Команда: 2759-team
Тема: романс/флафф
Пейринг/Персонажи: Цуна/Гокудера
Размер: мини (3387 слов)
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: все принадлежит Амано
Саммари: Цуна не уверен, что хочет оставаться самим собой. Было бы неплохо забыть себя прежнего, никчемного и никому не интересного.
читать дальше— Каждый раз, когда ты используешь пламя посмертной воли, ты умираешь и воскресаешь, и каждый раз теряешь что-то. Часть прошлого, личности, опыта, чувств. Теряешь часть себя.
Цуна смотрел в окно. Там падал снег и парк медленно погружался в белое море, белыми стали и зеленые ветки сосен и листья бамбука. Цуна попытался вспомнить, когда переехал в этот дом из своего старого, маленького, где жил с отцом и матерью, и не смог. Никаких впечатлений, чувств по этому поводу не осталось. Было и прошло.
Неужели он переехал недавно? Кажется, да. Страх холодными каплями заструился между лопаток, рубашка прилипла к спине, и Цуна повел плечами.
— И что дальше? — голос Гокудеры заставил его вздрогнуть. Этот голос всегда дарил ему надежду и успокаивал, и сейчас Цуна был готов слушать его бесконечно.
— А дальше Цуна будет наращивать мощь и терять себя, и в конце концов станет самым сильным из всех глав Вонголы, но забудет, кем он был раньше. Это случится скоро.
— Что можно сделать? Я бы…
Цуна наконец обернулся. Реборн сложил руки на груди и ухмылялся из-под шляпы хитрой улыбкой восьмилетки.
— Ты как правая рука Десятого должен найти способ восстановить личность, если кому-то конечно она так уж важна. Никчемный Цуна… Для каждого способ свой. Может быть, тебе удастся разбудить в нем память, зацепить ассоциации. Впрочем, мне недосуг разжевывать. Включите мозги, вы оба.
Реборн выбрался из кресла и, не сказав больше ни слова, направился к выходу. Дверь хлопнула. Цуна тут же ссутулился. Конечно, за четыре года он привык носить костюм, но сейчас в пиджаке ему стало тесно и душно, и он мечтал только об одном — когда наконец останется один и расстегнет чертовы пуговицы.
— Десятый! — Гокудера сделал шаг и остановился. Как обычно, на расстоянии полуметра, как будто именно за полметра до Цуны перед ним появлялась невидимая глазу стена. — Десятый! Я спасу тебя! Если есть способ, я его найду, рассчитаю, выясню! Не бойся ничего, пока я с тобой!
Цуна кивнул. Он верил Гокудере, но иногда боялся его даже больше всего остального.
— Да… Спасибо… Хорошо… я тебе верю.
— Какая честь для меня, Десятый, заботиться о тебе!
Цуна вздохнул и, обогнув Гокудеру, опустился за стол. Ему хотелось сейчас, чтобы тот стал немного больше похож на человека, подошел, положил руку ему на плечо, может быть, даже обнял, как обычно делают люди. Цуна взглянул на Гокудеру, наверное, понадеялся, что тот вдруг перестанет изображать фанатика.
Лицо Гокудеры освещало тусклое солнце из окна, отражалось в его глазах, ложилось на губы. Цуна не отказался бы и от поцелуя. Он попытался вспомнить, сколько раз думал об этом, и сколько раз до боли в животе боялся выдать себя. И не смог. Наверное, и правда что-то в его голове стиралось без следа.
— Гокудера, иди спать, — вздохнул Цуна. Ждать чего-то человеческого от Гокудеры было бесполезно. Наверное, тот и сам помнил только свершения великого Десятого, ведь кому вообще был нужен Никчемный Цуна?
— Ты уверен, что больше ничего не хочешь? — свет в глазах Гокудеры погас, все лицо стало темным, словно его затянуло невидимыми тучами. Цуна кивнул. Нет, конечно, Гокудера был ему нужен, но с этой необходимостью лучше справляться в одиночестве.
Гокудера пошел к двери, но, сжав пальцами ручку, замешкался и обернулся, как будто ждал, что Цуна передумает. Цуна покачал головой — нет, больше ничего не нужно. Тогда Гокудера наконец вышел, и Цуна остался один.
