиозной Семьи в Италии. Но на все мои вопросы дон отмалчивается и выглядит смятённым и постаревшим. Впервые видел его пьяным и как в бреду повторяющим «демон». Он приказал навсегда забыть про Занзаса и никогда о нём не упоминать. Раз так, надеюсь, тот останется во льду навсегда».

Цуна откинул голову на спинку кресла и задумчиво покусал губу. Про Занзаса он толком ничего не знал и до этого момента как-то не стремился. Занзас был союзником, пускай опасным, но надёжным: Вонгола ему была дорога, а о своей шкуре Цуна мог позаботиться и сам. Но вдруг остро захотелось узнать, почему дон Тимотео отрёкся от приемного сына. Не выгнал его и не отдал Вендиче, если тот нарушил какой-то закон, а использовал на нём Прорыв точки нуля?

После разморозки Занзас пытался убить Цуну и стать боссом, но проиграл — кольцо отвергло его, как будто тоже испугалось. Вария формально подчинилась Вонголе, но Занзас остался там богом и царем, и до Цуны доходили сплетни о безумствах, которые там творились. Другое дело, что лучше уж так, чем ещё один переворот или Вария на службе у кого-то другого.

Все написанное было более чем странно. Цуна всегда считал Занзаса просто приемным сыном дона Тимотео. Да, с дурным характером и жаждой власти, но в целом — достаточно понятным человеком с весьма приземленными желаниями. Которые тот в итоге воплотил, возглавив Варию.

Цуна не боялся Занзаса. Опасался, да, в силу взрывного характера последнего и привычки вначале делать, а потом уже думать. Но страхом это было назвать нельзя. И все-таки, что же так сильно напугало Койота? И почему дон Тимотео позаботился о том, чтобы стереть все упоминания о Занзасе до его появления в Семье? Из ниоткуда люди не возникают даже в мире Пламени и колец. А как обстояли дела с психикой у владельца дневника, Цуна не знал, но судя по записям, тот был настоящим параноиком.

Хотя история Цуну заинтересовала, этого он отрицать не мог.

В ближайшее время никаких дел все равно не предвиделось, будто все вымерли в эту страшную жару, так что можно было поднять архивы и самому убедиться, что Койот преувеличивал загадочность персоны Занзаса.

Цуна дернул всех, до кого смог добраться. Записи из приютов, старые полицейские архивы и документы из городской администрации. Люди еще и радовались, добывая эти сведения: многие из них были по-крупному должны Вонголе, а их просили о сущих пустяках.

Цуне было скучно. Иначе объяснить поднятый переполох он и сам не мог. Проклятый дневник не шел из головы.

Какие-то документы оказались уже оцифрованными и были присланы ему по электронной почте, но большую часть доставил курьер: с облегчением поставил перемотанную скотчем коробку на порог и исчез с такой скоростью, словно за ним гналась собачья свора.

Коробка оказалась доверху набита бумагами, некоторые из которых давно пожелтели от времени. Что ж, должники не скупились, собрали все, до чего смогли дотянуться.

В электронных архивах все было просто, стоило лишь нажать кнопку «поиск», но простой путь не привел никуда. Занзас нигде не фигурировал: ни в полицейских архивах, ни в документах администрации города, ни в приютских списках. Оставалась коробка с записями, явно давно никому не нужными за давностью лет, и их предстояло перерыть вручную.

Цуна не надеялся обнаружить в коробке свидетельство о рождении или пухлый фотоальбом, или еще что-то, достойное сценария триллера. В конце концов, половине этих бумаг было лет больше, чем Занзасу. Но что-то же должно быть!

Когда Цуна отчаялся уже раз десять и сам не понимал, зачем продолжает рыться в пыльных бумажках, в ворохе макулатуры обнаружилась пожелтавшая римская газета. Заголовок гласил «Пожар в театре Арджентина!», и фото Занзаса, как главного подозреваемого в поджоге, занимало половину полосы. Цуна держал газету в руках, и на спине у него выступал холодный пот. Газета была старше самого Занзаса лет на двадцать.
Фото было чёрно-белым и вполне чётким. Та же угрюмая ярость в глазах, надменно искривлённый рот, перья в волосах. Только шрамов нет.

