Команда: 2759_
Тема: романс, флафф
Пейринг/Персонажи: Гокудера/Цуна
Размер: мини (5115 слов)
Размер оригинала: 6457 слов
Ссылка на оригинал: Dieci Tempeste by byakuzee
Разрешение на перевод: запрос отправлен
Жанр: флафф, юмор
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: переводчик ни на что не претендует
Саммари: Десять раз они вызывали друг в друге бури, которые проложили путь для чистого неба.
Предупреждения: десять лет USTа
читать дальшеПервая буря
Цуна шел под дождем, мок и раздраженно ворчал про себя.
То, что Реборн проявил чудеса доверия, отправив его за своим любимым эспрессо, хотя за окном лило, а зонт куда-то пропал — дело рук Ламбо, скорее всего, — ничуть не радовало.
Когда-нибудь Реборн еще заплатит за это — возможно, когда попадет в ад.
— Десятый? — голос прозвучал совсем рядом, и, еще не успев обернуться, Цуна знал, кто это.
— Привет, Го... — он удивился, увидев, что тот тоже успел промокнуть. — А где твой зонт? Почему ты без зонта в такой дождь?
— Бьянки просила заглянуть к вам домой, — Гокудере приходилось говорить громче, чтобы перекричать шум дождя. Он смутился: — То есть, если ты не против, конечно! Я только узнаю, чего она хотела, и сразу уйду.
Года два назад Цуна махал бы руками, отчаянно пытаясь убедить его, что не имел в виду ничего такого. А теперь только тяжело вздохнул, схватил Гокудеру за руку и потащил за собой.
— Десятый?
— Сколько раз я должен повторять, что ты можешь приходить в любое время? Мне нравится, когда ты приходишь, нравится, когда мы вместе... и мне нравишься ты.
Он был рад, что дождь заглушил торопливое, неловкое признание.
Рука Гокудеры в его ладони больше не казалась напряженной. Цуна мягко улыбнулся и замедлил шаг, чтобы не торопясь пройтись вдвоем.
Рук они так и не разжали.
Вторая буря
Гокудера докладывал о задании в своей обычной, чересчур профессиональной манере.
И все-таки…
— Хм, Гокудера... а почему у тебя на голове сидит щенок? — Гокудера громко ругнулся, как будто его поймали на том, что он надеялся скрыть. Глупо, если так: дружелюбного щенка у него на макушке сложно было не заметить.
После долгих извинений Гокудера объяснил, что во время миссии щенок таскался за ним по всему Парижу и, решив, что его могли подослать вынюхивать информацию о семье, он на всякий случай поймал его и привез с собой для проверки.
То есть щенок увязался за Гокудерой, а тот посчитал его милым и не смог удержаться, чтобы не забрать с собой — за годы знакомства Цуна научился хорошо понимать ход мыслей Гокудеры.
— А как его зовут? — Цуна подошел ближе и осторожно погладил щенка. Тот в ответ лизнул его руку.
— Сириус, — щенок потянул за волосы, завозившись на голове, и Гокудера поморщился.
— Мне он нравится, — заметил Цуна, снимая щенка с головы и попутно приглаживая волосы Гокудеры.
Щенка это заявление обрадовало, судя по тому, с каким энтузиазмом он принялся вылизывать лицо Цуны.
Наблюдая за ними, Гокудера сделал вывод, что Цуна не против того, чтобы Сириус остался в особняке. Большое облегчение, если вспомнить его не самые лучшие отношения с собаками в прошлом.
Правда, придется научить щенка некоторым основным правилам.
Никто не имеет права лизать Десятого. Разве что сам Гокудера.
Тем не менее он не мог не признать, что у щенка чертовски хороший вкус.
Третья буря
Гокудера был смелым человеком.
Бесстрашным.
И беспощадным.
По-настоящему безбашенным, на сто процентов плохим парнем.
Сегодня он, наконец, собрался признаться Цуне в любви, и ничто не могло его остановить.
Ничто.
Ни…
— Вечеринка у Каваллоне?
Цуна кивнул, и все планы Гокудеры рухнули.
— И он решил провести ее прямо сейчас? — Теперь Гокудера понял, почему тот тип ему сразу не понравился.
Цуна снова кивнул.
— Он сказал, что соскучился.
— Именно сегодня? — переспросил Гокудера, все еще отказываясь верить.
Дино прочно занял место в его черном списке.
***
Раздраженный, подавленный и жаждущий убивать, Гокудера, прибыв в поместье Каваллоне, первым делом решил выпить. Совсем чуть-чуть.
Тем не менее, придя в себя позже, он обнаружил, что пьян и что его тащит Цуна. Заметив, что он открыл глаза, тот посмотрел на него и вздохнул.
— Спи дальше, Гокудера. Ты выпил слишком много.