«Может быть, и неплохо забыть кое-что», — решил он, стоя под горячими струями воды спустя полчаса.
Закрыл глаза и попытался перебрать все неприятное и стыдное, что было в его жизни. Да, пожалуй, такого было предостаточно. И хорошо, что рано или поздно от него, прежнего, никому не интересного, не останется ничего. Цуна вздохнул. Так и должно быть.
Он спал очень крепко. И проснулся оттого, что кто-то стучал в дверь, четко, ровно и очень настойчиво, словно выстукивал какие-то позывные: два стука, пауза.
— Кто? — откликнулся Цуна, хотя уже знал ответ. Он нехотя вылез из-под одеяла, натянул халат, пригладил ладонями волосы.
— Это Гокудера, Десятый! — донеслось из коридора. Цуна открыл дверь.
Вместе с Гокудерой в комнату ворвался запах табака. Гокудера поклонился, запер за собой дверь. С утра особенно неприятно было видеть его красивое лицо, очки, которые ему шли, костюм, в котором Гокудера выглядел отлично, не в пример Цуне. Возможно, Гокудера даже спал в костюме, но тот почему-то не мялся. Цуна украдкой приложил ладони к горячим щекам.
— Извини, мне надо умыться, — промямлил он, ругая свой голос. За столько лет можно было научиться говорить увереннее.
— О, конечно! Простите! — Цуне показалось, или голос Гокудеры звучал слегка хрипло. Может, из-за курения. Ему бы не стоило так много курить. Гокудера посмотрел в окно, и наверное из-за солнца его щеки окрасились розовым. Цуна не мог больше смотреть на это, он извинился, попятился и сбежал в ванную. Как делал всегда, когда Гокудеры становилось для него слишком много.
Когда Цуна вернулся в комнату, тоже в костюме, стало гораздо проще говорить о важном.
— Так чего ты хотел? — спросил он, поправляя галстук.
Гокудера вскочил из кресла и прокашлялся. Цуна поморщился и перевел взгляд на окно. Там, между серыми облаками, проглядывало розовое нежное солнце, снега нападало за ночь столько, что парк скрылся под белым ковром, а теперь все таяло, открывая зеленые листья и черную землю.
В комнате пахло табаком, немного сосной, немного мятой, Цуна втянул носом воздух, сердце забилось чаще. Этот запах потревожил, расшевелил что-то в его памяти. Но Цуна не смог толком понять, что. Должно быть, он и правда забывал.
Гокудера снова откашлялся.
— Я не спал всю ночь, Десятый, и придумал. Самое простое и действенное средство, чтобы разбудить чувства и воспоминания. Есть, конечно, другие способы, более сложные: проективные тесты, сенсомоторный психосинтез, гипнорепродукционный опрос. Если не поможет, мы воспользуемся приемами «прокручивающейся вперед и назад видеопленки», «замедленной съемки», «стоп-кадра». Но начнем мы с элементарного, если ты, конечно, не против.
Цуна пожал плечами. Он хотел признаться Гокудере прямо сейчас, что не уверен, надо ли что-то вообще менять, нужно ли ему восстанавливать утраченные куски личности, или лучше оставить как есть, но в который раз промолчал.
— Мы поедем туда, где встретились в первый раз, то есть ты первый раз получил пулю. Начнем оттуда. С твоего старого дома, с детства. Лучше всего запоминаются положительно окрашенные события, вспомним хорошее, личное, а за ним вспомнится все остальное. Если ты готов, то поедем.
Цуна был готов и не готов одновременно.
Он снова оглянулся на парк, словно пытаясь найти там предлог, чтобы не ездить, и ничего не нашел.
Спустя несколько минут они вышли из дома, прошли по дорожке к машине. Гокудера сел за руль и закурил, Цуна втянул носом табачный дым. Ему всегда нравилось смотреть, как Гокудера курит. Почти так же сильно он любил слушать и наблюдать, как тот играет на рояле. Гокудера сосредотачивался, словно заглядывал внутрь себя, и выражение раболепной преданности стиралось с его лица. Он становился таким, каким, наверное, посчастливилось видеть его остальным, обычным нормальным людям. Дымок сигареты вился под потолок, мотор зашумел, машина тронулась.