Марио Грава. Может, отец Занзаса? Или двойник? Наверное, отец.

Цуна выслал следующий запрос и сел ждать. Он почувствовал азарт.

Зазвонил телефон. Цуна удивлённо посмотрел на экран. Занзас?

— Слушаю.

— Вонголе настолько нечего делать, что она копается в старых архивах?

Цуна подозревал, что как и у него, у Занзаса люди и связи повсюду. Но убедиться в этом было неприятно.

— Боссу Варии так скучно, что он следит за праздными занятиями босса Вонголы?

— Нарываешься, — с удовольствием произнёс Занзас.

— А ты спалился, — скучающе ответил Цуна и как можно небрежнее спросил: — Марио Грава. Это имя тебе о чём-нибудь говорит?

— Нет.

Цуна почувствовал заминку. Занзас лгал.

— У меня тут интересная газетёнка с твоим фото. Или фото твоего отца? Вы очень похожи.

— Отъебись. Не лезь не в своё дело, а то пожалеешь.

— Поздно. — Цуна дал отбой.

Лезть в пасть к тигру ему было не привыкать.

Цуна подумал, что шпионы Занзаса работают быстро. Даже обидно стало. Кажется, в Вонголе такой расторопностью не отличались.

Но все-таки странно, что Занзаса заинтересовали раскопки в пыльных бумагах. Что-то в них было опасное, иначе бы он не звонил. Цуна еще раз взглянул на газетный фотоснимок. Знакомое лицо, чистое, не обезображенное шрамами, выглядело непривычным. Но, надо признаться, красивым. Чувствовалась порода.

Итак, Марио Грава. Несколько человек с таким именем действительно числились в Риме. Один сидел в психушке, другой коротал время в доме престарелых, третий вот уже пять лет лежал на кладбище. Еще двоим было от десяти до пятнадцати лет. Но в любом случае, лица во всех личных делах даже отдаленно не походили на того человека из газеты.

Цуна откинулся на спинку стула и вздохнул. Это всего лишь один город. А сколько людей с такими именем и фамилией по всей Италии? И почему он ограничивается только одной страной? Нет, это был провальный вариант. Как искать иголку в стогу сена. Можно было попробовать узнать правду у самого Занзаса, но что-то недвусмысленно подсказывало Цуне, что проще найти этого самого Марио.

Внезапно в голову пришла идея, что люди, знавшие его, должны быть еще живы. Те же самые полицейские, задержавшие подозреваемого в поджоге, могли пролить хоть какой-то свет на давнюю историю. В которой, к сожалению, не было ничего особенного и примечательного, так что оставалось надеяться, что в этом Марио было что-то такое, что люди могли запомнить.

Цуна довольно осклабился и потянулся к телефону.

Если Занзас думал, что его звонок смутит Цуну, то сильно ошибался.

— Здравствуй, Михаэль. Узнал? — с улыбкой спросил Цуна в телефонную трубку. Судя по потоку брани, которому бы позавидовал сам Занзас, узнал и был очень «рад» слышать. Впрочем, Цуна уже привык к манере разговора старого знакомого, которого не только не посадили, но и не выгнали из полиции благодаря вмешательству Вонголы.

— Меня интересует Марио Грава. Точнее, не он сам, а те, с кем тот мог контактировать в полиции. Буду признателен, если ты залезешь в архивы с закрытыми делами. Где-то двадцатилетней давности.

Выслушав еще одну порцию нецензурщины, Цуна рассмеялся и, попросив Михаэля прислать данные, если те будут, отключился.

Оставалось ждать. И от нечего делать — думать. Об отце Занзаса ничего не было известно. Да и из дневника получалось, что дон Тимотео никогда не знал Занзаса ребенком. Что расходилось со словами самого Тимотео.

Вонгола скрывала какие-то тайны, о которых Цуне не было известно. И это настораживало. В свою бытность Десятым он привык знать, что происходит не только у него под носом, но и вокруг. Положение обязывало. А теперь получалось, что самый опасный для него человек оказался настоящей темной лошадкой. Это было неправильно. И недопустимо.