— Насколько много? — в теле все еще ощущалась хмельная легкость.
— Ты опустошил полбара Дино.
Гокудера чувствовал себя слишком расслабленным, чтобы разобрать, сердится на него Цуна или нет, слишком опьяненным любовью, слишком счастливым.
Слишком смелым...
— Я люблю тебя, Десятый, — выдал он неожиданно для себя, пьяная храбрость мешалась с головокружением и смущением от того, что Цуне пришлось тащить его домой.
Глаза Цуны распахнулись, в них промелькнуло что-то похожее на надежду. Показалось, что он собирался что-то сказать, но, в конце концов, ограничился коротким «Спи».
— Это правда, Десятый. Все как я сказал, — настаивал Гокудера.
— Давай поговорим в другой раз.
— Хочешь, я сочиню песню об этом? А то я могу.
— Ты пьян.
— А ты очень сексуальный, — не остался в долгу Гокудера, подмигнув и широко улыбнувшись.
И последнее, что он запомнил перед тем, как снова заснуть, — тихий смех Цуны.
— Я тоже тебя люблю, горячий итальянский парень, — тихо пробормотал Цуна, крепче прижимая к себе Гокудеру, и фыркнул, подумав, какие нелепые слова тот выбрал для признания.
Четвертая буря
Гокудера заинтересовался японской каллиграфией. И из всех людей выбрал именно Цуну, чтобы тот научил его.
Да, конечно, дед Цуны по материнской линии был профессионалом в этой области, но это вовсе не означало, что сам он мог похвастать тем же. Его последняя попытка закончилась катастрофой, кое-кто вообще получил травму на всю жизнь.
Но Гокудера смотрел с такой надеждой, что отказать ему было невозможно.
К удивлению Цуны, уроки каллиграфии проходили гладко.
Он только показал Гокудере несколько техник, которые знал от деда, и, судя по тому, что тот разобрался во всем с первой попытки, в присутствии Цуны не было необходимости. Но Гокудера непременно хотел, чтобы они занимались каллиграфией вместе.
Гокудера отказался взять письменные принадлежности Цуны, хотя он настаивал, что будет только рад, если их заберут. А теперь каждый раз, приходя в гости, хватался за свитки с кистями и полностью погружался в писанину. А Цуна смотрел на непривычно спокойного Гокудеру, выводившего иероглифы, и восхищался быстрыми и аккуратными движениями кисти по белым свиткам.
Почему-то это зрелище настолько захватывало, что он постоянно ронял свою кисть, забрызгивая чернилами всю одежду.
Но все равно продолжал смотреть.
Через две недели вся его одежда была в чернильных пятнах.
Пятая буря
Магазин, где Цуна оказался, был… необычным, мягко говоря.
Возвращаясь домой, он увидел пожилую женщину, пытавшуюся перетащить охапку пакетов через дорогу. Решив, что нехорошо оставлять ее один на один с тяжелыми на вид вещами, Цуна предложил помочь.
Он проводил ее до магазина, а она в знак благодарности пригласила его зайти, не принимая никаких отговорок с его стороны.
Цуна был удивлен, увидев, сколько антикварных вещей всевозможных форм и размеров находилось внутри. Некоторые — красивые, некоторые — отчетливо подозрительные.
— Давай я напою тебя чаем, — улыбаясь, объявила старушка, Сёко.
Она принесла чай и сладости, и за чаем в дружеской беседе они познакомились получше.
Цуна узнал, что Сёко коллекционирует антиквариат и провела большую часть жизни, путешествуя по всему свету в поисках интересных древностей, а заодно собирая связанные с ними сказки и легенды. Она рассказала, что каждая вещь в ее магазине имеет свою историю, у одних уже завершившуюся, у других — продолжающуюся до сих пор.
Через час Цуна решил, что уже поздно, и засобирался домой. Он попрощался с Сёко, но по пути к двери его внимание привлек красный отблеск на витрине, и он подошел ближе.
Это оказалось серебряное кольцо с мелким узором из цепей по ободку и кроваво-красным рубином в центре.
— Кольцо Касиля. Боже мой, да у тебя хороший нюх на старые легенды, мальчик, — одобрительно заметила Сёко у него за спиной. — Легенды говорят, что рыцари, находившиеся в постоянной опасности, получив это кольцо, всегда возвращались невредимыми к тем, кто его подарил. Однако было одно условие, необходимое, чтобы это сработало.
Возвращались обратно невредимыми…
Цуна сразу подумал о Гокудере с его безрассудством и динамитом, о том, сколько раз волновался, вернется ли тот живым и здоровым.
И, хоть теперь Гокудера был осторожнее, чем четыре года назад, то, что он, ни секунды не колеблясь, может пожертвовать собой ради них, пугало до чертиков.