«Ну здравствуй, Намимори», — подумал Цуна. Он не был там уже несколько лет, мама и отец сами приезжали к нему, отец по работе, мама просто так. А ему совсем не хотелось возвращаться.
Намимори встретил их ветром и мокрым снегом. Машина затормозила перед зданием школы, и Цуна выбрался на припорошенный белым тротуар, думая, что метод Гокудеры работает. Воспоминания хлынули на него, едва не сбивая с ног. Только ничего позитивного в них не было. Школа. Как же он ее ненавидел. Все здесь его бесило, пугало и расстраивало. Он был не умным и не красивым, и вообще никаким, и хотел только одного — чтобы его оставили в покое.
— Помнишь, как мы встретились в первый раз? — спросил Гокудера. Цуна повернулся и с удивлением заметил, что тот улыбается. — Я помню. В спортивном зале. Как будто было вчера.
Гокудера пошел к воротам, рассказывая:
— Я курил и смотрел, как ты играешь. На тебе еще была такая белая футболка, прикольная, и штаны. И волосы у тебя тогда торчали еще сильнее. Сначала команда проигрывала, но потом… Потом ты собрал всю свою решимость и выиграл, ради них.
Цуна удивленно поднял брови.
— Что, правда? Я, признаться, забыл. Да это и неважно, я тогда еще не был Десятым.
Гокудера взглянул на него и дернул плечом, потом стряхнул пепел и зашагал быстрее, оставляя черные следы в белом снегу. Цуна поплелся за ним. Они прошли вокруг школы, на задний двор.
Цуна с трудом вспомнил, что, кажется, тут затушил динамитные шашки Гокудеры.
— Вот это было круто! — Гокудера потянулся за новой сигаретой. — Никто не успел бы, кроме тебя…Все потому, что у тебя доброе сердце, ты всегда хочешь всем помочь.
— Я? — встрепенулся Цуна.
Он думал о другом. Как Гокудере удалось запомнить, в чем был Цуна в классе, до шашек и пули. Он считал всегда, что Гокудера даже не замечал его, пока Цуна не стал Десятым.
Гокудера рассмеялся.
— Ну конечно! Погуляем по школе?
— Думаешь, стоит? — засомневался Цуна.
— Стоит, — кивнул Гокудера.
Они вернулись к главному входу, направляясь по собственным следам. Как раз вчера начались каникулы, и никто не носился по коридорам. Охрана пропустила их, когда Гокудера сообщил, кто перед ними.
— А помнишь, у тебя была забавная коробка для бенто. Мне всегда хотелось уложить вещи в твоей сумке по порядку, и коробку положить сверху, такая она была прикольная…
— А помнишь, я пнул твою парту, а ты думал только о Кеко и о том, что она смотрит на меня. Вот же….
Они шли из класса в класс, их шаги оставляли после себя гулкое эхо в пустых коридорах. А Гокудера все продолжал говорить, и казалось, он помнил каждую секунду жизни Цуны.
Цуна с удивлением заметил, что больше не чувствует себя таким уж никчемным. Может, он и правда был ничего, если кто-то настолько прекрасный, как Гокудера, так говорит о нем.
— Ну как, работает? — спросил Гокудера, когда после путешествия по этажам они вернулись на ступени школы. — Вспоминаешь?
— Гокудера, — сказал Цуна, глядя ему в глаза и пытаясь отыскать в них прежний фанатичный огонь, который так расстраивал. — Почему ты помнишь столько всякой ерунды?
Теперь это точно было не солнце, Гокудера покраснел.
— А это плохо? Десятому не нравится, что я помню?
— Нет, но… — Цуна не знал, что хотел сказать. «Это странно и неожиданно. Я думал, всем на меня плевать, когда я не ношусь по городу в трусах». Он не стал продолжать, махнул рукой, мол, пойдем в машину.
— Теперь поедем к тебе домой.
— Нет!
Гокудера нахмурился.
— Да, это необходимая часть плана!
Цуна смирился и кивнул.