Что вообще творилось внутри Варии? Цуна был более-менее в курсе их операций, но все равно вотчина Занзаса оставалась для него terra incognitа.

Спустя еще час и чашку холодного чая с лимоном противно запищал факс, принимая сообщение. Михаэль работал быстро, и неудивительно. Полицейский всеми силами стремился отделаться от Вонголы как можно быстрее. Или хотя бы свести контакты к минимуму.

Что ж, заглянуть в старые дела было не такой уж и пустой затеей.

Один из полицейских, участвовавший в задержании Марио, ныне значился капитаном отдела по борьбе с коррупцией.

Если он вспомнит что-то полезное, то Цуне было что предложить ему взамен. Он намного лучше, чем вся полиция вместе взятая, был осведомлен, кто и как отмывает деньги по всей Италии. И пара мелких Семей, грозящих в недалеком будущем стать проблемой для Вонголы, у него на примете тоже имелась.

Попасть на прием к капитану оказалось сложнее, чем Цуна думал. Секретарша лениво сообщила, что у того назначено совещание, после которого капитан уходит обедать. А после обеда он никого не принимает. Часы приема были в среду с трех до четырех после полудня. На календаре значился понедельник.

Цуна повесил трубку и нахмурился. Как такие люди поддерживали порядок в городе? Да никак. Эта задача давно и прочно легла на плечи главных мафиозных семей, которым совершенно был не нужен преступный хаос вокруг.

Но ждать среды Цуне тоже не хотелось. А вот пойти на обед с капитаном — почему бы и нет?

До Рима Цуна добрался на своём самолёте. Выяснив, как обедает Джованни Конти, он направился в ресторан Ла Терасса на виа Ломбардиа загодя. Не утруждая себя костюмом, в джинсах и рубашке, которые стоили месячной зарплаты Конти — и намётанный глаз хозяина ресторана, лично встречавшего посетителей, это сразу определил — он назвался фальшивым именем, узнал, какой столик числится за капитаном, и легко вытребовал себе соседний. Заказал минералки и минут пятнадцать любовался панорамным видом на Вечный город.

Конти оказался дородным мужчиной за шестьдесят, с пышными усами и седой гривой волос. Цуна подождал, пока Конти принесут заказ, и подсел за его столик.

— Синьор? Мы знакомы?

— Нет. Меня зовут Луиджи, — представился Цуна и протянул руку. Конти смерил его подозрительным взглядом.

— Вы не похожи на того, кого зовут Луиджи.

Цуна рассмеялся.

— Профессиональная подозрительность?

— Похоже, вы знаете обо мне больше, чем я о вас, — сухо произнёс Конти, откладывая салфетку.

— Увы. Этот мир несовершенен. Но мне нужна ваша помощь, синьор.

— Я не буду с вами разговаривать. Записывайтесь на приём в среду с трёх до четырёх, — Конти вновь взялся за вилку и нож.

— Вот как, — Цуна вздохнул. Достал сотовый, открыл первую фотографию. — Ваше жена сейчас в салоне красоты делает себе маникюр, — жгучая брюнетка сидела на высоком стуле, и ей красили ногти в вызывающе красный. — Три пластические операции, сезонные депрессии, любовник из прокуратуры — вы о нём в курсе.

Конти вздрогнул, рассмотрев жену на маленьком экране. Цуна перелистнул фото.

— Ваша дочь со своими подругами сейчас пьёт в коктейль-баре на террасе отеля Сезари. Насколько мне известно, семейный врач запретил ей алкоголь, но так сложно отказаться от стакана «Апероль Шпритца», — Цуна скупо улыбнулся. — Ваш внук…

— Я понял, — оборвал его Конти. — Но учтите, если с ними что-то случится, я вас пристрелю.

— Пистолет P-018 калибра 9 миллиметров, — кивнул Цуна, — в тире вы попадаете в центр мишени девять раз из десяти. Мы можем перейти к моему вопросу?

— Да, — Конти заметно побледнел, но держался хорошо. — Я вас слушаю.

— Вы узнаёте мужчину на этом фото? — Цуна достал из маленького кейса фотографию Занзаса. — И говорит ли вам о чём-нибудь имя Марио Грава?