В том, что Гокудера сильный, он никогда не сомневался, но смерть может забрать и сильнейшего.
— Что за условие? — спросил он, обернувшись к Сёко.
Та только понимающе улыбнулась в ответ.
— Возьми его, считай подарком от меня, — и, не давая ему возможности возразить, добавила: — Ты же не хочешь огорчить бедную старушку?
Цуна огляделся, пытаясь найти причину для отказа, но заметил ее расстроенное выражение — наверняка притворство, но тем не менее, — и тяжело вздохнул.
— Что, если я не достоин такого подарка? Или условие в моем случае не подходит?
Выражение лица Сёко смягчилось.
— Условие будет соблюдено. Я вижу по твоим глазам, мальчик.
***
На следующий день по дороге с рынка Сёко видела, как Цуна шел рядом со светловолосым мальчиком, время от времени восторженно смотревшим на знакомое кольцо на своем пальце.
Она не смогла сдержать счастливую улыбку: так вот, значит, кто…
Сёко порадовалась своей наблюдательности. В конце концов, кольцо Касиля будет работать только в том случае, если было подарено с любовью — искренней и чистой.
Он надеялась, что они скоро осознают свои чувства.
Шестая буря.
После восьми лет знакомства с Гокудерой Хаято Цуна обнаружил, что тот фанат футбола. Однажды он обмолвился, что просмотр футбольных матчей был одной из немногих вещей, радовавших его в детстве.
Желая искупить то, что друг из него получился так себе, Цуна решил во что бы то ни стало раздобыть билеты на финальный матч Лиги Чемпионов.
С боем он сумел достать два.
— Матч в субботу, так что у тебя еще есть время подготовиться, — сказал он, вручая билеты Гокудере. — И нет, ты не можешь отказаться.
Гокудера явно собирался придумать какую-нибудь отговорку, но, наткнувшись на предупреждающий взгляд Цуны, вздохнул, признавая свое поражение, и взял билеты. Мысленно Цуна поздравил себя с победой: то, что ему наконец-то удалось ненадолго оторвать Гокудеру от работы, было серьезным поводом для гордости.
— Тогда… Десятый, не мог бы ты пойти вместе со мной?
Цуна моргнул.
— Что? Но я ничего не знаю о...
— Ну тогда и я не иду, — Гокудера был настроен решительно.
На этот раз Цуна уступил и принял приглашение, надеясь, что ему не придется краснеть за свое невежество.
***
То, что Гокудера был ярым фанатом миланского Интера, Цуна понял в день матча.
По-настоящему ярым фанатом.
— Что такое? Да это же явный фол! Ты видел, Десятый?! Да он же снес его!
— Я совсем не разбираюсь в этом, Гокудера. Кажется, он споткнулся или что-то вроде того, — неуверенно ответил Цуна, действительно не понимая, что там произошло.
— Им как раз надо, что все именно так подумали! — горячо возразил Гокудера. — А на самом деле... Эй ты, сын дохлой ослицы, какого хера ты показываешь красную карточку?!
— Успокойся, Го...
— Да они подкупили этого чертового судью! Ну конечно!
— Ты слишком...
— Да что ты носишься вокруг, как безмозглая курица?! Передавай мяч!
— Думаю, игроки стараются...
— Харе уже лажать, Интер! Я не для того отправил Варию самих разбираться на встрече в Лондоне, чтобы увидеть, как вы продуете!
— Погоди, что?!
***
В конце концов, Интер Милан выиграл, и Гокудера успокоился, хотя все еще...
— Ну, несколько красивых голов они все-таки забили! А какой поворот в самом конце, видал?! И вратарь играл офигенно!
… вел себя немного фанатично.
Но Цуна только смотрел на него и улыбался. Гокудера был таким красивым, когда искренне показывал свои эмоции.
И он сам не понял, как вышло, что в следующий миг он уже целовал ошарашенного Гокудеру, который, правда, быстро оправился от шока и так же, если не более страстно, ответил не поцелуй.
— Поздравляю, — прошептал Цуна, краснея и почти не дыша, стоя вплотную к Гокудере. — Это была хорошая игра.
***
С этого дня Гокудера стал покупать билеты на матчи своих любимых команд и каждый раз приглашал Цуну с собой.
— Лучше бы тебе победить, Челси, твою мать! Я рассчитываю целоваться с Десятым после этого матча!
От неожиданности Цуна расплескал сок, который пил в тот момент, но Гокудера продолжал орать, не замечая ничего вокруг.
Ну что ж, в любом случае, он тоже искал повод, чтоб поцело… то есть, поздравить Гокудеру.
Так что…
— Слышал, что он сказал?! — крикнул Цуна, становясь рядом с Гокудерой. И следующему забитому мячу они радовались уже вместе.