— У тебя есть ключи, — подсказал Гокудера, словно Цуна забыл и об этом. Они стояли перед дверью, и он прислушался. Кажется, мамы не было дома. Ушла в магазин или к врачу. Знал ли Гокудера, что ее не будет? Наверное, знал. Все рассчитал как обычно. А может, мама тоже участвовала?
Цуна достал ключ и открыл дверь.
Дома было удивительно пусто и тихо, пахло едой, бледный свет из окон словно припорошил все вокруг снегом.
Цуна вошел первым.
Что он помнил про дом, в котором рос? Шум, нотации мамы, беспорядок, еду. Он еще помнил, как к нему приходили друзья, которых у него никогда раньше не было. Но воспоминания о том времени начинали стираться, или он хотел, чтобы они стерлись.
— Поднимемся? — предложил Гокудера.
Цуна отодвинул его и прошел к лестнице первым. Вверху, в его спальне, остались воспоминания о несделанной домашней работе, о пулях Реборна, о Ламбо, о И-Пин. И еще воспоминания, от которых лицо становилось горячим, как сковорода.
Недоразумение, которое лучше забыть. Но Цуна помнил.
— Один раз я пришел к тебе, когда ты спал… — говорил между тем Гокудера, пока они поднимались. — У тебя было такое лицо… Сложно описать… И может, ты помнишь…
— Дурацкое лицо? Я вечно пускал слюни на подушку… Хотя, Гокудера, ты точно знаешь меня лучше, чем я сам, — вздохнул Цуна. Они вошли в его комнату и остановились на пороге плечом к плечу, словно у каждого из них осталось тут что-то, с чем не так просто было встретиться.
Не так много времени прошло с тех пор, как Цуна переехал, но казалось, что сто лет как минимум. Воспоминания ушли так глубоко.
Цуна оглядел низкий стол — тщетные попытки разобраться в математике, Гокудера помогал им с Ямамото учиться лучше, Ямамото справился, а Цуна нет, — перевел взгляд на окно — как-то раз их пытался убить наемный киллер, который спрыгнул в комнату с дерева, Гокудера хотел взорвать его, но тут появилась Бьянки… Или это было в другой раз? Наконец взгляд его скользнул к кровати, и Цуна вспомнил, как однажды ночевал тут с Гокудерой. Кровать была широкая, они на ней отлично помещались. Были ночевки и до того, но эта навсегда осталась в его памяти. Потому что тогда он был немного пьян. Они выпили пива. И Цуна обнял Гокудеру, во сне. Конечно, он так себе и сказал тогда. Обнял, прижался и лежал так, пока не затекли руки. Знал, что Гокудера не спит, но тот притворился спящим, а Цуна притворился, что поверил. И на следующий день они оба сделали вид, что ничего не было. Цуна вздохнул. И услышал, что Гокудера тоже вздыхает.
Цуна покраснел.
— Помню, как к нам пробрался наемный киллер…
Гокудера позади рассмеялся.
— Да, а еще помню, как ты не хотел его убивать. Я всегда удивлялся, каким ты был добрым.
— Я? — Цуна обернулся и улыбнулся ему. Лицо Гокудеры сейчас показалось ему таким мягким, почти нежным, и Цуна сказал быстрее, чем подумал: — Я — Десятый или я — Савада Цунаеши?
Гокудера перестал улыбаться, уголки его губ опустились и глаза потемнели.
— И тот и другой, — пояснил он.
Цуна кивнул, сделал вид, что поверил. Но ведь Гокудера столько рассказал ему о нем самом, вдруг и правда, не врал.
— Я помню, ты всегда любил ручки с синими чернилами, и в тетради по химии рисовал картинки, а потом я давал тебе списывать. Наверное, не надо было. И твои волосы все время приминались с одного боку, если ты засыпал за столом, не дописав домашку.
— Перестань, мне уже стыдно…
— Стыдно? — Гокудера хмыкнул, достал сигарету, но не прикурил, так и крутил ее в пальцах. — Почему?
— Не знаю… — Цуна прошел мимо него к двери. — Как будто рядом со мной все время находилась видеокамера. Ты помнишь так много, так подробно, и в твоих воспоминаниях я и правда что-то значу, я даже не совсем урод.
— Как раз напротив! Я надеюсь.