Конти нахмурился. Помолчал с минуту, откровенно напуганный.

— Я помню его. Сам задерживал у театра Арджентина. Он стоял невдалеке и ржал как ненормальный. Я землю носом рыл, но никаких улик не нашёл. Пришлось его отпустить. Он опять что-то поджёг?

— Не совсем… — медленно ответил Цуна. Никаких улик, плохо. Но… — Почему вы его помните? Двадцать лет прошло.

— Таких не забывают. От него шла особенная... аура. Силы. К тому же… — Конти запнулся, взял фотографию в руки, хмуро её разглядывая. Пробормотал: — Он и вправду ничуть не изменился.

— Этой фотографии всего два года. Скорей всего это сын Марио Грава.

— Вряд ли. Вы верите в чертовщину, синьор Луиджи?

— Я был свидетелем такого, что вы и прочие никогда не увидите, но вполне могли бы назвать это чертовщиной, — кивнул Цуна. Интуиция подсказывала: Конти не сумасшедший, он вправду что-то знает.

— Этот ваш Марио Грава… он предсказал с точностью до часа, когда меня повысят. И когда родится внук. И когда… я умру. Я попытался выяснить, кто он такой, и ниточка увела меня за пределы Италии. Вся Европа и даже Индия. Карло де Лука — сжёг пятнадцать человек семьдесят пять лет назад, Микель Родригес, Сингх Ананд, почти двести лет один и тот же человек мелькает на случайных фотографиях и упоминается как демон огня.

— Вот как, — Цуна натянуто улыбнулся. — И что вы сами думаете на этот счет?

— Не верю я во все это. Или не верил, пока с ним не встретился. Знаю одно — не хотел бы столкнуться с этим вашим… Марио снова.

— Думаю, вам это не грозит, — Цуна внезапно озадачился другим вопросом. — А что вы имели в виду, что он предсказал вам… будущее?

— Верно, — уныло ответил Конти. — Зло посмотрел на меня, сказал, что ненавидит это делать, но сделает, потому что я его взбесил, и вывалил все это. Я тогда подумал, совсем крыша у него поехала, да и не похож он на нормального был, но когда все сбываться начало…

— Вы начали искать информацию, — кивнул Цуна. — Вас не затруднит написать имена, которые вы назвали?

Он достал ручку и протянул ее капитану, вместе с фотографией Занзаса, перевернув ее обратной стороной.

— Кто вы? — сделав, что просили, спросил Конти, глядя на Цуну.

— Не думаю, что это важно. В любом случае, спасибо за информацию. — Цуна встал. — Возможно, я еще свяжусь с вами. Люди с хорошей памятью иногда бывают полезны.

— Если верить этому человеку, — Конти на секунду замолчал, но все-таки продолжил, — я умру этой осенью. Так что вряд ли смогу чем-то еще вам помочь.

— Поверьте, — Цуна наклонился к нему, — этот человек сколько угодно может быть похож на демона. Но он не пророк.

Возвращаться сразу домой Цуна не стал, решив побродить по Риму. Не так уж часто выпадал шанс просто прогуляться. Если бы еще не жара, то было бы вообще прекрасно.

Что же получалось? У Занзаса все родственники на одно лицо, с одинаково дурным характером и склонностью к поджогам? А этот Марио еще и будущее предсказывает? Бред какой-то.

Нет, Цуна не верил в то, что старый капитан сошел с ума, ему просто хотелось найти разумное объяснение. К тому же, Занзас от его, так сказать, предшественников все-таки отличался. По крайней мере, пироманией вроде бы не страдал и будущего не знал. Иначе был бы сейчас на месте Цуны.

Но имена, которые дал капитан, определенно стоило проверить.

Цуна вошел в прохладный холл отеля, номер в котором заказал еще по дороге сюда. Девушка с дежурной улыбкой выдала ему ключи и пожелала хорошего вечера. То, что вечер будет хороший, Цуна даже не сомневался. Хотя бы из-за того, что слежку за собой он заметил еще час назад. Возможно, и не стоило лететь в Рим одному, но опасности для жизни Цуна не чувствовал. Ни тогда, ни сейчас.