Седьмая буря
Если и был вопрос, на который Гокудера хотел — должен был — найти ответ, то это: «Как вообще возможно нормально подстричь человека, к которому испытываешь очень, очень глубокие чувства, когда он:
1. без рубашки
2. очень привлекателен — не пялиться, главное, не пялиться
3. твой любовник
4. а ты не можешь перестать думать о прошлой ночи, когда вы с ним занимались разными приятными вещами».
Вот как?
Ответ: никак.
— Гокудера, с тобой все в порядке? Ты уже долго так стоишь, — обеспокоенно спросил Цуна.
— Н-нет, все путем! Просто задумался, откуда начать, — Гокудера положил руки на голову Цуны и повернул лицом к зеркалу, чтобы тот не заметил предательский румянец на его лице.
«На самом деле я пялился на твою спину, потому что, блин, Десятый, ты точно стал се…»
— Может, стоит начать с затылка? — предложил Цуна, перебивая его размышления.
«Но тогда у меня возникнут непристойные мысли о твоей шее!»
— А, точно! Как я сам об этом не подумал?
Гокудера закрыл глаза, мысленно взмолился, чтобы все закончилось как можно скорее, и принялся за работу. В том, что получится сосредоточиться, он по-прежнему сомневался.
***
Час назад Цуна проснулся и, хмурясь, разглядывал свое отражение в зеркале ванной.
— Волосы отросли, — пожаловался он, сдувая падавшую на глаза челку.
Тогда Гокудера любезно предложил подстричь его, сказав, что это не займет много времени.
Позже Гокудера тихо проклинал себя. Хорошо хоть Цуна надел наушники почти сразу после того, как он начал вслепую щелкать ножницами, так что не пришлось объяснять, почему он ругается.
Через десять минут стрижки Гокудера открыл глаза.
И заорал.
Цуна подпрыгнул от неожиданности, услышав его, несмотря на громкую музыку.
— Что случилось, Гокудера?
— Я не заслуживаю того, чтобы жить, ты можешь убить меня прямо сейчас, Десятый. Я готов, — с мрачной торжественностью ответил Гокудера, похоже, уже готовясь к смерти.
Цуна собрался было сказать ему прекратить нести чушь, когда увидел свое отражение в зеркале.
— Ох…
То, что было у него на голове, больше всего напоминало ирокез.
***
— Ничего страшного, Гокудера. Это всего лишь волосы, они отрастут. «Хотя пока что, пожалуй, лучше все-таки носить шляпу. У Реборна, что ли, попробовать одолжить?»
— Твои волосы, — поправил его Гокудера, по-прежнему мрачный и подавленный.
— Но ты бы меня простил, если бы я допустил такую ошибку? Не понимаю, почему сейчас должно быть иначе, — он смутился, когда Гокудера медленно повернулся к нему, покраснев до корней волос и то и дело отводя взгляд.
— Если бы я думал головой, а не другим местом, такого бы не произошло…
— Ты это о чем? — «И что это за «другое место»?»
Когда Гокудера рассказал ему, о чем думал сегодня утром, у Цуны глаза на лоб полезли от удивления, а сердце забилось чаще.
— Ты считаешь, что теперь я выгляжу ужасно? — спросил Цуна, немного помолчав, щеки до сих пор горели от слов Гокудеры.
— Для меня ты всегда выглядишь великолепно, Десятый, — Гокудера ответил сразу же, с совершенно серьезным выражением.
— Вот теперь мне точно нужен еще один холодный душ, — пробормотал Цуна, придвигаясь ближе. — Ты не представляешь, сколько я думал о прошлой ночи, — он сделал еще один шаг вперед — настолько близко, что теперь они соприкасались пальцами ног. — Думаешь, почему я был в ванной так долго?
— Поверь, не ты один.
Цуна был совсем рядом, и единственное, чего хотелось Гокудере, — прижать его к стене и повторить всю прошлую ночь от начала до конца.
А потом перед ним появился Цуна на десять лет младше, таращившийся на него в полнейшем шоке.
«Черт бы тебя побрал, тупая корова!»
***
В то же время Гокудера из прошлого наблюдал явление взрослого Десятого.
«Кажется, у меня фетиш на ирокезы».
Десятый смущенно улыбался и смотрел виновато.
Но этого Гокудера не заметил, потому что сейчас над ним нависал Десятый — старше и сексуальнее, с крутым ирокезом и без рубашки.
«Блин…»
Восьмая буря
Гокудера Хаято, шестнадцати лет от роду, в настоящий момент всерьез опасался за свою жизнь.
Определенно, спрашивать у сестры совета, как все-таки признаться в любви, было очень плохой идеей.
— Я назвала это «План по исцелению от любовной травмы: шаг первый». — Бьянки обвела рукой слабо освещенную комнату и стол, заставленный ее стряпней.