Цуна обернулся к нему, глядя в его спину, пока Гокудера закрывал дверь.
— Почему, Гокудера?
Гокудера ответил не сразу, и Цуна даже на секунду затаил дыхание. Чего ждал, он и сам не знал.
— Потому что ты мой босс, правильно? — Гокудера наконец повернулся, и мягкое выражение исчезло с его лица. Цуна выдохнул. Нечего было и надеяться. Неизвестно на что.
Они спустились вниз и сели в машину.
— Куда теперь? — спросил Цуна.
— В торговый центр, — ответил Гокудера.
Они побывали в парке, и у реки, и на мосту. Гокудера знал о нем много такого, чего Цуна никогда даже не замечал. Это будоражило, каждое слово Гокудеры отзывалось зудом под кожей, ударами в груди и гулом в ушах. Цуна все-таки был идиотом, потому что к концу бесконечного дня его распирало от ощущения, что с ним происходит что-то необыкновенное.
А между тем ничего не происходило. Гокудера прямо сказал — Цуна его босс, и про босса полагается помнить все. Особенно правой руке. Особенно правой руке, у которой нет больше ничего, совершенно ничего, кроме босса и Семьи. Это должно было о чем-то говорить. Потому что у самого Цуны тоже ничего и никого не было. Детская привязанность к Кёко развеялась как дым. Она была слишком бесплодной. Слишком невинной.
Цуна. Наверное, устал за день. Точно устал, потому что иначе не сказал бы того, что сказал, когда они вернулись. Гокудера проводил его до спальни и спросил:
— Десятый, мое средство помогло?
И тут Цуна сказал правду:
— Я не знаю. Может быть, мне и не надо ничего вспоминать? В твоих глазах я такой добрый и даже симпатичный, но на самом деле это не так, и если бы не пламя, ты бы никогда не обратил на меня внимания. И мы оба это знаем. Много лет я хотел забыть свой позор, и если так и будет, всем станет лучше, а мне и подавно. Я хочу жить так, словно не был никогда никчемным.
Цуна улыбнулся, и когда Гокудера побледнел и открыл рот, чтобы начать разубеждать его, поднял руку.
— Я делал много глупостей, это точно. Ты тоже отлично помнишь их, правда? Ты же так хорошо меня знаешь! Я давно хотел попросить у тебя прощения. Когда-то давно я — это все пиво, точно, — попытался… даже не знаю, как сказать, — обнять тебя, или нет, не так, подкатить к тебе что ли. Прости меня и спасибо, что не набил мне морду. И давай оставим все как есть. Без воспоминаний и лишних чувств я стану только лучше.
Гокудера закрыл рот. Они смотрели друг на друга в полной тишине. Цуна уже хотел прервать молчание, но Гокудера опередил его.
— Десятый, ложись спать, — сказал он. Слова, кажется, вываливались у него изо рта с пластмассовым стуком, как лотерейные шарики из автомата, и Цуна заподозрил, что сказал что-то не то.
— Спокойной ночи, — ответил он. Гокудера развернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. После него в комнате остался запах сигарет, сосны и кофе, и Цуна как обычно сделал глубокий вдох, а потом стукнул себя ладонью по лбу. Какой же он все-таки никчемный. Даже прощения попросить не мог по-человечески. Он не знал, что сделал не так. Понятия не имел.
«Я сказал это для себя самого, извинился перед собой, чтобы уже окончательно закрыть эту тему», — решил Цуна, спустя полчаса подставляя лицо струям воды.
Теперь с прошлым было покончено. Но, как ни странно, он не почувствовал ни радости, ни даже облегчения.
Он спал еще крепче, чем обычно. Ему снился Гокудера, который смотрел на него и записывал каждый поворот его головы, каждое движение руки, каждый вздох, каждое слово.
Разбудил Цуну стук в дверь.
Четкие удары, один-два-пауза. Гокудера.
Цуна сначала решил не открывать, но все-таки встал и открыл, как обычно опережая собственные мысли. Гокудера вошел в комнату. Он был в халате, что несказанно удивило Цуну, растрепанный и бледный.
— Я не спал всю ночь, — начал Гокудера.
Цуна помотал головой.