В номере было сумрачно и тихо. Цуна не стал зажигать свет, просто прошел к креслу, сел лицом к двери и стал ждать.

Он почти задремал, когда услышал, как открывается замок. Словно сквозняком потянуло пламенем Дождя. Что ж, Цуна даже не сомневался, что разговор с преследователем будет максимально приватным, а все постояльцы вместе с персоналом отлично выспятся.

— Я заметил тебе еще раньше, чем вошел в отель, — Цуна зевнул и потянулся, — в Варии теряют сноровку?

В комнату проскользнул высокий человек, и даже в темноте Цуна его узнал.

— Занзас не хочет, чтобы ты лез не в свое дело.

— В какое дело, Сквало? — наигранно удивился Цуна.

— А я знаю?! — рявкнул Сквало. — Боссу не нравится, что ты за ним следишь. А мне не нравится, что по такой жаре приходится мотаться чёрт знает куда!

— Бар там, — Цуна махнул рукой в сторону шкафа, — лёд, наверное, тоже где-то рядом.

Интуиция молчала, а значит, ему ничего не грозило. Хорошо. Сквало хоть и пришел с угрозой, но явно не с намерением ее выполнить.

— Так что сказал Занзас? — спросил Цуна, дождавшись, пока Сквало что-то себе нальет.

— Что ты копаешься в грязном белье, — хмыкнул тот, почти залпом выпивая целый бокал, — тьфу, дрянь какая!

— Так налил бы не дрянь.

— Так не видно ж ни хера.

Они на секунду замолчали, а потом синхронно рассмеялись. Два идиота. Не додумались банально включить свет.

Когда эта проблема была решена, и Сквало расположился в кресле напротив, Цуна серьезно сказал:

— Я не копаюсь, как ты выразился, в грязном белье. Просто пытаюсь выяснить, откуда Занзас взялся. Ну, были же у него родители или семья какая до усыновления.

— И на кой хрен тебе это?

— Скучно, — Цуна пожал плечами, — вот и решил выяснить, кто есть кто. И почему дон Тимотео принял именно Занзаса в Семью, а не кого-то другого. По-моему, такой дурной характер должно было быть видно с детства. Так что можешь ему передать, что зря он напрягает свою шпионскую сеть.

Сквало отпил из бутылки, прикрыл глаза и нехорошо усмехнулся.

— Его это знаешь ли, сильно заинтересовало и, кажется, он ясно дал понять, чтобы ты не лез.

— Ну, вот когда он сам ко мне придет и это скажет, то я, может и подумаю, — Цуна рассмеялся, — но тогда это будет означать, что у вашего босса паранойя.

— А у тебя навязчивое желание отхватить себе проблем на задницу, — фыркнул Сквало. — Мне вообще насрать на ваши с ним терки. Но вот лично меня все устраивает. И положение, и работа, и жизнь. Так что нового Конфликта Колец или чего-то в этом роде мне ну вот совсем не надо. Я понятно выражаюсь?

— А кому оно надо? — философски спросил Цуна. — Хотя, может, Занзас спит и видит, как меня подвинуть. Ну так скажи ему, что не дождется. Может хоть в будущее заглянуть: карты там разложить или на кофейной гуще погадать, не светит ему место босса Вонголы, пока я жив. А я, к твоему сведению, умирать в ближайшие лет тридцать-сорок не собираюсь.

— Савада, у тебя от жары мозги потекли, что ли? — с сомнением спросил Сквало.

— Надеюсь, что нет, — усмехнулся Цуна. — Все, поговорили. Бери бутылку и вали отсюда. Мне еще поспать хотелось бы перед отлетом обратно.

***

Кругом плясал огонь. Пламя, знакомое до боли. Рыжее с красным. Цуна брёл сквозь него, пока не увидел знакомый силуэт. Занзас. Или Марио Грава? Или?.. Интуиция зажглась искрой понимания. «Занзас». Пламя расступилось, и громовой голос произнёс:

— Да будь ты проклят во веки веков!