«Ох, боже мой…»
***
— Что ты думаешь о любви? — спросила Бьянки с совершенно беззаботным выражением, как будто не она только что привязала его к стулу и заткнула рот.
Гокудера только молча уставился на нее.
— Ой, извини, — она вытащила кляп у него изо рта. — Теперь ты можешь ответить на мой вопрос, Хаято.
— Это хрень, которая превращает людей в идиотов.
В глазах Бьянки промелькнуло разочарование.
— Ламбо, передай печенье.
Гокудера похолодел.
— Какое пе… — ему в рот затолкали отравленное печенье.
— Каждый раз, когда отзовешься плохо о любви, получишь печенье, — Гокудера мог только возмущенно мычать в ответ. — А если хорошо, я дам тебе вот это — она показала ему ведерко клубничного мороженого из Баскин Робинс.
— А теперь… если бы Цуна сейчас был здесь и ждал твоего признания, что бы ты сказал? Как действовал? — Бьянки опасно прищурилась, предостерегая от неправильного ответа.
— Я бы сказал, что хочу всегда быть его правой рукой, а потом извинился за свою дерзость, — Гокудера ответил сразу же, как если бы это была самая очевидная вещь на свете.
— Ты меня огорчаешь, — тоскливо заметила Бьянки. — Что же в этом романтичного?
— Та часть, которая про «всегда», например? Одно это более очевидное признание, чем завязать на себе подарочный бант и разлечься голым в его постели, разбросав розы по всей спальне.
Бьянки скривилась.
— Хаято, пожалуйста, не надо делиться с нами своими извращенными фантазиями, здесь дети.
— Что такое «извращенные фантазии»? — сразу же подали голос Ламбо и И-Пин.
— Что-то вроде желе, — глубокомысленно ответила Бьянки. — Так, о чем это я? Ах, да. Печенье.
Ламбо и И-Пин хихикали, глядя на перекошенное ужасом лицо Гокудеры, пока Бьянки запихивала в него очередное печенье.
***
Теперь от одной мысли о том, чтобы что-то ненавидеть, Гокудере становилось нехорошо и все тело сводило судорогой. Блин, да даже просто услышав слово «ненавижу», он был готов упасть на колени от боли.
К сожалению, быть учеником средней школы означало слышать это слово постоянно.
«Ненавижу учителя математики».
«Ненавижу своего парня».
«Ненавижу школу».
«Ненавижу тебя».
Уже отчаявшись избавиться от мерзкого привкуса во рту и мыслях, Гокудера заорал прямо во время большой перемены: «Хватит уже ненавидеть! А ну быстро обнялись друг с другом!» Черт, да. Теперь он явственно ощущал вкус клубничного мороженого.
— С тобой все в порядке? — спросил Цуна, которого в этот момент вроде как не должно было здесь быть. Он ведь собирался на тренировку с Реборном, разве нет?
Выглядел Цуна обеспокоенно, как будто опасался, что Гокудера окончательно сошел с ума.
— Конечно, Десятый! — и внутренности снова скрутило.
«Тебе будет плохо каждый раз, когда ты станешь скрывать свои чувства». Будь ты проклята, Бьянки!
— Вернее, не совсем, я себя не очень хорошо чувствую, — неприятное ощущение немного уменьшилось.
— Пойдем, я провожу тебя в медпункт, — Цуна помог ему подняться и, поддерживая, потянул за собой.
— Тебе не обязательно… — снова боль — То есть, спасибо тебе! — мороженое.
— Не за что. — «Десятый, нет. Не надо так улыбаться. Это же невозможно». — Может, ты съел что-нибудь не то? Иногда я подумываю о том, чтобы зайти к тебе и проверить, чем ты питаешься. Ну правда, стоит больше заботиться о себе. — Цуна вздохнул и смущенно улыбнулся ему.
— Тогда приходи, Десятый, — пробормотал Гокудера, ощущая, как вкус мороженого постепенно возвращается.
— Что? — переспросил Цуна, похоже, не расслышав.
— Н-ничего… — боль. — Я просто думал, что…— боль. — Эта школа очень… — боль. — Приходи, когда угодно, Десятый. Я буду очень рад! — мороженое.
— Договорились.
Гокудера чувствовал себя счастливым просто от того, что шел рядом с Десятым, спокойно и не торопясь, и уже был почти готов отпустить свои так долго сдерживаемые чувства.
Действительно был готов.
Но именно тогда показалась толпа его поклонниц.
— Гокудера-кун, с тобой все в порядке? Мы слышали, что ты сошел с ума, потому что съел ужасную еду, приготовленную твоей девушкой! Это правда?
Даже мысль об этом вызывала ужас. Не дай бог.