— Такое ощущение, что вчерашний день повторяется. Послушай, не нужно придумывать никаких способов…
— Нет, Десятый, я не то хотел сказать…
Цуна осекся.
— Не то?
— Не то. Тот случай, когда ты якобы подкатывал ко мне… На самом деле это я подкатывал к тебе. Но я думал, ты замечаешь. Просто я тебе не нравлюсь, и потому ты не реагируешь. Но ночью я понял.
Гокудера достал из кармана халата сигареты и закурил.
— Ты ничего не замечаешь. Ни в себе, ни в других. Не видишь ничего хорошего. Вчера мне было больно это понять, больно понять, что ты забыл все, что мы делали вместе, что ты никогда не смотрел на меня и не думал обо мне, как я о тебе. Но потом я подумал — нет, кое-что не замечал и я.
Гокудера подошел к Цуне, затушил сигарету пальцами и снял очки.
— Я не спал всю ночь и…
— Молодец, Гокудера, — похвалил Цуна и поцеловал его. Терять все равно было нечего, и раз уж они друг другу во всем признались, какой смысл теперь притворяться?
Цуна не целовал никого целую вечность. А может, он вообще никого никогда не целовал? Он забыл. Но этот поцелуй точно получился отличным. Кто-то начинает целоваться в восемнадцать лет, и даже в девятнадцать, возраст не главное, главное — чтобы человек был правильный. Цуна обнял Гокудеру за шею, а Гокудера обнял его. На вкус губы Гокудеры были как кофе и сигарета, отличное сочетание, Цуна скользил языком по его языку, прижимаясь все сильнее, уже не задумываясь, что Гокудера поймет, а чего не заметит.
Цуна не мог точно сказать, когда потянул Гокудеру на кровать за пояс халата, и Гокудера послушался. Цуна не был уверен, что это помогло вспомнить что-то еще, но когда Гокудера ушел, слегка растрепанный и сбитый с толку, Цуна точно чувствовал себя лучше. Окончательно спятившим, но лучше.
Потому что он до сих пор не верил, что это случилось. И теперь Цуне уже не хотелось ничего терять. Ни воспоминаний, ни чувств, ни ассоциаций. Каждый звук, каждый запах, все несло ему невиданное счастье. И он приказал Гокудере напоследок:
— Думай дальше! Мы должны найти средство!
— Я соврал, — сказал Реборн.
Цуна завопил так, что едва не оглох от собственного крика:
— Что?
— Вы меня достали.
— Но это жестоко! Гокудера думал, что я все забуду, а я думал…
Реборн заткнул уши пальцами.
Цуна захлебнулся и замолчал. Гокудера все это время сидел с каменным лицом, что еще сильнее пугало.
— Заткнулся? Хорошо. Жестоко… тем лучше. Считай, я хотел сделать тебя счастливым, Цуна.
— Опять?
— Тебе не понравилось?
Цуна хотел спорить дальше, но на это ему нечего было ответить. Конечно, ему понравилось. Просто надо было поцеловать Гокудеру года четыре назад.
— Я не виноват, что люди тормозят. Скажите мне спасибо.
Реборн умел убеждать. Цуна кивнул.
— Спасибо!
— Но тогда почему Десятый ничего не помнит? — подал голос Гокудера.
Реборн улыбнулся.
— У него плохая память. И дырявая голова, и трусливый характер. Вся моя надежда была на тебя, Гокудера, и ты полностью оправдал возложенные на тебя ожидания.
Гокудера щелкнул зажигалкой.
— Понятно, — протянул он. Цуне показалось на мгновение, что Гокудера все еще злится на него и даже не орет на Реборна именно поэтому. Но Цуна решил не копаться в себе. В конце концов сегодня он был слишком счастлив.
@темы: романс\флафф, 2759-team
-
-
01.12.2015 в 17:22-
-
03.12.2015 в 20:33-
-
05.12.2015 в 17:58-
-
17.12.2015 в 19:21А Цуна ведь там в пучины рефлексии ушел прямо-таки
Хорошо, что в итоге все хорошо ) Спасибо
-
-
01.01.2016 в 09:56Спасибо команде за няшность!
-
-
11.01.2016 в 21:45