У ног Занзаса лежало тело юноши. Он сжимал кулаки, запрокинув голову к небу, и взгляд алых глаз был полон ярости и боли, отчаянья и непокорности. Это… завораживало.

Пламя слизнуло картинку, колыхнулось, и алые языки огня превратились в очертания высоченной башни, вокруг которой суетились люди. Вавилон, откуда-то понял Цуна. Мимо него прошёл Занзас. Вокруг снова плясал огонь, превращаясь в пирамиды, храмы, буйные леса Амазонки. Моря высыхали в пустыни, люди рождались и умирали, над головой неслись облака, а Занзас шёл и шёл вперёд, одинокая, источающая злобу фигура. Неприкаянная душа. Сердце у Цуны сжалось. Хотелось окликнуть Занзаса, догнать. Обнять. И сказать что-то очень важное, что мог сказать только Цуна.

— Ты слишком похож на него. Я ненавижу тебя, — Занзас стоял за спиной Цуны, и от него шла волна зависти, ревности и горькой любви. Эта смесь пробирала до дрожи. Цуна обернулся — никого.

Пламя вновь взметнулось, рыжее и красное сплелось, превращаясь в обнажённые тела мужчин и женщин. На этот раз перед глазами предстала оргия. Занзас трахал какого-то парня, который ласкал языком хрупкую девушку между ног. Стоны и шлепки кожи о кожу забили уши. Занзас смеялся, кожа его блестела от пота, мышцы перекатывались на поджарых спине, ягодицах и бёдрах. Красивый, чёрт возьми. Цуна сглотнул, испытывая невольное возбуждение.

А потом Занзас зажёг Пламя, опустил руки, и парень под ним вспыхнул. Цуна отшатнулся, внезапно узнавая в сжигаемом любовнике себя.

Он проснулся от ощущения, что кто-то приложил его между лопаток раскалённой ладонью. Сердце рвалось из груди, как зверь из клетки. А ещё у Цуны стоял.

Душ, кофе, выход в гиперрежим, чтобы успокоить разум. Цуна злился.

Он хотел Занзаса.

***

В гостиной особняка Цуну встретил Талбот. Поклонился, смерил внимательным взглядом, даром что глаза были завязаны, покачал головой.

— Дон Вонгола. Время пришло.

— Для чего? — Цуна устало потёр виски. Занзас не вылезал из мыслей, а это не то, чего он добивался. Развлёкся, называется. Ему, конечно, и раньше снились эротические сны разной степени кошмарности, но этот переплюнул все.

— Вы должны вмешаться. Дневник Койота попал к вам не просто так. Занзас слишком долго ждал, — Талбот усмехнулся так, что Цуна вздрогнул. — Ваши судьбы связаны, только вы можете снять проклятье.

— Какое проклятье?

— Проклятье вечного странника. Бессмертие.

Талбот стукнул посохом об пол, звякнуло ожерелье на его шее, когда он снова поклонился, — и ушёл.

Цуна подумал, что хочет напиться. Сон, теперь еще это. Нет чтобы появиться и сказать хоть раз в жизни что-то хорошее…

Звонок телефона вывел его из оцепенения.

— Савада, приезжай. Поговорить надо, — ленивый голос с издёвкой приказывал, а не просил.

— А если я откажусь?

— Ты слишком глубоко влез. Я покажу тебе выход.

Цуна представил Занзаса, вольготно сидящего в кресле, закинув ногу на ногу. В кабинете сумрак, пахнет виски и порохом. Занзас ухмыляется, кольцо на его руке тускло блестит, перья, вплетённые в волосы, ласкают ключицы в распахнутом вороте рубашки.

Наваждение, прекрасное и соблазнительное.

Наверное, у него и правда от жары совсем спеклись мозги, иначе он никак не мог объяснить свою реакцию на Занзаса.

— Буду через час. — Цуна дал отбой и почувствовал лёгкое дежавю.

Его подхлёстывали азарт и любопытство. А ещё…

— Приеду и трахну, прямо на столе. Совсем обнаглел, подонок.

***

Занзас встретил его злым взглядом и такой же усмешкой. Сидя в любимом кресле с бокалом виски в руках.