— У меня нет девушки, передайте тому, кто вам такое сказал, чтобы думал, прежде чем говорить всякую хрень о людях.
— А кто-нибудь, с кем ты хочешь встречаться, хотя бы есть? Например, одна из нас? — намеков на то, что ему хочется сейчас побыть с Десятым, вместо того, чтобы разговаривать с ними, она явно не понимала.
— Нет, никто из вас мне не нравится.
— Тогда кто-то из нашей школы? — их аж распирало от любопытства.
— Нет, — боль. — Да, — мороженое.
— Кто?! — они выглядели так, будто наконец обрели надежду, что он не останется одиноким всю свою несчастную жизнь. Дуры.
— Не ска.. — боль. — Очень важный для меня человек.
— Насколько важный?
«Да ты издеваешься что ли?»
— Очень важный, — мороженое.
— Ну расскажи еще что-нибудь! Мы знаем этого человека?
— Да, — мороженое.
— Она красивая? — теперь они выглядели еще более настойчивыми, хотя он сомневался, что такое вообще возможно.
Гокудера уже собирался сказать что-то, когда сообразил, что Десятый тоже здесь, поддерживает его, чтобы он не свалился и с интересом наблюдает за их разговором.
— Вполне, — он не сомневался, что выдает себя с потрохами.
— Уверена, она должно быть очень красивая, раз заполучила твое сердце, — одна из девчонок понимающе подмигнула.
— Нет, — боль. — Ну ладно, да. Неописуемая красота, — мороженое.
— Ты уже признался ей? — на этот раз спросил Десятый, глядя на него с чем-то похожим на грусть, но почти сразу его взгляд стал строгим. — Почему ты не сказал, что любишь кого-то так сильно? Я бы не мешал тебе.
— А знаешь, он прав. Не сказать лучшему другу, что влюбился — фу быть таким, — заявила все та же девчонка, остальные закивали.
— Я не это имел в виду, Десятый… — ну надо было так влипнуть. И что теперь? Отказаться от своих слов? Или попытаться замаскировать все удачной ложью?
Накатившая боль показала, насколько серьезно придется заплатить за попытку что-либо скрыть.
И это стало последней каплей: если он сейчас признается в своих чувствах и мыслях, больше не будет необходимости что-либо скрывать, и тогда боли больше не будет.
— На самом деле я люблю тебя, Десятый, — он решительно посмотрел на Цуну. Мороженое. — Не просто нравишься, я тебя по-настоящему люблю — настолько, что хочу всегда быть с тобой, — мороженое. — И не знаю, что там думают остальные, но, по-моему, ты очень красивый, — мороженое. «И чертовски сексуальный», — мороженое. — Если бы ты мог заглянуть в мои мысли, ты бы удивился, о чем я иногда думаю, — боль. — Ладно, часто думаю, — боль. — Постоянно думаю, — мороженое. — Я очень тебя люблю, — мороженое. — Так сильно, что это меня пугает, — мороженое.
О чем Бьянки не предупредила, так это о том, что избыток мороженого тоже может закончиться плохо.
Цуна, все это время молча слушавший Гокудеру с удивлением и недоверием, очнулся от своего оцепенения, подхватил Гокудеру, пока он не свалился на пол, и поспешно потащил его в медпункт.
Девчонки проводили их взглядами.
***
Гокудера пришел в себя через два часа. Но все еще не понимал, как он оказался в медпункте — последнее, что он помнил, была мысль о том, чтобы попросить у Бьянки совета.
— Наконец-то ты очнулся! — повернув голову, он увидел Цуну, сидевшего рядом и смотревшего на него счастливым взглядом. — Я испугался, когда медсестра не смогла сказать, отчего ты потерял сознание.
Десятый остался здесь, чтобы убедиться, что с ним все в порядке? Гокудера почувствовал себя невозможно счастливым.
— Хм, насчет того, что ты сказал раньше…— пробормотал Цуна, помедлив немного. Он сильно покраснел и выглядел очень смущенным. — Это правда?
Гокудера совсем запутался.
— Сказал что, Десятый?
Цуна молча смотрел на него, потом устало вздохнул и пробормотал что-то вроде: «Значит, он просто не соображал, что говорил». Потом улыбнулся и потянулся поправить его подушку.
— Ничего такого, я просто надумал себе всякого и снова все перепутал. Я принесу тебе воды, хорошо?
— Хорошо, — выдавил из себя Гокудера, все еще не понимая, о чем речь.
Уже после того, как Цуна пошел за водой, Гокудере показалось, что он что-то упустил. Во рту почему-то смутно ощущался привкус клубничного мороженого.
Он решил разобраться с этим позже, а сначала все-таки позвонить Бьянки.
Девятая буря
Спустя годы, Гокудера обнаружил, что заниматься с Цуной итальянским не так просто, как казалось. Конечно, Реборн научил его основам языка, так что Гокудера скорее помогал с практикой. И вот тут-то и скрывалась проблема.
Не потому что Цуна был совсем безнадежен в изучении чего-либо — на самом деле его итальянский был очень даже приличным. Он правильно произносил каждое слово, писал без ошибок, мог нормально разговаривать. Но иногда его знание грамматики давало сбой. И тогда он пропускал слова или, наоборот, добавлял лишние, путал местоимения, а то и полностью менял значение предложения, превращая его из совершенно невинной фразы в что-то из постельных разговоров. И это смущало.
С возрастом голос Десятого приобрел приятный низкий тембр, и это только ухудшало ситуацию. Как и соблазнительно-непристойное звучание итальянского в его исполнении. А если учесть, какие именно ошибки он делал в словах, удивительно, что Гокудера все еще был способен сохранять бесстрастное выражение, поправляя его.
Еще больше пугало, что чем дальше, тем соблазнительнее становился голос Десятого, и тем более смущающими ошибки.
Но все это произносилось с совершенно невинным видом, поэтому Гокудера считал, что Цуна явно не имеет в виду ничего такого. Иначе все было бы значительно хуже.
Однажды Гокудера случайно услышал телефонный разговор Цуны с боссом другой семьи.
На правильном, без каких-либо смущающих ошибок итальянском.
Он молча дождался, пока Цуна положит трубку.
— Так ты специально делал те ошибки? — прозвучало осуждающе. Цуна удивленно посмотрел на него, не сразу сообразив, что его разоблачили. — Ведь специально? — спросил еще раз Гокудера.
Цуна вздохнул и на секунду опустил глаза, а потом снова посмотрел на него в упор. И, с многообещающей усмешкой и взглядом, от которого внутренности Гокудеры сворачивались узлом, спросил на чистом итальянском:
— А что, если так, Гокудера? Будешь и дальше поправлять меня? Или теперь моя очередь?
Десятая буря
Обычно люди легко находят друзей — они сидели за соседними партами в классе, или друзья по переписке, или у них просто общие интересы или что-то в этом роде.
И только у него, никчемного Цуны, даже друзей не получилось завести по-нормальному.
Его лучший друг при первой встрече издевался и оскорблял его. Да еще и убить пытался.
Многие люди назвали бы его психом из-за того, что он подружился с тем, кто сделал подобное. И он бы согласился с ними.
Тем не менее, быть психом в этой ситуации оказалось совсем неплохо.
***
За все время в мафии Гокудера впервые встретил человека — босса, — который бы паниковал уже после победы.
Они сразились с Савадой Цунаеши, и тот победил. А потом спас его жизнь.
Этот будущий босс Вонголы не злорадствовал, не оскорблял проигравшего, а вместо этого спас.
Гокудера поклялся ему в верности, даже еще не зная, тот ли это человек, которого он искал всю жизнь.
***
Иногда Цуна думал, как могло получиться, что Гокудера стал ему самым близким другом, хотя от некоторых его поступков сердце замирало от ужаса и начинала болеть голова.
Но потом он решил для себя: человек, который, сам не зная, захватил его сердце, отличается от того, другого, который регулярно угрожает взорвать все вокруг.
Пожалуй, ему стоило расслабиться и не искать ответ, пусть все идет своим чередом.
Гокудера есть Гокудера, и этим все сказано.
***
Гокудеру долго огорчало то, что Цуна относился к нему, как к другу.
Не как к подчиненному, к тому, кто стоит ниже.
Цуна был рад за него, когда прибыло то предложение от Девятого, хоть и не хотел, чтобы он уезжал. Но, как друг, в первую очередь думал о нем.
И Гокудера решил остаться.
Не как подчиненный, а как друг, который всегда будет рядом, не важно, с мафией или без нее, как правая рука или нет.
***
Проигрывать хреново, уж в этом Цуна, бывший лузером большую часть своей жизни, был полностью уверен.
Но он был счастлив, когда Гокудера проиграл бой урагана.
Проиграть, но сохранить его в живых оказалось важнее, чем выиграть ценой его жизни. Цуна хотел, чтобы Гокудера был жив, счастлив и вместе с ним смотрел фейерверки. Только об этом он и думал, когда кричал ему, пытаясь доказать, насколько он им всем дорог.
Ни кольцо, ни слава, ни титул не стоят его жизни.
***
В мафии ни один босс не будет орать на тебя, чтобы вытащить из опасной ситуации живым.
В мафии ни один босс не оставит при себе подчиненного, провалившего задание. Лучший выход для проигравшего — смерть.
В мафии ни один босс не скажет тебе не думать о победе.