— Разве Сквало не дал тебе понять, чтобы ты…

— Да-да, не лез, куда не надо, — отмахнулся Цуна, разглядывая Занзаса. Во сне тот казался немного другим, близким и далеким одновременно. Маревом. Настоящий Занзас был резче и жестче, но все-таки — здесь. Протяни руку и можно будет коснуться кожи, очертить линию шрама на лице.

— Савада, — рыкнул Занзас, — ты долго меня разглядывать будешь?

— Так о чем ты хотел поговорить? — собрался Цуна, заглядывая тому в глаза. Яростные, но на самом деле — непроницаемые. Огонь, бившийся снаружи, был всего лишь снаружи, а за ним таилась непонятная пока бездна.

— Тебе жить надоело? — скучающим тоном спросил Занзас, закидывая ногу на ногу. — Я ж тебе ясно сказал, что не надо следить за мной.

— Я слежу не за тобой, — усмехнулся Цуна. — Я пытаюсь выяснить, кем тебе приходится Марио Грава. И почему все твои родственники похожи на тебя, как две капли воды.

— Генетика — страшная штука, — Занзас допил виски и неожиданно запустил стакан о стену. Цуна проводил взглядом летящие осколки и потер виски. Взбешенный Занзас — это не то, что сейчас было нужно. Говорить тогда — смысла никакого. Хотя с чего Цуна взял, что Занзас позвал его именно поговорить? Потому что тот так сказал? Ха!

Пламя вспыхнуло само.

Занзас засмеялся. Страшно, почти безумно, и встал. Вместо стакана в руке теперь был пистолет.

— Я не планировал тебя убивать, — произнес Занзас, — но ты не оставляешь мне выбора.

С каким-то внутренним содроганием Цуна вспомнил свой сон. Сгруппировался, готовясь к бою, и спросил то, что вертелось на языке:

— Потому что я слишком похож на него?

«Вот, сейчас ударит», — подумал он, внимательно следя за Занзасом, который отчего-то медлил и выглядел задумчивым.

— На кого? — наконец спросил тот.

Цуна опешил. Такого вопроса он не ожидал. А Занзас смотрел на него с удивлением и, кажется, воевать не собирался. Пока.

— На кого ты похож? — повторил, даже с интересом.

Цуна почувствовал себя неловко. А с чего он вообще взял, что сон что-то значил? Ему что, когда-нибудь снились вещие сны? Нет. Все приснившееся — результат его поисков и обрывки старых легенд о людях, проклятых самими небесами, обреченных на бессмертие.

Но Талбот? Он бы просто так не появился. И его слова про то, что время пришло. Про проклятие. Они-то что-то значили.

— А сам ты как думаешь? — наконец ответил Цуна.

— Я думаю, что у босса Вонголы поехала крыша, потому что он ищет каких-то призраков.

— Не ищу, — твердо сказал Цуна. — Нашел. Тебя. Или Марио. Или как там тебя еще звали?

Занзас смерил его мрачным, ничего хорошего не предвещающим взглядом и неожиданно расхохотался.

— Савада, ты ебанутый! Тебя лечить в психушке надо, а не ставить управлять Вонголой. Из одной фотографии в газете раздуть такую эпопею.

— Если бы это ничего не значило, то ты не позвал бы меня поговорить. Да и про фотографию я ничего тебе не рассказывал.

— А это не значит, что я про нее не знаю, — все еще посмеиваясь, ответил Занзас. — Но какая разница — кто я? Не отбираю же у тебя твою игрушку. Но нет, надо прийти и всё испортить. И из-за чего? Из-за гребаного любопытство. Когда ты успел просрать свою интуицию, а, Савада?

— Ты непоследователен, — Цуна напрягся, чувствуя, что ходит по тонкому льду. — То ничего не значит, то я что-то там порчу. Определись уже.

— Хорошо, — внезапно согласился Занзас. — Ты сам этого хотел, и я тебе расскажу. А потом ты умрешь. Ab aeterno, ad infinitum.

— И что это значит? — опешил Цуна.

— Знаешь, был такой язык — латынь. Ныне покойный. Значит: «От вечности до бесконечности».

— И как это понимать?

— А так и понимай.