Но Десятый никогда не был нормальным мафиози. В конце концов, какой босс мафии скажет своей правой руке, что битва за кольцо ничего не стоит? Что его жизнь гораздо важнее, чем все это?
Только тот босс, в которого он влюбился, мог бы ответить на это Гокудера.
***
Первые несколько минут в будущем Цуна был напуган и не верил, что все происходит на самом деле. Кому бы понравилось оказаться через десять лет в гробу? Кому бы понравилось увидеть горечь и скорбь в глазах своего повзрослевшего друга?
А потом прямо перед ним появился младший Гокудера, и Цуна успокоился. Конечно, глупо, что он чувствовал себя увереннее, оказавшись в этом неприятном будущем вместе со вспыльчивым и опрометчивым Гокудерой. Но Цуна смотрел на него и думал, что будет сражаться за будущее, в котором никогда не увидит той боли в глазах Гокудеры.
***
Когда Шиттопи перечисляла все те факты, Десятый выглядел совсем убитым, как будто считал, что, узнав их, Гокудера оставит его.
Гокудера знал все и раньше, на самом деле она не сказала ничего нового.
И это ничуть не изменило его мнения о Десятом. Ничего бы не могло его изменить.
Возможно, у кого-то эти качества и вызвали бы презрение к боссу, но Гокудера прекрасно видел удивительного и замечательного человека, скрывавшегося за «бесполезным Цуной». И его преданность и любовь были крепкими и надежными, а как иначе?
***
В пятнадцать лет Цуна осознал, что Гокудера значит для него больше, чем друг.
В шестнадцать понял, что любит его.
В семнадцать не представлял себе жизни без него.
В девятнадцать он начал подбрасывать тонкие намеки, надеясь, что тот догадается и, возможно, ответит на его чувства.
В двадцать два он начал действовать смелее — например, поцеловав его, поздравляя, или сказав вскользь что-нибудь непристойное.
Если бы в двадцать четыре кто-нибудь спросил о его чувствах к Гокудере, он бы сказал, что от всей души надеется и ждет, когда Гокудера наконец-то решится признаться ему в любви. Им давно уже пора начать встречаться и вообще перейти к более близким отношениям.
Десять лет, проведенные наедине с сильным чувством к чертовски недогадливому человеку, который, на самом деле, отвечает взаимностью, но все еще считает себя недостойным, кого хочешь доведут. Но Цуна все продолжал ждать, пока Гокудера наберется храбрости и признается первым. И тогда близкие отношения начнут развиваться эффективнее.
***
Его признание было не настолько великолепным, как хотел сам Гокудера.
Все его признания за десять лет провалились, а некоторых он и вообще не помнил.
Поэтому он решил попробовать самый простой способ, и во время своего отчета положил на стол перед Цуной листок бумаги с вопросом и вариантами ответа:
«Я тебя люблю. А ты?
— Да
— Нет
— Что?»
Цуна прочитал, удивленно уставился на внимательно следившего за ним Гокудеру и кивнул в ответ. А потом с ужасом смотрел, как тот оседает на пол, теряя сознание.
— Только не снова, черт побери!
Очнувшись, Гокудера почувствовал, что Цуна целует его, чередуя поцелуи со словами.
— Я тоже тебя люблю. Только не опять обморок. Я уже так долго ждал. Пожалуйста, скажи, что в этот раз ты все помнишь. Давай уже встречаться? Только не опять.
Гокудера поцеловал его в ответ.
— Я все помню… погоди, я что, уже признавался тебе до этого?
***
Для Цуны Гокудера был прекрасным человеком, пусть и не без причуд, тем, кого он уважал и кем восхищался. И он все еще не мог поверить, что тот с ним вместе.
Он никогда не думал, что такой человек, как Гокудера, окажется в его классе, станет другом, правой рукой, всегда поддерживающей его, полюбит его…
Он знал, что Гокудера недооценивает себя, и что это ему мешает в жизни.
В конце концов, Гокудера был тем, ради кого он будет сражаться всегда, снова и снова.
***
Для Гокудеры Цуна был понимающим и добрым, тем, кто думает в первую очередь о других, и кого он с гордостью называет боссом.
Он всегда искал того, за кого мог бы умереть — смерть, достойная мафиози. Вместо этого он нашел другого человека, но, тем не менее, ему не на что было жаловаться.
Он нашел, ради кого жить.
После сильной бури небо всегда голубое и чистое. Они всегда следуют друг за другом.
@темы: романс\флафф, 2759_
-
-
07.01.2015 в 11:34-
-
13.01.2015 в 00:41И мне фик очень напомнил голубичные додзи, что-то общее увиделось))
-
-
13.01.2015 в 11:35-
-
24.01.2015 в 22:57И мне фик очень напомнил голубичные додзи, что-то общее увиделось))
Кстати, да, есть что-то такое ))