Цуна прислушался к интуиции.

— Талбот сказал — ты проклят. Бессмертием.

Занзас вздрогнул.

— Старый хрыч, — выплюнул он. — Да, я не могу сдохнуть, доволен, Савада? Меня прокляли, и я уже не помню за что, так давно это было. Я должен был искупить грехи, но знаешь что? Что бы я ни делал, всё было впустую. Поэтому я решил — какого хрена?! И стал жить так, чтобы меня действительно проклинали. И это оказалось веселее.

Первая мысль — Занзас сошёл с ума. Вторая — Талбот был прав. Так что же, сон был пророческим? И что Цуна должен сделать? Сказать. Он должен что-то сказать.

Но он пока не знал, что. И поэтому слушал.

— Сейчас я нашёл своё место, а тут ты, блядь. Пытаешься разрушить то, что я создал! Ненавижу тебя.

— Занзас, я не пытаюсь ничего разрушить! Я хочу понять. — Цуна сделал шаг навстречу, цепко следя за выражением лица Занзаса, ища подсказку. Тот скривился:

— Что, блядь?

— С чего все началось, — для начала надо было узнать хотя бы это. Причину. – Кого ты убил? Кого из сотен тысяч ты убил первым?

— Моя память не так бесконечна, как жизнь, — усмехнулся Занзас.

— Говорят, что ты можешь видеть прошлое и будущее, — вспомнил Цуна. — Так посмотри сам.

— Больше сказок читай, а то придумал какую-то хрень.

Нагло врал, сукин сын.

— Это не я придумал, — с решимостью произнес Цуна. — Ну же, вспомни! Кого. Ты. Убил. Первым.

Занзас замер, словно его хватил столбняк. Только глаза казались живыми. И если несколько секунд назад в них полыхала ненависть, то теперь её скрыла тьма. Цуна смотрел в неё, не в силах отвести взгляд, хотя и понимал, что нужно это сделать. Пока не поздно. Пока его не затянуло в водоворот событий, произошедших много лет, веков или даже тысячелетий назад.

Кажется, только сейчас Цуна осознал, как на самом деле страшен Занзас. Прожить столько, пережить всех и не сойти с ума, не получить от Вселенной даже такого милосердия. Да, Занзас был непредсказуем, но он не был сумасшедшим.

Темнота завораживала, кружила вокруг, изредка вспыхивая языками яркого пламени. Мимо проносились лица людей: знакомые и случайно увиденные, близкие и чужие, любящие и ненавидящие. А Цуна стоял в самом центре водоворота и только сейчас понял, что смотрит на мир глазами Занзаса. На то, как встает и садится солнце бессчетное количество раз. Возводятся и рушатся города, исчезают целые государства. Леса прорастают сквозь скалы, а дорога все уходит вперед, за горизонт. И нет ей конца.

Все эти видения слились в одно, прошлое с настоящим. Цуне казалось, что сейчас его голова взорвется, и он зажмурился, стискивая виски руками. В ушах раздавался оглушительный грохот, словно через него шагами колосса шло само время. Как Занзас жил с этим?

И сквозь подступающую темноту забытья Цуна расслышал:

— Брата. Я убил брата.

Темноту вокруг разорвало вспыхнувшим пламенем Неба. Цуна видел это не глазами, а всем своим существом. Как фигура Занзаса тонула в пронизывающим золотом свете.

— Я прощаю тебя, — будто чужим голосом произнес он и наконец-то отключился.

Пришёл в себя Цуна от пощёчины и ласкового:

— Очнись, мусор.

— Занзас? — Цуна проморгался.

— Нет, апостол Пётр.

— Не похож, — улыбнулся Цуна. — Нет, я правда на него похож? На твоего брата?

— Да, — глухо ответил Занзас. В его глазах больше не было тьмы. Удивление, растерянность, облегчение. Неверие.

— А если я тебя поцелую, это будет считаться инцестом? — невинно поинтересовался Цуна.

— Схуяли меня целовать? — взрыкнул Занзас.

— Нравишься.

— Савада, ты точно ебанулся, — и Занзас рассмеялся.

Боевая Бахча: мистика

Смотрите также